Жемчужины Москвы

Глава 1

1697 год. Июньское солнце уж встало и Москва стала просыпаться.

Купец Иван Матвеевич Сверчков, надысь, поздно вечером вернувшийся с Нижегородской ярмарки, как только проснулся, тотчас же послал слугу за зодчим. В своей усадьбе под кронами старых яблонь он радушно встретил зодчего Петра Потапова, нанятого им для строительства новых палат для себя и церкви Успения на Покровке.

– Садись Пётр, садись за стол, будем утреничить!

– Благодарствую, Иван Матвеевич!

– Отведай квасу и сказывай как дела на стройке. Я надысь, мельком глянул на палаты – понравились. Всё ли в достатке?

– Камень есть, кирпича хватило. Палаты твои и храм Успения поставлены, внутри выделываем, – выпив квасу, ответил Пётр. – И деньги твои не все ещё извёл. Можа, что ещё надо доделать?

– Хвалю, – подливая квас, обрадовался купец, – откушай пирогов с крольчатиной, али с капустой. Видал, какие пышные, да румяные?

– Не откажусь, Ваше степенство!

– Ну, сказывай, что и как?

– По нашему уговору я втрое увеличил новые палаты, а на старинные подклети из белого камня воздвиг два этажа, – стал докладывать зодчий Потапов. – Подклети с подвалом крепко сложены, с умом. Подвал же сводчатый с погребами, а на нескольких сделаны люки – для колодников что ли?

– Мне погреба надобны, а колодников я ещё не нажил! – заторопился Иван Матвеевич. – Идем, осмотрим мои хоромы.

И они, пройдя огромный сад, увидели на высоченном белокаменном подклете роскошные хоромы.

– Мои палаты! – вскричал купец. – Лепота! Какие пышные наличники на окнах. Чудо! Любезные взору полуколонны на палатах, а крутые крыльца красны и приятны для всякого русского. Идём в подвал. Хочу посмотреть на погреба.

Тёмный старинный подвал встретил их неприветливо.

– Неуютно тут, – поёжился Иван Матвеевич, почесав свою курчавую бороду. – Зато неплохо иметь глубокий подвал. Смотри, в полу-то люки понаделали наши предки.

– Да, а там погреба, или старинные камеры, – подтвердил Пётр Потапов.

– Видимо действительно, это камеры для колодников, – вздохнул купец Иван Матвеевич, – но я буду хранить в них снедь.

Глава 2

В тюремной камере темно и сыро, и вдруг, люк в потолке открылся, и яркий свет ударил в глаза узнику Ваньке Каину. Он сощурился и проговорил:

– Не больно ты торопишься с похлёбкой!

– Так велено, – ответил кто-то густым басом, опуская на верёвке корзинку с похлёбкой.

– Тебя как звать-то? – спросил узник.

– Не велено, – откликнулся басом стражник.

– Заладил, одно и то ж, не велено! Как тебя по батюшке?

– Другое дело! – хмыкнул стражник сверху. – Фёдор Варлампиевич.

– Варлампиевич? А не твой ли братец ходил в ватаге Васьки Кривого? А? Что молчишь?

– Бог с тобой, я в стороне от брата.

– Смотри, донесу на тебя, милый, а если поможешь бежать, то озолочу. Ты ведь знаешь, кто я?

– Какая же ты мразь, – зарычал Фёдор и с грохотом захлопнул люк камеры.

Через некоторое время люк открылся и Фёдор забасил:

– Помогу тебе бежать, но только со мной.

– Подкупи стражу, – сказал узник. – Деньги на первый случай в моём саду под беседкой закопаны. Жду!

Но не всё бывает так гладко!

Их разговор услышал дежурный офицер, заметив неурочное посещение преступника: «Задумали побег», – решил он и поспешил доложить генерал-полицмейстеру Татищеву начальнику особой комиссии по расследованию грабежей в Москве.

В то время грабежи в Москве были такие, что вельможи жаловались императрице: «Лучше спать в поле, чем в своём московском доме». Особая комиссия, направленная императрицей в Москву, хватала всех подозрительных, но преступления не прекращались. В Москве тихо говорили, оглядываясь:

– Ванька Каин орудует! Только бедных он не грабит, богатых чистит!

