Истории каменного века. Художественно-литературная реконструкция рождения древнейших изобретений

Авторское предисловие

Уважаемый читатель, автора предлагаемых для прочтения историй однажды посетила мысль о том, что современный человек пользуется массой разнообразных предметов, которые были изобретены ещё на заре человеческой цивилизации. Но вот как конкретно они были изобретены, как шло движение мысли, какие обстоятельства и мотивы способствовали рождению первичных замыслов и дальнейшему их воплощению усилиями древних изобретателей? Такие же вопросы возникают по открытию древним человеком новых свойств природных сущностей: воды, огня и других. Исторические науки ответы на подобные вопросы не ищут. У автора же всё это вызывает чрезвычайный интерес. Следствием последнего, с учётом подозрения, что в своём умонастроении автор не одинок, явилось желание написать в художественно-литературной форме несколько историй с попыткой реконструировать со всеми необходимыми подробностями то, КАК мог происходить процесс рождения древнейших изобретений. В итоге получились восемнадцать историй. Это истории о том:

– как и почему на первобытных людях появилась первая одежда;

– как у человечества впервые появилось пресное тесто;

– как появился хлеб;

– как был открыт способ добычи огня;

– как человек нашёл способ изготовления сыромятной кожи (сыромяти);

– как была придумана и сделана первая лодка долблёнка-однодерёвка;

– почему и как было изобретено весло;

– каким образом появилось ремесло плетения;

– как была изобретена лопата;

– как возникло ремесло прядения шерстяной нити;

– как начиналось гончарное дело;

– как человек открыл для себя свойство воды находиться в состоянии кипения и кипячения как способа приготовления варёной еды;

– почему и как была придумана ложка;

– как начиналось ремесло ткачества;

– как были придуманы ручная прялка и веретено;

– как было освоено искусство верховой езды на лошадях;

– как появилась нить из хлопка;

– как был придуман первый щипковый музыкальный инструмент.

История первая – о том, как и почему на первобытных людях появилась первая одежда

Осень… С раннего утра, когда солнце только-только стало пронзать своими лучами кроны самых высоких деревьев, росших по краю леса, подступившего вплотную к извилистой речке, подул западный ветер. И вскоре весь небосвод затянуло серыми лохматыми облаками, пошёл мелкий холодный дождь.

В пещере в этот час лишь немногим теплее, но всё-таки это была удобная большая пещера, которой Ур, а именно так звали вожака человеческой стаи, очень дорожил.

Ур сидел у выхода из пещеры и, почёсывая густо заросшую чёрной шерстью грудь, смотрел на речку, протекавшую почти у самого подножия пещеры, на лес, на дождь и думал о предстоящей нелёгкой охоте. Нелёгкой не из-за осени, не оттого, что земля от дождей стала слишком мягкой и скользкой, бегать по которой загонщикам трудно, а потому что из взрослых охотников остались только Уф, Хар и Хо. «Да, конечно, Хо хороший, смелый охотник, – думал Ур, – но после той встречи с саблезубым тигром стал сильно прихрамывать на правую ногу…»

Неторопливое течение мыслей вожака стаи прервалось, когда за его спиной послышались возня и визг. Ур повернулся и, хотя в пещере было сумрачно, разглядел двух молодых самок – Ма и Лу, не переносивших друг друга и готовых драться из-за любого пустяка. Вот и сейчас они что-то там не поделили, и, как всегда, их разняли и успокоили Уф и Хар.

Драка вожака вовсе не разозлила. Он очень берёг молодых самок, а Лу была ему особенно дорога потому, что именно этой Лу первой пришла в голову мысль надеть на себя звериную шкуру. С того случая прошло совсем немного времени, но уже все в стае Ура носят на себе шкуры, однако первой была Лу, а произошло это так.

Самки Ма и Лу в очередной раз поцапались, не поделив шкуру молодого белого барана, на которой так любила полежать Лу, а её соперница никак не хотела уступать. Всякий раз, когда Лу куда-нибудь отлучалась, Ма тут же усаживалась на эту шкуру и не отдавала её Лу, пока дело не доходило до потасовки. Вообще-то в пещере всегда во множестве валялось разных шкур, и в стае давно уже стали укладывать их на полу пещеры – в той её части, где обычно устраивались на отдых и ночлег. Но всё дело в том, что шкура молодого белого барана нравилась Лу больше всего, ведь мех на этой шкуре был густой, пушистый и очень тёплый. Вот именно поэтому после очередной схватки с Ма и решила Лу не расставаться со своей любимой шкурой никогда.

