Миша и осень на ферме
Ночью Миша, лежа на коротком, по его меркам, диване, смотрел в потолок, и не мог заснуть. Ночные птицы здесь были гораздо более говорливыми, чем городские, – и своими трелями не позволяли даже задремать. Помимо птиц, сомкнуть глаз не давал храп, доносившийся со второго этажа – похоже, как минимум одному из Селяновых птичий концерт не мешал.
«Воздухом сходить подышать, что ли?» – задался вопросом Малинин. В следующее мгновение к храпу добавился свист. Миша поджал губы – и закивал в одобрение своей идеи сходить проветриться. Скинув с себя одеяло, Миша, в футболке и трениках безуспешно боровшийся с бессонницей, сел на диван, надел ботинки – и пошел к выходу из дома. Несмотря на темное время суток, в помещении было довольно светло, чему способствовала и ясная погода на улице. Подойдя к двери, Миша, толкнул ее вперед – и закрыл глаза от резкого скрипа. Посмотрев над потолок над собой, он сжал зубы и замер, прислушавшись: храп наверху прекратился. Миша почувствовал себя неудобно – и звучно крикнул:
– Это Миша! Я прогуляться схожу!
Несколько секунд в доме царила тишина. Ох, как же Мише ее не хватало, пока он лежал он диване! Но вскоре по дому вновь разлились уже привычные звуки сна – и Малинин выдохнул, ведь ему не будут вновь угрожать ружьем, по крайней мере, в этот раз.
Закрыв за собой скрипучую дверь, он пошел прочь с крыльца, спустился по ступенькам вниз, поднял голову к небу – и молвил только:
– Ого!
Кристально чистое ночное небо освещалось десятками, нет, сотнями и даже, наверное, тысячами звезд! Каждая уникальна: были яркие, были тусклые, были большие, а были и почти не заметные. Ими, словно здешние поля – пшеницей, было усеяно огромное полотно неба, смотревшее на просторное пространство фермы. Миша глядел наверх, дышал прохладой ночного воздуха и слушал птиц. На самом-то деле они не мешали ему спать – они пели кому-то, жившим на сиявших вдали звездах. И со стороны леса птицам подпевали сверчки, организовав с ними целый хор, певший для обитателей звезд за множество световых лет отсюда. «А слышат ли они, как для них поют? – грустно подумал Малинин. – Они ведь так далеко! А эти поют – и надеются, что не просто так. А вдруг все-таки слышат?» Но адресаты молчали, не отвечая. А Миша думал, что если есть хоть малейший шанс на то, что адресаты слышат или услышат однажды, то надо петь, если умеешь. А если плохо поешь, но очень хочешь, чтобы услышали, то научись петь – и пой. Или пой, как умеешь. Обязательно пой! Утром, днем, вечером и ночью, пока не услышат. И птицы со сверчками пели, будто считали так же, как Миша.
Сон как рукой сняло. Подышал воздухом, называется. Вместо того, чтобы вновь попытаться задремать на диване, Миша сидел за столом на кухне с чашкой горячего чая и листал самоучитель по сельскому хозяйству. Наткнувшись на статьи о разведении животных, он задумался над тем, будет ли это выгоднее выращивания культур – угодья были далеко не царских размеров. Он считал, что было бы проще решить, что конкретно он будет делать с фермой, если бы на ее полях росло что-то, кроме сорняка. Думы навели Малинина на мысль, что с утра надо спросить у Селяновых, что они с фермой делали раньше – вести хозяйство по проторенной дорожке наверняка было бы проще. Да вот только состояние угодий говорило, что прежнее назначение фермы успеха ее хозяевам не принесло. «Или дело вовсе не в самом хозяйстве было?» – задумался Малинин. Он все равно решил спросить: если он получил бы представление о том, что тут на полях делалось раньше, то понял бы, чего делать не надо. Миша зевнул. На следующей странице было написано про лошадей.
