Тентаклеведение. Девять ударов
Сашу когтями разрывало изнутри от осознания происходящего: ягодицы трахающего его жену самца напряглись, он зарычал в конвульсиях оргазма и, спустя секунды, повалился на диван рядом. Взгляду Саши открылась раздолбанная крупным членом незакрывающаяся ярко-красная дырочка Алисиного ануса и стало прекрасно видно, как, крепко держа и разводя в стороны тугие шарики Алисиных ягодиц, вдоволь не накурившийся великан размеренно всовывал свой фаллос, практически целиком входивший в растянутую вагину, вызывая у Алисы слёзы и всхлипы удовольствия. Затем из-под Алисы полилось, и она в полный голос заорала:
—Ох, я сейчас кончу! Мамочки! Уй! Я кончаю! Да! Ай! Мишенька! Сладкий! Ой, я не могу! Мальчики, милые, дайте мне в ротик!
Михаил снял её, как с кола, и одним махом, как игрушечную куклу, посадив на диван, прислонил чудовищную набрякшую головку к губам. Не было смысла даже пробовать охватить губами это чудовище. Острые когти в клочки разорвали Сашину грудь, когда он смотрел на Алису, самозабвенно целовавшую и лизавшую ещё мокрый от соков ствол. Второй член тоже вскорости оказался около её лица. Она как безумная обсасывала их оба, уделяя особое внимание гиганту, который всё громче стонал под её ласками… А потом на неё полилось. Саша, не в силах смотреть на жадно ловившую ртом сперму Алису, повернулся и выбежал вон из квартиры.
* * *
С тыльной стороны дома начиналась опушка одного из городских лесопарков, и ошеломлённый Александр вошёл под кроны деревьев по небольшой асфальтовой тропинке. Здесь было по-ночному тихо – ни один листок не шелохнёт даже от крохотного ветерка – и в звенящей тишине в ушах вместе с бешеным пульсом стучало: «Как хорошо вы ебёте меня!», «Мамочки, я кончаю!» и «Мальчики мои, дайте мне в ротик!»… На глаза давила и застилала их красная пелена, он измождённо опустился на ближайшую лавочку, жадно ловя ртом ночную прохладу. Чуть погодя он услышал «Сашенька, где ты?» и увидел на дорожке у ограды тлеющий огонёк. Аня подошла и опустилась рядом. Она молча курила, а Саша разглядывал сигарету, которая, вспыхивая, освещала её задумчивое лицо.
* * *
Он припомнил, как недавно за праздничным столом они вспоминали школу, и Анечка, видно спьяну, призналась ему, что каждый раз, когда они с Алисой уходили из школы, она стояла и глядела им вслед.
—Ну на что там смотреть, Ань?
—Не знаю. Я ни на что конкретно не смотрела, в центр смотрела. Выходит, я глядела на ваши попки, – смеялась Анечка ему в ухо.
—Ха, Аня. Ты с ума сошла, какие попки?!
—А ты что, не в курсе, что у вас с Алисой задницы одинаковые?! Ну правда похожи! – полушёпотом отшучивалась она.
* * *
—Аня, дай попробовать…
—Тебе це́лую?
—Как хочешь… – она протянула ему свою, и, затянувшись, он предсказуемо закашлялся, – Нет уж, увольте! Тебе не холодно?
—Нет, прохладно, приятно… Жарко было…
—Да уж… Не то слово… А ты… Ты можешь рассказать?..
—Как всё случилось?
—Да.
—Зачем тебе?
—Так… Надо.
—Любишь эротические истории?
—Слушай, Аня, хорош уже шутить! Между прочим, два бандита только что хором трахнули мою жену!!! Тут уж не до шуток…
—Понимаю. Но, во-первых, никакие они не бандиты, просто они… нет, лучше тебе этого не знать… но, поверь: они, в целом, славные парни и мои давние друзья… А во-вторых, видишь ли, мою-то жену никто не трахал… Я, конечно, тебе сочувствую, насколько могу, но ты-то должен догадываться, что это так, как на тебя, на меня не действует. Скорее, наоборот… А ты, значит, хочешь, чтобы я всё в красках повторила!
