Моя Дорога Ветров, или Всё хорошее начинается с «сайн»
Так, наверно, и устроена вся человеческая жизнь: любое восхождение, пусть даже самое маленькое, обязательно открывает какие-то новые горизонты, меняет устоявшийся, привычный взгляд на вещи. Ничто не абсолютно, но всё относительно. Приходит понимание, что многое из того, что вначале кажется непосильным и недоступным, оказывается, достижимо. И радость буквально распирает человека. Не хватает только крыльев, чтобы, взмахнув ими, взвиться в лазурь небесной выси. Наивно? В самый раз! Когда же полетать, как не в молодости?! Окропив крылья брызгами морской воды, взвиться к высотам горных вершин.
А таинственная южная ночь, звёздным шатром накрывшая раскалённую от дневного жара землю, словно обещание предстоящей встречи с невиданными созвездиями южных широт, от которых не оторвать глаз. И до самого отправления, даже по возвращении домой, ни одного дождя. Их я тоже в далёком краю больше не увижу. Ни одного.
И выцветшее от зноя августовское небо, словно поднявшись выше, стало просторнее, свободнее и светлее. Словно чуть усталее от летних трудов и хлопот и кажется грустнее яркого и радостного неба июля. Совсем как мы перед расставанием.
Августовское небо – это прощание с щедрым теплом лета, беспечностью вольной жизни. Это конец школьных и студенческих каникул, долгожданных летних отпусков, напоминание о скоротечности неумолимого времени, о необходимости вернуться к своим будничным трудам и заботам. Праздник жизни заканчивается! Торопитесь, люди, чтобы потом вспоминать его события унылой и хмурой порой, которая не за горами, а уже у самого порога. Но моральной компенсацией станет предстоящая встреча друзей или сотрудников и возможность до последней капли излить душу в рассказе, неизменно начинающемся со слов: «А я вот этим летом…». А школьные сочинения «Как я провёл это лето» попросту стали классикой жанра!
Кому расскажу теперь об этом я? И, главное, как сложится сама жизнь на новом месте? Ответы на эти вопросы я пока не знаю, однако активно готовлюсь к новому периоду жизни, для начала собирая чемоданы в дорогу со всем необходимым. Его же оказывается непривычно много: кроме всего прочего, одеяло, подушка, электрическая плитка, посуда и даже валенки – всё в точности так, как советовала боевая подруга Татьяна Тюкачёва.
Прощание славянки
И вот день отъезда. Почему-то он всегда приходился на 19 августа – день праздника, именуемого у православных как Яблочный Спас. Праздник преображения жизни, прощания с летом. Красивый, с краснобокими яблоками! Однако, несмотря на мои неимоверные ежегодные старания перетащить кусочек среднерусского лета в знойную пустыню, не многим из них было суждено сохраниться в целости и сохранности за пять суток пути и труда. Да, и труда! Официально считалось, что, сев в поезд Москва – Улан-Батор, мы уже приступали к работе. И жизнь действительно преображалась.
Все отправления были похожи одно на другое. По-иному и не могло быть: всё было, как обычно, во все годы существования этого железнодорожного маршрута, очень востребованного у советских граждан. Просто очень! Ярославский вокзал в Москве не самый крупный, но в определённое время на нём начиналось необычайное оживление, похожее на настоящее столпотворение. Люди опытные и заинтересованные (это я про носильщиков) знали причину: скоро начнётся посадка на скорый поезд Москва – Улан-Батор. Спешно, одно за другим, подъезжают такси. Носильщики просто нарасхват: вещей у пассажиров целые горы.
За ними не видно ни толкающего тележку и отчаянно маневрирующего среди толпы вспотевшего работягу-носильщика, ни самого запыхавшегося хозяина, едва поспевающего за грузом. Зычные предостерегающие окрики: «Поберегись!». Нетерпеливые требования: «Дорогу! Дорогу!» И такая картина на каждом шагу. Причём приличные чемоданы встречаются редко. Всё больше огромные коробки, тюки (привет вам, будущие челночники!). Нет дела до внешнего вида, лишь бы всё необходимое уместилось.
Да, необычная заграница! В других краях-то всё наоборот: туда – почти с пустыми чемоданами, зато оттуда крепко нагруженными люди возвращаются. Для всех очевидно, как многого не хватает в том краю, куда помчит нас поезд.