И только когда челобитная канцеляриста Николая Будаева попала в руки Алексея Даниловича Татищева, то дело, заведённое на Ивана Осипова, по давнишней кличке «Ванька Каин», стало быстро раскручиваться. В челобитной он обвинялся в похищении 15-ти летней невесты Будаева, которую изнасиловал в игорном доме, недавно им купленным. А так же, будучи доносителем Сыскного Приказа, был в сговоре с главарями преступников. Осипов брал с крупных воров отходные деньги, а ловил мелких преступников. Вырученные деньги распределял между своими сообщниками из Сыскного Приказа, и всё по закону. Ведь по императорскому указу от 23 мая 1726 года жалование получали только судьи, палачи и сторожа, а остальные сыщики, мелкие чиновники довольствовались с челобитчиков «кто даст по своей воле».

Вот и расцвела коррупция в следственных органах.

– Безобразие! – вскипел потрясенный Татищев, листая ещё раз толстенное дело Ваньки Каина, челобитную Бакаева, протоколы, – Какой позор!

И он велел Ивана Осипова из тюрьмы перевести в тёмный подвал палат купца Свечкова, где работала в то время Особая следственная комиссия под его руководством. Когда Каина бросили в подвал и закрыли люк, то Татищев облегчённо вздохнул:

– Уж отсюда никто не убежит!

Вечерело. Татищев сидел в своём кабинете и откровенно спал, как вдруг, очнувшись, он увидел выпяченную грудь дежурного офицера, браво доложившего о задуманном побеге Каина.

– Вот пройдоха, этот Ванька Каин. Везде находит своих «соратников», – встрепенулся Татищев и велел офицеру. – Проследи за сторожами и доложи, кто из них купится на посулы Ваньки Каина.

– И тогда мы повяжем всех разом! – напутствовал Татищев дежурного офицера. – Иди с Богом!

А сам подумал: «Нет уж, а если Каин совратит офицера, тогда побег точно совершится! А я всех опережу!».

И немедля заменил всю стражу палат Особой следственной комиссии, а пособника Фёдора посадил в тюремную камеру к Ваньке Каину.

– Пусть они в тишине вместе подумают перед казнью! – веселился Татищев, наливая себе вина, – а я с удовольствием выпью красненького!

Глава 3

Прошли годы. Много владельцев поменяли палаты Сверчковых в Успенском переулке Москвы. Эти хоромы на высоком белокаменном подклете, стоящие в глубине сада с круглым прудом, продолжали восхищать своей средневековой красотой всех, кто рассмотрел их с улицы Покровки. Во время оккупации французами в 1812 году Москва страшно горела, но палаты купца Сверчкова чудом уцелели, и поэтому в 1813 году были переданы в ведение «Комиссии для строений в Москве», которой было поручено восстановить сгоревшую Москву. Для этого были собраны лучшие архитекторы России, направлено в Москву множество строителей со всех губерний. Работа закипела!

Архитекторы, несмотря на бессонные ночи, проводимые за проектами зданий, всё же собирались вечерами в палатах Сверчкова, где они работали над чертежами, и в тесном кругу, пили вино и общались друг с другом. Это были: известный архитектор Афанасий Григорьев и помощники архитекторов Василий Балашов, Дмитрий Борисов и Фёдор Шестаков, уже работавший по фасадам зданий знаменитого гения Василия Стасова, ненадолго прибывшего из Санкт-Петербурга.

И вот как-то поздним вечером эта компания архитекторов засиделись в палатах купца Сверчкова. Они вечеряли, не торопясь пили вино и заедали холодными пирогами. Разлив всем красное вино, архитектор Григорьев поднял свой бокал:

– Друзья, как же мне хотелось проснуться утром и увидеть обновлённую Москву!

– Без слёз я не могу смотреть на сгоревшие останки древней столицы, – проговорил Балашов. – Ведь сгорело большая часть всей городской застройки Москвы и в основном деревянной.

– Теперь будем строить из камня. Три кирпичных завода работают в городе, а на мой объект нет ни одного кирпичика, – стал жаловаться Шестаков. – Что за объект? Бутырский тюремный замок мастера архитектуры Матвея Казакова, построенный им в 1794 году, в стиле замковой архитектуры. (ныне Новослободская улица, 45)

– Обновить тюрьму, ну и заказ? – сморщился Григорьев.

– Что ты, – заверил его Фёдор Шестаков, – это же красивый комплекс в виде огромного шестиугольника в плане с четырьмя круглыми башнями по углам и соединёнными кирпичными стенами. В центре этого комплекса крестообразно расположены четыре тюремных корпуса и церковь. Я впечатлён, господа!