—Да, хочу.
—Я, конечно, могу. Зрительная память у меня прекрасная, я же недавно художку окончила. И вообще…
—Ну вот и попробуй…
—Ладно, как хочешь…
Анна помолчала с минуту, закурила вторую, затянулась, выдохнула и начала:
—Ты, как ушёл, я попросила всех, пока несут ещё, выручить и разобраться с беспорядком. Сперва Алиса помогала мне убрать посуду и сложить стол (мужики, кстати, не отставали – даже посуду помыли вдвоём по-быстрому), потом я полезла за кофе, и в шкафчике нашла целую бутылку красного, и мы вчетвером сели на кухне, чтоб по новой бардак в комнате не разводить. Пили, ржали… Эти двое, Петька и Мишка, так и вились вокруг Алиски, Петька особенно. Хохмил и похабничал, говорил, что никогда такой попки не видел, и у него в штанах шевелится, когда Алиска поворачивается задом, что у Мишки тоже шевелилось бы, но он крепится, боится джинсы порвать, а они у него брендовые. Алиска что-то говорила, что ничего особенного в её попке нет, вроде, а они в шутку так: ну мол, встань, покажи. Она поупиралась для вида – я-то её знаю – и встала, конечно. Петька говорит, что, мол, попа-то у тебя сзади, вот ты и не видишь ни хрена. А на самом деле – ого-го, как орех! А, говорит, она только по форме, как орех, или и твёрдая такая же? Ну-ка напряги! Ого! Вот это да! Твёрдая, ухватистая! Миша, пощупай! Ты каким спортом занимаешься, признавайся? Фигурным катанием? Ух ты! И что, ножки тоже, как камень? Миша, зацени! Ни фига себе! – она вся, как косточка! И живот… Смотри, Миш! – где-то здесь она и поплыла: переминается, глазки масляные, придурковато улыбается, рот приоткрыт, еле дышит, они её давно везде лапают, а она стоит, смотрит в окно…
—В окно? Зачем?
—А я почём знаю… В общем, так…
* * *
Четыре руки жадно шарили по телу, задирая платье и туго оглаживая попку и ноги, с силой прихватывая и, то ли возбуждая, то ли удерживая её на месте. Их движения и жесты были решительными и смелыми, её держали и гладили так, как будто имели на это право. Губы с двух сторон одновременно целовали шею, а она стояла и с недоверием рассматривала смутное отражение происходящего в оконном стекле, задыхаясь от охвативших её стыда и страсти и, будучи не в силах не то что сопротивляться, а даже возразить хоть что-то, чувствовала, как одна рука пожимает ягодицы, вторая стискивает и освобождает грудь, в которую тут же с силой впиваются чужие губы, третья мнёт и массирует её сквозь трусики, а четвёртая запрокидывает голову, направляя губы вверх для поцелуя.
Шесть лет с мужем она считала, что у неё есть всего одна эрогенная зона – клитор, с недоумением и иронией наблюдая, как Сашенька щекотал язычком её соски, и теперь с удивлением понимала, что всё, что делают эти двое, прямо накрывает её волнами и сотрясает в любовной лихорадке. Её напористо развернули и положили на кухонный стол, головой между початой бутылкой и сидевшей с другой стороны Аней, и продолжали вместе целовать ей грудь и губы, гладить живот, ноги, ягодицы, нежно, но сильно стискивать ляжки. В то время как Миша настойчиво и властно целовал её в губы, Пётр развёл ей ноги и, задрав подол платья, хозяйничал между ними: сжимал, гладил и прямо через ткань массировал её сочную промежность.
