История одного побега

– Ну воооот, Малой… Почти наладили мы его, приемничек. Странно, а? Старая ведь вещь, а стоит дороже новой. Чудак человек иной раз, да? За старую вещь платить больше, чем за новую. Впрочем, нам с тобой это только на руку. Coño, где кнопка-то третья? А? Нет, это не кнопка, это клавиша от печатной машинки, соломенная твоя голова, положи обратно. Вон там под стулом вроде кнопка, ну-ка, слазай туда.

Я доставал кнопку и отдавал ее Дедуле, аккуратно разжимая ладонь, чтоб не выпрыгнула и не спряталась от нас обратно под стул.

– Ну давай, милая, полезай. Не артачься, как девица на выданье, когда за старика сватают. Вот так, хорошо! – Дедуля крякал, оборачивался ко мне, глаза его блестели, и он смешно подмигивал всей половиной лица, как это делают артисты на представлениях, отчего очки у него на носу перекашивались. – Кучу деньжищ мы с тобой за этот приемник получим, целую кучу, а?

Я кивал. Я представлял себе, как кто-то подходит к нашему столику на барахолке, а впереди у него тачка, полная денег. И вываливает он их около нас в большую кучу. И уносит наш приемник. Ну, Дедуля разберется. Он с чем угодно мог разобраться.

– Н-дааа, – продолжал старик. – А на вырученные деньги я детали куплю, для пишущей машинки. И будет как новенькая. Сдается мне тот, лысый, ну что с глазами навыкате, на нее западет с первого взгляда. Он портфель кожаный у меня уже купил, а еще лампу зеленую третьего дня. Слышь, писателем себя вообразил. Ну так с такой машинкой и ты бы у меня писателем стал. Ха, а чего, слышь… Писа-а-а-а-телем! – и Дедуля, хлопнув себя по промасленным штанинам на костлявых коленках, смеется, довольный своей шуткой. Ну и я смеюсь вместе с ним.

Когда мы в следующий раз сидим в Таверне, отмечаем проданный приемник, Хозяин снова подсаживается к нам, и они с Дедулей пьют пиво. Хозяйка натирает бокалы за стойкой бара.

Тоненькими пальчиками она берет один, хрупкий и пузатый, как мыльный пузырь, поднимает за ножку и смотрит на свет, потом трет осторожно белоснежным полотенцем и опять смотрит, и так – пока не перестанет хмуриться и не кивнет довольно. Тогда она водружает бокал на специальный крючок над баром, туда, где его собратья уже сверкают нарядно, как лампочки.

Я сижу и наблюдаю немного за ней и немного за тем, как разворачиваются чаинки в стеклянном чайнике передо мной. Как живые. Мне хорошо. И очень спокойно.

В телевизоре дерутся двое в боксерских перчатках, их тела поблескивают в лучах прожекторов. «Как же странно, – думаю я, – что людям нравится смотреть, как другие друг друга бьют, да еще чем сильней, тем лучше».

– Ну ты глянь на него, а? – вдруг вскрикивает Дедуля и тычет пальцем в телевизор.

На экране один из дравшихся уже лежит на полу, мне даже поначалу кажется, что он умер. Рядом с ним наклонился третий, ну тот, что в рубашке с бабочкой и не дрался, и похлопывает лежащего по щеке. Тот вроде живой.

– Силе-е-ен, сукин сын, ну силе-е-ен! Вот это удар! Caramba, таким и убить недолго! Кто хоть это? Не разгляжу, что там написано, по мне они все теперь на одно лицо.

Победитель, тот, что перчатками кверху, улыбается. Улыбка у него не злорадная, а какая-то застенчивая, почти детская. И лицо симпатичное, совсем не злое. Только глаз заплыл.