– Бог мой, она мертва? Она умерла?
– Нет-нет, дышит.
Гейл было приятно, что это подтвердил наблюдатель со стороны.
– Она без сознания. Я набрал 911, они уже едут.
– У нее настоящая дырка в голове? Господи, меня мутит.
– Возьми себя в руки, – голос был мужским и грубым. – Ты все снял, Грег?
– Да, все отснято. Счастливый будет день для тех, кто придумывает заголовки. Звездопад в офисе!
– Ты не мог бы проявить сочувствие? – дрожащим голосом произнесла Рошель. – Женщина пострадала, а ты придумываешь заголовки!
Неужели они не понимают, что она их слышит? Почему люди такие бестолковые? Интересно, она долго была в отключке? Минуту? Час? День? Нет, не день, тогда бы она лежала на больничной кровати в окружении множества приборов.
В груди появилась боль. В чем причина? Ах да, вместе с ней падал и книжный шкаф. Должно быть, кто-то удержал его или поднял. Что случилось со звездой, она понятия не имела. Если что и беспокоило ее всерьез, так это боль в голове.
Раздался грохот, и распахнулись двери офиса.
Гейл захотела открыть глаза и посмотреть на всех самым грозным своим взглядом, но веки оказались неподъемно тяжелыми.
Голосов стало больше, к тому же люди говорили уверенно и твердо – по-видимому, медики.
– Ее имя?
Почему они спрашивают? Разве не узнали? Всем известно, кто она – легенда. Если они не заметили награду, то не могли не заметить сделанную ею вмятину на голове. Надо связаться с организаторами и предложить для следующей церемонии сделать брошь в качестве трофея победителю.
– Гейл, вы меня слышите? Я Дэн.
Почему он называет ее Гейл, ведь они незнакомы? Лучше было бы мисс Митчелл или ГМ. Молодежь в наши дни понятия не имеет об уважении. Именно поэтому Гейл настаивала на строгом соблюдении делового этикета в офисе.
Тем временем неизвестный Дэн дал распоряжения коллеге и принялся исследовать ее тело, ища травмы.
Гейл ощущала это как толчки и надавливания.
– Вы связались с ее семьей? Родственниками?
– С кем? – Коул. Говорит тихо и неуверенно.
– С любимыми. С родными и близкими. – Врач что-то прижал к ее голове.
– Не думаю, – начал Коул и откашлялся, – что у нее есть родные и близкие.
– Должен быть кто-то. – Дэн приподнял веко Гейл и посветил фонариком в глаз.
– Полагаю, это первый случай за долгое время, когда ей кто-то смотрит в глаза.
«Удивительно», – подумала Гейл. Она и не подозревала, что у Коула есть чувство юмора. Жаль, что обнаружить это пришлось при таких обстоятельствах.
– Возможно, мужчина? – Дэн положил ей что-то под голову.
– Никого. Только работа. Она любит только свою работу.
– Хотите сказать, что у нее нет ни одного близкого человека?
– Если только Пуччини…
– Отлично. Звоните Пуччини и сообщите, что произошло. Пусть едет прямо в больницу.
От возмущения Гейл попыталась открыть глаза, но боль ей не позволила. Оставалось надеяться, что познания врача в медицине обширнее, чем в искусстве.
– Я имел в виду композитора Пуччини. ГМ любит оперу. Людей? Едва ли. ГМ не семейный человек. Она замужем за работой.
Дэн чем-то сжал ее палец.
– Ах, ясно… Как печально.
Печально? Почему же?
Она руководит одной из самых успешных консалтинговых фирм на Манхэттене, ее часто приглашают выступить как прекрасного оратора, она написала книгу-бестселлер, а скоро их будет две, если поступят предварительные заказы. Что же в этом печального? Ее жизнь – предмет зависти, а не сожаления.
– Печально, что на такую суку приходится работать, – едва слышно пробормотал Коул и подумал: «Я не смог пойти на похороны бабушки, потому что в десять часов у нее была встреча и я был нужен».
Коул считает ее сукой?
Нет! Это невозможно! Она не сука, она вдохновляет людей!
Так сказала журналистка. Да, она много трудилась, но для пользы дела. Если бы не она, компания не добилась бы успеха, а у сотрудников не было достойной, хорошо оплачиваемой работы. Неужели они этого не понимают?
Может, стоит регулярно колотить этой чертовой звездой подчиненных, чтобы к ним вернулся здравый смысл? Пожалуй, пора дать всем понять, что она в сознании, иначе услышишь о себе еще много неприятного.