Надо упомянуть, что хотя её вагина была полна влагой, грудь вздымалась, а раздвинутые ноги обнимали расположившегося между них Петра, она думала, что когда они начнут стягивать с неё бельё, то в этот-то момент она непременно возмутится и наотрез откажется переходить к сексу, поскольку, несмотря на удовольствие, она твёрдо решила, что ни в коем случае не даст этому случиться, как тогда в машине с Андреем. Да и спасительные трусики на сей раз были на ней! Она схватилась за них руками и заранее на всякий случай потянула на себя. «А ещё можно позвать на помощь Анну!». Она, несколько успокоившись, лежала и покуда отдавалась ласкам, держась за резинку и ожидая неминуемого конфликта.
Но ему так и не суждено было случиться: никто не тащил с неё стринги, а она не упиралась и не сучи́ла ногами, отбиваясь, а вдруг почувствовала, как твёрдое и тугое копьё врасплох проникло внутрь, раздвигая набухшие губы. Она громко охнула от неожиданности и, отстранив Михаила и нагнувшись вперёд, увидела, что Пётр уже успел спустить штаны, пока ласкал её, а теперь попросту сдвинул ткань вбок, открыв путь для своего члена.
Он постепенно сдавал назад, и крепкий большой и длинный серп плавно покидал её дырочку. Он был мокрым и блестящим. Как правило, они с Сашей пользовались всякими смазками, чтобы не было сухо и больно, поэтому она сперва было решила: «Вот скотина, уже успел намазаться, да так жирно, ведь течёт аж!» Но тут же сообразила, что никто ничем не мазал, это она источала всю эту влагу: отдёрнутые в сторону трусы насквозь промокли, хоть выжимай. Это было как с Андреем, но гораздо сильнее: она практически текла от влечения. «Наверное, я на самом деле сильнее возбуждаюсь не от ласк, а от самой ситуации». Серп полностью округло и протяжно покинул лоно, так что она прочувствовала его длинное и медленное движение от начала и до конца, и остановился, безумно сладко упёршись в её щёлку и касаясь самой шишечки. Пётр еле покачивался, и головка неспешно перемещалась между губок, поглаживая от ануса до лобка, он водил им примерно также как когда-то Айболит, но капельку грубее и значительно дольше: остриё никак не хотело войти обратно внутрь. Её накрывал целый сонм сильных чувств: стыдно пламенея от своей развратности, она переживала, что изменяет Саше, и от этого только сильней возбуждалась, раздражалась на Аньку, которая, явно заводясь от происходящего, мяла и ласкала свою большую грудь, и испытывала возмущение и гнев от того, что её уже фактически трахнули.
—Мальчики, что вы делаете? – сердито было начала она, но тут Пётр надавил, и бёдра непроизвольно подались навстречу ещё сильнее наддавшему члену, который вновь глубоко скользнул в её лоно. На этот раз она не просто ожидала этого, она, вся согнувшись, жадно смотрела себе между ног, как исчезал внутри каждый сантиметр его ствола. Михаил склонился над ней, и она обессиленно упала на прохладный стол. Она не владела своим телом: надо было дёрнуться, сесть, возмутиться, но ноги сами собой раскрывались всё шире по мере того, как Пётр размеренно шил её своим челноком.
—Что же вы делаете? – опять выдохнула она, пока член выходил обратно…
—Не надо! – стонала она, пока его уздечка тёрлась о клитор…
—Что вы со мной де… лаете! – задыхалась, пока Петин агрегат в который раз прорывался вглубь…
—Нельзя! Что… вы!… х… не надо… ох… что это … со мной… ох… – она уже шептала, обхватив голову целующего её Миши. Мало-помалу размеренные медленные качели всё больше наливались силой, Пётр сгрёб её за бёдра и начал грубо насаживать на свой лунный хуй. Он играл бёдрами немного снизу вверх («Что, они все сговорились, что ли?!»), а его орудие так необыкновенно выгибалось, что своим наконечником бороздило в её щёлке нечто, отчего ей сперва знакомо захотелось в туалет, но чуточку позже накрыло ещё большими волнами экстаза. Она догадывалась, чем это кончится, и ей стало невыносимо стыдно. Алиса метнула быстрый злобный взгляд на Анну. Всё тело охватывала горячка, она хотела что-то произнести, протестовать, ругаться, но вышло лишь:
—Ох, мамочки, что, ох, ма, а, ма, что, ох, со мной, ох, мама, ой, – дальше она уже ничего не говорила, только протяжно стонала и охала в конце каждой пенетрации.