Глядя на этот пёстрый табор, понимаю, что напрасно потратилась на два импортных, приличного вида чемодана. На платформе уже трудно разместиться всем вместе: и отъезжающим, и провожающим. Новички переживают, где притормозит нужный вагон и не придётся ли к нему издалека подтаскивать вещи.
Носильщики, стремительно разгрузив вещи и схватив деньги, мигом несутся к следующим пассажирам, заметно нервничающим в ожидании помощи. Если один весенний день год кормит, то один улан-баторский поезд год, конечно, не прокормит, но ощутимо подсобит неленивому, оборотистому труженику. За это он отъезжающих, своих кормильцев, и благословляет на дальние путешествия. И люб ему всякий странствующий с большим багажом человек.
А на платформе шум: слова прощания, смех, слёзы … Сгусток эмоций! И вот посадка. Вещи забрасываем в купе, а сами обратно на платформу. Остаётся только обняться с родными, друзьями.
И вот уже торжественно-строгий голос диктора и звуки марша «Прощание славянки», всегда сопровождавшего отъезд и тем самым подчёркивавшего особенность момента. Неофициальный национальный гимн России и доныне своеобразная визитная карточка русского человека за рубежом. У нас же давняя традиция – провожать звуками марша Агапкина на войну, к месту несения службы и просто в дальнее путешествие.
Духоподъёмная, зовущая вперёд музыка, родившаяся от восхищения силой духа всех славянских женщин: и тех, что провожали своих братьев и отцов, защищавших в начале двадцатого века родные Балканы, и тех, что из России сестрами милосердия устремлялись на помощь братским народам. Не забудем, что создавался марш как гимн мужеству и самоотверженности тех женщин. Но я, как и мои подруги, чувствовала: это и про нас, девчонок!
«Это про меня и для меня!» – считал каждый отправляющийся в дальний путь офицер, и каждая офицерская жена, следующая за мужем в далёкую Монголию, и их ребёнок-подросток, и просто какой-нибудь неприметный пассажир, едущий «недалече»: до Красноярска или Иркутска. Гениальная музыка! Для всех поколений! На все времена! По силе воздействия сравнимая, кажется, лишь со «Священной войной»!
С этого марша и началось моё путешествие. Словно не родня, а сама страна прощается с тобой. Провожая, правда, не на смертный бой, но всё равно на дело очень важное и ответственное. Не будет преувеличением сказать, что наше путешествие началось на высокой ноте.
Растерянно-улыбающиеся лица мам, отцов, сестёр, машущих вытянутыми руками, словно в попытке разок дотянуться, и как-то наивно, по-детски спешащих вслед за набирающим скорость поездом. Стараются, пока это возможно. Но скоро и они отстают и пропадают из вида, застыв на неожиданно опустевшей и осиротевшей платформе.
А нам ещё неведома печаль наших матерей. Сердясь, каждый думает про себя: «Вот и слёзы… Как будто не на работу, а на войну провожают. Мы же дома вроде договаривались. Даже неудобно перед людьми как-то!»
Путь к Дороге Ветров
А наш скорый уже мчит вовсю, мигом пролетая одну за другой платформы подмосковных железнодорожных станций с пассажирами, застывшими в ожидании пригородных электричек. Градус патетики постепенно спадает, словно возвращая едущих к обычным житейским хлопотам.
У нас непростая задача – разместить в обычном купе необычно большое количество брошенных вещей. При отсутствии необходимого опыта, это вовсе не просто – после долгих мытарств с перекладыванием и перетаскиванием валимся на лавки. Вещи набиты повсюду: в изголовье, в ногах, под столом, под лавками, над дверью. И так у всех: едем не в гости, а работать.
Почти два вагона – всё наши коллеги. Посторонних практически нет. Не будет и пробежек по вокзальным ларькам в лихорадочных поисках сигарет, пива или иного средства развития речи, ночного шастанья по коридору, а также утомительных, затянувшихся за полночь дискуссий «за жизнь», раздражённых женских голосов и жалобного детского плача за стенкой. И на станции прибытия выйдём дружно и без потерь. Не пассажиры, а настоящий подарок проводницам. А, впрочем, на этом маршруте всегда именно так.