На следующее утро, когда Лу должна была помогать загонщикам на охоте, она взяла шкуру с собой и бегала с ней до полудня, перекладывая из одной руки в другую, пока наконец не удалось загнать в ловчую яму крупного пятнистого оленя. Теперь предстояло оленя умертвить. Для этого требовалось собрать и поднести к краю ловчей ямы достаточное количество метательных камней, за которыми должны были отправиться Лу и ещё два молодых охотника. Все остальные во главе с вожаком оставались охранять добычу от непрошеных гостей – хищников или чужаков из других человеческих стай.

Подходящие камни можно было найти у чёрной скалы, похожей на пещерного медведя. Камней у скалы лежало множество, но далеко не все из них годились для метания. Метательный камень должен быть не большим и не очень маленьким, не слишком гладким, но похожим на яйцо. Хороший метательный камень удобно держать в ладони, и при умелом броске такой камень мог нанести серьёзную рану крупному зверю или чужаку. Мелкого же зверька или птицу случалось умертвить одним броском, если охотнику удавалось попасть камнем в голову.

Лу не хуже других охотников знала, какие нужны камни, но вот что она не могла сейчас делать, так это носить камни к ловчей яме так же ловко, как получалось у её двух напарников, переносивших сразу по несколько камней, прижимая их двумя руками к животу, в то время как ей с трудом удавалось удерживать при ходьбе не больше двух камней, используя только одну свободную руку, ведь второй рукой она по-прежнему держала свою любимую белую шкуру.

От скалы, похожей на пещерного медведя, до ловчей ямы было довольно далеко. Заготовка метательных камней затягивалась, и Лу знала, что это вызовет гнев вожака. «Как быть? Как, – думала Лу, – освободить руку и не бросить шкуру? Вот если бы её как-нибудь закрепить на теле…»

Лу пробовала укладывать шкуру на плечи, на спину, даже на голову, но всякий раз при первых же шагах шкура сползала и падала на землю. В очередной своей попытке Лу обернула шкуру вокруг живота так, что пара ножек – передняя и задняя – сошлись вместе сбоку от пупка. Лу внимательно посмотрела на перехлестнувшиеся ножки, потом взялась за них, потянула, сделала ещё несколько движений, и в её пальцах получилось то, что потом стали называть узлом. Обе руки оказались свободны, а драгоценная шкура молодого белого барана больше не спадала на землю, удобно облегая тело Лу.

Так появилась (или могла появиться) набедренная повязка – первая одежда человечества.

История вторая – о том, как у человечества впервые появилось пресное тесто

Старая Цапля уже давно не вставала. Она лежала на медвежьей, уже изрядно потёртой шкуре в глубине пещеры. Нет, Цапля не была больна, нет, просто у неё не было сил подняться, а силы не могли не иссякнуть, ведь она не ела уже много-много дней. Конечно, всем её сродникам сейчас, зимой, было тоже голодно, и если бы не зерно пшеницы и ячменя, которое удалось по осени найти и заготовить впрок, всему роду тогда бы не выжить!

Зерно – еда неплохая. Надо только хорошенько его разжёвывать. Только для беззубой Цапли это было невозможно, и она, смирившись со своей участью, спокойно ожидала, когда тот, кто невидим, тот, кто сотворил небо, землю и всё живое, тот, кого называют, глядя на небо, «Он», остановит её дыхание. Но почему-то Он медлил с этим. Быть может, потому, что старую Цаплю было кому-то жаль?

Да, пожалуй, так оно и есть! Дочь её дочери – Белка – часто подходила к ней, садилась рядышком и молча смотрела глазами, полными слёз. Вот и снова Белка подсела к Цапле. Но что это – глаза на этот раз светлы и радостны. «Цапля, – сказала она, – я знаю, как тебе помочь, и не дам тебе умереть! Я буду для тебя жевать зерно, и ты переживёшь эту зиму».