– По-моему, если у человека нет семьи, тогда он погружается в работу, – рассуждал Дэн, похлопывая ее ладонью по локтевой ямке, чтобы найти вену. – Все просто.
Игла вошла в вену, и Гейл пожалела, что не может пошевелиться. Она бы с удовольствием ударила мужчину за его слова и причиненную руке боль. Все совсем не так просто. Они напрасно думают, что работа заменила ей семью, спасла от одиночества, ведь это не так. Она посвятила себя карьере не из желания заполнить пустоту. Это был ее осознанный выбор. Гейл всегда сама принимала решения, сама строила по кирпичикам свою жизнь. Черт возьми, она написала об этом книгу! У нее идеальная жизнь, сконструированная согласно личным предпочтениям. Жизнь от-кутюр. В ней есть все, о чем она когда-то мечтала.
– Полагаю, жизнь ее пуста.
Пуста? Он что, не видит, где находится? Не обратил внимания, какой вид открывается из окна? Гейл сама нечасто любовалась видом – всегда была занята, – но все утверждали, что он великолепен. А фотографии, выставленные на шкафу? С самыми известными личностями делового мира? У нее замечательная, насыщенная жизнь.
– Да уж, бедняжка…
Она не бедняжка! Она генератор мыслей и идей. Они видят успешную женщину и ничего о ней не знают, не представляют, сколько пришлось трудиться, чтобы добиться высокого положения в обществе. Им не понять, почему она стала такой. Они не имеют представления, каким было ее прошлое, что ей пришлось пережить. Никто не знает ее по-настоящему. Это ее-то жизнь пуста? Считают ее одинокой и несчастной?
Они ошибаются.
Они…
Ошибаются ли?
На Гейл хлынул поток ледяного воздуха, вспыхнул яркий свет. Заданный Рошель вопрос эхом пронесся в голове: «И вы никогда не испытывали сожалений?»
Внутри зародилась мелкая дрожь, она росла, сотрясала все тело изнутри и рвалась наружу.
Она не сожалеет. И никогда не сожалела.
Сожаление – бесполезное чувство, кузен вины. Ни тому ни другому в ее жизни нет места.
Дрожь не проходила.
– Мы забираем ее в реанимацию.
К дрожи добавилась невыносимая тяжесть в груди. Неужели они так и не убрали шкаф с ее пострадавшего, измученного тела? Нет, дело не в нем. Эта тяжесть была внутри, не снаружи. Сердце? Нет. Боль не физическая.
Это боль душевная.
– Пульс участился.
Разумеется, участился! Виной тому эмоции и чувства, они всегда мешают. Именно поэтому Гейл никогда не пускала их в свою жизнь. Непонятно, кто впустил их сейчас, определенно, не она сама. Должно быть, пролезли в дырку в черепе.
– Возможно внутреннее кровотечение. Если дома о ней некому позаботиться, ее точно примут в больнице.
Ее положат в больницу потому, что в ее жизни нет никого, кроме работы и Пуччини. Но они не смогут принести ей стакан воды, не придут проверить ночью, жива ли она.
Дух, запертый в теле, теперь покрытом синяками и ранами, подталкивал сделать то, чему она учила других, – признаться себе, какова ее жизнь на самом деле.
Глава компании, владеющая квартирой в Верхнем Ист-Сайде с антикварной мебелью и предметами искусства, обеспеченная финансово до конца дней. При этом рядом нет ни одного человека, готового быстро приехать, когда ей плохо. Коул не в счет. Да, он здесь, но только потому, что ему платят.
Она нелюбима. До нее никому нет дела. Ни один человек, услышав о произошедшем, не подумает: «О боже, бедная Гейл!» Никто не станет звонить флористу и заказывать для нее цветы. Ни одной живой душе не придет в голову оставить у ее двери горшочек с запеченным мясом или позвонить, поинтересоваться, чем ей помочь.
Она совсем одна в этой реальности, которую сама создала. Совсем одна, абсолютно одна.
Гейл стало ясно, почему люди часто не желают копаться в своей жизни: в этом нет ничего приятного.
А что сделала она?
Выбрала такую жизнь сама, сама устроила все так, как хотела, а теперь недовольна, какой она получилась.
Гейл будто прозрела. По-настоящему.
Что, если она ошиблась и выбрала не тот путь? И методы, рекомендованные в книгах, тоже неверные?