А предстоящий путь до страны потомков Чингисхана не близок: пять суток до Улан-Батора. Чтобы ощутить бескрайность и бесконечность российских просторов, надо ехать поездом. И вот побежали одна за другой станции, большие и малые города.
Высунувшись в окно, наблюдаешь за суетой многолюдной, суетливой вокзальной жизни больших городов, от чего возникает ощущение, что вся большая советская страна пришла в движение. Все куда-то спешат: кто уезжает, кого-то провожают, а кого-то, счастливого, уже пришли целыми семействами торжественно встречать. Голос диктора, неустанно объявляющего о прибытии и отправлении, гудки локомотивов, звуки громкой селекторной связи – музыка всякого трудяги – вокзала.
Местные женщины, кормилицы едущего люда, зная скоротечность стоянки, торопливо предлагают купить немудрящих продуктов: хлеба, молодой варёной картошки с перьями зелёного лука да малосольных огурцов. Берём: соседи дружные, дорога дальняя. Вот уже и московский арбуз, поедание которого было легкомысленно отложено до лучших времён, успел в пути безнадёжно испортиться. Жаль: встреча со следующим только через год.
В начале пути станции мелькают, за Уралом они всё реже, поселений всё меньше. А ещё дальше края кажутся совсем безлюдными: названия рек на карте встречаются куда чаще названий населённых пунктов. Всё леса и леса до горизонта.
Кстати, в монгольском языке есть слово «тайг», означающее густой, дремучий лес в горах. В моём представлении это тоже дремучие, труднопроходимые леса, почти подступающие к железной дороге. Но где же тайга? Такого, увы, из окон поезда было не видно. Дремучую тайгу, что представляла я, увидеть как-то не пришлось. Но это вовсе не означало её отсутствие. И мне вспомнились наши родные мещёрские леса, их вековые придорожные сосны и ели.
Одно из немногих доступных развлечений – чтение названий пролетающих станций. Порой могут встретиться весьма необычные, даже забавные. Например, когда-то раньше повстречалась на пути станция с необычным, каким-то по-детски ласковым и очень простым «ягодным» названием – «Клюква». Как такое забудешь? Интерес к этому – из детства: у нас в доме на стене большая карта Советского Союза. У сестёр соревнование: кто быстрее отыщет на карте город, названный отцом? Он отлично изучил родную страну по картам – я хочу её увидеть сама.
Маленькие станции пролетаем быстро, не успеешь название прочесть. Но одно, где-то на Урале, врезалось в память своей суровой правдивостью и необычностью – «Ненастье». И с этой незначительной встречи начнётся для меня целая цепочка событий. Что-то подсказывало: «Запомни!» Такое случалось со мной не раз и даже забавляло и удивляло, однако по прошествии какого-то времени всерьёз заставляло задуматься, что ничего случайно в нашей жизни не происходит, а между всем сущим есть какая-то незримая и неведомая человеку связь. Предвестник каких-то событий, привет из будущего.
Спустя годы я вспомню эту маленькую, богом забытую российскую станцию: ей будет посвящён правдивый документальный фильм, автор которого сетовал на современную безрадостную жизнь местного безработного населения, своим печальным, нескладным и бестолковым существованием словно подтверждавшим, увы, горькое, а не гордое звание – ненастьевец.
Как жить современному маленькому человеку без солнца, в вечном ненастье? Возможен ли какой-то просвет в этой мгле вечной обречённости? Режиссёр настойчиво вопрошал – жизнь стояла на своём: «Я за постоянство». Судьба же в ответ только беспомощно разводила руками: «Помочь таким? Нет, не могу! Я бессильна!» Впрочем, жизнь жителя каких-нибудь нейтральных Бережков будет едва ли лучше!
А затем выйдет в свет роман «Ненастье» уроженца пермского края – писателя Алексея Иванова, использовавшего название посёлка как развёрнутую метафору. А следом за этим уважаемый мною режиссёр Сергей Урсуляк по мотивам произведения снимет целый сериал. Смотрели? Часть съёмок пройдёт в моём городе, и я получу приглашение сниматься. Скромно, в массовке. Зато в настоящем кино! У режиссёра-земляка! Нет, не по Москве или Магадану, куда когда-то собиралась отправиться, а по Электростали, ждущей меня из Монголии. Целая цепочка событий, начавшаяся со скромной станции, затерявшейся на просторах сурового Урала.
