История изучения восточных языков в русской императорской армии
Учебная программа курсов делилась на два разряда: первый – «для начинающих и не имеющих никаких еще сведений в восточных языках», второй – «для тех, кто уже знаком с первоначальными элементами языка». Весь курс строился на основе 50 лекций продолжительностью по полтора часа каждая. В первом разряде четыре лекции посвящались изучению букв «в разных их положениях с правильным произношением», составлению слогов, слов, упражнению в чтении и письме на основе примеров. Восемь лекций отводилось на чтение и письменные занятия с изучением краткого очерка грамматики турецкого языка. Десять лекций предназначалось для продолжения занятий по письму и чтению, закреплению грамматики и для грамматического разбора при чтении и переводе с турецкого на русский язык самых простых статей. Остальные лекции составляли занятия по разговорной практике, переводу с турецкого на русский и с русского на турецкий язык. В течение всех лекций проводились упражнения по чтению и письму под диктовку. Во втором разряде шесть лекций отводились для занятий по чтению, письму и грамматическому разбору. Еще шесть лекций использовалось для перевода с грамматическим разбором с турецкого на русский язык. Остальные лекции посвящались разговорной практике и переводу с русского на турецкий язык.
12 декабря 1853 г. директор Императорской военной академии генерал-адъютант И. О. Сухозанет доносил военному министру о том, что имел личную встречу с профессором Казем-Беком для обсуждения деталей организации курсов. «Касательно распределения времени, – сообщал Сухозанет, – и порядка преподавания все уже условлено окончательно, и кафедра турецкого языка в академии будет открыта немедленно по получении распоряжения о сем»[88]. Рапорт Сухозанета военным министром был доложен императору Николаю I, который лично интересовался развитием проекта. Вскоре князь Долгоруков уведомил Сухозанета о том, что «Государь император <…> с удовольствием Высочайше разрешил соизволить открыть кафедру турецкого языка в Императорской военной академии»[89].
20 декабря 1853 г. последовал приказ по академии, в котором указывалось: «Преподавание турецкого языка в Военной академии принял на себя безвозмездно ординарный профессор Императорского Санкт-Петербургского университета действительный тайный советник Мирза Казем-Бек. Лекции назначаются по понедельникам и субботам вечером от семи с половиной до девяти часов, а по четвергам от восьми с половиной до десяти часов утра в часы, назначенные для классных академических занятий. При таковых лекциях должен всегда находиться дежурный полковник»[90].
После отбора слушателей академии, предназначенных для изучения турецкого языка, выявилось еще 13 вакантных мест, которые были предложены для офицеров Генерального штаба. Вице-директор академии генерал-майор Г. Ф. Стефан в письме на имя вице-директора Департамента Генерального штаба генерал-лейтенанта Е. Е. Ризенкампфа просил сообщить, «не найдется ли желающих слушать лекции» из числа офицеров Генерального и Гвардейского Генерального штаба[91]. В ответном письме Ризенкампф представил список офицеров Департамента Генерального штаба, изъявивших желание изучать турецкий язык на учрежденных в академии курсах. Кроме того, Ризенкампф ставил в известность, что от Гвардейского Генерального штаба кроме пяти выделенных вакансий имеется еще пять офицеров, желающих изучать турецкий язык. В связи с этим Ризенкампф обращался к генералу Стефану с просьбой предоставить возможность еще пяти («или по крайней мере трем») офицерам заниматься на курсах.