– Буду продавать лошадей для скачек, – пробубнил Миша себе под нос. – Или школу конной езды открою.
От животных можно было получать молоко, от некоторых – шерсть. Также самоучитель рассказывал о продаже животных на мясо, но такая идея Мише не нравилась, так как животинку ему было жалко.
Его интерес привлекла глава про пастушьих собак. В детстве у него никогда не было собаки: родители говорили ему, что он слишком безответственный, чтобы за ней следить. А тут надо было такую собаку подобрать, чтобы не за ней следить, а чтобы она заботилась о животных на ферме. Но Миша решил, что собака ему не помешает. Только что теперь надо было делать? Еще и книги по уходу за собаками следовало читать? Малинин сидел, подпирая голову ладонью – и продолжал листать. Перед глазами проплывали страницы с информацией про коз, коров, овец – и Миша бегло читал, зная, что еще вернётся к этой информации, – и не заметил, как заснул.
Пар, шедший изо рта на выдохе, говорил о том, что тепла костра не хватает для обогрева. Пещера, вроде, казалась не больше тех, где ему довелось греться до этого. Но чем выше по горе поднимался Миша, тем холоднее становилось – и тем тяжелее было согреться. Он приблизил ладони к костру, будто вбирая через руки приятное тепло от огня. Снег на его бровях, ресницах и щетине таял неторопливо – под стать тому, как проходил подъем в гору. Каждый раз, покидая найденные укрытия внутри горы – в пещерах или же в каменных впадинах, где его доставал кружившийся снег, – Миша продолжал карабкаться вверх по скале, надеясь, что вершина уже близко. Иногда, отвлекаясь от работы ледорубами, он глядел вверх – туда, куда он лез: порой ему казалось, что сквозь снег и облака он видит наверху свет солнца, который то гас, то вновь светился тусклым одиноким огоньком. Сейчас, стараясь согреться, Малинин думал о том, сколько он уже поднимается: день? Может, неделю? Или дольше? На самом деле гораздо дольше. Он не думал о том, что в те ночи, когда ему снился этот сон, он мог каждый раз начинать подъем заново, ничуть не продвинувшись в достижении вершины и после каждого пробуждения невольно спускаясь туда, откуда всегда начинался подъем. Миша знал, что доберется до вершины: он сделает еще один рывок, встанет на площадке, украшавшей пик скалы – и подниматься уже будет некуда. Все. Вершина достигнута! Не сейчас, конечно, но потом. Он посмотрел слева от себя, в сторону выхода из пещеры – вечно движущаяся, неугомонная стена снега, словно покрывало, служила дверью в пещеру. А за ней – опять подъем.
– Эй!
Он открыл глаза. За плечо его тряс Петр Иванович.
– Подъем, малец! – говорил он Малинину.
Он застал Мишу спящим за столом на кухне. Миша поднял голову от открытого самоучителя по сельскому хозяйству, служившего ему подушкой. В окно перед ним сбоку пробивались лучи солнца, поднимавшегося из-за макушек деревьев.
– Который час? – спросил Миша, потирая веки ото сна.
Из коридора донесся голос Анастасии Михайловны:
– Шесть ноль ноль, Миша!
Малинин потянулся, пока Петр Иванович расставлял тарелки по столу. Селяновы готовились к завтраку. Анастасия Михайловна зашла на кухню. Малинин заметил, что у нее прекрасное настроение.
– Петечка хозяйственный! – хихикнула она.
Ее супруг смущенно махнул рукой. На стол он поставил четыре тарелки.
– Скоро Алешка за нами приедет, – напомнила Селянова. – Вы с ним обязательно подружитесь! – сказала она Мише, подходя к холодильнику, чтобы достать оттуда то, что не доели вчера за обедом, который был одновременно и ужином. После вчерашней большой трапезы Миша изрядно проголодался, успев уже съесть несколько яблок, которые он притащил с собой в одной из сумок.
