Смерть из первых рук

Борисову было тридцать четыре года. На год обойдя Христа, он, все чаще стал философствовать наедине. Его оппонентом выступало внутреннее я, принимавшее в диалоге разнообразные роли. Диалог человека с самим собой вполне естественен, хотя многие из нас боятся его признавать. Борисов не боялся признавать диалога с внутренним голосом, боялся он остаться один, по жизни, совсем, абсолютно, так и не найдя женщину. Евгений имел опыт совместной жизни. Два года он жил с девушкой, но его профессия с постоянными ночными выездами и ненормированным графиком утомили ее. «Что это за совместная жизнь», – говорила она, – «Когда муж и жена не могут нормально поговорить неделями?» Ему нечего было ответить, он ужасно уставал, и на споры не оставалось сил. Однажды, вернувшись после двух суток отсутствия, он обнаружил пустой дом, ее вещей не было. От нее остались лишь записка в двери и запах духов; в записке было сказано, что ключи в почтовом ящике, и звонить ей больше не надо. Эта история произошла четыре года назад, с тех пор попыток создать семью Борисов не предпринимал. На сватовство отвечал отказом и лишь последнее время, ложась на диван, когда по телевизору нечего было смотреть, он закрывал глаза и думал о своей, как ему казалось, бессмысленной жизни. Ведь всех преступников не ассшевить, всех званий не получить и не заслужить ему всех наград, а время, драгоценное время уходит сквозь пальцы, и как их не сжимай, его не удержишь.

Погруженный в размышления следователь знакомым еще с академии маршрутом шел за экспертизой буквально на автопилоте, как вдруг зазвонил мобильный.

– Да, Ген, новости есть какие-нибудь?

– Никаких. Отзвонились, сказали, что ничего не нашли. Завтра продолжат, а то им дождь мешает. Я сказал, что не сахарные, могут и помокнуть, но, в общем, ничего. Ты в морге?

– Иду, сейчас за угол и буду на месте. Ты потом куда, после работы?

– Тебя думал подождать, любопытно, что патологоанатом написал.

– Ладно, я на месте. Позвоню, как выйду.

– Давай, жду.

Здание судебно-медицинского морга старой постройки казалось тяжелым, монументальным. Окна первого этажа были высокие, арочные, закругленные сверху. Темные проемы с тонкими рамами напоминали пустые глазницы. Мрачную картину довершали многочисленные вороны, сидевшие на ветках и прыгавшие по палой листве.

Патологоанатом ждал в кабинете, заканчивая писать заключение. Врач – мужчина с богатым опытом, сухого телосложения. Редкие волосы пышно уложены. Ясный взор, меток, по-юношески пылок. За тонкими губами ровный ряд белого штакетника зубов. Пальцы врача – тонкие, костлявые, таящие силу и потрясающую отточенность манипуляций, виртуозно владели, как скальпелем, так и ручкой. Почерк патологоанатома был близок к каллиграфическому и не переставал удивлять, как полная противоположность стереотипу о врачебном «мастерстве» наскоро заполнять документы. На двери кабинета висела табличка «Доктор медицинских наук, профессор Брянский Яков Моисеевич»

– Яков Моисеевич, можно? – засунув голову в кабинет, спросил Борисов.

– Да-да, – пригласил врач, не отрывая взгляд от заполняемой формы.

В отличие от обычной поликлиники, морг хорош тем, что даже если у врача на приеме лежит пациент, он, скорее всего, примет вас, поскольку пациенту спешить уже точно некуда. В судебно-медицинском морге занимаются исследованием и экспертизой трупов при насильственной смерти, а также подозрении на нее, тел, личность которых не установлена и в случаях, когда родственники жалуются на проводимое перед смертью лечение.

Брянский положил ручку на стол и, сложив руки, как ученик за школьной партой, поднял глаза на следователя.

– Присядьте, сейчас пару слов, а затем пройдем к осмотру.

– Есть что-нибудь любопытное?

Брянский улыбнулся.