Необходимо отменить публикацию книги, сказать издателю, что она хочет все переосмыслить и переписать. Как можно допустить выход произведения под названием «Новая сильная ты», если она лежит на полу, дрожа, как раненое животное?
Гейл попыталась открыть рот и выдавить из себя несколько слов.
– Она зашевелилась. Пришла в себя! Гейл, Гейл, вы меня слышите?
Да-да, она его слышит. Она нелюбима, но не глуха. Сделав усилие, она открыла глаза и увидела врача в форменной одежде и рядом встревоженного Коула. Затем оператора и Рошель, что-то торопливо писавшую в блокноте. «Использует возможность на полную», – пронеслось в голове. Девушка усвоила услышанное от нее и пытается изменить свою жизнь.
Вспышка в голове – еще одно озарение. Кто сказал, что изменить жизнь можно лишь однажды? Люди же делают ремонт в доме часто, верно? Пусть вы несколько десятилетий жили с белыми стенами, но это не значит, что однажды нельзя решиться и покрасить их в зеленый. Если жизнь перестала нравиться, надо все менять. Она не сожалела о том, что делала, но сожалела о том, что из этого получилось. Возможно, ей удастся вновь изменить все к лучшему. Возможно, еще не поздно восстановить разрушенное. Но первый шаг должна сделать она.
– Дочь… – Звуки сформировали слово. – Позвоните… моей дочери.
От нее не укрылось, как побледнел Коул.
– Травма головы оказалась серьезнее. Она, должно быть, бредит. Может, у нее амнезия?
Врач нахмурился:
– Что вы такое говорите?
– У ГМ нет дочери.
Гейл вспомнила, как малышку впервые положили ей на руки, как она вдруг осознала ответственность за жизнь и благополучие этого крошечного существа, еще не подозревающего, что ждет его впереди, сколько трудностей предстоит преодолеть. Она сама не смогла бы выстоять в жизни, скорее всего, сдалась бы, но выдержала ради дочери. Как можно сдаться, если надо защитить свое дитя? Она бы с радостью поставила вокруг дочери железный забор и пустила по нему ток, чтобы никто не мог подойти к ней и навредить.
– Гейл, вы знаете, какой сегодня день?
Она отлично знала – день, когда она впервые усомнилась в верности всего, что делала, день, когда она осознала, что сомнение способно причинить боль несравненно большую, чем удар по голове и сломанные ребра. Как же так вышло, что она всегда поступала неправильно?
Гейл собралась с силами и произнесла:
– Позвоните моей старшей дочери.
Вдруг ей суждено умереть, так ничего и не исправив.
– Старшей? – нервно переспросил Коул. – У нее нет и одной дочери, не говоря уже о нескольких. Мисс Митчелл… Гейл… Сколько сейчас вы видите пальцев? Сколько я показываю пальцев?
Гейл захотелось тоже показать ему палец. Один. Средний.
– Позвоните дочери.
– Она не бредит и ничего не путает, – подала голос Рошель. – У ГМ две дочери, но они в ссоре и не общаются. Я детально изучила ее биографию перед интервью.
Не общаются? Нет! Это не так. Да, они некоторое время не виделись, может, пару лет. Ладно, не пару, а лет пять… Точно сейчас не скажешь. Но она хорошо помнит их последнюю встречу. Стоит подумать об этом… Нет, лучше начать убеждать себя не думать, ведь сердце сразу сжимается от обиды и боли.
Гейл не считала себя виноватой, она все делала для своих детей. Все в жизни она делала только для них. Работала, чтобы стать лучшей мамой на свете. Уделяла много времени тому, чтобы девочки были готовы к самостоятельной жизни в этом мире. Переживала, как любая мать, когда они совершали ошибки. Постоянная тревога за них мучила Гейл, но стремление всегда все держать под контролем – никогда. Она сделала все, что смогла. Не ее вина, что дочери предпочли придуманный мир реальному. Не ее вина, что они не оценили, как хорошо мать подготовила их к взрослой жизни. Да, отношения их были напряженными, но нельзя сказать, что они совсем не общались. Устрашала лишь одна мысль об этом, она царапала острыми краями и приводила в ужас.
Больше остальных, похоже, был потрясен Коул.
– У нее есть дети? Значит, у нее был… я имел в виду, она…
Он шокирован тем, что у нее были отношения с мужчиной? Как прискорбно. Похоже, личный помощник действительно считал ее роботом.