Как следует из документов, для обучения на курсах турецкого языка от Гвардейского Генерального штаба рекомендовались: капитан Г. В. Мещяринов, штабс-капитаны П. Д. Зотов, И. В. Турчанинов и И. П. Новиков, поручик Ф. П. Веймарн. От Генерального штаба – полковник Н. Х. Агте, подполковник барон А. К. фон Штакельберг, капитаны А. П. Клачков, князь И. А. Мещерский, штабс-капитаны П. И. Мезенцов, М. А. Терне, И. Ф. Пейкер, причисленный к Генеральному штабу ротмистр А. И. Беренс. Позже штабс-капитан Пейкер отказался от курсов, и его место было предоставлено офицеру Гвардейского Генерального штаба[92]. Полный список офицеров-слушателей Императорской военной академии и офицеров Генерального и Гвардейского штаба, обучавшихся на курсах, остается неизвестным. Из офицеров Генерального штаба, проходивших обучение на курсах турецкого языка, отметим тех, кто получил известность своей деятельностью на Востоке. Александр Иванович Беренс плодотворно занимался педагогической и научной деятельностью в стенах академии: адъюнкт-профессор, профессор и заслуженный профессор военной истории и стратегии в НАГШ (1855–1875 гг.), генерал-майор (1868) и член ВУК Главного штаба; совершил в 1856 г. поездку в Алжир, автор ряда востоковедных работ[93]. Петр Иванович Мезенцов также получил известность своей педагогической деятельностью, занимал должности адъюнкт-профессора в НАГШ (1856–1864), директора 2-й Московской военной гимназии (1864–1871) и Пажеского корпуса (18711878), генерал-лейтенант, член ВУК Главного штаба. Полковник Николай Христофорович Агте прославился своими путешествиями и исследованиями в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке.
На издание учебного пособия турецкого языка, приспособленного к программе курсов, Казем-Бек испросил 1000 руб. серебром, но получил отказ военного министра по причине того, что «для изучения турецкого языка уже изданы разные учебные пособия»[94]. При этом к ответу министра прилагался перечень имевшихся пособий, из которых две работы принадлежали русским востоковедам, а три были французскими.
В числе русских работ рекомендовались «Общая грамматика турецко-татарского языка», составленная самим Казем-Беком, и «Карманная книга для русских воинов в турецких походах»[95]. О последней стоит сказать особо, как об одном из первых (если не первом) опыте военного разговорника на восточном языке для русской армии. Русско-турецкий военный разговорник «Карманная книга для русских воинов в турецких походах» предназначался для чинов действующей армии в период русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Разговорник составлен профессором Санкт-Петербургского университета О. И. Сенковским. Работа состояла из двух частей: в первой части имелось два раздела – «Разговоры российско-турецкие» и «Словарь российско-турецкий употребительнейших слов». Словарь явился одним их первых русско-турецких словарей и включал в себя около 4000 слов. Вторая часть – «Основные правила турецкого разговорного языка» – явилась первой в России грамматикой турецкого языка. Работу Сенковского выгодно отличала весьма точная транскрипция турецкого языка русскими буквами. «Карманная книга» оказалась столь успешно составленной, что была переиздана в 1854 г. в период Крымской войны[96].
В качестве компромиссного варианта было принято решение не издавать пособия по турецкому языку типографским способом, а издать лекции более дешевым литографическим способом. С этим согласился и сам Казем-Бек, который писал директору Императорской военной академии: «Взявшись за дело, удостоенное монаршим одобрением, я не щадя сил предался ему; как известно начальству Военной академии, я приготавливаю все нужные материалы для моего курса, эти материалы предварительно литографируются, и мои слушатели имеют все, что нужно для успешного продолжения курса; следственно, вопрос об издании учебного пособия, о котором я имел честь предложить Военному министерству, вовсе не касается до моих занятий в Военной академии. Мои слушатели здесь будут иметь все средства к продолжению курса мною начатого и не будут нуждаться в особых учебных пособиях, имея в руках своих «Материалы для курса турецкого языка в Императорской военной академии»[97]. Первые литографированные лекции Казем-Бека были доставлены в Императорскую военную академию, Департамент Генерального штаба и в штаб Главнокомандующего Гвардейским и Гренадерским корпусами уже в конце декабря 1853 г.