– Женщина, лет двадцати восьми, точно до тридцати, время смерти в интервале между одиннадцатью и часом ночи. Тело сильно искалечено, но причиной смерти является асфиксия, на шее обнаружена странгуляционная борозда, в борозде микрочастицы синтетической ткани. Однозначно сказать, что это удавка – я не могу. Далее по лицу: нижняя челюсть имеет многочисленные переломы, передние зубы на верхней и нижней челюсти отсутствуют. Что интересно: раздробленные части верхней челюсти загнуты внутрь. Сейчас покажу. – Патологоанатом перевел дух. – На спине отсутствует значительная площадь кожного покрова. На затылке имеется диагональное скальпирование, но оно отличается от борозды вдоль позвоночника. То есть это не просто стесанная кожа, в этом месте было сильное ударное воздействие, причем по касательной траектории. Верхние позвонки спрессованы, что тоже не характерно для повешения, но возможно при ударе, который и привел к скальпированию. Вот и думайте, гражданин следователь.

– Следов изнасилования нет?

– Нигде. Кстати, она – девственница.

– Что? Вы же сказали, что погибшей двадцать восемь лет, как она может быть девственницей?

– Евгений Иванович, вы сомневаетесь в моей профессиональной компетентности?

– Ни в коем случае, Яков Моисеевич.

– Пройдемте к телу, – врач провел рукой в направлении двери, и следователь уверенно зашагал по коридору. Несмотря на высокие потолки, в вестибюле никогда не было эха. Считалось, что здание судебного морга, не привыкшее к громким звукам, само поглощало шум. Даже стук шагов здесь, больше напоминал далекую ритмичную капель.

У входа в секционное помещение, где проводились вскрытия, Борисов пропустил врача вперед, и тот, зайдя внутрь, не глядя, шлепнул по ассшеему на стене выключателю. Комната мгновенно озарилась холодным белым светом, как будто перед железной сценой анатомического театра подняли занавес. В главной и единственной роли – двадцативосьмилетняя девственница. Тело лежало на животе, красная борозда на спине с проталиной в области поясницы напоминала малиновое варенье, а вся девушка соответственно – булочку, залитую толстым слоем джема, с капельками на пятках. Тоненькие руки, расправленные вдоль туловища, смотрели стертыми ладонями вверх. На запястье была закреплена бирка с номером. Голова уложена на деревянную подставку.

Железный стол с низкими бортами переменной высоты, одновременно являлся ванной, закрепленной на замурованных в пол ножках, и наклоненной для стекания крови и воды. В торце стола монтировался душ со смесителем. Рядом стоял столик для инструментов, на верхней полке которого аккуратно располагались скальпели, анатомические пилы, молотки с железными ручками, стамески, и прочий инструмент, а также сантиметр и весы. На средней полке лежала электрическая дрель с дисковой насадкой для вскрытия черепа. Врач не часто ей пользовался, предпочитая мелкозубчатую пилу. Все инструменты были безупречно чистыми, что лишний раз подчеркивало мастерство человека, который ими пользуется.

– Взгляните, вот странгуляционная борозда. Кстати, вещи покойной нашли? Нужно сравнить, ее ли вещами оставлен этот след, или он имеет иное происхождение.

– Нет, пока не нашли, но ищут. Чисто теоретически, это мог быть шарф или косынка?

– Чисто теоретически – да, я готов предположить такой вариант, но меня смущает длинна этой косынки, а также прочность.

– А что длинна? – в голове Борисова еще не выстроилось логической цепочки, ему требовались подробности и тонкие врачебные наблюдения.

– В лучшем случае – это мог быть длинный шарф или галстук. Слушайте, – Брянский на пару секунд закрыл глаза, – мне только сейчас пришла в голову эта мысль, на счет галстука. Девушка в галстуке. С другой стороны, в современном мире может быть все, что угодно. – Речь Якова Моисеевича стала напоминать диалог с самим собой. – Так, надо бы узнать расстояние от покрытия дороги, до элемента вагона, где мог зацепиться галстук. Слышите меня, Евгений? Скорее всего, это будет колесная пара.

– А скальпирование на затылке, может быть от наезда на стрелку?

– Не исключаю такой возможности, но в стрелке, ее, скорее всего бы, зажало. Я думаю, если определить маршрут, то с предметом, снявшим скальп, станет попроще. Это мог быть и забытый дорожниками лом.

– Остается искать поезд.

В десятом часу вечера, Борисов вышел из морга. Дождь закончился. Повсюду слышался сладковатый аромат прелой листвы. Тучи бежали по небу, а полная луна, изредка бросала в бездонные лужи скупые пучки отраженного солнечного света.

