Книга Сенька-гармонист - читать онлайн бесплатно, автор Рашид Варисович Гизатулин. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Сенька-гармонист
Сенька-гармонист
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Сенька-гармонист

Быстрой походкой удалившись на некоторое расстояние от старичка, именовавшего себя Богом, Ильяс обернулся, чтобы на прощанье махнуть ему рукой, но никого не увидел.

Перекрестившись дрожащей рукой, Ильяс бросил портфель перед собой на землю, нагнулся, приподнял край куртки: испуганный мяукающий котёнок, выпустив острые коготки, царапал банкноты. «Слава тебе, Господи, значит, не обманул, не сон…» Схватив котёнка, швырнул его под ближайший тополь и спешно побежал в сторону дома.

* * *

В тот поздний октябрьский вечер немногочисленные прохожие городского парка с некоторым удивлением подходили к плачущему мальчику, который, словно потерянный, ходил неподалёку от тополей с полупустым раскрытым портфелем, пристально заглядывал под скамейки, прося прощения у самого Господа Бога, и что-то усиленно искал.

Один из тех прохожих недавно обо всём этом мне и рассказал. Только вот не знаю, верить этому или нет…

Кукайка


Отдалённая деревня, расположенная за несколько сот километров от областного центра, особо не отличалась от остальных, что были разбросаны неподалёку и рядом. Четыре улицы стареньких домов, частный магазин, аптека, почта и на небольшой возвышенности в конце деревни – обветшалая кирпичная школа-восьмилетка, чуть накренившаяся набок, с проржавевшим кровельным железом на крыше, потрескавшимися и осыпающимися кирпичами по всему периметру и некрашеными окнами.

Но за порослями кустов можжевельника, крыжовника, дикой смородины, за берёзами и большими вязами, именуемыми школьным парком, сама школа была не видна. Районная комиссия, из года в год в летнее время обходя эту школу несколько раз по кругу, охая и сокрушаясь о нехватке финансирования, подводила обнадёживающий итог, что надо срочно строить новую школу, подписывала какие-то акты, различные бумаги на внутренний косметический ремонт и грациозно удалялась с чувством выполненного долга. Но годы не спеша шли своим чередом, а строить новую школу никто не торопился.

* * *

Из раскрытых дверей школы учащиеся во вторую смену с первого по четвёртый класс шумно выбегали на улицу и расходились по домам.

– Андрей!

– Чего тебе?

– А ты разве не останешься школьную стенгазету оформлять?

– Нет.

– А как же они без тебя? Кто этого Спиридонова будет рисовать?

– Сами пусть рисуют, – невнятно буркнув, Андрей, отягчённый своими мрачными мыслями, ещё быстрее поспешил отдалиться от своего школьного сотоварища.

– Так ведь они только статейки могут писать да куплеты сочинять. Рогозин на рассказах Бажова и Джека Лондона окончательно свихнулся, в десятый раз, наверное, перечитывает, а у Бекбишевой на стихах крыша поехала – в детском саду детям сказки Пушкина читает. Ну это ещё ладно, понять можно, а в прошлый четверг стихи Есенина читала: «Белая берёзка под моим окном…» Обхохочешься!

– Ну и что из этого?

– Как что?

– Ну что из того, что Пушкина детям читает?

– Да я тебе про Есенина талдычу.

– А что в Есенине плохого?

– Да при чём тут плохого? Детям Есенина читать – что они понимают?

– А ты-то что-нибудь понимаешь?

– А чего тут понимать?

– То-то и оно, что ничего ты не понимаешь! Дети уже с детского сада Пушкина и Есенина будут знать, а ты только в прошлый четверг сказки Пушкина послушал и про Есенина узнал.

– Да пошёл ты!

– Я так и так иду.

– Ну и иди, иди к своей бабке огород ковырять, а я Лидии Ивановне позвоню, что ты не стенгазету оформляешь, а в огороде на раскладушке лежишь.

И Сашка Епифанов, раздосадованный такими недружелюбными ответами Андрея, резко повернул в сторону и дальнейший путь продолжил в гордом одиночестве.

Весенний день, обогреваемый солнечными лучами, выполнив свои незатейливые хлопоты в быстро зеленеющем школьном саду, становившемся изо дня в день краше, вкрадчивой поступью двигался к завершающему этапу, именуемому в простонародье – «вечерело».

Лёгкими дуновениями юго-западного ветерка небесную синеву заволакивало серебристо-свинцовыми облаками, и солнце, утратив свой ярко-красочный наряд, сходило на закат.