Уже в детстве размеры родной страны своей огромностью поражали моё воображение. Но одно дело – карта, и совсем другое – путешествие по этой самой стране. «Разливы рек её, подобные морям», – написал Лермонтов, не видевший, кстати, наших сибирских рек. Интересно, что бы он сказал, увидев Енисей (от эвенкийского «Иоанеси», что означает «большая вода»)? Может, его «всеведенье поэта» позволило увидеть и эту картину?
Когда-то и мой дед, Александр Иосифович, вместе с товарищем в поисках лучшей доли добрался до самого Красноярска и Енисея. В предреволюционные годы переселение на вольные просторы Сибири привлекало многих. Он был человеком не робкого десятка, однако в необжитом, суровом краю не рискнул остаться, возвратился в родной.
А несравнимо страшные испытания, оказывается, его только поджидали впереди. Впрочем, как и всю страну. Всю Великую Отечественную пройдёт сапёром: прошагает по Западной Европе, выберется невредимым из земляного могильного плена, будет брать Вену и любоваться Дунаем в Будапеште и, будучи сапёром, сделает всё от него зависящее, чтобы и другие в мирном будущем могли восхищаться красотой этих удивительных городов. Выходит, дед один из тех, кто не только освобождал Европу, но и спасал красоту для людей.
Солдатская судьба будет к нему милостива: шутник и юморист, мой дед Саша останется жив, чтобы во второй раз возвратиться в родную Мещёру. Уже навсегда. Вот и мой черёд открывать сначала Азию, а потом и Европу.
Монгольское слово «байгаль»
А впереди ещё одно чудо – «славное море, священный Байкал». Смотрим на кристально чистые воды прямо под окном поезда: дорожное полотно проложено по самому краю берега. Каждый камушек на дне из вагона виден! Высунувшись в окно, я наблюдаю за тем, как по-змеиному изгибается наш состав, повторяя очертания побережья. Ныряем не единожды в протяжённые туннели, вновь вырываемся на свет. И вновь нас встречает Байкал, невозмутимо, широко раскинувшийся во всю ширь горизонта. Не озеро, а настоящее море! Махина!
Однако, следуя улан-баторским поездом, не увидишь необычайно живописных рассветов и жаром пышущих закатов: не то время. Да и живописных бухт и скал, запечатлённых на лучших фотографиях, тоже не встретишь. Поэтому многих зрелище только лишь необъятной водной глади не особенно впечатляет. И излишне самонадеянно могут звучать слова: «Я видел Байкал». Вернее сказать: «Я проезжал берегом Байкала».
Сюда надо приезжать для конкретной встречи: дышать его напоённым влагой воздухом, черпать ладонями и пробовать на вкус его чистейшую воду, бродить узкими прибрежными тропинкам и в задумчивости сидеть у причала, ожидая катер, а потом мчать, рассекая волны и подставляя лицо рвущемуся ветру, перемешанному с ледяными водными брызгами. А вечером, пристроившись у костра, разливать по мискам товарищей горячую наваристую уху, от волнующих запахов которой можно просто ошалеть. А в палатке тем временем своего часа дожидается гитара – верная спутница бродяг и свидетельница многих счастливых моментов самого главного единения – единения с миром природы. А то, что это и есть самое настоящее, без примесей счастье, почувствует каждый.
Но сейчас мчит меня только поезд, а из окон вагона не видно пока ни пароходов, ни катеров, ни лодок рыбака – вообще человека не видно, никаких следов его присутствия. А, может, так и должно быть?
Перед чем-то великим принято замирать в почтении и только молчать. Увы, ни одним своим посещением я не нарушу покой священного царства Байкала.
В монгольском языке есть слово «байгаль» с ударением на первом слоге, что означает «природа». Получается, что Байкал не просто озеро, а наглядное, самое настоящее её олицетворение, подтверждение её истинного величия и самодостаточности!
Байкал нужен человеку – сам же человек ему, напротив, вовсе не нужен, а иной даже опасен. Но в тот момент подобные размышления ещё не вызывают горечи осознания.