– Хорошо. Если вы требуете, мы свяжемся с вашими детьми, – выдавил из себя Коул. – У вас есть номера их телефонов, мисс Митчелл?
Саманта наверняка сменила номер. Сама она не звонила, потому неизвестно, как с ней связаться. Гейл ждала, что дочери позвонят и попросят прощения. Дни ожидания превратились в недели, потом в месяцы. Внезапно ей стало невыносимо стыдно. Что же она за мать, если дети не желают с ней общаться? Если она откроет присутствующим правду, врачи могут не захотеть ей помогать.
Вместо ответа Гейл тихо застонала.
– Ей трудно говорить. Мы можем сами найти их номера?
– Уже ищу, – произнесла Рошель, не отрываясь от экрана телефона. – Одну из дочерей зовут Саманта.
Гейл застонала громче, когда ее перекладывали на каталку, что вызвало стоны ужаса сотрудников.
Коул взял телефон и тоже принялся искать.
– Есть Саманта Митчелл в Нью-Джерси. Комедийная актриса. Нет, это не она.
Намекает, что у нее отсутствует чувство юмора? Его наличие не предусмотрено в ДНК?
– Саманта Митчелл, Чикаго… Саманта Митчелл, выгульщик собак, Огайо… Саманта Митчелл, генеральный директор туристической фирмы, Бостон… – Он перевел взгляд на издавшую нечленораздельный звук Гейл. – Это она? Она руководит туристической фирмой?
Но почему Бостон? Саманта переехала? Не разговаривает с матерью, так еще и не желает однажды столкнуться с ней на улице?
Нельзя обращать внимание на боль. Надо быть сильнее. Дети стали ее разочарованием, что ж, это факт, его надо признать. Простить и жить дальше. Она непременно так сделает. Ужасно, что их сейчас нет в ее жизни, нельзя было доводить отношения до полного разрыва.
Кстати, Коул сказал, что она генеральный директор. Истерзанная страданиями душа встрепенулась от радости и гордости. Молодец, девочка! Так держать!
Саманта не желала признать, как много качеств унаследовала от матери.
Гейл покатили к лифту через весь офис, и она мельком смогла разглядеть потрясенные лица сотрудников. За все годы работы в «Митчелл и партнеры» они никогда не видели ее растерянной и слабой, как сейчас. Причина не в травме головы, даже не в том, что оператор снял все на камеру, а в газетах могут появиться заголовки не менее болезненные, чем падение. Гейл ранило то, что чужой человек будет звонить Саманте. А та, возможно, даже не ответит.
Саманта
– Тур в Европу по рождественским ярмаркам. Сможете не только проникнуться духом праздника, но и купить подарки и сувениры. Отличный вариант.
Скинув туфли и наспех скрутив волосы в небрежный пучок, Саманта принялась рассказывать о программе тура, составленной ее коллегами.
– Прибываете в Прагу. О, вы никогда не забудете Вацлавскую площадь, перед Рождеством на ней установят много красивых деревянных домиков, в которых будут продавать вещи ручной работы и угощения. Кстати, обязательно попробуйте имбирные пряники. Да, и на площади всегда самая красивая и нарядная елка. Только представьте, вы пьете глинтвейн, наблюдаете, как на льду кружат пары, возможно, где-то неподалеку хор поет рождественские гимны. Волшебно!
Она умело и точно набрасывала картину, которая не могла не завораживать. Упомянула тонкий аромат печеных яблок на знаменитой ярмарке в Кёльне и рождественских специй в воздухе Вены, описала удивительные средневековые улочки Таллина – столицы Эстонии.
– Вы говорили, что мечтали проехаться в карете с лошадьми? Уверена, мы сможем это организовать. Возможно, вам не захочется возвращаться домой. Отправляю вам программу тура по электронной почте, просмотрите и дайте мне знать, что решили. Можем уменьшить количество ярмарок, но оставить побольше времени на каждую. Внести любые изменения по вашему желанию.
Дверь кабинета открылась, и вошла секретарь с ребенком на руках. Саманта покачала головой. Всем сотрудникам было известно, что ее лучше не отвлекать от разговора, особенно с таким важным клиентом, как Аннабель Вексфорд. Что бы ни стряслось, это может подождать. Погрозив пальцем малышке, Саманта заговорила в трубку:
– Вы прекрасно проведете время, Аннабель. В Праге мы забронировали для вас номер с видом на Карлов мост. Погуляв по городу, сможете отдохнуть в номере, выпить и полюбоваться потрясающим видом.