В жизни каждого человека случаются очень долгие дни, и это был один из тех случаев. У Борисова сложилось такое чувство, будто тело нашли не утром, а очень давно, и что белая, изуродованная девушка, лежала на рельсах не сегодня, а несколько лет назад. На соседней улице, рядом с моргом светился бар, туда следователь и отправился, чтобы заполнить душевную пустоту. Домой Борисов вернулся во втором часу так и не перезвонив криминалисту.

Глава шестая

вторник, 18 октября

– Что говорит доктор? – не отрываясь от монитора, спросил Шилов, после чего перевел взгляд на вошедшего коллегу, – а с тобой-то что?

С утра не успев побриться, и не выспавшись после бара, следователь выглядел на троечку по десятибалльной шкале. Синяки под глазами выдавали бессонную ночь.

– Доктор говорит, что мне надо кофе, лучше с коньяком. А если по трупу, то хрен его знает, зацепилась чем-то типа шейного платка и умерла от удушья. Травмы головы, многочисленные переломы, полный набор, даже скальпирование есть. – Подойдя к столу Шилова и отхлебнув из кружки криминалиста остывший чай, следователь на мгновение задумался и вспомнил еще один забавный факт, – двадцативосьмилетняя девственница.

– Девственница? – нахмурившись, переспросил Шилов, – Моисеевич точно не напутал?

– А как можно с этим напутать? Либо да, либо нет. Что там с вещами?

– Да ничего. Надо поезда проверить, попадающие в интервал предполагаемого времени смерти. Она в котором часу умерла?

– В интервале между одиннадцатью и часом ночи, – Евгений сделал еще глоток чая.

– Ну и личность установить, чтоб дело как несчастный случай оформить.

– Это ты мне говоришь? – вопрос Борисова был больше похож на саркастическое утверждение. – Нет, епта, – сказал он, поставив кружку, – лучше, как заказное убийство оформим, подошьем в папку, и сразу отложим в кучу других для растопки бани. В Америке в октябре День благодарения, так вот у нас тоже будет, только с глухарем вместо индейки!

Геннадий от души смеялся, слушая тираду не выспавшегося сослуживца, вскипевшего за долю секунды.

– Звони дежурным в Солнечногорск, что у них там.

– Есть, мастер шеф, – Шилов сидя отдал честь, прикрыв волосы левой ладонью.

Разговор криминалиста с другим отделением полиции был коротким. Поисковые группы, сформированные из сотрудников низших чинов, не нашли ничего, что сошло бы за одежду погибшей.

– Вас понял. – Геннадий повесил трубку. – Ничего не нашли, – сказал он, обращаясь к Борисову, – что думаешь делать?

– Ничего, будем искать поезд.

– Патологоанатом ничего не говорил, сколько она могла так ехать за поездом?

– Нет, но намекнул, что не больше, чем расстояние до ближайшей крупной стрелки. Что нам известно? Погибла в интервале между одиннадцатью и часом ночи от удушья, будем считать, что смерть мгновенная. Ее не сбил поезд, ее не толкнули под поезд, но она каким-то образом зацепилась и проехала вместе с поездом. Ее могли бы нарочно привязали к поезду, но, других телесных повреждений, полученных до поездки, у нее нет, и погибла она от асфиксии. Зачем кому-то привязывать к поезду девушку? Скрыть следы другого преступления? Но какого другого преступления? Она девственница и серьги в ушах оказались золотые, – следователь развел руками, – странная картина получается, очень странная.

– А что если все-таки ее привязали к поезду?

Борисов сделал вид, что пропустил вопрос мимо ушей.

– И заяв никаких о пропавших, и документов никаких, и лица нет как такового, хоть для фоторобота, – следователь повысил голос. – А тут еще твои намеки на криминал.

– Ну, сам посуди, как можно зацепиться шарфом или галстуком за проходящий поезд?

– Стоп – Борисов замер, его лицо прояснилось и стало источать какой-то внутренний свет – точно! Поезд был не проходящий. Он стоял где-нибудь на перегоне или на переезде, а наша погибшая, пролезая под вагоном, стоящего, – следователь сделал особый акцент, – поезда, зацепилась, или поезд неожиданно начав движение, испугал ее, в общем, результат в морге, а про убийство не надо ничего говорить.

– Так я и не говорил.

– И намекать не надо.