После окончания занятий в школьном классе Аллия Бекбишева и Валера Зарубин, плотно сдвинув два письменных стола, усердно трудились над созданием школьной стенгазеты, где решили безжалостно высмеять прогульщика и недотёпу Игоря Спиридонова, ябеду и троечницу Валю Подлесную и ещё целый ряд нерадивых личностей из третьего и второго классов, напомнив, что учебный год подходит к концу.

– Валер!

– Да.

– Я вот что думаю… – и Аллия, бросив красный фломастер на вполовину исписанный метровый лист ватмана, с задумчивым видом села на стул.

Стул, лёгким креном качнувшись влево и в обратном направлении, буквально рассыпался на все составляющие его части. Аллия, совершив некий замысловатый акробатический трюк, упала на пол и разразилась звонким заразительным смехом.

В проёме открывшихся дверей с удивлённым взглядом появилась учительница литературы Лидия Ивановна.

– Аллия! Валера! Это что здесь за юмористический сценарий со стулом?!

– Так, Лидия Ивановна, вы же прекрасно знаете, что все эти столы и стулья – давно изжившая себя рухлядь прошлого века. И я, Лидия Ивановна, нисколечко не удивлюсь, если в скором времени на вашем уроке вас тоже постигнет та же самая участь, что и Бекбишеву.

– Ну знаешь что, Зарубин, ты тут особо не умничай своим красноречием!

– А я и не умничаю, Лидия Ивановна! Вот он, факт налицо, и ещё четырнадцать фактов в этом классе недалеки от этого подтверждения. То, что в недавний момент находилось под Бекбишевой, а сейчас находится рядом с потерпевшей, лишний раз доказывает наплевательское отношение ко всем нам всей нашей районной и областной администрации.

– Да, Зарубин, в будущем из тебя получится прекраснейший следователь или адвокат, так что не зарывай свой талант в землю. А что у вас со стенгазетой?

– Да стараемся, Лидия Ивановна, стараемся, – несколько урезонив себя, ответил Валера. – Осталось чуть-чуть: Спиридонова нарисовать в экзотическом виде. Но наш горе-художник, предоставив нам целый ряд убедительных причин, в данный момент целиком и полностью занят выздоровлением своей бабушки.

– Ну, я не знаю, что вам осталось дописать-дорисовать, а стенгазета чтобы в понедельник была готова! Так что собирайтесь – и марш домой, а завтра с обеда допишете и дорисуете. Я буду школу закрывать.

Бекбишева, потирая правый бок, многозначительно глянув на Лидию Ивановну, тихо проговорила:

– А можно, мы останемся?

– Как это – останемся?

– Мои родители, Лидия Ивановна, завтра едут в город, а маленького Руслана оставить не с кем, кроме как со мной, детский сад, как вы знаете, в воскресенье не работает. Приедут они с города поздно вечером.

– И мне, Лидия Ивановна, завтра с отцом на рыбалку, он без меня ну прямо никак! – поддержал Бекбишеву Валера.

– Да вы не беспокойтесь, Лидия Ивановна, – уже громче проговорила Аллия. – Всё остальное мы сегодня быстренько допишем, а Завьялов завтра закончит свою работу.

Лидия Ивановна, педагог с многолетним стажем, подсознательно понимала, что если она им сейчас откажет, то лишний раз подчеркнёт свою чёрствость и непонимание, но и оставлять их одних в совершенно опустевшей школе весьма не желательно: если что случится, вся эта её доброта с чутким пониманием будет выглядеть полнейшим безрассудством.

Но очередные умилённые просьбы Бекбишевой и Зарубина заставили Лидию Ивановну согласиться. Положив на стол рядом с ватманом связку ключей, Лидия Ивановна предупредила:

– Только долго не задерживайтесь, а если будет сильный дождь, то уж лучше немного тут переждите, но по-любому к девяти вечера ключи чтобы были у меня. И этот стул, то есть обломки, отнесите в школьную канцелярию для составления акта на списание.

– Ну конечно, конечно, Лидия Ивановна, мы быстренько! – радостно ответила Аллия. – В полдевятого с ключами обязательно будем у вас.

Надсадным скрипом тяжёлая дубовая входная дверь, закрывшаяся за Лидией Ивановной, как бы подтвердила, что они остаются в школьном классе совершенно одни.

– Ну и что ты хотела мне сказать? – глянув на Аллию, спросил Валера.

– Когда?

– Когда положила фломастер на ватман и грохнулась вместе с обломками стула на пол.

– А-а-а-а, – многозначительно словно пропела Аллия. – А ты не боишься?

– Чего?

– Ни чего, а кого.

– Ну кого?

– Спиридонова этого.

– А чего его мне бояться?

– Ведь он же тебе морду может набить за эту статейку.

– А тебе?

– Меня он тронуть не посмеет – я всё-таки, как-никак, дама.

– Ну вот тогда немножечко меня послушай, разлюбезная моя дама. Во-первых, я не могу смотреть, как этот лодырь и разгильдяй с его выдающимися способностями не желает прогрессировать в мир совершенства, во-вторых…

– Ну довольно, довольно, – чуть ли не прокричала Бекбишева, – а то придётся целых полчаса слушать твои философствования. Скажу лишь одно: ты мне нравишься. Ты не трус, как Андрей Завьялов – наложил полные штаны и дал дёру, не желая, видимо, связываться с этим Спиридоновым!

Слегка опешивший Валера удивлённо проговорил:

– Так мне он сказал, что бабушка заболела и ему надо срочно идти к ней.

– Слушай ты его больше!

– А почему всю эту правду ты не сказала Лидии Ивановне? Выходит, ты её обманула – придёт да нарисует…

– Знаешь что, Зарубин, мне больше делать нечего, как во всех мельчайших подробностях докладывать Лидии Ивановне, кто что кому сказал и кто кого боится!

– Вот дела… – задумчиво проговорил Валера и словно застыл в раздумье. – А кто же будет рисовать этого лентяя и бездельника?

– Брат мой нарисует.

– А он что, может рисовать?

– Ещё как! – улыбнулась Бекбишева.

– Ну это тогда меняет всё положение в наилучшую сторону, ведь наш горе-художник не особо блистает талантом.

– Ну всё, хватит разглагольствовать, времени и так в обрез! Дописывай свою статейку, а я тут чуть пониже от будущей карикатуры пару куплетиков приделаю, ещё немного потрудимся над оформлением – и заберу стенгазету домой. А завтра к вечеру, как только брат приедет из города, попрошу его, и он уж постарается разукрасить этого прохиндея Спиридонова – вся школа обхохочется. И не поленюсь в понедельник с утра прийти вместе со старшеклассниками и вывешу сей шедевр в школьном коридоре на всеобщее обозрение. Глядишь, может, и прозреют наши оболтусы да хоть немножечко станет им стыдно.

* * *

Лёгкие перекаты отдалённого весеннего грома и окрепший ветер словно предупреждали о предстоящей непогоде, вечернее небо основательно заволокло тёмно-свинцовыми тучами. Мелкие капли дождя, весело барабаня по двум большим окнам, грустно приговаривали: «Спешите домой, спешите домой».

Выпрямившись и отвернув чуть в сторону голову, Валера, громко чихнув, проговорил:

– Аллия, а ты не задумывалась, почему гром и молния стали в апреле шандарахать? Моя бабка мне говорила, что раньше грохотать начинало только в мае.

– Зарубин, надо больше смотреть по телевизору научные передачи и хотя бы немного интересоваться познавательной литературой, а не в компьютере целыми вечерами стрелялками всякими развлекаться.

– Да при чём тут компьютер, Бекбишева?!

– Да при том! Если тебе ещё не известно, Гольфстрим начал менять своё направление, и весь климат на нашей Земле в скором времени в корне поменяется.

– А почему он стал менять своё направление?

– А потому, Зарубин, что все мы, то есть человечество, бездумно стали относиться ко всему окружающему. А если проще, к примеру, чтобы тебе было более понятно, взять ведро солярки и вылить в ваш колодец. Что будет с этим колодцем?

– Ну ты даёшь, Бекбишева! Что же там будет?

– Ясно что.

– А при чём тут ведро солярки?

– А при том, Зарубин, что в океаны и моря уже вылили миллионы тонн нефти и всякой гадости и продолжают лить. Так что скоро не только весь климат поменяется, а как бы что не похуже случилось.

– Вот дела! Значит, моя бабка правду мне говорила, что раньше у нас в ноябре снег валил и Волга замерзала, а сейчас чуть ли не до декабря всюду слякоть.

– Да включи ты свет, в конце концов, Зарубин!

– А сама что, не можешь включить?

– Не видишь – я занята?

– А я, значит, тут так стою и прохлаждаюсь.

– Ну, не желаешь, так и не надо! Я всё равно свою работу закончила, – и Аллия стала неторопливо собирать со стола свои канцелярские принадлежности в школьный портфель, набитый учебниками.

– А знаешь, Зарубин, – задумчиво проговорила Аллия, – в скором времени эти портфели с учебниками носить в школу не надо будет.

– Ну, про это я знаю – школьные планшеты будут. Только вот не знаю, лучше это или нет: учебники с тетрадями, как мне кажется, выглядят более… натурально, – и, положив линейку с карандашом на исписанный лист ватмана, весело подытожил: – Ну вот я и всё.

Бекбишева неторопливо подошла к большому окну, по которому уже вовсю барабанил сильный дождь, и, покачав стул у парты, осторожно присев, продолжила:

– А ещё знаешь, что в недалёком и далёком будущем будет?

– Я как-то фантастикой, Аллия, особо не увлекаюсь.

– Ну и зря, – печально проговорила Бекбишева.

– Ну и что же там, в этих необозримых далях будущего, будет?

– А тебе интересно?

– Ну, предположим, да.

Аллия, немного поколебавшись, словно окунаясь в бездну времени, тихим голосом продолжила:

– Не будет никаких машин, поездов, пароходов, самолётов.

– А куда же всё это подевается? – открыв рот, заинтересованно перебил её Валера.

– Да никуда, они просто станут не нужны.

– А что же будет взамен?

– Взамен будут летающие тарелки различных размеров и зеркальные шкафы.

– А со шкафами этими что будут делать? – улыбаясь, спросил Зарубин.

– А ничего, просто в него войдёшь – и выйдешь там, где пожелаешь. Эти шкафы будут стоять всюду – в домах, на улицах, но они будут маломощны, для небольших расстояний. А если тебе, например, надо из Тюмени во Владивосток, то нужно будет сперва очутиться на вокзале и там, зайдя в большой зеркальный шкаф, уже выйдешь в том месте, куда ты пожелаешь переместиться.

– Ну ты даёшь, Бекбишева! – восхищённо улыбнулся Зарубин.

Аллия, встав со стула и войдя в некий транс, подняв руки и устремив свой взгляд поверх Зарубина, громким голосом продолжила:

– Люди будут выглядеть по-другому – не так, как сейчас, будут жить на Луне, на Марсе, через космические порталы можно будет попадать в любой край Вселенной. Не будет никаких кладбищ…

– А куда же будут хоронить? – с округлёнными глазами прокричал Зарубин.

– Да никуда никого хоронить не будут, человек будет жить вечно, – тоже прокричала в ответ Бекбишева. – Человек будет жить столько, сколько пожелает, но при этом само человечество потеряет своё свойство к размножению, просто каждый сможет научным способом повторить своё «я», даже из небытия, хоть сгори он дотла, хоть разорвись на мелкие кусочки.

Зарубин, как-то странно посмотрев на Аллию, улыбаясь, тихо проговорил:

– А ты, это… когда в последний раз была у психиатра?

Бекбишева с приподнятыми руками, во всём своём грациозном великолепии ясновидящей, словно поперхнулась и, указав на дверь указательным пальцем правой руки, гневным голосом прокричала:

– Вон! Вон из класса, с этими обломками стульев – в учительскую! – подбежав к столу, схватив ключи, быстро пошла к дверям, раздражённо говоря: – Это же надо, вот дура, нашла перед кем откровенничать! Да они же все обезьяны с двумя извилинами в голове.

Опешивший Валера, поняв, что сказал лишнее, быстро похватал обломки стула и чуть не бегом последовал за Бекбишевой.

– Аллия! Аллия! Да я пошутил, ладно тебе, прости.

Подойдя к дверям учительской, быстро найдя в связке нужный ключ, Аллия открыла дверь, и они вошли вовнутрь.

Первое, что услышали и увидели, – это оглушительный раскат грома с многоярусными вспышками молний, сверкнувших прямо за большим окном учительской, и ливень, такой ливень, который, наверное, бывает раз в сто лет.

Плавно закачавшиеся пол, стены, потолок с люстрой, шкафы со стеллажами, столы, стулья словно запели, загудели на разные лады пронзительными звуками небывалых нот.

И с очередными раскатами грома передняя стена с большим окном словно растворилась в никуда, и Бекбишева с Зарубиным увидели впереди себя в глубине парка в небольшом пустующем пространстве нечто сверкающее, невообразимое, непонятное.

От увиденного Аллия и Валера словно окаменели вдруг, закружившись в бешеном водовороте с пронзительными криками, очутились рядом с этим нечто в форме приплюснутого продолговатого шара. И этот шар вместе с ними находился как бы под огромным перламутровым зонтом, где не было ливня, а стояла невообразимая тишина с какими-то необычными перестуками, которые впоследствии, как ни старались, Бекбишева и Зарубин воссоздать доподлинно так и не смогли.

Последующие действия, которые происходили вблизи этого шара, были не менее ошеломляющие.

Плавно ушедшая в сторону верхняя половина шара представила завораживающую картину: мириады мерцающих внеземных мотыльков в бешеном темпе вращались в противоположные стороны друг от друга. Несмотря на оцепенение и удивление, у Аллии с Валерой была такая лёгкость во всём теле, что, казалось, взмахни руками – и взлетишь над школьным парком.

И вдруг всё происходящее в нижней половине шара замерло и стало, бурля, превращаться в некое подобие существа, медленно выныривающего из этого сверкающего водоёма. Удлинённое узкое лицо с крючковатым носом, выпуклыми глазами, покатым лбом, провисшими ушами, с большим разрезом рта, где, словно кривым частоколом, торчали зубы. Волосы на голове вроде были и вроде как нет – вся верхушка головы была похожа на полуобдутый ветром одуванчик. И всё это, медленно вытягиваясь из приплюснутого шара, сверкая, вибрировало, скрежетало и верещало, как будто некто невидимый, быстро-быстро всё это скрепляя, зажимал, прикручивал и выдувал.

Целиком вынырнув из «водоёма», человекоподобное существо предстало пред ними в серебристой рыбьей чешуе, с большим животом, во всём своём пятиметровом уродливом великолепии, с гордо приподнятой головой и длинными руками, на которых вместо ладоней с пальцами шевелилось множество щупалец, а на груди внушительных размеров блистал невиданный камень, закреплённый на большом кольце, наброшенном на шею.

Бекбишева с большим трудом выговорила:

– Смотр-и-и, За-ру-бин, чё-о-орт в гр-р-робу с бр-риллиантом.

– Сами вы черти, – на русском языке выговорило существо.

– Ну-у-у, если не чёрт, то кто?

– Кукайка, – ответил гигант.

– Ку-ку-кайка? – и Бекбишева, рассмеявшись, словно куль свалилась под рядом росший куст можжевельника.

Вдоволь нахохотавшись, весело проговорила:

– Что-то меня ноги не держат. Эй, Зарубин, помоги мне, что ль, подняться!

Длинная рука Кукайки, пройдя над головой Зарубина, помогла девочке встать. Аллия, стряхнув с себя прилипшие ветки с листьями, удивлённо проговорила:

– Нет, в жизни бы не поверила, если кто рассказал.

– А откуда вы? – тихо спросил Валера.

– Из будущего, – с пятиметровой высоты громко ответил Кукайка.

– Из какого будущего?

– Из самого настоящего.

– И что, там все такие, как ты?

– Абсолютно.

– А мы тогда где? – удивлённо продолжал Валерка.

– Вы? Вы в прошлом, в далёком прошлом, – многозначительно повторил он.

– Ну а я тебе что говорила, Фома неверующий, что люди будут совсем другими! – сделав шаг ближе к Зарубину, с некоторой радостью воскликнула Бекбишева.

Валера с огорчённым видом тихо проговорил:

– Нет, ну это ладно, но ведь не настолько, чтобы вот так. Это же прямо вопиющее насмехательство над всем человечеством.

– Ну а кто же в этом виноват? – раздалось сверху. – Вы же сами и творцы всего этого великолепия, которое в данный момент перед вами в моём лице.

– Да мы-то тут при чём?! – огорчённо вскрикнул Зарубин.

– Как при чём?! – чуть ли не прокричал в ответ Кукайка и, что-то бессвязно бормоча, тихо продолжил: – А впрочем, может быть, меня отправили оттуда совершенно не в ваше время, совсем в другое, но, по-видимому, где-то вышел сбой – и я очутился рядом с вами.

– Откуда оттуда? – изумлённо спросил Зарубин.

– Я же вам сказал – из будущего.

– И сколько же лет этому будущему, откуда вы появились, если, конечно, не секрет?

– Да какой там секрет?! – улыбаясь, ответил Кукайка. – Триста миллионов лет.

– Триста миллионов… – поразился Зарубин и, отойдя чуть в сторону, сев на пенёк, огорчённо продолжил: – Значит, машина времени всё-таки будет.

– И не только, – опять раздалось сверху. – Множество искусственных солнечных звёзд, подземные города, воздушные города, летающие над землёй, спиральные мосты, тоннели по всей Вселенной к таким же планетам, какая у нас…

– А люди? Люди болеть, убивать, обманывать друг друга будут? – перебив Кукайку, громко спросила Аллия.

Кукайка, словно поперхнувшись, громко захохотал и с небывалой радостью прокричал:

– Это всё в далёком прошлом!

– Ура! Ура! – хлопая в ладоши, словно поддерживая ушедший радостный крик Кукайки за перламутровый купол, весело кричала Бекбишева. – Значит, значит, мы все придём в недалёком будущем в реальный мир совершенства!

Кукайка, тяжело охнув и присев на корточки, став грустным-грустным, тихо сказал:

– Ну как вам сказать? Даже и не знаю.

– А ты, Кукайка, говори как есть, – взволнованно крикнул Зарубин.

– Ну, если так, как есть, то пожалуйста. Придёте, но пройдёт несколько цивилизаций.

– И вы хотите сказать, что в недалёком будущем нас всех не будет? – вскинув голову чуть вверх к Кукайке, разочарованно проговорила Аллия.

– Я ничего не хочу сказать, – пряча лицо за щупальцами, ответил Кукайка.

– Как так – вы ничего не хотите сказать?! – гневно прокричала Бекбишева. – Вы уже сказали! – и, закрыв лицо ладошками, заплакав, тихо проговорила: – Лучше бы вы вообще не появлялись в нашем парке.

Сидя на корточках, закрыв лицо щупальцами, Кукайка, видно, нервничая, что-то бессвязно бормотал.

– Послушай, Кукайка, а можно наше будущее в корне поменять? – подойдя ближе к нему, спросил Зарубин.

– В каком смысле? – пошевелив щупальцами у своего лица, спросил Кукайка.

– Ну, в смысле, чтобы всем нам, живущим на Земле, в недалёком будущем не исчезнуть, как ты тут нам туманно предсказал.

– Вполне, – весьма серьёзно проговорил Кукайка, несколько повеселев.

– И каким же это образом? – убрав ладони с заплаканного лица, задумчиво спросила Бекбишева.

– А самым что ни на есть простым образом, – отведя в сторону щупальца с лица, он продолжил: – Все вы, живущие на планете, должны любить и уважать друг друга. Прийти, как бы это сказать, ко всеобщему единому пониманию необходимости искоренения зла, приветствуя всё то доброе, что вам всем так необходимо. А самое главное, надо любить и беречь свой общий дом, который вы называете Землёй.

И Кукайка, вновь поднявшись во весь свой гигантский рост, вскинув к перламутровому куполу уродливые руки, громким криком оглашая всю территорию школьного парка, прокричал:

– И напишите рассказ, рассказ обо всём этом увиденном и услышанном, чтобы миллионы и миллионы подростков всего вашего мира, которым предстоит жить на этой голубой планете, прочитав его, призадумались. И тогда… тогда жить вашему человечеству вечно!

Очередным раздавшимся оглушительным громом с многоярусными вспышками молний Кукайка, разорвавшийся на множество мелких частей, закружившихся дикой круговертью мириадами ярких мотыльков, исчез на самом дне продолговатого шара. Верхняя половина задвинулась в своё первоначальное положение, и всё исчезло, исчезло, словно в никуда, словно ничего в этом апрельском вечернем парке и не было.

Лишь несколько ослабевший ливень лил на Бекбишеву и Зарубина, тесно прижавшихся друг к другу с широко открытыми глазами, словно остолбеневших от всего увиденного и услышанного, в которое поверить невозможно.

Сенька-гармонист


Произошла эта история в середине девятнадцатого века в небольшой деревне, затерянной в степных просторах Поволжья. В то далёкое время в той самой деревне, как в детстве мне рассказывала моя бабушка, слышавшая эту историю от своей бабушки, зимы были очень морозными, нередко со снежными метелями, заметавшими небольшие саманные дома по самые крыши.

…Многодетный хозяин семейства, живущего в небольшой глинобитной избе, Чувалов Сенька, или просто Сенька-гармонист, закончив вечерние дела по уходу за скотиной, пошёл к дверям своего дома.

– Сена-то, сена для коровы не хватит, две охапки осталось. Чем дальше кормить? Хоть режь – так и так скоро подохнет. Эх, жизнь никудышная! – говорил он сам себе вполголоса.