Саманта выдала все, что узнала из источников и по собственному опыту, весьма богатому. Никто лучше нее не знал, как провести отпуск интересно и с пользой. С той поры, как она окончила институт, Саманта организовывала зимние туры – сначала работая в большой туристической фирме, предлагавшей отдых в любом месте земного шара, потом самостоятельно. Узнав, что она открывает фирму и будет специализироваться исключительно на индивидуальном зимнем отдыхе, конкуренты в один голос стали твердить, что она разорится через полгода. Саманта доказала, что они ошибались. Многие хотели провести отпуск наилучшим образом и получить в точности то, что желали. И Саманте каждый раз удавалось все организовать именно так. Ее фирма – «Истинно праздничный отдых» – процветала. На столе лежали несколько открыток от довольных клиентов. Один называл ее королевой Рождества, другой – миссис Санта. Помогать мечтам стать реальностью в преддверии праздников – может ли быть лучшее занятие в жизни?
– Мы также отправили вам информацию о двух отелях в Вене, просмотрите и дайте нам знать, какой выбрали.
Прошло еще минут пять, прежде чем Саманта смогла завершить разговор и нажала кнопку на телефоне для связи с секретарем.
– Шарлотта, я освободилась.
Девушка вошла в кабинет с планшетом в руках. На груди на темно-синей рубашке появились заметные пятна.
– Извини, забыла, что ты говорила с Аннабель, и прости за это. – Она опустила глаза и коснулась мокрой ткани. – Эми захныкала, моя грудь восприняла звуки как сигнал к кормлению и переключилась на режим подачи молока. Природа – удивительная штука, но часто причиняет неудобства. К счастью, сейчас в офисе нет клиентов. Завтра возвращается мама, так что я больше не принесу Эми на работу.
– Где она?
– Мама? Уехала к бабушке, она…
– Я о ребенке. – Саманта старалась быть терпеливой. – Об Эми.
– Ах да, она спит. Уснула сразу после кормления. Я положила ее в переноску и спрятала под стол. Теперь смогу заняться делами. Еще раз прошу прощения, мне очень неловко.
– Все в порядке, не волнуйся. Это время очень важное и сложное для вас обеих. В первые месяцы устанавливается связь родителей с ребенком. Вам надо проводить как можно больше времени вместе, ведь семья – главное в жизни. Можешь кормить Эми в моем кабинете, когда потребуется.
– Ты лучший босс на свете, Саманта, я сейчас расплачусь, – Шарлотта зашмыгала носом. – Точно расплачусь. И все из-за того, что ты такая добрая. И я стала чувствительной, плачу, даже когда смотрю новости.
– Я тоже порой готова рыдать, просматривая новости. А с моим гормональным фоном все в порядке. – Саманта толкнула пачку салфеток, та скользнула по столу прямо к Шарлотте. – Вот, возьми. И не переживай. Ты отлично справляешься с обязанностями.
– Нет, я не так быстро все делаю, как раньше. Кажется, будто мозг работает медленнее. Я оборвала звонок мистера Дэвидсона вместо того, чтобы переключить на тебя.
– Но ты сразу ему перезвонила, все объяснила и принесла извинения, а он все понял. Повода для беспокойства нет. Он едва ли забыл, что именно ты организовала его перелет из Индии, когда у него случился инфаркт на отдыхе. И потом навещала в больнице.
– Он милейший человек, – кивнула Шарлотта, вытянула из коробки несколько салфеток, часть затолкала под рубашку, а остальные использовала как носовой платок. – Боюсь, что из-за меня ты можешь потерять клиентов.
– Этого не произойдет. – Саманта поднялась с места и обошла стол. – Ты хорошо себя чувствуешь? Просто усталость или что-то еще? Если тебе нужен выходной…
– Нет. Я в порядке, правда. Мне надо привыкнуть, вот и все. Я люблю свою работу, с радостью прихожу сюда, но и с Эми хочу проводить больше времени. Получается, что я и плохой сотрудник, и мать неважная.
– Ты отлично справляешься со всеми обязанностями, поверь. Не стоит быть такой самокритичной. Все навыки вернутся, не волнуйся.
– Мама говорит то же самое, но я боюсь, что не буду справляться и ты меня уволишь.