– Алешка и продуктов привозит, и с ремонтом на ферме помогает! – хвасталась Селянова. – Замечательный мальчик!
Миша посмотрел в еще не закрытый, полупустой холодильник, вспомнил про вид фермы снаружи, но промолчал.
Анастасия Михайловна тем временем накладывала еду в тарелки. Петр Иванович, усевшийся за стол, уже готовился поедать картофельное пюре с комочками, как за окном прозвучал автомобильный гудок.
– Приехал уже, – заявил Петр Иванович. Селянова, отдернув занавеску от окна, помахала кому-то.
– Алешка приехал! – воскликнула она.
– Рано что-то, – пробурчал Петр, разочарованно отодвинув тарелку. Снова раздался автомобильный гудок – и Анастасия Михайловна зашагала открывать.
– Родня! – кричал Алексей из-за руля автомобиля. – Шевелись! Ехать пора!
Анастасия Михайловна выпорхнула с кухни в сторону коридора. Без энтузиазма из-за стола поднялся Петр Иванович, – и, поправляя лямки комбинезона, вышел с кухни, и направился наверх.
Миша поглядел в свою пустую тарелку, слез со стула – и пошел в коридор. К этому времени дверь уже была открыта.
– Алешенька, привет! – махала рукой Анастасия Михайловна Алексею в машине.
– Быстрее давайте! – отвечал ей Алексей. Миша предположил, что это было у него вместо приветствия. На втором этаже стало шумно – это Петр Иванович двигал поклажу по полу из спальни. Миша, стоявший в коридоре, поглядел наверх: Петр Иванович как-то грустно смотрел то на сумки, которые в длину были немногим короче его в высоту, то на ступеньки. Через плечо Анастасии Михайловны Миша глянул на водителя белого, с грязными пятнами автомобиля «Нива»: тот качал головой и подпевал тихо игравшей в его машине музыке. Тогда Миша спросил у Петра:
– Может, я помогу сумки отнести?
Петр Иванович сначала хмуро посмотрел на него, но спустя мгновение его взгляд смягчился – и он слегка кивнул.
– Петечка! – крикнула Анастасия Михайловна, пока Миша поднимался вверх по лестнице. – Неси сумочки!
Когда Миша собирался взять сумки, Петр Иванович обратился к нему:
– Эй!
Миша посмотрел на него, протягивавшего ему руку:
– Ты извини, малец, что я на тебя – с ружьем, – замялся Петр. Малинин удивился, но руку ему пожал:
– Бывает, – хохотнул Миша.
– Ты парень хороший, вроде, – сказал Петр. – Береги ферму мою. Свою, то есть, – добавил он грустно.
Миша кивнул:
– Само собой, Петр Иваныч.
Взяв сумки, Миша пришел к выводу, что они казались даже тяжелее, чем те, которые он привез с собой. Надеясь, что лестница под их общим весом не обвалится, он осторожно зашагал по ступенькам вниз. С улицы вновь раздался нетерпеливый гудок.
– Петечка! Ну, где ты там? – крикнула со стороны автомобиля Анастасия Михайловна. – Алешка к Гале опаздывает!
– К Гале опаздывает он, – пробурчал Петр Иванович себе под нос, в то время как Миша на ходу был очень занят поисками безопасного места на каждой ступеньке.
Выйдя из дома вместе с Петром Ивановичем, Миша увидел, что Селянова уже сидит в автомобиле – она улыбнулась им с Петром. А Алексей снова нажал на гудок.
– Алешка, они идут уже! – сказала Анастасия.