А поезд всё мчит. И самое блаженное время в нём тогда, когда после перекуса с чаем, самую малость пахнущим угольком, досыта наговорившись, забираешься на верхнюю полку, прислушиваешься к мерному перестуку колёс и слышишь: «Всё так – всё так, всё так – всё так». И так бесконечно.
В дороге хорошо думается и мечтается о встрече с чем-то интересным, неизведанным, имени которого сам ещё не знаешь. Кажется, что не поезд мчит тебя вдаль, а какая-то неодолимая сила зовёт и манит. И ты подчиняешься её воле. Но, как бы усиленно ни работало в тот момент моё молодое воображение, даже в самых смелых фантазиях невозможно было предположить, что ожидает меня в стремительно приближающемся будущем.
Как вам перспектива скакать на лошади или величественно восседать на важно шествующем верблюде? А стрелять из пистолета Макарова? Не пугайтесь: последнее не связано с плохой ученической дисциплиной или успеваемостью. А под звуки канонады идти на работу? Или ночевать в юрте или палатке? Нет, что вы! Квартира будет! А спускаться в каньон или подниматься в горы? И вовсе не для поиска прогульщиков! Что, в конце концов, стану персоной, ради которой возможно отложить отправление поезда? И… Впрочем, довольно! Почитаете – узнаете всё сами.
«Мечтала о романтике и приключениях? Так получи!» – шепнёт сама судьба. Так начинался монгольский период жизни.
Наушки
Но вот приближаемся к Наушкам – небольшой пограничной станции, известной любому, кто хоть раз был в Монголии. Известный посёлок малоизвестного Кяхтинского района. Сама же Кяхта в 35 километрах отсюда. А когда-то было всё наоборот: оттуда везли в Россию чай, именно через этот купеческий город шла бойкая торговля Китая и Монголии с российскими купцами.
А это уже привет «Грозе» А. Островского. Помнится, в Сибирь (вполне возможно, что сюда) купец Дикой посылает своего племянника Бориса по торговым делам. Тот в печали: «Не по своей воле еду, Катенька!». Ох, далеко же! Да ещё разлука с любимой!
Но у нас свои волнения: через три километра государственная граница и первая встреча с пограничниками. Вагонная суета сменяется затишьем тревожного ожидания в купе: мигом посерьёзневшей проводницей велено никому не выходить.
Впервые в своей жизни слышу слова не по годам серьёзного советского пограничника, по виду мальчишки, который, возможно, ещё вчера говорил: «Мам, а можно я сегодня не пойду в школу? Неохота что-то!» А уже сегодня:
– Приготовьте паспорт для контроля!
Изучающий ледяной взгляд (врёшь, меня не обманешь!). Их учат, что ли, так смотреть? Механическим, заученным голосом робота произносятся осточертевшие слова (что людям дома не сидится?):
– Письма, посылки, запрещённые товары везёте?
– Н-н-нет!
Резкий возвращающий жест (допустим, я поверил, пропущу вас в виде исключения, но чтобы у меня тут ни-ни!). Ух!
Не ко времени вспомнилось, что странствующий по Европе Гоголь, имея паспорт, умудрялся никогда на границах его не показывать. Проказник этакий! Вот такая необъяснимая блажь находила на этого непростого человека! Нет, дорогой Николай Васильевич, мимо советского пограничника даже Вам не удалось бы проскочить!
Так начнётся моё общение с нашими пограничными службами, для которых любой едущий и летящий не просто пассажир, а тщательно маскирующийся особо опасный преступник, которого рано или поздно выведут на чистую воду. Дело времени. Об этом я могу судить по тону обращения.
Но, конечно, вне конкуренции будет паспортный контроль возвращающихся с отдыха из-за границы. Нарочито неспешный (ну и что, что тьма народа, подождете!). Хмурый и не скрывающий пролетарской ненависти взгляд (что же на родине вам, буржуям, не отдыхается?). Хоть приплачивай, страна, нашим людям за вежливые улыбки. Но и это не поможет! А мы уже привыкли откликаться на милые улыбки и вежливое «мадам»!
Но возвращусь в ночные Наушки советской поры.
Странно: ничего предосудительного и запрещенного не везёшь, а всё равно волнуешься. Не как лихой купеческий люд когда-то до нас.
По одной из версий, названием «Наушки» станция и посёлок обязаны существованию на торговом пути таможни, о которой купцы, не желавшие платить пошлину, сообщали друг другу на ушко и следовали другим, не контролируемым властями.
