Но я отвлекся. Эти приборы иногда фиксировали некие всплески. Конечно, многие подвалы были зачернены, а некоторые пустующие квартиры становились бесцветными на этом приборе. Это объяснялось просто: не работали электрочайники и проводка, ничего не нагревалось внутри, поэтому тепловые излучения не фиксировались.
А некоторые квартиры вспыхивали. Зачастую из них выходили какие-то молодые парни с легкой походкой. Мы с удивлением наблюдали за ними; когда они шли по улице, то перемещались на плюс-плюс-плюс и переводили людей вокруг тоже в плюс-плюс-плюс. Если парни с кем-то поздоровались – человек выходил на мир выше. И как оказалось, в этом нет ничего особенного.
Мы следили за ними, никакие они не мастера, просто гармоничные, спокойные люди, живущие нормальной здоровой жизнью и исполняющие свое предназначение. Многие из них были инженерами, многие кем-то еще. Удивительно то, что таким людям удается это делать каким-то наитием, чутьем. Потому наблюдения за такими людьми мы оставили.
Хотя был один товарищ, намеренно переводивший людей в плюс и минус. Тех, к кому он относился хорошо, переводил на мир в плюс, а тех, к кому плохо – на мир в минус. Вот с такими людьми приходилось договариваться, объяснять, что такие вещи нужно делать правильно. Потому что мы не можем брать и кого-то перемещать, ведь если человек уже находится в первом мире – ты его что, в минус первый мир закинешь? А что с ним будет дальше? И зачем это делать?
Когда мы объясняли теорию этим людям, они понимали, что делать этого не нужно. В том числе и насчет плюсовых миров. Не нам решать, куда мы закинем какого человека. В их судьбу лучше не вмешиваться. Ведь человек сам решает, пусть он может этого и не чувствовать, что жизнь приводит его к тем мирам, в которых он должен устояться.
Это тоже было большой частью нашего бюро…»
Из лекции Марвина
Марвин запнулся и сделал паузу, чтобы глотнуть воды. Уже полтора часа он читал лекцию «зеленым» коллегам и порядком устал. Напротив его импровизированной трибуны сидел неунывающий Славик, который уже несколько раз читал и слушал тему сегодняшнего выступления. Но Марвин не удивился, увидев его фигуру в первом ряду в конференц-зале. Скорее поражало то, что молодой коллега ни разу не перебил его, чтобы задать один из миллиона своих вопросов.
– Что касается полей, аур и прочего – все то же самое. Наводишь прибор, он фиксирует максимальное количество излучений… – Марвин запнулся, увидев взметнувшуюся вверх руку Славика. Чуть улыбнувшись – ну наконец-то, а то он уж было подумал, что ученик сломался, – он кивнул ему.
– А вы проверяли прибором людей? Есть какие-то отличия между ними?
– Да, мы отмечали некоторые отличия у практикующих и не практикующих людей. А также у тех, кто употребляет алкоголь, курит и тому подобное. У всех были какие-то свои небольшие особенности. Но сильнее всего они выручали нас с воплощенной тьмой и неорганиками: с помощью приборов мы могли увидеть и определить их. И воплощенная тьма, и неорганики совершенно по-другому фиксировались на приборах.
– А почему этот прибор не пустят в массовое производство? – вновь подняв руку, спросил Славик.
– Возможно, и стоило бы пустить. Ведь он удивительно простой, стоил бы в районе стоимости современных телефонов и мог бы давать человеку столько информации об окружающем мире. Но… – Марвин развел руками. – Видимо, это не нужно на данном этапе развития общества.
Во время существования бюро такие приборы были в доступе. У каждого на руках было по два-три, и постоянно выдавали новые, ведь из-за впитывания излучения они очень быстро ломались. И новые модели делались куда более прочными, с хорошей фиксацией.
Помню, в день, когда выдавали такие приборы каждому сотруднику, они вели себя как малые дети. Бегали и смотрели в них, все фиксировали, всех проверяли. И с их помощью мы узнавали много нового о людях, с которыми работали в бюро. Например, что часть людей приходила на работу в виде неоргаников, что они никогда не приходили в наш мир из своего, что мы всегда были в разных мирах – все это мы видели, фиксировали и понимали, с кем из людей работаем. И на основании этого в бюро впоследствии создавались рабочие группы. Мы старались группировать людей, которые находятся в конкретном мире, вместе. А не отправлять на какие-то, например, поиски, человека и неорганика.
Что же касается некогда популярных в прессе и в телепередачах приборов влияния – у нас их практически не было. У нас были приборы фиксации, и мы общались простыми, обычными методами, когда что-то делали. Зато у нас были определенные излучатели, работающие больше как отвлекающие маячки. Когда нужно было уйти из какого-то мира, а в нем находилось много различных сущностей, мы раскидывали излучатели по пути хода в разные стороны.
Они так фонили, так лучились, что вспышками своих излучений всегда кого-то привлекали. И мы верили, что именно благодаря маячкам этот кто-то обычно до людей так и не доходил. Хотя это и логично, когда сущность воспринимает много различных излучений. Она думает, что сделать, и только потом начнет понимать, где человеческое, а где нечеловеческое.
В итоге мы, обложенные всякой электроникой, выглядели странно. И когда выходили из бюро, не умея поначалу все это правильно упаковывать, люди нас принимали или за связистов, или за проводчиков телефонных кабелей, или что-то подобное. Особенно грандиозно получалось, когда из бюро в таком обмундировании выходило человек пять-шесть. Но в дальнейшем и приборы стали меньше, и мы научились их прятать в простую стандартную одежду, чтобы можно было работать не привлекая ничьего внимания.