И Белка тут же засыпала себе в рот пригоршню зерна и стала его жевать. Она жевала его долго, пока зерно не превратилось в нежный и сочный мякиш, который Белка выплюнула в ладонь Цапле и сказала: «Ешь!» Цапля слизнула мякиш с ладони, ещё немного пожевала его дёснами и проглотила. Точно так же Цапля съела ещё один мякиш, затем ещё, пока не почувствовала резь в животе. Она знала, что так бывает всегда после длительных голодовок, поэтому не испугалась этой боли, а лишь отвернула в сторону голову, слегка пожав руку Белке в знак благодарности.

Так Белка стала подкармливать мать своей матери нажёванными мякишами, и уже через некоторое время силы к умирающей Цапле стали возвращаться. Однажды Белка заметила, что Цапля очень внимательно смотрит ей в рот, когда она разжёвывала зерно. Белке стало любопытно, и она спросила: «Почему ты так пристально смотришь, как я жую?» «Я, кажется, придумала, как можно помочь всем беззубым, и ты, Белка, поможешь мне в этом! – ответила Цапля. – Слушай меня внимательно, – продолжала она, – сделай то, что я скажу. Пойди-ка к речке, к Быстрице. Ты же ведаешь, она ведь во всю зиму не замерзает, и сыщи там камень – их там много, а камень такой: немалый, да чтоб был с одной стороны ровный, а с противной чтоб был с ямкой, да принеси его сюда, в пещеру, а коли тяжёл окажется, позови кого-нибудь в помощь. Ступай!»

Белка была удивлена поручением Цапли, однако всё сделала, как та говорила, и вскоре принесла вместе со своим братом подходящий камень, осмотрев который старая Цапля сказала: «Хорошо! Вот этот камень будет как бы нижний зуб, и будем мы его называть «ступою». Да! А теперь поищите-ка мне другой камушек – такой, чтоб похож был на гриб-боровик: не дюже большой и чтоб ловко было б его перстами обхватывать».

На этот раз долго пришлось ждать Цапле, но принесла всё-таки Белка нужный камушек. «Умница ты моя, – радостно воскликнула старая Цапля, – этот вот камушек будет у нас как бы верхний зуб, и будет имя ему «пест». А теперь, Белка, насыпь-ка зерна в ямку ступы да разжуй-разомни пестом-то». Тут Белке стало всё понятно, она улыбнулась и принялась за дело, и, к её удивлению, зерно удалось разжевать-размять очень быстро. «Готово, что теперь?» – спросила она Цаплю. «Теперь, – отвечает та, – принеси-ка водицы, плесни в размятое зерно да помни его ещё малость». Белка принесла воды в раковинке, сделала всё, как говорила Цапля, и увидела, что в ступе появился такой же мякиш, которыми она выкормила мать своей матери, но только этот мякиш оказался гораздо больше.

Вот так у человека каменного века могло появиться то, что позже стали называть пресным тестом, которое люди в течение длительного периода употребляли в сыром виде.

История третья – о том, как появился хлеб

Род Большерукого был на охоте. Сегодня на охоту пришлось идти почти всем взрослым. В родовой пещере остались лишь дети, жёны-стряпухи да престарелые сродники, которые должны были поддерживать огонь в очаге, искать в ближайшей округе съедобные плоды: грибы, ягоды, и самое главное, надо было разыскивать по лесным опушкам да луговинам созревающие уже пшеницу, овёс, другие съедобные злаки. Срывать и вышелушивать колосья, провеивать вышелушенное зерно, собирать его в кожаные мешки и относить в пещеру. Из зерна с давних пор изготавливали тесто, столь необходимое во все времена года, но особенно зимой, для выживания.

Стряпуха Зорица, лучше всех жён в роду умевшая готовить пищу, уже успела натолочь в каменной ступе изрядное количество зерна, сложить его в вырезанную из липового полена бадью, заливая растолчённое зерно чистой родниковой водой, и замесить тесто. Затем Зорица вывалила тесто из бадьи на большой плоский камень, на котором его было удобно разрезать каменным ножом на отдельные, разного размера куски. Самый большой кусок для Большерукого, куски побольше – для мужей, поменьше – для жён и детей.

На еду сродники собирались вокруг очага. О, это время было для всех, пожалуй, самым желанным.

А сейчас настал момент, чтобы описать устройство очага. В самой широкой части пещеры горел костёр, пламя которого не угасало уже на протяжении нескольких поколений сродников и было главной заботой всех от мала до велика. Поскольку люди ещё не умели добывать огонь и если бы он однажды погас, весь род мог бы погибнуть. Дым от костра поднимался под свод пещеры и, облизывая его, выходил через зев[1] наружу. Вокруг костра была сделана невысокая и довольно широкая оградка-барьер из камней, уложенных друг на друга так, чтобы было удобно выкладывать разносимую стряпухами еду наверх оградки перед едоками.

Вот и сегодня, вернувшиеся во главе с Большеруким с охоты сродники, отдав стряпухам добычу – пару косуль и молодого кабанчика, – не стали дожидаться, пока те приготовят мясо, а сразу же расселись на полу вокруг очага. Стряпухи же, не мешкая, стали разносить и раскладывать приготовленную пищу: найденные в близлежащих лугах и запечённые на углях морковь, сельдерей, головки репчатого лука, молодые листья щавеля, а ещё орехи, мёд в сотах и куски пресного теста. Охотники жадно накинулись на всю эту снедь, набивая свои голодные желудки, и вскоре, сморённые усталостью, теплом очага и пищей, повалились навзничь и уснули, не доев до конца свою еду, остатки которой так и лежали на оградке-барьере.

Тут Зорица почувствовала незнакомый, но удивительно приятный запах, который шёл от очага. Она подошла ближе, принюхалась и поняла, что запах источает маленький кусочек теста, упавший с оградки на дно очага. Зорице захотелось поднести этот кусочек к самому носу, чтобы надышаться ни с чем не сравнимым и таким притягательным запахом. Она наклонилась над оградкой, дотянулась рукой до манящего кусочка и, ойкнув, резко отвела руку назад: желанный кусочек теста был горячий. Тогда она, на этот раз осторожно, взяла его двумя пальцами и, поднося к носу, успела заметить, что тесто стало другим: на той его стороне, которой оно лежало на дне очага, появилась красивая корочка, тесто не прилипало к пальцам. Запах же был такой, что у неё слегка закружилась голова, и Зорица безбоязненно отправила этот кусочек себе в рот. «Как вкусно, – подумала она, – и как просто: надо всего лишь положить тесто на горячие камни!»

Возможно, так у людей появилась главная пища – печёное тесто, то есть хлеб.

История четвертая – четвёртая о том, как был открыт способ добычи огня

Перед началом повествования об этом надо пояснить, что к моменту, когда человек открыл способ добывания огня, он уже очень и очень давно служил людям в негасимых очагах, пламя которых поддерживалось на протяжении многих поколений. Свойства огня были известны. Люди хорошо знали, какие беды и какие блага может дать огонь. Регулярно человек наблюдал возникающие пожары и даже становился жертвой огненной стихии. Огню поклонялись и обожествляли его. На потухших пожарищах иногда людей привлекал удивительно манящий запах, на который они шли и обнаруживали поджаренные туши погибших животных. Так первобытные люди познали вкус мяса, соприкоснувшегося с огнём. Прошло немало времени, прежде чем человек понял, что огонь очень любит сухие ветки и траву и что если еле живущий в тлеющих угольках огонь подкормить сухой травой, он снова оживает и набирает силу. Наконец произошёл случай, когда впервые кто-то занёс в пещеру догорающую ветку и подкормил умирающий уже огонь. Так появились те самые негасимые очаги. Ну а теперь приступим к повествованию четвёртой истории.

Всем в округе было известно: самый сильный род – это род Вепря. Никто не осмеливался покуситься на охотничьи угодья Вепря, никто не смел пересечь границы земель рода. Все знали, что лучшие топоры, самые острые ножи и наконечники копий у воинов Вепря. Старейшина же рода – Вепрь, когда-то могучий, не знавший страха охотник-воин, а ныне седовласый, давно потерявший левый глаз, но всё ещё властный и мудрый вождь – отдавал себе отчёт в том, что сила рода кроется в его умелых оружейниках, главным из которых был его родной младший брат Толок.