Правда, у меня спустя год работы в Монголии возникла и другая версия: люди, желавшие пощекотать нервы своему недругу, наушничали, то есть рекомендовали пограничной службе с особой тщательностью проверить гражданина такого-то, следующего в Советский Союз. Но всё тайное, как известно, становится явным. Чего не могу сказать об этимологии слова «Монголия». А именно об этом меня частенько спрашивали наиболее любознательные друзья.
Что означает слово «монгол»?
Итак, отвечаю: Монголия – это страна монголов. Гораздо сложнее определить значение этнонима «монгол». До сих пор нет его однозначного толкования. Да и возможно ли это, в принципе?
Кто-то из учёных связывает его с названием реки Мон и горой Мона. В результате слияния со словом «гол», означающим « основной, центральный», появилось слово «монгол». По другой версии, это слово могло с такой же вероятностью появиться путём слияния слов «мунх» («вечный») и «гал» («огонь»). А кто-то связывает его с видоизменением слова «мунгу», что означает «серебро», ведь когда-то монголы называли себя Великой серебряной династией.
Другая группа учёных пытается прояснить этот вопрос через обращение к тунгусо-маньчжурским словам. Так, согласно одной версии, источник – слово, переводящееся как «сильный, упругий, тугой». По другой – переводящееся как «стремительно несущийся с гор поток».
А кое-кто объясняет проще, обращаясь к слову «могул» («могол»), что означает «великий», «большой» и даже «здоровый».
Думаю, научной мысли монгольских учёных суждено ещё долго приближаться к истинной разгадке. Совсем иное дело значение слова «Сайн-Шанд». С ним всё ясно: «хороший источник».
Меня всегда тянуло к хорошему!
Мифы о Монголии
И вот поезд уже на территории Монгольской Народной Республики. Что я знаю о ней? Совсем немного, почти ничего. Зато слышала не раз пренебрежительное: «Курица не птица – Монголия не заграница». Это миф. Точно так можно было сказать и про Болгарию, считавшуюся тогда чуть ли не шестнадцатой союзной республикой.
Родилась эта присказка исключительно по одной причине: численность населения республики невелика, зато несоразмерно велико присутствие советских граждан, прежде всего военных, живущих привычной гарнизонной жизнью с поправками лишь на иные климатические условия. Иное дело гражданские специалисты, погружающиеся в самую гущу жизни незнакомого, потому и непонятного народа.
Монголия – заграница, да ещё какая! Страна с крепкими традициями, над которыми, кажется, не властно время. Даже живущая в другом временном измерении. И это я не часовые пояса имею в виду. Монголы – люди другой веры, с другим менталитетом. Но со свойственным им гостеприимством терпимо относящиеся даже к чуждому и непонятному в образе жизни своих многочисленных советских гостей.
Тогда ещё не в ходу было слово «толерантность» как «терпимое отношение ко всему непохожему, отличающемуся чем-то». Сейчас можно смело утверждать, что монголы – толерантная нация. Толерантны ли мы? Вот вопрос. И у меня есть на него свой ответ, составленный из наблюдений за поведением многочисленных соотечественников.
По представлению многих, Монголия – небольшая страна. Это типичное заблуждение. Окружённая Россией и Китаем, двумя странами-гигантами, она кажется на карте небольшим государством. А между тем входит в первую двадцатку самых крупных стран мира.
Чтобы представить её размеры, к площади Франции прибавим площадь Италии, Испании, Португалии. И ещё останется! Впечатляет? И при всём этом Монголия – одна из самых малонаселённых территорий на планете.
Азия, по представлению многих, никак не ассоциируется с лютыми холодами. Между тем Улан-Батор – одна из самых холодных столиц мира. Можно продолжать и продолжать…
А пока я только смотрю на карту мира, и «маленькая» Монголия своей формой ассоциируется у меня то с пиалой (незаменимой посудой монгола), то с пельменем. Он, как выяснится, «родственник» бозов – любимого монгольского кушанья.
А Сайн-Шанд, город, где мне предстоит работать, один из немногих, обозначенных на карте мира, представляется мне крупным центром. А это заблуждение. И расстояние от столицы до Сайн-Шанда кажется мне совсем небольшим. На самом деле 470 километров.