Курсы турецкого языка при Императорской военной академии были полностью прочитаны профессором Казем-Беком в декабре 1853 – июле 1854 гг. и больше не возобновлялись. Отчасти этому помешали обстоятельства военного времени. Несмотря на свою краткую историю, курсы сыграли весьма важную роль в развитии в России системы военного востоковедения. Они были первой попыткой соединить высшее военное образование в России с классической востоковедной наукой. Кроме того, курсы положили собой начало подготовке военно-востоковедных кадров в Петербурге – военной столице империи. До их открытия языковые специалисты готовились на азиатских окраинах России – в Сибири, Оренбургском крае и на Кавказе. Большой успех курсов в среде офицеров Генерального штаба свидетельствовал об имевшейся уже в то время потребности у наиболее передовой части русского офицерского корпуса в изучении стран Востока и восточных языков, что было вполне естественно, принимая во внимание, что многие офицеры Генерального штаба проходили службу в Азиатской России и делали там успешную карьеру, а также тот факт, что первая половина XIX в. явилась для русской армии полосой непрерывных войн на Востоке – Кавказская война, вооруженные конфликты с Персией и Турцией, начало военных кампаний в Средней Азии. Курсы также явились примером удачного соединения академической востоковедной науки с практическими задачами военного ведомства на Востоке.
Санкт-Петербургский университет и военное ведомство
В 1860 г. при факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета кяхтинским купечеством были учреждены первые «частные» стипендии им. Н. Н. Муравьева-Амурского (Высочайше утверждена 3 октября 1860 г.) и Николая Игнатьева (Высочайше утверждена 4 апреля 1861 г.)[98]. Стипендии учреждались для поощрения молодых людей к изучению китайского, маньчжурского и монгольского языков. Согласно положению о стипендиях, стипендиат по окончании курса на факультете восточных языков и получении ученой степени обязан был прослужить по указанию правительства в пограничных пунктах, установленных для ведения сношений с Монголией и Китаем. Стипендии по своим размерам (525 руб. в год) значительно превосходили правительственные (300 руб.). Именные стипендии не только признавали заслуги государственных деятелей, но и стимулировали процесс целевой подготовки востоковедных кадров для решения колонизационных и оборонных задач на русском Дальнем Востоке. Между тем выпускники факультета восточных языков с неохотой покидали столицу и отправлялись на восточные окраины империи. Еще осенью 1859 г. генерал-губернатор Западной Сибири генерал от инфантерии Г. Х. Гасфорт отправил в адрес руководства факультета запрос, «не желает ли кто из окончивших курс факультета занять вакантную должность старшего переводчика татарского языка при генерал-губернаторе». Желающих ехать в Сибирь не оказалось. Летом 1863 г. на факультет поступила аналогичная просьба найти кандидата на вакантную должность переводчика маньчжурского языка при военном губернаторе Амурской области, но и она осталась безответной.
В разные годы отдельным офицерам по личной инициативе в качестве вольнослушателей удалось получить востоковедное образование в ведущих учебных заведениях России: генералы Д. Н. Богуславский, П. Ф. Унтербергер и Генерального штаба полковник Н. А. Караулов закончили факультет восточных языков Санкт-Петербургского университета, генерал М. А. Терентьев – Лазаревский институт восточных языков. Все они получили известность на ниве военного востоковедения и внесли в его развитие весомый вклад. Вместе с тем подготовка офицеров-востоковедов в этих учебных заведениях носила случайный характер, без какого-либо участия со стороны военного ведомства.
Главный штаб для подготовки офицеров-востоковедов со знанием китайского и японского языков для войск Приамурского военного округа рассматривал возможность обучения офицеров на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета. С этой целью предполагалось ежегодно направлять на факультет восточных языков двух офицеров для изучения китайского и японского языков. Каждому офицеру предполагалось выдавать по 600 руб. в год на оплату лекций и учебные пособия. В 1895 г. Главный штаб испрашивал Высочайшее разрешение на выделение средств на университетскую подготовку военных специалистов: на 1896 г. – 1200 руб., 1897 г. – 2400 руб., 1898 г. и последующие – 3600 руб.[99] Такое разрешение последовало, и Главный штаб получил испрашиваемые средства.