…Толок никак не мог уснуть. Его заботила мысль о том, что всё сложнее стало находить подходящие для изготовления оружия камни в тех местах, где до сих пор их искали оружейники. «Хочешь не хочешь, – подумал Толок, – а придётся с рассветом пойти, приискать новое место». И вот, чуть только утренняя заря окрасила край неба, Толок уже был на ногах. Прихватив с собой внушительный кусок вяленого мяса из тех, что были нанизаны на оленьи рога, брат вождя, опираясь правой рукой на копьё – постоянный спутник охотника и воина, – отправился по одному ему известному пути. Он шёл долго, он глядел во все глаза, он принюхивался к переменчивым запахам, приносимым дуновениями ветра, он слушал собственное сердце, прежде чем изменить направление движения. Наконец Толок увидел то, что так хотел найти: каменные пласты, прорезав землю и навалившись друг на друга, образовали многоцветное обширное нагроможденье, вокруг подножия которого лежала россыпь самых разнообразных камней.

«Ну что же, – произнёс вслух оружейник, – дотемна вернуться уже не успеть, сделать же пару топоров до сумерек, должно быть, ещё поспею, а подходящее местечко для ночлега сыскать здесь будет нетрудно». Сказав это, Толок почувствовал голодный приступ и с удовольствием вспомнил о куске мяса, часть которого осталась не съеденной. Он поглядел вокруг и неподалёку увидел небольшой холм, покрытый густым, начинающим засыхать мшаником, с половиной склонов, поросших высоким кустарником. Взойдя на холм, оружейник удобно уселся, скрестив ноги, и приступил к своей трапезе. Снял заплечный кожаный мешок, достал из него бурдючок с водой и остаток вяленого мяса, вытащил из привязанных к поясу ножен свой любимый нож и, отрезая тонкие мясные ломтики, стал отправлять их в рот, неспешно, наслаждаясь вкусом, разжёвывал, запивая водой из бурдючка. Утолив голод, оружейник решил, не мешкая, приступить к делу. Он успел заметить, что среди множества камней были как ему известные, так и совершенно незнакомые.

Все оружейники знали: для изготовления хорошего каменного оружия нужны разные камни. Одни камни, которые в руках оружейника превращаются в топоры, ножи, наконечники копий, должны быть достаточно твёрдыми, но при ударе по ним должны скалываться кусочки, образовывая острую и прочную кромку. Такие камни назывались «первецами». Другие камни, которыми оружейник бьёт по камню-первецу, должны быть очень прочными, твёрдыми и не раскалываться при ударе по первецу. Такие камни назывались «билами».

Толок стоял перед каменной россыпью, теребил давно уже отросшую бороду, а это он делал всегда, когда надо было подумать, и привычно рассуждал вслух: «Эти камни я знаю, из тех получаются неплохие ножи, а из таких вот обычно делают топоры. А почему бы не опробовать новые камушки». С этими словами оружейник нагнулся, поднял два камня, которые, как ему казалось, могли стать билом и первецом, и вернулся туда, где ел своё мясо, решив, что заняться делом там тоже будет удобно.

Поднявшись по склону холма, ближе к вершине, он не стал садиться, а опустился на колени, положил перед собой камни, наклонился, взял левой рукой камень-первец, прижал его к земле, которая была здесь довольно плотной, что оказалось очень кстати. В кисть правой руки хорошо лёг камень-било, и немного помедлив, как бы выцеливая место первого удара, Толок приступил к самому главному – околке первеца. В следующее мгновенье произошло то, от чего оружейника охватил ужас. Прямо у него под руками вспыхнул огонь! Брат вождя от испуга выронил било, отпрянул в сторону и замер, смотря немигающими глазами туда, где родилось божество. Вообще-то это был не огонь даже, а совсем крохотный огонёк, который поджёг островок сухого мха и вскоре погас. Через некоторое время испуг и оцепенение оружейника прошли и сменились спокойным удивлением. А понимание необходимости закончить начатое заставило его снова приступить к прерванной работе, тем более что солнце уже было недалеко от своей небесной пещеры. Толок взялся за камни, сделал несколько ударов и…

Сейчас он испугался не так сильно, а лишь вздрогнул, когда сначала увидел вылетающие из-под била искры, а потом как от этих искр загорелся мох, и язычки пламени с жадностью стали поедать сухой травяной островок. Дойдя до его края и натолкнувшись на ещё не высохший, наполненный влагой мох, красно-жёлтые язычки один за другим исчезли, оставив после себя лишь тлеющие вершинки на веточках мшаника да небольшое дымное облако.