– Что ты говоришь, Шарлотта? – Саманта была шокирована ее словами. – Ты первый сотрудник в моей фирме, мы с самого начала работали вместе, вместе создавали все это.
Женщина широко улыбнулась:
– Рождество каждый день, верно?
– Именно так! Ты великолепный работник, я не отпущу тебя, даже если сама попросишь! Прежде всего, ты знаешь вкусы и предпочтения всех наших постоянных клиентов, потому у тебя все отлично получается. Хотя это не единственная причина. Ты способна справиться с любой критической ситуацией. Господи, ты, даже находясь в Арктике, смогла отыскать пропавшего кота миссис Дэвидсон!
Шарлотта улыбнулась, потом весело рассмеялась:
– Да, злобный котище. Уверена, соседи специально его выпустили.
– Возможно, но хозяйка его любила, и ты нашла решение. Желание помочь – вот твоя отличительная черта. Сейчас непростые времена, но ты справишься. Мы справимся. Ты будешь работать здесь столько, сколько захочешь. Надеюсь, очень долго.
– Спасибо, Саманта. – Шарлотта шумно высморкалась и взяла со стола фотографию. – Новая? Я ее не видела.
– Элла прислала на прошлой неделе. Таб теперь играет в принцессу.
– Зная тебя, не сомневаюсь, что она уже получила четыре новых роскошных платья.
– Два. Разве это много? Случайно увидела по дороге домой. Не смогла решить, какое ей понравится больше.
– Любящая тетушка. – Шарлотта поставила фотографию в рамке на место. – Твоя племянница красавица. Не представляю, какой будет Эми в четыре с половиной года. Таб, наверное, очень ждет праздника.
– Очень. В выходные еду к ним, будем наряжать елку.
– Жду не дождусь, когда Эми станет старше и мы тоже будем украшать вместе елку. Это ее первое Рождество, мы столько всего уже накупили, жаль, что она ничего не запомнит.
– Ты хотела мне что-то сказать? – напомнила Саманта, и Шарлотта достала из-под мышки планшет.
– Да. – И принялась постукивать по экрану. – Для тебя восемь сообщений. Звонили Уилсоны, дали добро на Лапландию. Хотят полный пакет – олени, эльфы, Санта. Но сомневаются, стоит ли оплачивать поездку на собачьих упряжках.
– Им бы очень понравилось, – задумчиво пробормотала Саманта. – Если, конечно, одеться по погоде. Я позвоню им и все обсужу. Что еще?
Саманта села за стол и принялась просматривать сообщения и делать пометки. Некоторыми клиентами она поручила заняться Шарлотте, сказав, что с остальными свяжется лично.
– Мортоны – любители приключений. Им понравилась Исландия, организуем им тур так, чтобы смогли увидеть северное сияние. И предложим сафари на снегоходах, от него была в восторге та семья из Огайо.
– Доусоны.
– Точно. И посещение ледяных пещер. Что-то еще?
– Звонил Броди Макинтайр.
Имя было Саманте незнакомо.
– Новый клиент?
– Ему принадлежит поместье в Шотландии.
– Кинлевен?
Шарлотта сверилась с записями:
– Верно. Дом с башенками, словно из легенды. Ты прочитала о нем в журнале и просила связать с владельцем после того, как поступил запрос от семьи из Сиэтла. Мы говорили об этом в прошлом месяце, и я до него дозвонилась.
– Помню, конечно. Домашние праздники в далекой шотландской деревне… Интересно, у них есть стадо оленей? – Саманта откинулась на спинку кресла. – Мы раньше ничего подобного не делали, но чувствую, это будет иметь успех. Шотландию любят все, особенно в праздники, и место там очень красивое: на берегу озера, рядом лес. Гости смогут сами срубить и поставить елку, от нее будет исходить чудесный аромат живого дерева, а не пластика. Можно отдохнуть так, как хочешь, например выпить виски у камина под треск поленьев… Надо бы добавить в программу пару ночей в Эдинбурге на Хогманай.
И, увидев выражение лица Шарлотты, добавила:
– Канун Нового года.
Та в ответ улыбнулась:
– Замечательно. Я бы сама там отдохнула.
– У нас прекрасная работа. Мы дарим людям возможность провести время так, как они мечтали. Они никогда не забудут рождественские каникулы, которые мы организуем. – Саманта задумалась и постучала ручкой по столу. – Итак, что он сказал? Ты объяснила, что у нас уйма желающих посетить его дом в шотландском нагорье?