Между тем проект так и остался нереализованным в связи с обращением временно командующего войсками Приамурского военного округа генерал-лейтенанта Н. И. Гродекова в Главный штаб с просьбой разрешить использовать средства, выделенные для подготовки офицеров на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета для устройства во Владивостоке офицерского курса китайского, японского и корейского языков. Генерал-адъютант Н. Н. Обручев счел возможным согласиться с предложением Гродекова в связи с тем, что «преподавание языков в университете более теоретическое, а на Дальней окраине нужны по преимуществу практические знания»[100].
В более поздний период в военном ведомстве также изучалась возможность подготовки кадров на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета, к примеру, известен проект генерала В. П. Целебровского (1901 г.), о котором будет сказано ниже. Однако дальше изучения возможностей военное ведомство не продвинулось, причиной тому, возможно, были опасения поместить офицеров в студенческую среду. В послемилютинский период в военном ведомстве на университеты смотрели как рассадники антиправительственной пропаганды. В известной мере такие опасения имели свои основания, об этом будет сказано в разделе, относящемся к истории офицерского отделения Восточного института во Владивостоке.
Лингвистические работы: словари, учебные пособия, разговорники
Важное значение для развития в русской армии традиций изучения восточных языков имела деятельность выдающегося русского лингвиста и кавказоведа Петра Карловича Услара (1816–1875). Получив образование в Инженерном училище и Императорской военной академии, П. К. Услар непродолжительное время служил в Отдельном Сибирском корпусе (1844–1846), дивизионным квартирмейстером 1-й Гренадерской дивизии, принимал участие в Венгерском походе 1849 г. В мае 1850 г. Услар был назначен на службу в Отдельный Кавказский корпус (с 6 декабря 1857 г. – Кавказская армия) и провел на Кавказе без малого четверть века[101]. В штабе Кавказской армии на Услара были возложены работы по военно-статистическому описанию Эриванской губернии и составлению истории Кавказа. С конца 1850-х гг. П. К. Услар принимается за изучение языков народов Кавказа и посвящает этому грандиозному делу всю свою последующую жизнь[102]. Изучение языков горских народов Кавказа Услар начал с западно-кавказской группы – черкесского, абхазского и убыхского. Результаты работ по изучению черкесского и убыхского языков (вместе с очерком сванской грамматики) были опубликованы уже после смерти Услара. В 1861–1862 гг. Услар работал над составлением грамматики и азбуки абхазского языка, изучение которого положило начало серии лингвистических работ по кавказским языкам. В 1861 г. Услар разрабатывает «Кавказскую азбуку» в качестве универсальной основы для записи бесписьменных кавказских языков. За основу он взял принцип грузинской азбуки с использование русских букв и букв осетинского словаря, созданного русским лингвистом А. М. Шёгреном. К разработке грамматик, букварей и словарей горских языков Кавказа Услар привлекал наиболее образованных горцев – носителей языка. В относительно короткий период времени ему удалось разработать кабардинскую азбуку и чеченскую грамматику. Отлитографированные монографии «Абхазский язык» и «Чеченский язык» Услар представил на конкурс Императорской академии наук и был удостоен за эти сочинения Демидовской премии.
С 1863 г. Услар приступает к изучению дагестанских языков – аварского, лакского («казикумухского»), арчинского, ураклинского («хюркилинского»), лезгинского («кюринского») и табасаранского. В этот период Услар много путешествовал по Кавказу, проживал в удаленных и не всегда безопасных местах края, встречался со многими просвященными горцами. В ходе многочисленных поездок Услар разработал основы методики полевых исследований в российском языкознании. Лингвистические работы Услара (за исключением грамматики табасаранского языка[103]) были опубликованы уже после его смерти Управлением Кавказского учебного округа[104]. Научное наследие Услара не ограничивается только лингвистическими работами, он также известен своими исследованиями в области этнографии и истории кавказских народов.