Несмотря на сказочное наслаждение, она была словно разделена надвое: одна она издавала стоны и извивалась на столе, а вторая смотрела на всё это как бы сверху, пытаясь переосмыслить себя в этом новом для себя качестве. Она думала про то, что, оказывается, она – шлюха, и поначалу довольно сильно переживала, но по мере того, как первую трахали всё активнее, эта отстранённая вторая постепенно неизбежно приходила к выводу, что эти грубые парни – это, наверное, лучшее, что случалось в её жизни, и что ей глубоко плевать, шлюха она на самом деле, или нет. Этим вторым зрением она как будто сверху видела, как её болтающаяся голова едва не снесла на пол бутылку, и, как подхватившая её Анна, нервно стуча горлышком о бокал, налила себе вина, чтобы промочить пересохшие губы.
Михаил, не отрываясь губами от её грудок, запустил ей пальцы в пах и, довольно плотно и грубо надавливая, взялся по кругу массировать её перевозбуждённую кнопочку. Её руки впились в края столешницы, голова запрокинулась, ноги напряглись и крепко охватили Петю, который от этого ещё более туго стал загонять в неё своё копьё. Всё раздвоение мгновенно улетучилось: она стала не просто одной, а будто сжалась и вся целиком уместилась где-то в центре своего живота, куда при каждом ударе доставала головка члена и где сходились все нервные токи от ласкаемых Мишей клитора и груди. Её всю утопило в непрерывном потоке блаженства, она заметила, что вновь обильно потеет, лицо покраснело, проступили вены на шее. Она почти перестала дышать, сердце замерло в предвкушении надвигающегося оргазма, но в ту секунду, когда казалось, что уже через мгновение её накроет с головой самым интенсивным в жизни девятым валом, Миша тотчас убрал руку, а Петя до конца вытянул свой плуг наружу. Она невольно потянулась к лобку, но Миша удержал и закинул руки ей за голову.
—Что мучаете человека! – услышала она где-то поблизости хриплый голос Анюты («О, да тебе тоже хочется! Но они-то хотят только меня! Впрочем, может ей потом достанется ещё… Наверное… Вот только вряд ли это выйдет…»).
—Поучи отца ебаться! – ответил Пётр, небрежно потряхивая головкой всего в сантиметре от входа.
И когда волна возбуждения почти схлынула, она ощутила, как вдоль промежности по всей длине заново заскользило туда и обратно, а Мишенька опять принялся гладить и целовать её так, что вожделенный экстаз вскоре не только вернулся, но и значительно усилился. Ещё, кажется, звонили, и Миша выходил из кухни куда-то, но Алиса помнила это как в тумане: озноб пробегал по её телу каждый раз, когда серп проникал в неё на всю длину, любовная лихорадка туманила сознание, а перед глазами плыли красные круги. И когда последняя волна вновь была готова накрыть её, она испугалась, что это прекратится, как прежде, и, обхватив руками мускулистые бёдра Петра, к своим вздохам добавила умоляющее:
—Не вынимай, Петя, не надо!