Наблюдая это чудо рождения, короткой жизни и смерти огня, брат старейшины рода – лучший оружейник Толок понял, что теперь знает, как можно добыть огонь. Он снова взялся за камни, но уже не для того, чтобы продолжить изготовление каменного топора. Отойдя с ними немного в сторону, туда, где был островок сухого мха, он не торопясь проделал привычные, уверенные движения, и вот снова искры, и вот снова маленькое пламя вспыхнуло под его руками. На этот раз Толок решил развести большой костёр, потому что уже смеркалось, и надо было подумать о ночлеге. А что могло быть лучше ночлега у костра?! Сначала он стал подбрасывать к огненным язычкам сухой мох, который срывал, сумев дотянуться руками. Потом быстро прошёл по склону холма, нарвал и принёс к своему костерку целую кучу сухой травы, успев его вовремя подкормить. Брошенная в костерок трава загорелась сильным жарким пламенем, но Толок знал, что нужно делать дальше. Он побежал к кустарнику и вскоре принёс оттуда большую охапку хвороста и тут же, положив немалую часть в костёр, сразу же снова побежал в заросли кустарника за хворостом, которого следовало заготовить достаточно много. И только после того, как у костра уже лежало несколько больших охапок, он успокоился. Будучи уверенным в том, что костёр будет согревать его всю предстоящую ночь, оружейник прилёг около него, и вскоре по телу разлилась приятная истома. Ему представилось, как он вернётся в свой род, подойдёт к брату и скажет: «Вождь, твой брат Толок знает, как добывать огонь. Толок научит этому тебя и всех людей».

Лучший оружейник рода уснул.

К рассказу остаётся добавить только одно: камни, с помощью которых Толок добыл огонь, случайно оказались камнями, названными в дальнейшем кремень и кресало.

История пятая – о том, как человек нашёл нашел способ изготовления сыромятной кожи (сыромяти)

История эта произошла в те времена, когда люди ещё не освоили приёмы по выделке кож и шкур. Перед пошивом же одежды шкуры надевали врастяжку на деревянную рогатину и счищали скребками мездру[2], довольствуясь только этим. Одежду шили или из шкуры с мехом для тепла, или без меха, и тогда уж его срезали, называя в этом случае "срезью", которая в дальнейшем получила название «шерсть». Понятно, такая одежда была весьма жёсткая, поэтому складками и швами натирала кожу человека, принося немалые страдания, пока не придумал он сыромятное дело. Итак, вот эта история.

В роду Бурого Медведя все люди были будто по Прародителю своему, как медведи: крупные телом, с руками непомерной силы, степенные, неторопливые в мирных делах и так же, как и медведи, наполнялись лютой яростью в битвах. И мало кому из врагов выходила удача уйти невредимым от их копейных, а то и просто кулачных ударов.

Среди же всех родовичей особо приметен был молодой силач-удалец прозваньем Рудый. И звали его Рудым не напрасно! Рудый – значит рыжий. Огненно-рыжим волосом был крыт наш силач от головы до ног. Густые волосы короткими плотными завитками, спускаясь с головы по бычиной шее, вольно расселились на спине, груди и ногах. Усеянное конопушками лицо покрывала рыжая с красным отливом поросль, оставившая голыми только широкий лоб, подглазья да лоснящийся, вздёрнутый, с большими ноздрями нос. А бело-розовая кожа Рудого в гневе обильно наливалась пунцовыми пятнами, налезавшими от тесноты друг на друга.

Вот таков был могучий муж рода Бурого Медведя – Рудый. Ближних сродников у сего рыжего удальца не было уж давно, и жил он в своей тёплой, под бревенчатой кровлей землянке[3] со своей единственной единоутробной сестрою именем Рыжуха.