В 1894 г. штабом Приамурского военного округа была организована крупная рекогносцировка малоизвестных районов Уссурийского края силами нескольких рекогносцировочных групп. Одну из них возглавлял начальник строевого отделения штаба Владивостокской крепости Генерального штаба капитан С. Г. Леонтович. В его задачу входило исследование бассейна р. Тумнин, впадающей в Татарский пролив. Им был собран ценный географический и статистический материал, представленный в штаб округа в форме отдельной записки. За выдающиеся научные результаты рекогносцировки и «лишения, которые экспедиции пришлось испытать в дикой и негостеприимной стране» удостоен ордена Св. Анны 3-й ст. На основе лингвистических материалов рекогносцировки Леонтович составил «Краткий русско-ороченский словарь с грамматической заметкой»[105]. За исполненную работу был избран в члены-сотрудники Общества изучения Амурского края.
До появления работы Леонтовича уже имелся небольшой словарь, составленный протоиереем Александром Протодиаконовым и изданный Православным миссионерским обществом[106]. Леонтович обнаружил в словаре Протодиаконова, основанном на малораспространенном амурском наречии орочского языка, некоторые неточности и ошибки. На основе собранного в ходе рекогносцировки лингвистического материала Леонтович создал свой словарь орочского языка, в основу которого был положен тумнинский диалект, более крупный и распространенный в бассейне р. Тумнин. В словаре Леонтович рассмотрел также фонетические особенности и грамматику орочского языка, в котором на тот момент отсутствовала письменность. Словарь Леонтовича явился важным вкладом в изучение южной группы тунгусо-маньчжурских языков.
В середине 1880-х гг. Главный штаб приступил к реализации важного проекта по изданию разговорников на восточных языках, предназначенных для использования офицерами строевых частей и проходящими службу по линии военно-народного управления. В основу проекта легло предложение А. В. Старчевского[107], известного в России журналиста и историка русской литературы, передать безвозмездно Военному министерству подготовленные им разговорники с русского на восточные языки. Старчевский еще в 1878 г. по поручению военного губернатора Семиреченской области генерала Г. А. Колпаковского составил «Спутник русского человека по Средней Азии». «Спутник» состоял из словарей и кратких грамматических очерков узбекского, казахского, татарского и таджикского языков. Издание пользовалось спросом, и им были снабжены все офицеры и чиновники Степного генерал-губернаторства[108].
Предложение Старчевского было поддержано начальником Тверского кавалерийского училища генерал-майором бароном А. А. Бильдерлингом. В специальной записке, подготовленной для ВУК Главного штаба, Бильдерлинг указывал на неудовлетворительное положение в русской армии дела изучения иностранных языков и рекомендовал воспользоваться предложением Старчевского с тем, чтобы придать процессу изучения иностранных языков «практический, а не учено-филологический интерес». «Занятия эти (иностранными языками. – М. Б.), – отмечал Бильдерлинг, – в наших учебных заведениях идут крайне неудовлетворительно, и, несмотря на признанную всеми способность славянских рас усваивать иностранные языки, большинство нашей молодежи после восьмилетних занятий французским и немецким языками не говорит впоследствии ни на одном из этих языков.
Так, например, во время последней войны [с Турцией] парламентер выехал однажды на аванпостную цепь[109], занятую эскадроном вверенного мне полка. Несмотря на то, что высланный из армии Мегмета Али-паши[110] турецкий офицер отлично говорил по-французски, ни эскадронный командир, ни его офицеры не могли с ним объясниться и просили меня выехать на аванпосты»[111].
Бильдерлинг отмечал, что собранный Старчевским богатый лингвистический материал еще не издан, сам Старчевский человек уже не молодой и что в случае его смерти накопленный полувековой работой материал может пропасть бесследно. Бильдерлинг считал, что «для целей военных, административных и коммерческих желательно, подобно тому как в Англии, иметь возможно большее число справочных книжечек, карманных переводчиков, словарей нужнейших слов для разных языков, на которых говорят наши соседи»[112]. Записка генерала Бильдерлинга, имевшего влияние в ВУК Главного штаба и пользовавшегося личным расположением начальника Главного штаба Н. Н. Обручева, имела важное значение для успеха всего проекта по изданию разговорников восточных языков для нужд русской армии.
