Русский двор в Хорсенсе

При этом, говоря о правительнице, все обьективные наблюдатели замечали, что в ней нельзя не признать значительных природных способностей, чрезвычайного добродушия и гуманности. Но принцесса держится слишком скованно, многолюдные собрания ее тяготят, все время она проводит в апартаментах своей любимой фрейлины Менгден. Плохое воспитание, которое она получила в детстве, не привившее ей никакой внутренней дисциплины, не возбуждало ее потребностей в духовной деятельности. А при полном отсутствии энергии ее жизнь превратилась в какое-то мирное прозябание. Целые дни она проводила лежа на софе или за карточной игрой. Одетая в простое спальное платье и повязав непричесанную голову платком, Анна Леопольдовна, по воспоминаниям современников, "по несколько дней кряду сидела во внутренних покоях, часто надолго оставляя без всякого решения важнейшие дела, и допускала к себе лишь немногих…"

Что касается Антона Ульриха, то он, став генералиссимусом и президентом Военной коллегии, взялся было довольно энергично за новые дела. Он присутствует на заседаниях Военной коллегии, вносит в Сенат для обсуждения проекты указов, пытается реформировать структуру воинских частей, вводя в состав полков специальные гренадерские роты, которые должны были послужить образцом для других подразделений. Солдат и офицеров в эти роты Антон Ульрих отбирал лично. В гвардейских полках впервые были созданы полковые госпитали. Принц часто инспектировал строительство новых казарм, причем по его распоряжению на стройке должны были трудиться сами гвардейцы. Не привыкшие к черной работе гвардейцы – элита армии – были возмущены таким распоряжением.

Нехватку политического опыта Антон Ульрих старался преодолеть, почти ежедневно подолгу беседуя с Остерманом.

Но пока что реальной власти нигде (ни в армии, ни тем более в семье) Антон Ульрих не имел. Свои предложения он отсылал на утверждение правительнице, все более отдалявшейся от супруга.

Тем временем, зимой 1740/41 гг. во весь рост встала неприятнейшая необходимость занять определенную позицию по отношению к начавшейся в Западной Европе силезской войне – войне за «австрийское наследство». В соответствии с Прагматической санкцией императора Карла VI его дочь Мария Терезия должна была унаследовать всю огромную империю своего отца, умершего в октябре 1740 г. Но далеко не всем в Европе это завещание казалось бесспорным. А исходя из военной слабости Австрии, возникал реальный соблазн попытаться оспорить завещание, отвоевав часть ее территорий вооруженный путем. Самым решительным претендентом оказался прусский король Фридрих II, который просто ввел войска в Силезию – под предлогом ее охраны от других претендентов. Свои претензии на часть наследства предъявила Бавария, не хотела оставаться в стороне и Франция.

Связанная с Австрией союзным договором и родственными узами монархов, Россия в принципе должна была поддержать Марию Терезию, двоюродную сестру Антона Ульриха. Антон Ульрих счел, что следует безоговорочно поддержать родственницу, в том числе и военной силой, если потребуется.

Понимая, какой военной мощью и ресурсами обладает Россия, претенденты на австрийское "наследство" были кровно заинтересованы в ее эффективной нейтрализации.

Не менее, чем Пруссия, в нейтрализации России была заинтересована и Франция. Еще в июле 1739 г. перед отъездом в Россию чрезвычайный посол маркиз Шетарди получил инструкцию, в которой прямо указывалось: «Россия по отношению к равновесию северных держав достигла слишком высокой степени могущества и по отношению как к нынешним, так и к будущим планам империи союз России с австрийским домом является слишком опасным».

Для отвлечения же России от забот по австрийскому наследству и французское, и прусское правительства решили использовать "шведский таран". Они вознамерились воспользоваться одновременно случившимся обострением отношений России с Швецией, которая намеревалась пересмотреть условия Ништадтского мира 1721 г. Ради этого, шведы были готовы даже воевать с Россией. Франция оперативно обещала Швеции финансовую и военную помощь в случае ее войны с Россией, прямо подталкивая воинственного Густава-Адольфа к войне.

Однако искушенные, предельно циничные европейские политики также отлично понимали: для изменения внешнеполитического курса России была и другая возможность, позволявшая обойтись без крупномасштабных военных действий – простая смена властителя на троне и правительства вокруг него.

И с весны 1741 г. в дипломатической переписке между посланниками и дворами разных государств все чаще встречается имя Елизаветы Петровны. Еще осенью 1740 г. посол Шетарди начал тайное обсуждение возможных перемен на российском престоле с лейб-медиком и по совместительству доверенным лицом Елизаветы Лестоком. При этом Лесток как врач уверял посла, что царь Иван болен от рождения «сокращением нервов» и умрет при первом же нездоровьи. Забегая вперед, скажем, что Иван дожил до 24 лет, из них 23 года проведя в тюрьме, в исключительно тяжелых условиях, пережил Шетарди и, возможно, пережил бы и Лестока, если бы не был убит в тюремном каземате.

Знал ли об этой интриге Антон Ульрих? Да, знал. И приказал установить за дворцом Елизаветы тайное круглосуточное наблюдение. В этой связи, он заявил английскому послу: «Посол Шетарди часто посещает великую княжну, даже по ночам, переодетый. В случае, если ее поведение будет явно двусмысленным, ей грозит монастырь».

Антон Ульрих трезво оценивал опасность и был готов к решительным мерам. Но отсутствие согласия между ним и правительницей сводили его планы на нет. Что касается внутренней безопасности, то Анна Леопольдовна проявляла поразительную беспечность, никак не реагируя на предупреждения, шедшие со всех сторон. У некоторых современников сложилось мнение, что обязанности правительницы тяготили ее, тем более что летом 1740 г. в Россию наконец-то возвратился саксонец граф Линар, а сама Анна Леопольдовна находилась на последних месяцах новой беременности.

К началу лета стало ясно, что война с Швецией неизбежна. Шведский посланник был отозван из Петербурга. Перед отъездом он имел секретный разговор с Елизаветой и пытался получить от нее письменное обязательство, в котором она гарантировала бы Швеции возвращение земель, завоеванных ее отцом. Взамен Швеция бралась обеспечить военной силой (на французские деньги) восшествие Елизаветы на престол. Цесаревна же, осторожничая, не пожелала связывать себя опасным документом, и не поставила подпись под заранее заготовленным Нолькеном текстом, и он отбыл в Стокгольм ни с чем.