Петр помог Мише открыть багажник, после чего Малинин положил туда сумки. Миша заметил, как Петр Иванович смотрит на старый дом: так смотришь на старого доброго друга, с которым ты прощаешься навсегда, но сказать ему, как тебе горько, почему-то не можешь. Солнце осветило лицо Петра – и Миша заметил, как у того на глазах выступили слезы. Он не хотел продавать ферму. Не хотел уезжать. Но иногда не все бывает так, как мы хотим. Петр Иванович принял доводы жены и дочери, убеждавших его, что отъезд пойдет ему во благо, но покидать это место ему все равно было нелегко. Мише в тот момент стало грустно. Он отвел взор от Селянова – и закрыл дверь багажника. Звук, изданный закрывшейся дверью, вернул Селянова в реальность: он поджал губы и, хмыкнув носом, пошел занимать заднее сиденье автомобиля. Малинин обошел автомобиль сбоку.
– Пока, Миша! – крикнула махавшая ему рукой Анастасия Михайловна. – Удачи вам!
– Вам тоже! – помахал ей в ответ Малинин, после чего посмотрел на Петра Ивановича. Петр кивнул ему. Миша тоже сделал ответный кивок.
– Едем, Алеша! – скомандовала Селянова. Автомобиль двинулся с места – и поехал от фермы в сторону главной дороги. Миша смотрел им вслед, пока они не сделали поворот на развилке – и не скрылись за деревьями.
Ферма окончательно опустела. Миша огляделся: тихо, безлюдно. Лишь утренние птицы, принявшие смену от ночных, вели друг с другом медленный разговор. Вот-вот их болтовня станет оживленнее, а Малинин, смотревший на печальное состояние фермы, размышлял: а если он сейчас сам уедет и не вернется, останется ли это место безлюдным? Найдутся ли у кого-то желание и энтузиазм приводить здесь все в порядок? Поля хотя бы. Миша с досадой поморщился: он осознал, что так и не спросил у Селяновых, чем они раньше занимались на ферме, а своих новых контактов они не оставили. Малинин выдохнул:
– Ну, и ладно, – сказал он. – Может, мне повезет и так.
Глава 2
Велосипед
Вернувшись в дом, Малинин взялся за генеральную уборку. Он разгонял из углов дома пауков, возмущавшихся нахальству нового хозяина дома, прогонявшего их из облюбованных мест; протирал пыль со столов, полок, шкафов и прочих поверхностей, где пыль царила неделями, месяцами или даже больше; выгребал отовсюду оставшиеся от Селяновых предметы старины, вроде старых инструментов, – и раскладывал их по найденным в доме коробкам с мыслями о том, что, может, Селяновы вернутся за ними потом; выметал грязь с пола, который пока решил не мыть – вместо этого он планировал полностью заменить половицы.
Славно потрудившись в первый же день своего хозяйствования на ферме, Миша решил закончить день мытьем окон и стеклянной вставки в главной двери. Как и ночью, небо было чистым, безоблачным. Сквозь начинавшее блестеть окно Миша смотрел, как редкие птиц пролетают над его домом, направляясь вдаль, на юг. Кто знает: возможно, ночной концерт, который ему повезло слышать, в этом сезоне был последним?
Вымыв изнутри стекла окон на кухне, он открыл окна настежь, чтобы протереть их с другой стороны. В воздухе ощущалась осенняя свежесть. Казалось, что следом за Селяновыми эти места покидали последние признаки лета. Птицы вскоре умолкнут, пойдут дожди, оставшаяся зелень на деревьях поменяет свой цвет, а потом и вовсе превратится в ковер на земле, согревая корни растений в холодающую погоду. А потом, после зимы, все станет возвращаться: тепло, птицы, зелень на ветках деревьев – в том, что это все вернется, можно было быть уверенным. Но это природа – ее законы четкие и всем известны. А порой что-то заканчивается, кто-то уходит – и так хотелось бы знать, что однажды все станет, как раньше, и все, кто ушел, вернутся! Как же бы хотелось быть уверенным, что и эта осень закончится, что и эта зима пройдет – и вновь настанет весна, будто бы и не было никогда холодов! Словно это был лишь дурной сон, долгий и печальный, но вот ты просыпаешься – и снова весна! Миша вздохнул: та весна, о которой думал он, была вовсе не про времена года и могла никогда и не настать. Но как в конце зимы ощущаешь запах весны, как морозы начинают отступать, так и он чувствовал, что весна придет. Но иногда он сомневался. Начинал считать, что отступление зимы ему лишь кажется, что он обманывает себя. А ему хотелось верить, что он ее, весну, приближает, и что та весна однажды настанет, хоть и вопреки здравому смыслу. «Обязательно пой! – думал он. – Утром, днем, вечером и ночью, пока не услышат».