Борисов довольный расхаживал по комнате. Версия со стоящим поездом казалась ему очень правдоподобной, да и Шилов не нашел к чему придраться. По правде сказать, про убийство Геннадий и не думал, а выдвинул идею скорее, чтобы просто позлить Евгения и снова вывести его на эмоции.

– Гена, дело было так. Мадам собиралась перейти дорогу, а на переходе стоит поезд. Что она делает? Она невысокая, подлезает под него, неожиданно поезд, начинает движение. Она под вагоном в раскорячку, и тут ее подцепляет колесная пара, затягивает шарф или что там у нее на шее, – в этот момент Борисов взял себя за горло и закатил глаза, – и утаскивает с собой. Скорее всего, это был именно товарный состав, так как под электричкой места мало, и с непривычки не пролезешь. Наш круг поиска сильно сужается, а? Что скажете, коллега?

– Красиво, стелешь, начальник, – театрально изображая уголовника, сказал Шилов, и даже сплюнул для пущего сходства с деклассированным элементом, правда, в стоявшую рядом корзину для бумаги.

Тело лежало в холодильнике судебно-медицинского морга. Чтобы сохранить лицо, вернее то, что от него осталось, голову завернули в целлофановый пакет. По закону невостребованный труп, подлежит захоронению за счет района, где было найдено тело после десяти дней с момента проведения экспертизы. Вместо гроба, обычно, используется плотный полиэтиленовый мешок, как для перевозки, а над местом захоронения устанавливается табличка с номером. В дальнейшем, если родственники найдутся, можно произвести экспертизу ДНК, чтобы убедиться и облагородить могилу. Для экспертизы не обязательно эксгумировать тело, в морге, хранятся образцы, подходящие для анализа.

Иногда трупы в морге лежат очень долго, особенно, если родственникам по какой-либо причине удалось получить свидетельство о смерти, а тело они так и не собираются забирать. Еще бывают случаи, когда привозят людей без документов, в основном нищих, а потом не торопятся забирать обратно, так как у муниципальной администрации, якобы нет денег на захоронение.

Следствием, взявшим курс на поиск поезда, в ходе оперативно-розыскных мероприятий, было установлено, что в интервале с двадцати трех до часу ночи, по участку дороги, включающем в себя место обнаружение тела плюс двадцать два километра железнодорожного полотна в сторону Москвы, прошло два товарных состава и электричка, а также два поезда дальнего следования. Расстояние двадцать два километра взялось за максимально возможное, как расстояние от Клина до Солнечногорска. Если бы девушка была подцеплена до Солнечногорска, ее наверняка бы зажало между стрелками или затормозило на переезде. Электричку и дальние тоже включили в разработку, на всякий случай. Параллельно продолжались поиски вещей и документов погибшей. Заявлений о пропавших подходящих под описание по-прежнему не поступало. Отпечатки, снятые с больших пальцев не дали никаких совпадений по базе.

– Оба товарных шли в Питер, и сейчас еще должны быть там. Я звонил местным, они обещали все проверить, но, может, стоит и самим в командировку смотаться? – Борисову давно хотелось сменить осточертевший Клин на культурную столицу, и он никогда не понимал Шилова, мечтающего жить в Москве.

– А электричка что?

– Тверская, но вряд ли она что-то даст. Так, может, это, в Питер рванем? Кстати, два дальних тоже питерские, но они, обратно в Москву уже поехали, так что их проще тут осмотреть.

– Если командировку оформят, я бы хоть в Африку поехал, хоть куда. Пошли к начальнику, но вряд ли нас обоих отпустят. Скажет, мол, и одному можно вагоны осмотреть, тем более местные есть, которым можно выслать ориентировки, сказать, чтобы шарф или что-то похожее искали, и пускай ползают. Правда, с бумагами пока все оформят, уже составы могут уйти.

– Могут, вполне, но, если найдем поезд, узнаем, где он стоял, и тогда будет проще личность установить, документы наверняка, где-то рядом должны оказаться.

– Я вот еще что подумал, – медленно проговорил Шилов, – почему тело заметили только утром, тем более машинист встречного направления? Если там всю ночь и товарные и дальние ходят.