В феврале 1886 г. начальник Главного штаба докладывал военному министру, что Старчевский в течение 40 лет собрал до 700 тыс. «слов разных языков и наречий» и по разработанной им системе составил самоучители для десяти азиатских языков – «персидского, курдского, афганского, бухарского, тибетского, монгольского, маньчжурского, китайского, корейского, японского и подготовил материал для руководств турецкого, арабского, мадьярского, татарского, тюркского, индустанского и тунгузского языков»[113]. Все самоучители Старчевский снабдил разговорной лексикой (слова и фразы), а также необходимой военной лексикой и краткими словарями с русского на восточные языки. Старчевский предлагал Главному штабу издать на выбор пять самоучителей и просил выделить на издание каждого по 150 руб. и еще 100 руб. на «наем помощника для надзора за печатанием».
Генерал-адъютант Н. Н. Обручев предлагал воспользоваться предложением Старчевского и приступить к изданию самоучителей, начиная с персидского языка. «Предлагаемые Старчевским самоучители, – отмечал Обручев, – будут весьма полезны не только лицам, командируемым для исследования Азии, но и всем офицерам и чиновникам, служащим на окраине и в частях Империи, населенных татарами, киргизами, китайцами и пр., а также всем нашим купцам, ведущим торговлю с Азиею»[114]. Обручев предлагал в качестве первого шага издать до 1000 экз. самоучителей персидского, турецкого, сартовского и китайского языков. Поскольку сам Старчевский не был знатоком восточных языков, то в помощь ему были привлечены авторитетные специалисты – военный востоковед генерал-лейтенант Д. Н. Богуславский для составления персидского, турецкого и сартовского самоучителей и известный китаевед, русский консул в Ханькоу П. А. Дмитревский для работы над китайским самоучителем. Предложения Обручева были встречены с полным пониманием военным министром П. С. Ванновским, одобрившим реализацию проекта.
В октябре 1886 г. Обручев докладывал Ванновскому, что изданные Старчевским «Переводчики»[115] с персидского, турецкого, сартовского и китайского языков тиражом в 1000 экз. каждый доставлены в Главный штаб[116]. «Переводчики» Старчевского были отправлены в войска Кавказского, Туркестанского, Омского, Приамурского, Иркутского и Одесского военных округов, на офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте МИД, в штаб войск Гвардии и Петербургского военного округа, Азиатскую часть Главного штаба[117], Азиатский департамент МИД, в Николаевскую академию Генерального штаба, военным агентам в Константинополе и Пекине, заведующему обучением персидской кавалерии.
«Переводчики» Старчевского быстро разошлись по войскам и получили в целом положительную оценку офицеров, соприкасавшихся с восточными языками по роду службной деятельности. В апреле 1887 г. военный агент в Константинополе доносил в ВУК Главного штаба: «Пять экземпляров “Переводчика с русского языка на турецкий” Старчевского, полученные мной из канцелярии Комитета в Петербурге, розданы мною офицерам парохода “Тамань”[118], занимающимся изучением турецкого языка. Ввиду встретившейся надобности для тех же офицеров и вновь ожидаемых имею честь покорнейше просить зависящих распоряжений для высылки мне еще десяти экземпляров упомянутого “переводчика”»[119].
Старчевский еще в 1878 г. обращался в ВУК Главного штаба с предложением профинансировать издание подготовленного им «афганско-русского и русско-афганского словаря и разговорников (военных) и грамматического очерка языка»[120].
По отпечатании тиража Старчевский выражал готовность передать в распоряжение военного ведомства 200–300 экз. словаря и разговорника. Это лингвистическое пособие представляло значительный интерес для Главного штаба в связи с обострением военно-политической обстановки вокруг Афганистана и началом второй англо-афганской войны (1878–1880). Главный штаб обратился с просьбой к известному востоковеду И. П. Минаеву дать оценку работе Старчевского с научной и практической точки зрения. Минаев высказался резко против работы Старчевского, указав, что она во многом скомпилирована со словаря британского военного медика Г. Беллью[121] и «не имеет никакого научного достоинства, и сомнительно, чтобы ею возможно было воспользоваться для практических целей»[122]. Вместо издания работы Старчевского Минаев предлагал переиздать в русском переводе сам первоисточник – словарь Беллью[123].