Над домом по пути перелетных птиц на юг пролетел красно-белый самолет-«кукурузник». «Все, что летает, осенью на юг летит», – решил Малинин. Пока он провожал самолет взглядом, вдали на дорогу к ферме вышла согбенная старушка. Когда Миша заметил ее, то решил, что, несмотря на возраст, шла она довольно бодро. Закрыв окно на кухне, Малинин протер руки лежавшей рядом тряпкой и направился встречать гостью.
Когда он открыл дверь и вышел на крыльцо, женщина увидела его и остановилась. Разглядывая Мишу секунд пять, она все же продолжила свой путь к дому, периодически поглядывая на Малинина. Когда она подошла поближе, Миша крикнул:
– Приветствую! – поднял он ладонь. – Чем могу помочь?
Бабуля не отвечала, продолжая шагать в его сторону.
«Может, не расслышала?» – подумал он. В это время она подошла ближе к крыльцу.
– Кто таков, м? – хмуро спросила женщина.
– Я Миша, – сказал он.
Она сверлила его взглядом, от чего ему стало слегка не по себе. Миша поежился.
– Может, чаю хотите? – спросил он, пытаясь быть гостеприимным.
Женщина наклонила голову в сторону, смотря Мише за спину, на дверь дома. Он тоже обернулся, но ничего интересного там не увидел.
– Хозяева тут? – продолжала интересоваться женщина.
– Селяновы? – спросил Малинин. – Уехали они с сыном, Алексеем Петровичем. Теперь я тут живу.
Глаза женщины округлились.
– Бандит?! – грозно спросила она. В этот момент ему показалось, что в ее руках вот-вот появится ружье.
Он нервно хохотнул:
– Да не бандит я! Я Миша Малинин. Анастасия Михайловна продала мне ферму. У меня даже документ есть!
Старушка насупилась и, к его удивлению, развернулась – и зашагала обратно. Некоторое время Миша недоумевающе смотрел ей вслед, потом пожал плечами – и пошел домой.
Закрыв за собой входную дверь, Малинин пошел на кухню, чтобы взять принадлежности для мойки окон: упаковку с моющим средством, губку и таз с водой – и перенести их в гостиную. Миша был мужчина массивный, так что таз потащил в одной руке, как поднос, а губку и моющее средство понес в другой. Стоило ему расставить предметы для наведения чистоты на подоконнике, в дверь постучали. Выйдя в коридор, Миша сквозь занавеску и пока не мытое стекло увидел знакомый силуэт. Когда он открыл дверь, то поздоровался:
– И снова здравствуйте, – смотрел Миша на старушку, которая зачем-то решила вернуться.
Та смотрела на него уже более мягко:
– Настя свой телефон не оставляла? – поинтересовалась та.
Миша задумался: «Да, вроде, нет». Он помотал головой. Старушка постояла – и сказала:
– Ладно, – и, как и в первый раз, развернулась – и пошла восвояси. Миша закрыл дверь и, дойдя до конца коридора, опять услышал стук в дверь. Повернувшись, он увидел ту же старушку. Малинин вздохнул – и отправился открывать дверь.
Отворив дверь, Миша уже молчал. Женщина тоже молчала. Малинин наклонил голову набок:
– Так я могу помочь? – спросил он.
– У меня песик убежал, – ответила старушка. – Найти не могу. Поможете? – неуверенно спросила она.