– Да туман там ночами низкий, вполне могли не заметить, тем более фонари еле светят, а прожектора у локомотива далеко бьют. Погибшая, как ты мог заметить, сама по себе небольшая, в общем, все одно к одному. У первой утренней электрички в этом месте скорость маленькая, так как после станции она еще набрать не успевает, а все остальные, если семафор зеленый, проносятся через переезд, как сумасшедшие.

Кабинет следователей находился на втором этаже, окна выходили на тихую улицу, с противоположной стороны которой стоял старой постройки трехэтажный кирпичный дом. На первом этаже дома, располагался детский сад, в который когда-то водили маленького Евгения. Детский сад, в отличие от жилых подъездов, имел вход не с улицы, а со двора и небольшую огороженную площадку для прогулок. Борисов хорошо помнил, как детей, которые плохо себя вели, воспитатели обещали отвести в милицию.

Раскладывая по полочкам свою, как ему казалось, стопроцентную версию, Борисов мерил ширину комнаты, вышагивая вдоль окна, попутно бросая на улицу косые взгляды.

– А что-то у нас все еще пятница, Ген. – Следователь подошел к висевшему на стене календарю и передвинул красную рамочку. – Пошли к Гончарову.

Начальник отделения полковник Гончаров Владимир Сергеевич был человеком решительным и резким. Лавина широкого лба, замершая перед лесополосой густых бровей, поблескивала в свете ярких потолочных лампочек. Глаза, посаженные глубоко разделял толстый у основания нос. Полковник был высокий, а его фигура всегда поданная вперед, выдавала в нем человека действия. Гончарова назначили начальником отделения полтора года назад, и всеми силами он старался удержаться в своем кресле, порой даже перегибая палку. До обеда начальник был явно не в духе, и, услышав предложение Борисова, Владимир Сергеевич категорически отказался отпускать сотрудников в командировку.

– Нет, нет и думать нечего. Из-за несчастного случая столько шума. У нас, что не день, то приезжего ограбят, а вчера ночью дилера грохнули в соседнем районе. Раскрываемость нулевая, а вам в Питер запрягай, шарф на поезде ищи, да будь он трижды проклят тот шарф! – Как аппетит приходит во время еды, так и самые яркие эпитеты приходили к подполковнику уже в процессе муштры подчиненных. – Может вам на сапсан билеты заказать и баню с девками на Невском? А работать, кто будет? На счет установления личности ищите другой способ, а лучше вообще, ждать заяву о пропавшей, рано или поздно всплывет, сегодня только второй день! Все, совещание окончено!

Полицейские тихо вышли в коридор.

– Что и требовалось доказать, – сказал следователь, оказавшись с криминалистом наедине, – Попытка не пытка, пошумит и остынет, говоря по-русски: хрен с ним, – после чего, вздохнув, добавил, – так кофе хочу.

Вернувшись в кабинет, Шилов сразу включил чайник, а Борисов, медленно приземлившись в кресло, закрыл глаза и, опустив подбородок на сложенные поверх груди руки, неспешно заговорил:

– Представляешь, Ген, как порой мало надо человеку. Вот, например, девушке нужно было просто перейти железную дорогу, а какой результат. Не перестаю удивляться, почему мы сами стремимся усложнить себе жизнь, а в идеале так и вообще, – сложив средний и указательный палец, Борисов имитировал выстрел в висок.

– Что конкретно ты имеешь в виду? – заварив кофе, Шилов был совсем не против послушать околофилософские рассуждения напарника.

– Я имею в виду конкретный парадокс. Почему, когда мы чего-то очень хотим прямо сейчас, то не задумываемся о последствиях, и как после этого можно искать панацею, если тупо не мыть руки, приходя в кафе. В этом я и вижу программу самоуничтожения, в подсознательном не желании жить, которое мы, тем не менее, тщательно скрываем. – Борисов неожиданно открыл глаза, – я вообще иногда думаю, что человек подсознательно хочет умереть, чтобы не жить в ожидании, и не думать, что же его ждет там, после смерти.

В комнате повисла задумчивая тишина. Следователь кивнул и адресовал собеседнику вопросительный взгляд, ожидая ответной реакции.

– Я в очередной раз убеждаюсь, – Шилов отхлебнул кофе, – что тебе надо жениться, Жень.

Несколько секунд Евгений ждал еще каких-то слов, но потом не выдержал и, наклонив голову в бок, будто готовясь вцепиться напарнику в горло, вскипел:

– Да что ты заладил с этой женитьбой! – но быстро остыл и, откинувшись обратно на мягкую спинку, добавил хорошо заученную фразу, – все бабы ведьмы, так еще Гоголь говорил.