Но когда она вот-вот приготовилась кончать, в самый ответственный момент ятаган всё-таки был заново полностью извлечён из ножен, а вернувшийся Миша, как и раньше, гладил по голове и целовал в губы. Это продолжалось снова и снова, кажется, час или, может, больше. После всех бесчисленных реприз она перестала понимать, где находится, и что конкретно вокруг происходит. Она всё сильнее распалялась всем телом, которое целовали, мяли, гладили и ласкали, между тем как под сердцем наотмашь орудовал твёрдый Петин ствол, и вдруг в какую-то минуту она испуганно заметила, как кто-то ласкает отверстие ануса. В голове промелькнула мысль: «Это, наверное, было бы слишком! Но нет, это не я так думаю… Всё – чушь! Я на самом деле хочу, чтобы эти здоровые простые парни грубо трахнули меня в жопу! Всегда хотела и всегда знала… Или даже более того…» – и она на секунду вообразила, как Мишенька входит туда сзади одновременно с Петей, и от этой живописной картины её нечаянно накрыл оргазм такой невиданной силы, о возможности которой она никогда в жизни даже и не подозревала. Её затрясло, она выгнулась дугой, а из горла вырвался хриплый прерывающийся крик, который разлился протяжным стоном. Удивлённый Пётр на несколько секунд замер вместе с ней, а когда её измождённое тело выпрямилось, сразу же возобновил свои тычки во всё более убыстряющемся темпе. Натруженные половые губы жарко пылали, чувствительность чрезвычайно выросла с оргазмом, поэтому его удары вырывали у неё резкие острые вскрики и даже взвизги, её головка в исступлении непроизвольно билась из стороны в сторону, и снесла б со стола всё, что на нём стояло, если б не вовремя подсуетившаяся Аня. Очки свалились и упали куда-то на пол, когда Алиса подхватила себя под коленки, чтобы поднять ножки повыше, помогая Петру вонзаться в растерзанное лоно всё неистовее и глубже. Тот явно удивился такой активности достаточно сдержанной до этого девушки.
—Да, тёлочка, ебись со мной! – приговаривал он срывающимся голосом, – На, на, на, а-а-а! – он вытащил свой член и сперма брызнула по дуге с огромной скоростью, часть капелек дострелила до грудок и волос. Пётр снял с крючка полотенце и вытер её насухо, и вслед за этим сразу вонзил обратно и не думавший выпрямляться и опадать кривой нож. Она испустила тихий протяжный вздох, когда по тому, как не спеша, с расстановкой, но по-прежнему упруго раскачивались качели, поняла, что всё ещё только начинается.
—Что, разве она уже всё?
—Да. Классно кончила!
—Что-то быстро…
—Да я не врубился, она взяла и кончила… Я даже не успел…
—Всё ясно: это я её, Петь, за зад только тронул… Всё поняяяятно… О, ты на Аннушку-то посмотри! Что, мать, дрочишь?
—Между прочим, все мы дрочим! Это, блядь, великий поэт Бродский! – глубокомысленно изрёк, не прекращая совершать фрикции, Пётр, – Ничего, Анюта, сейчас мы её оприходуем и тобой займёмся, вот увидишь!
—Я не хочу.
—Я и вижу! Пиздеть – не мешки ворочать! У тебя платье вон всё в пятнах, скоро совсем мокрое будет… И дойки торчат, как у коровы! Да не сжимай ты так ножки, ещё кончишь нечаянно, весь запал зря пропадёт! Ну что, Алиса-подлиза, поехали дальше?
—… Н-н-не знаю…
—А я знаю! Отойди только немножко! – он мерно водил туда и сюда медленными тугими протягиваниями, постепенно разжигая ненадолго погасший огонь.
Мысли понемногу возвращались, и Алиса закономерно благодарно вспомнила о Мише, который всё это время целовал её. «Мучается, наверное, парень», – сочувствовала она, смотря ему в глаза, и потянула его наверх. Миша без слов всё понял и поднялся на ноги. Едва лишь он спустил джинсы, взгляд Алисы как магнитом притянуло к его животу. Там, над обрезом плавок, она увидела тако-ое, что даже забыла даже про член в своей утробе. Хотя орган Петра и был намного больше, чем у Саши, и длиннее, чем Андреев, но то, что скрывалось в штанах Михаила, оказалось просто невообразимым. Точнее, оно даже не совсем было скрыто: ткани попросту не хватало, чтобы до конца укрыть эрегированный орган: он бесстыдно торчал над резинкой, огромной набухшей малиновой головкой доходя чуть ли не до солнечного сплетения, а ниже изредка сокращался громадный черенок абсолютно ненормальной толщины. Она поняла, что этот фаллос весь вечер был укрыт не столько штанами, сколько решительным лицом Че Гевары на свободной чёрной футболке… Михаил потянул трусы вниз, и из них выскочила и закачалась над её лицом дубинка с чудовищным набрякшим бардовым наконечником и таким же толстым древком, которое не изгибалось, как у Петра, и было не сплошь равной полноты по всей своей длине. В результате член напоминал небольшую кеглю, в самом широком месте достигающую поистине устрашающей толщины. В это мгновение Алиса довольно сильно испугалась и поняла, насколько нереальна так быстро приведшая к оргазму фантазия. Дубинка торчала над ней, тяжело покачиваясь и подрагивая, а она, замерев, молча разглядывала это орудие, пытаясь собрать воедино враз разлетевшиеся мысли. Михаил расставил ноги и коснулся хуем лица. Она представила, насколько это развратно: её трахает Пётр, Миша водит гигантским членом по губам, шее и груди, а Анна на всё смотрит, оглаживая вывалившиеся из сарафана сиськи и запустив руку в намокшие трусы. Когда свинцовый набалдашник тяжело лёг на её сосок, тот начал вновь напрягаться, и в ответ в щёлке тоже загудело, потекло и набухло. Она со страхом и уважением разглядывала огромный орган, и, когда он вторично оказался около рта, несмело поцеловала, даже не пытаясь взять внутрь (это было в принципе невозможно). Пока её голова несильно елозила по столу синхронно с лёгкими шевелениями в глубине, а губы целовали и посасывали уздечку второго члена, всё происходящее всё ярче будоражило воображение и одновременно пугало.
Когда волны удовольствия снова начали окатывать её тело, мужчины, видимо, о чём-то договорились (из-за члена ей было не видно, о чём и как), Пётр привлёк её к себе и посадил на руки, как маленькую девчушку, и так, с хуем внутри, понёс спиной вперёд в гостиную. Поверх его плеча она видела, как сзади шёл размахивающий фаллосом Михаил, а за ним в дверях прихожей остановилась и смотрит Аня. Миша первый сел на диван, а Петя снял её с себя одним движением и, окончательно сорвав трусики и платье, стал усаживать верхом на своего приятеля…
—Нет, мальчики, нет! Я не смогу… Не надо! – очнулась от нахлынувшего ужаса Алиса.
—Не бойся, я потихоньку, легонечко, в полшишечки, – успокаивал Михаил.
—Да ты чо, всё будет нормально! Не понравится – вынет! – подытожил Пётр, который расположился на диване рядом.
Алиса заметила, что его конец почти не уменьшился в размерах и всё тем же изогнутым вверх серпом торчал и блестел от покрывавшей его смазки («Тестостерона у них у всех хоть отбавляй. А может, это я их так возбуждаю!»). Она сидела верхом на Мише, никто не забивал кол ей между ног, бревно неподвижно покоилось поверх футболки, и прижатая к нему Алиса невольно украдкой потёрлась разгорячённой промежностью. Миша заметил её шевеление, охватил её своими лапищами за задницу и стал помогать ей тереться пиздой о свой хуй. Было невероятно классно, и влечение с каждым движением в который раз стремительно заполняло низ живота. Она тотчас сообразила, почему её посадили сверху: так ей было нисколько не страшно, и немного погодя она и вовсе успокоилась, переняла инициативу и даже сама начала во время этой езды иногда ловить своей дырочкой головку и, осмелев, слегка насаживаться на неё. Они ни к чему не принуждали её: Пётр всё грубовато лапал её ляжки и ягодицы, а Миша снизу тяжело поглаживал грудь и тоже оставался совершенно пассивен. В конце концов, она решилась сама: привстав на коленях (привстать пришлось очень высоко), она поставила стоймя Мишину кеглю и направила её в свою багровую дырочку. Она надавливала и отпускала, но исполин всё никак не хотел проникать внутрь. «В полшишки, – вспомнила она, – интересно, как это пишется, слитно или раздельно… И вообще, причём тут шишка? И какая это шишка – еловая или сосновая? А вот я ещё видела кедровую, так может она? Хотя по форме больше еловая подходит… Шишка отскочила – прямо Мишке в лоб! Не хватит до лба, всё-таки… Как же те Мишки живут, у которых до лба достаёт? Бедненькие…» – Алиса никак не могла избавиться от навязчивых мыслей.