– Песик? – уточнил Миша. – Я тут в округе не видел собак.
– Он обычно у меня на ферме прячется, – объясняла женщина. – Он когда спрячется, я к Насте прихожу – и мы с ней его искать идем. Всегда с ней искали его – и он находился. А у меня одной не получается найти его.
Взгляд старушки казался Мише удрученным.
– Ну, давайте поищем пса, – сказал Миша. – До фермы далеко?
Та помотала головой. Повернулась – и показала куда-то за лес, где проходила главная дорога:
– Пару шагов туда пройти – и ферма моя будет.
«Пару шагов, значит», – подумал Миша, сомневаясь.
– Я только свитер возьму – и пойдем, – все же ответил он.
Пока Миша и его новая знакомая шли в сторону ее фермы, Малинин выяснил, что зовут ее Лариса Борисовна. Вот уже почти шестьдесят лет она в одиночку содержит свою ферму, доставшуюся ей от родителей. Была она единственным ребенком в семье, причем поздним.
– Тятя с маменькой Герои труда были – вот им и дало государство ферму как награду. А когда не стало их, – тихим голосом добавила она, когда они с ней уже прошли пару сотен метров вдоль главной дороги, – мне пришлось одной там работать.
– Одиноко, наверное, было, – предположил Малинин.
– Было, Миша, – согласилась та. – Вот я и заводила друзей среди других фермеров, чтобы не было скучно одной. Вот с Настей, например, познакомилась. Всегда с ней было интересно, да и муж ее каждый раз историю какую-нибудь расскажет: а истории, хоть и занимательные, но жуткие – аж волосы дыбом!
Миша улыбнулся:
– Дайте угадаю: про бандитов.
– Да! – подтвердила та испуганно. – То амбар утащат, то громил к нему посылают ферму отбирать. А он героически ее отстаивал всегда! Ты не обижайся, внучок, что я тебя за бандита приняла сначала. Не верилось мне, что Селяновы ферму продадут. Очень уж они ее берегли… Пошли дорогу вот тут перейдем! – показала она на участок дороги, на другой стороне которого, если пройти чуть дальше, виднелось ответвление, что вело на ферму Ларисы Борисовны. На участке виднелись выцветшие, еле заметные остатки разметки.
– Краска тут старовата, – заметил Миша, осматривая «зебру». – Да и знак дорожный не помешало бы установить. А то ночью за рулем можно и не заметить, что тут переход.
Та махнула рукой:
– Администрацию сколько ни проси – толку как от козла молока. Говорят, не наша, чиновников местных, это ответственность!
Когда они перешли дорогу и оказались у развилки, Миша, увидев ферму Ларисы Борисовны, восторженно воскликнул:
– Вот это да!
Перед ним открывались просторные, ухоженные угодья: квадраты полей, окруженные квадратами заборов и засеянные каждый своей сельскохозяйственной культурой: капуста, морковь, картошка, ягоды разные, помидоры, огурцы, репа, редис, лук; пасека с жужжащими пчелами, живущими в семи деревянных домиках; белый-белый дом с коричневой крышей, будто только вчера покрашенный; рядом с домом – рыжий, под цвет солнца, амбар; у входа в амбар – мирно жующая сено корова на привязи, а неподалеку – высокий металлический шест с крутящимся под действием ветра «цветком» наверху – ветряной насос.
– Вы это все сами поддерживаете? – дивился Миша, вместе с Ларисой Борисовной проходя мимо полей и оглядывая их.
– Сама, сынок, – ответила женщина. – В последние годы, правда, тяжелее стало, – посетовала она. – С годами все больше отдыхать хочется, чем следить за всем этим.
Увидев их, буренка прекратила жевать.
– Это Жаклин, – подходя к корове, сообщила бабуля. Когда она погладила корову, животное продолжило трапезу. – Жаклин тоже скучает по Арбузу.
Малинин помотал головой:
– Арбузу?
Женщина засмеялась:
– Это песик мой. Я когда ему имя выбирала, арбуз по телефону заказывала. Каждый раз, когда я говорила «Арбуз» девочке-продавщице, этот маленький комочек радостно лаял, – с улыбкой вспоминала женщина. – Вот я и назвала его «Арбуз».
Миша хохотнул – и спросил:
– Так где Арбуз, по-вашему, может быть? Может, в амбаре где-то сидит?
– Ой, вряд ли, – та махнула рукой.
– А если позвать его? – поинтересовался Миша.
Та помотала головой:
– Если Арбуз пропадает, то не отзывается совсем. Любит он, чтобы я его искала. Пошли со мной.
Пока Миша с Ларисой Борисовной обходили ее ферму, та рассказывала ему разные истории: как страна развалилась; как фермеры с Большой засухой боролись; как Арбуз в грозу привел домой убежавшую испуганную Жаклин, держа в зубах ремень, привязывавший ее ошейник к металлической петле в земле. Миша же поспрашивал у нее об искусстве фермерского хозяйства, чем она охотно с ним поделилась.
Вечерело. К тому моменту они обошли всю ферму, но Арбуза не нашли.
– А не мог пес вообще с фермы сбежать? – задал вопрос Малинин. – В лес, например.
– Ни в коем случае, – уверенно заявила Лариса Борисовна. – Арбуз хоть и любит, чтобы его искали, но с фермы без дела не убегает.
Миша подумал-подумал – и крикнул:
– Арбуз!
И тут он услышал радостное тявканье – со стороны амбара к ним на коротких лапках семенил пес породы корги.
– Вот же он! – улыбнулся Миша – и посмотрел на Ларису Борисовну. Та, кажется, ничуть не была удивлена появлению питомца. Встав у ног Миши, Арбуз вновь счастливо залаял. Миша встал на одно колено – и погладил пса, от чего тот высунул язык.
– Вот, – говорил Миша. – Надо было только лишь позвать.
Женщина кивала:
– На голос Насти он тоже всегда вот так отзывался, – робко улыбнулась та. – Пойдем чаю с малиной попьем, внучок?
Малина, из которой было сделано варенье на столе у Ларисы Борисовны, была выращена на ее ферме. И варенье старушка сделала сама. Всю малину она продавала, а когда лето за середину переваливало, начинала варенье делать: большей частью торговала, но и себе оставляла немного. У нее в доме было просторное помещение, полки в котором были уставлены банками с вареньем и соленьями.
– Личные запасы, – сказала старушка, показывая Мише и семенившему возле них Арбузу комнату с банками. Арбуз хоть и был здесь великое множество раз, но не уставал с восторгом смотреть на результат хозяйских работ.
В коридоре дома Малинин заметил черно-белую фотографию в золотого цвета резной рамке, стоявшую на столе. На ней было двое молодых людей: мужчина и женщина, стоявшие в обнимку. Лариса, заметив интерес Миши к фотографии, объяснила:
– Это мы с женихом. Сбежал он за неделю до свадьбы с Нинкой, – и зашагала на кухню, молчав после этого дольше обычного.
На кухне было уютно: все было отделано коричнево-рыжим деревом, круглый год напоминая о теплых днях; окно выходило на амбар, откуда приветливо смотрела Жаклин, и на пасеки, чтобы можно было наблюдать за пчелами. У подоконника стоял стол, у которого располагались три стула.
– Мы с родителями любили вот так сидеть, чай пить, – сказала Лариса Борисовна, наливая чай в кружки на столе. – Всей семьей собирались – и вечера проводили. Когда их не стало, я надеялась, что мы с Аркашей – на фотографии который – тоже семью заведем и тоже будем жить здесь. И все три стула снова будут заняты по вечерам за чаем: Аркаша, сынок наш или доченька – и я рядом с ними.