– Писал – это, во-первых, а во-вторых – это я тебе говорю, Жень. Мне жена уже раз пять напоминала, что у нее на работе, девушка есть одинокая, симпатичная, все познакомить вас хочет.

У Шиловской жены, Галины, на работе действительно была одинокая девушка. Борисов не раз слышал про нее и даже видел фотографии. Сам же ответного интереса не проявлял и все время отнекивался. Следователь был твердо убежден, что лишь самостоятельно сможет решить вопрос личной жизни и никого не хотел впутывать в эти дела.

– К черту, с этим я сам как-нибудь разберусь, давай с поездами думать.

Хороша осень до первого снега, пока золотое полотно листвы еще шуршит под ногами. Снег же подводит черту, и нет обратной дороги к лету. Только вперед, через долгие зимние месяцы, темные ночи, метель, ветер, который набрасывается из-за угла и, как бешеная собака, с самозабвением преследует и рвет. Каждый новый порыв, как укус или удар когтями. И нет у ран ни времени, ни шанса затянуться, покоя нет, есть только постоянный холод.

Глава седьмая

Экономическая ситуация в стране ухудшалась день ото дня, постоянно увеличивая межклассовый разрыв и деля общество на тех, кто может позволить себе проездной и спокойный сон, сидя в вагоне, и тех, кто добираясь до Москвы, каждое утро совершает несколько пробежек. Билетный контроль. На старт, внимание, марш. К последним относилась и Екатерина, женщина без определенного места жительства, но с твердыми убеждениями, одним из которых являлось принципиальное нежелание платить за проезд. Не имея постоянного жилья, холодное время года, Екатерина проводила в глухих дачных кооперативах, подыскивая заброшенный дом. На жизнь, как и девяносто процентов жителей Подмосковья, зарабатывала в столице. Последние два года она собирала и сортировала мусор, в случае успеха – вечерами пила. Длинная и грустная история ее жизни помогла бы скоротать дорогу от Твери до первопрестольной, только слушателей давно уже не было.

Есть люди, которых легко вывести из равновесия и целый день невозможно загнать в колею. Утро Екатерины не задалось. Даже у человека, не имеющего собственного угла, семьи, и социального статуса, может остаться здоровье, но именно оно и подвело безбилетницу. С самого утра, она ощущала резь в глазах и ужасную усталость. Спасаясь от контролеров в тамбуре, Екатерина вместе с другими зайцами жалась к двери и ожидала остановку. По результатам отборочной пробежки по вагонам, она была первая на выход. Лязг и шипение дверей для безбилетника, как стартовый выстрел. Толкаясь и распихивая друг друга, толпа вырывается на улицу, оттаптывая ноги не успевшим отскочить. Возглавлявшая колонну Екатерина, первой заметила, что в ближнем из тамбуров соседнего вагона, еще работают контролеры с транспортной полицией, а значит бежать необходимо до следующего выхода. Станция Клин превратилась в полосу препятствий, где, то там, то здесь, путь преграждают пассажиры. Чувствуя, что может не успеть, Екатерина, решила проскочить напрямик сквозь толпу, но оступилась. На полной скорости она влетела в черную спину, сбив с ног сержанта полиции, вместе с которым жестко приземлилась на мокрый асфальт. Послышался смешок. Двери поезда закрылись.

Сержант не сразу понял, что с ним произошло и почему он, секунду назад сойдя на платформу, так быстро принял горизонтальное положение. Ссадины на ладонях горели, кто-то схватил его под руку и помог подняться. Екатерина, не успев даже испугаться, самостоятельно вскочила на ноги, но сделав шаг, почувствовала боль в колене и лодыжке.

– Вы вообще, что?! – закричал полицейский, вперив взгляд в лицо растерянной безбилетницы. От природы интеллигент, он не мог оскорбить женщину, – за мной, в это, в отделение!

– Я свидетелем могу быть, как она на вас налетела и чуть не зашибла, – тыкая пальцем в нарушительницу, голосила пожилая женщина.

Сержант смутился поднявшимся шумом и, заверив свидетельницу, что самостоятельно разберется, добавил уже тише, обращаясь к Екатерине: