Сокол

– Ерунда, – сказал Миша. – Мне все равно завтра на работу.

– Завтра?

– Я всегда работаю по воскресеньям.

Теперь понятно. Он едет не из-за меня, и Лиза не подумает ничего плохого.

Поцеловав брата в щеку, Вера пожелала нам спокойной ночи и скрылась за дверью. Я тоже хотела уйти, но Миша преградил мне путь своим огромным телом.

– Я рано встану. Тебя разбудить?

– Спасибо, не надо. У меня есть будильник.

Мой лоб оказался на уровне его груди.

Опустив глаза в пол, я снова попыталась просочиться мимо него. Он не шевельнулся, стоит словно гора. Тогда я отошла в сторону. Чего бодаться с великаном.

– Там в лесу…

– Миш, прости меня, – перебила я его. – Не стоило говорить такие вещи. Мне очень стыдно.

– За что? – испуганно спросил он. – Я уже забыл о том разговоре.

– Тогда…

– Я просто хотел спросить тебя кое о чем.

– О чем?

– О Вере. Ты слышала, о чем она разговаривала с Юркой?

– Нет. Мы же шли сзади.

– Я немного слышал. Она говорила, что у Карины обнаружили какую-то болезнь. Вроде наследственную. Нам она ничего не говорит.

– И мне не говорила.

– Точно?

– Точно. Она мало рассказывает о ней. Все больше об Ане и о твоих детях.

– А про ее отца ты что-нибудь знаешь? Кто он?

– Прости, о нем я тоже ничего не знаю. Она говорила он русский, но я сомневаюсь. Девочка слишком смуглая. Скорее всего, там кровь испанца или итальянца.

– Я тоже так подумал. Хотя Карина просто загорелая. Зимой у нее кожа не такая темная.

Внешность у девочки славянская. За лето, проведенное на свежем воздухе, она действительно сильно загорела.

– Неужели Вера даже маме не открыла свою тайну? – присев на стул, спросила я. Миша встал у окна. – Кому-то она должна была рассказать. Может, Лизе?

– Лизка ничего не знает. А если знает, то не расскажет. Иногда мне кажется, что он какой-нибудь старый бабник. Ловелас. Вот она и стесняется говорить о нем. Попалась девчонка на удочку профессиональному соблазнителю.

– Это не похоже на Веру, – усомнилась я.

Пусть мы знакомы всего несколько месяцев, но я хорошо изучила характер своей подруги.

– Да, Верка не такая. Не кинется на отбросы.

За весь день мы впервые спокойно разговариваем. Миша открылся и даже стал симпатичнее. Не скажу, что приятный, но уже не такой противный, как при первой встрече.

– Пора спать, – сказал он, взглянув в окно.

Уже светает, а мы все сидим на кухне.

– Спокойной ночи.

Я ушла первая, он еще немного побродил по дому, пошумел на лестнице, долго полоскался в ванной, а потом тоже поднялся к себе в комнату на второй этаж.

Рано утром прозвенел будильник. Мы еле проснулись, спали всего пять часов. Миша приготовил мне кофе, накормил завтраком, хотя я сопротивлялась. Потом посадил в машину и укрыл своей кофтой. Я снова закрыла глаза.

В голове полнейшая пустота. Где-то вдалеке играет тихая музыка. За окнами пролетает волшебный лес, встретивший нас вчера своими красотами. Слепит солнце.

– Почему ты не осталась в деревне? – вынул меня из сонного состояния Миша. – Что-то случилось, или тебя вызвали на работу?

– У меня свидание, – пробубнила я, заплетающимся языком.

– С кем? – бесцеремонно спросил он.

– С Соколовым.

– С каким? с нашим?

– Да, с Александром.

– С директором?

Теперь его глаза стали шире.

– Нет! – тоже проснулась я. – Он старый. Ты что! С младшим, с Аликом.

– А-а, – протянул он и прибавил скорость. – Ты его знаешь?

– Я знаю всю семью Соколовых.

– Везет тебе. Только Александр Дмитриевич не самый лучший парень.

– С чего ты это взял? Можно подумать, ты его лично знаешь.

– Лично не знаю. Ты сама в курсе, что у него за семья? Я говорю не про деда. Тот – супер! А его папаша не очень.

– Почему?

Мне стало обидно. Даже Миша что-то знает про родителей Алика, а я ничего о них даже не слышала.

– Его отец – наркоман, сидит в тюрьме уже десять лет. Мама работает в магазине продавцом, а сестра блаженная.

– Что значит – блаженная?

– Ну, того.

Он покрутил пальцем у виска.

– Сумасшедшая?

– Она пропала в какой-то секте.

Теперь понятно, почему Виолетта Филипповна никогда не говорит о младшем сыне и внучке.

– Алик-то здесь причем? – надув губы, проговорила я. – Он не в ответе за своего отца.

– Наверное… Ты права.

Мы свернули с трассы. Город встретил нас непривычной тишиной. Рано. В такое время местное население еще спит, туристы только завтракают в своих отелях. На дорогах пусто, мигают светофоры.

Во дворе моего дома возле большого клена мы нашли свободное место, Миша еле протиснулся между лавкой и бордюром, ровно поставил машину, а уж потом заглушил двигатель. На всю эту сложную процедуру ушло не больше минуты.

Я убрала кофту на заднее сиденье и потянулась к дверной ручке.

– Ладно, пока.

– Пока.

– Спасибо, что подвез.

– Да, ерунда.

Я вышла из машины.

Алик не приехал. В два часа дня позвонила Виолетта Филипповна.

– Милая, прости! Мне внук только сейчас сказал, что вы должны были встретиться.

– Что-то случилось?

Не напрасно я беспокоилась. Алику вырезали аппендицит. Сегодня ночью у него поднялась температура, и резко заболел бок. Бабушка вызвала скорую, и уже через пару часов, он попал на операционный стол.

– С ним все в порядке?

– Все хорошо. Он уже проснулся и позвонил мне.

– Буквально несколько часов назад мы разговаривали с ним по телефону. А тут такое…

– Не волнуйся, все будет хорошо. Несколько дней, и он выйдет из больницы.

– Я могу его навестить?

– Конечно. Я вышлю тебе адрес больницы. Сходи к нему, он обрадуется. Только не сегодня.

Я решила навестить его на следующий день.

В понедельник я рассказала Антонине Павловной о случившемся. Она тут же дала кучу «нужных» советов, пожалела меня, успокоила. Настоящий друг, в отличие от Веры. Та снова не спросила меня про свидание, сухо поздоровалась при встрече и ушла к себе в отдел.

– Сначала позвони ему, – сказала Антонина Павловна. – Вдруг он не хочет никого видеть.

Мы спустились в столовую, сели за столик и заказали холодные напитки.

– А если он скажет, не приходить? – жалобно спросила я.

Старушка улыбнулась.

– Влюбилась? Конечно. Алик не плохой парень. Он многим девушкам нравится.

– А ему кто-то нравится? Вы же давно его знаете?

– Здесь в офисе он ничего лишнего себе не позволяет, – нахмурив брови, серьезным тоном ответила она. Почему-то все, кто говорят об Алике, применяют именно этот тон. – Он парень деловой, много не болтает, в кабинете не сидит, как все остальное начальство, и не шатается по коридорам просто так. Я ни разу не видела, чтобы он завел шашни хоть с одной из девушек на работе. А вот они часто о нем говорят. Многие даже открыто заигрывают, пытаются привлечь к себе внимания.

– А он?

– Не реагирует на них. Кто знает, может вне работы, они встречаются, но слухов об этом не было.

– Мне кажется он не бабник.

– Нет! Это точно. Алик слишком скромный парень.

– Мне в нем это понравилось.

– Ну и хорошо. Встречайся, влюбляйся! Твори безумства, пока молодая.

– Кто тут влюбился? – за спиной послышался Верин голос.

– Мы так, – махнула рукой Антонина Павловна, – болтаем. Садись, Верочка. Мы тебя уже заждались.

Мы сделали заказ.

– Надо же какая жара. На улице август месяц, а воздух прогрелся до тридцати градусов.

– Это же хорошо.

– Хорошо. В нашем болоте не всегда такая погода.

Я выглянула в окно.

– А мне говорили, что в Питере никогда не бывает солнца.

– Бывает. Не часто, но бывает.

Остальное время мы проговорили о погоде, о работе, о вкусной рыбе, поданной нам на красивых белоснежных тарелках.

После обеда Вера вернулась к себе в отдел. Антонина Павловна задержалась в столовой, встретила начальника сметного отдела и зацепилась языком. Я зашла в туалет. Только здесь можно поговорить по телефону. В кабинете два любопытных мужика, а в коридорах нельзя долго стоять.

Алик не сразу взял трубку. А когда ответил, я не узнала его голос.

– Привет, – устало проговорил он.

– Как ты?

– Нормально.

– Прости, я не позвонила тебе вчера.

– Ничего.

– Мне жаль, что с тобой такое произошло. Как ты себя чувствуешь?

– Хреново. Все болит.

– Я хотела, тебя навестить. Можно?

– Когда?

– Сегодня. Сейчас я на работе, но постараюсь уйти пораньше, чтобы успеть до закрытия больницы. Ты не знаешь…

– Маш, Маш, – перебил он меня. Голос стал громче. – Не надо.

– Чего не надо?

– Приходить.

– Почему? – задала я глупый вопрос и только потом догадалась. – Я слишком навязчива?

– Ну-у…

– Что?

Наступил тот момент, когда я должна положить трубку и больше никогда о нем не вспоминать. Но не могу. Неведомая сила притягивает меня к Алику. Словно магнит. Тащит в сторону, заставляет забыть о хорошем воспитании, о правилах приличия. Да, я – девушка и не должна унижаться перед мужчиной. Это вопрос чести, как сказала бы мама. Все понимаю, все осознаю. Но сердце сжимается с такой силой, что трудно дышать. Голова думает только об одном. Душа рвется в нужном направлении.

– Я не хочу, чтобы ты из-за меня ехала через весь город. Больница далеко от офиса. Мы скоро увидимся.

Он переживает за меня.

А я-то подумала…

– Глупости! Возьму такси.

– Не надо, Маш. Мне действительно плохо. Я еще не встаю с постели. Давай, увидимся позже?

– Ты уверен?

– Уверен.

– Тогда, хотя бы звони мне.

– Я позвоню из дома. Врач сказал, что меня выпишут через пару дней.

– Хорошо.

– Пока.

С этого дня мы стали созваниваться. Не часто. За две недели пока он был на больничном, разговаривали три раза. Первый раз двадцать минут (я засекала), второй раз проговорили больше часа, третий раз он позвонил поздно ночь.

Не слишком общительный парень. Не задает вопросы, ни чем не интересуется, только молчит и внимательно слушает мою бесконечную болтовню, кивает головой в камеру.

– Ты завтра выходишь на работу? – спросила я, когда он уже начал зевать.

– Угу, – лениво промычал он.

– Зайдешь ко мне?

– Наверное, если дед никуда не отправит.

Он лежит на кровати. Я вижу только его синие глаза.

– Ты хотел, свозить меня на стрельбы, – нескромно напомнила я. – Впереди выходные.

– Стрельбы на время отменяются. Мне пока нельзя заниматься спортом.

– Разве это спорт?

– Конечно. Там такое напряжение, все мышцы работают.

– Я не думала, что арбалет настолько тяжелый.

– Он тяжелый. Руки с непривычки болят, ноги тянет, идет большая нагрузка на спину.

Вот почему у него широкие плечи. Еще он много плавает.

– Сколько у тебя шрамов на теле? – решила я сменить тему. И правильно сделала.

– Два. – Он опустил камеру на грудь. – Вот видишь, под соском небольшой шрам. А теперь еще здесь.

Идеально голая грудь, ни одного волоска. Белый шрам, еле заметный. Внизу живота бордовый рубец, еще свежий.

В кадр попали темно-синие трусы в полоску.

– Видишь? – повторил он.

– Да, – еле выговорила я, – вижу. Тебе уже сняли швы?

– Давно. Теперь остался шрам. Безобразный.

– Мужчину украшают шрамы.

Около пупка я заметила интересную родинку. Напоминает кляксу с хвостом, опущенным вниз, как запятая. На щеке такая же, только меньше размером.

– А мне не делали операцию, – сказала я, когда в камере появилось его лицо.

– Это же хорошо.

– Моей подруге делали кесарево сечение, когда она рожала второго ребенка.

– Моему другу отрезали палец.

– Зачем?

– Какое-то заболевание кости.

– Ужас! Он жив?

– Это Данила. У него нет пальца на ноге. Он жив и даже женился в прошлом году.