—Анют, есть смазка? Или скользкое что-нибудь? – Пётр, как всегда, держал ситуацию под контролем.
—Пойду поищу…
Скоро её густо обмазали Johnson’s-Baby-Oil’ом и столь же чрезмерно залили маслом упрямый член. И вот она, как и раньше, понемножку приседала, но на сей раз блестящий влажный конус медленно, но верно, всё глубже протискивался внутрь. Алиса замечала, как расширяются стенки входа, когда она налегала чуть больше, как мучительно приятно тянется её похотник при каждом движении. Она застонала, так как Миша сам надавил посильнее ей навстречу. Наконец, она громко вскрикнула, когда исполинская головка всё-таки ворвалась вглубь, и вход сомкнулся за ней, как резиновый. Мысли тут же покинули её голову. Её точно поймали на крючок, сняться с которого самостоятельно ей не удавалось. Дальше черенок был гораздо у́же и понемногу расширялся к середине, где достигал настолько нереальной толщины, что она никак не могла протиснуться глубже. Она, содрогаясь, опускалась по стволу и поднималась обратно, с придыханием твердя:
—О, Боже, мамочки, как это… – осязая, как здоровенная туша туго идёт в глубине, мощно распирая стенки.
—О, Господи, какой… Ох!… – каждое движение отдавалось во всём теле, она почувствовала, что силы покидают её, и опёрлась на руки. Миша обнял её и, положив на себя, сам стал плавно пропихивать свой могучий поршень. В ответ раздались протяжные стоны и бессвязный лепет:
—Ох, как сильно, не надо, я боюсь, ох, господи, что это, ох, остановись, лучше я сама, мамочки, о боже!
Самое толстое место на Мишином стволе при каждом проникновении всё ближе подходило ко входу в её киску так туго, что каждый раз запиралось дыхание и казалось, что её в прямом смысле слова насаживают на кол. И в то же время хотелось быть растянутой и нанизанной на этот сладкий кол до самого корня. Продолжая неспешные фрикции, Миша сосал её соски. Петя сзади с силой лапал ягодицы и талию; внезапно, облив маслом, он мягко, но быстро, полностью ввёл палец ей в задний проход.
Она ощутила горячее присутствие, и от похабных мыслей едва не кончила вторично. Массивный ствол медленно словно клином распирал её изнутри, а горячий прут неподвижно обжигал прямую кишку.
—Мишань, раздвинь её…
Тяжёлые лапы потянули в стороны половинки, и её охватила боль, потому что к первому присоединился второй палец. Однако, как только движение прекратилось, боль мало-помалу стихла; и кроме того, ощущения в киске были до того хороши, что затмевали всё. Ещё через минуту она выдохнула: её попочку вдруг оставили в покое. Но почти тут же Пётр снова взял флакон с маслом и пристроился сзади. Догадавшись, что это случится прямо сейчас, Алиса так испугалась, что даже попыталась сопротивляться и запротестовала:
—Не надо, я боюсь, – и немедленно задохнулась, когда вместо ответа остриё воткнулось в растянутый сфинктер и, не встретив сопротивления, проскользнуло в попку, сразу после чего оба лингама на минуту замерли. Она обернулась и широко раскрытыми глазами умоляюще глядела на Петра, с гримасой страдания опуская взгляд на свои ягодицы, туда, откуда торчал его хуй. Миша гладил её и любовно покачивал, а Пётр, надавив ладонью на лопатки и уложив грудью вперёд, по-своему ласково успокоил: