Я всегда буду помнить о тебе…

Протоиерей Аристарх Егошин

Фото Александра Алпаткина

Эта книга посвящена дочерью памяти своей матери. Она затрагивает великую и страшную тайну перехода человека из жизни временной в Вечность. Это, прежде всего, размышления православного человека о смысле тяжелой болезни с сопровождающими ее страданиями, о последних часах перед последним путешествием человека, о том, что открывается ему на пороге смерти.

Но это не отвлеченные размышления, а переживания глубоко сострадающего сердца – настолько глубоко, насколько способен человек, навсегда прощающийся со своей матерью.

В обычной своей житейской суете человек не успевает задуматься о самом главном: «Что я возьму с собой в последний час, с каким “багажом” предстану перед Судией и Спасителем? Чем оправдаюся?».

О, как Незримого узрю´…

Как устою пред сим виденьем?

И как своим нечистым зреньем

Я на Владыку посмотрю,

Кому был вечно огорченьем?

(из Канона на исход души)

Человеку, далекому от веры в воскресшего Христа, смерть может казаться страшной по нескольким причинам: неизвестностью продолжения бытия человеческого за гробом; известностью того, что если наше бытие продолжается за гробом, то мы должны впасть в руки правосудия Божия; смерть устрашает еще и тем, что лишает наслаждения благами, свойственными земной жизни. Не потому ли человека так страшит мысль о неминуемой смерти, что он мало и редко решается думать о своей будущей участи, больше озадачиваясь мыслями о том, чего смерть лишает?

В то же время Церковь устами своих святых подвижников призывает каждого христианина постоянно задумываться и мысленно готовиться к последнему земному часу. На богослужениях постоянно молятся о «христианской кончине живота нашего – безболезненной, непостыдной и мирной», ожидающей доброго ответа на Страшнем Судище Христове!

Сам земной путь человека рассматривается как подготовка к обретению жизни в вечном Царстве Христовом. За короткий промежуток времени от рождения до смерти каждый должен подготовить себя к встрече с Богом и получить от Него высший дар – бессмертие. Именно бессмертным и был сотворен первый человек Адам.

Сами подвижники Христовой веры готовились к смерти как к главнейшему делу своей жизни. Известно, что святитель Иоанн Златоуст в день своей кончины совершил Божественную Литургию, приобщился Святых Таин и после продолжительной молитвы, сотворив благодарение, простился с окружающими его; потом возлег и, сказав: «Слава Богу о всем!» – с миром почил.

А преподобный авва Сисой, который прожил в пустыне 60 лет, лежа на смертном одре, вдруг озарился особенным светом и сказал: «Вот явился авва Антоний». Через некоторое время он прибавил: «Вот лик пророческий, а вот – апостольский». Лицо его становилось все светлее и светлее. Наконец он произнес: «Вот явился Иисус Христос!». С этими словами преподобный скончался.

И древние благочестивые христиане почитали день кончины не днем сетования и скорби, а днем духовного радования, сравнивая его с днем рождения, но уже в жизнь вечную. Издавна этот день называется в Церкви «преставление», то есть переставление, или переход от одной жизни в другую.

Святые отцы и учителя Церкви, имея богопросвещенный ум и чистые сердца, говорили о смерти как о приобретении. Хорошо всем известен ответ святителя Василия Великого префекту Модесту, который уговаривал святого перейти на сторону ариан: «Изгнания я не боюсь, ибо вся земля господня; отнять имущество нельзя у того, кто ничего не имеет; смерть для меня будет благодеяние, ибо скорее соединит меня с Господом, для Которого живу и тружусь».

Святые подвижники сравнивали земную жизнь со странствованием, с непрестанной бранью со своими страстьми, но твердо держали в памяти слова Спасителя: «Не оставлю вас сиротами; приду к вам. Еще немного, и мир уже не увидит Меня, ибо Я живу, и вы будете жить. В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас… Да не смущается сердце ваше и да не устрашается» (Ин. 14; 18-20, 27).

Сегодня и строгие естествоиспытатели находят все больше подтверждений существования души после смерти. Но куда она устремится после разлучения со своим телом? Чем короче время земного пути, тем драгоценнее оно становится для нас, потому что надо успеть еще много потрудиться, подобно рабам, которым их Господин на время доверил таланты.

«Память их в род и в род…»

Елена Кибирева

Фото Виктора Бухрова

Все, что описано здесь, происходило в те знаменательные дни сентября-октября 2005 года, когда над Кафедральным собором святого Александра Невского велись подготовительные работы по подъему главного Креста над реставрированной храмовой колокольней.

В этом храме трудился в последние годы своей жизни мой отец – Александр Васильевич Кутин. Он был первым, после того как в 1991-м году собор отдали верующим, инженером-строителем храма. За три с небольшим года своей хозяйственной деятельности он сделал очень многое для собора: восстановил в первозданном виде храмовые двери, окна и решетки, разработал чертежи и конструкции по возведению деревянного иконостаса и сам руководил работами по его установке. По благословению Преосвященного Михаила, епископа Курганского и Шадринского, он руководил в 1993-м году строительными работами по возведению Звонницы-часовни на территории собора и непосредственно участвовал в подъеме колоколов.

А в 1995-м году под погребальный звон построенной им часовни прихожане и священнослужители Александровской церкви проводили его в последний путь. Отпевал его настоятель собора отец Аристарх, очень близкий ему по духу и в общении человек.

Проститься с покойным пришел правящий Архиерей. Во время отпевания Преосвященный осенил усопшего архиерейским благословением, сопроводив его душу в загробные обители, – и в этом была особая милость Божия. А вскоре Владыка благословил мне издание при соборе журнала «Звонница», который стал духовным продолжением только что построенной храмовой Звонницы. И вот уже 12 лет звонят колокола соборной Звонницы-часовни, возвещая хвалу Господу и воздавая память усопшим строителям, благотворителям и благоукрасителям храма.

22 октября 2005 года над реставрированным собором святого Александра Невского по благословению Преосвященного епископа Михаила был освящен и установлен главный Крест храма. В эти дни закончила свой земной путь супруга строителя храмовой Звонницы-часовни, моя мама – Кутина Тамара Николаевна…

Господь сохранит вхождение твое

и исхождение твое отныне и до века.

Пс. 120; 8

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Мф. 5; 7

Все началось в день святого благоверного князя Александра Невского, 12 сентября. Это был престольный праздник нашего храма.

Мама неожиданно слегла, когда в кафедральном соборе служили праздничную Литургию. Резкая боль в позвоночнике не дала ей больше встать на ноги.

По прогнозам врачей, ее жизнь шла уже на дни, но я никак не хотела с этим смириться и молилась Матери Божией «Всецарица», чтобы Она облегчила ее страдания. Мама, конечно, крепилась, отгоняя подальше сильную боль, но метастазы пошли в позвоночник и трагический исход болезни был неминуем. Только теперь я со всей остротой и горечью поняла слова христианской молитвы о даровании кончины безболезненной и мирной.

После сложной операции она прожила только два года. А незадолго до ее ухода духовник благословил меня читать акафист преподобному Серафиму Саровскому. Тогда я еще не знала, что это была моя последняя молитва о ее здравии. Так Господь готовил меня к утрате близкого человека.

Акафист преподобному Серафиму был прочитан ровно сорок раз, а на следующий день, 31 октября 2005 года, моя дорогая мамочка мирно отошла ко Господу. Ее кончина была действительно безболезненной, непостыдной и мирной.

Она очень боялась этой тяжелой болезни и всячески отгоняла от себя тревожные и скорбные мысли, пытаясь бодриться и не раскисать.

Ни с кем из родных она не говорила о своем состоянии – очевидно, чтобы никого из нас не расстраивать, и мы так и не узнали, насколько нестерпимыми были ее боли.

– Я всегда боялась заходить в это здание, – говорила она, грустно вздыхая, когда я привозила ее на лечение в радиологическое отделение онкобольницы. – И тогда, когда работала с проектной документацией, и когда сдавали этот корпус госкомиссии.

Она работала начальником технического отдела большого строительного треста и участвовала в строительстве областной онкологической больницы.

Батюшка (спаси его, Господи!), узнав о диагнозе, который мама вслух никогда не произносила, причащал ее Святых Христовых Тайн каждую неделю. Так Господь по Своему неизреченному человеколюбию стал готовить ее к неизбежному переходу – Он дал ей пострадать от боли совсем немного. А может быть, она просто терпела. Но и в этом терпении мы, ее близкие, видели милость Божию.

Я никогда не забуду, как стояла у железной двери учреждения медицинского страхования и умоляла, чтобы мне помогли оформить документы на получение обезболивающих лекарств.

Это была пятница, 15 сентября 2005-го года, а впереди – страшные суббота и воскресенье, когда я уже ничего не смогла бы сделать, чтобы облегчить мамины страдания. В учреждении этот день объявили выходным, и меня не захотели даже выслушать. А когда я, моля о помощи, стала стучать в двери (в ужасе от того, как переживет моя бедная мамочка эти выходные), на меня натравили охранника, как на злостную нарушительницу покоя «милосердных» сотрудников.

– У меня умирает мама! – кричала я в отчаянии, заглядывая в слепые окна, плотно задернутые шторами – Мне нужна помощь. Помогите мне, пожалуйста!

Но передо мной демонстративно защелкнули изнутри входные двери, а когда я позвонила по телефону, умоляя выслушать меня, то «добрые» женщины бросили трубку. Они ничего не хотели знать о чужой боли. А всего-то я просила у них отметить в медицинском свидетельстве новый адрес больной, чтобы безотлагательно выписать в аптеке необходимые лекарства, ведь впереди были выходные дни.

Бог им Судья – по их «милосердию» и по их совести.

Мама с чудотворным образом Спаса Неруковтворного – фамильной иконой семьи протоиерея Григория Пономарева (1914-1997 гг.).

Фото Елены Кибиревой

Мама была очень добрым и милосердным человеком. Ее отличали природная интеллигентность, деликатность и благочестивость. Она была по-настоящему высоконравственной личностью – в самом евангельском смысле этого слова. Никто никогда не слышал от нее какого-либо злобного или обидного слова и не видел дурного поступка. Она никого не осуждала и тем более никому не грубила и никого не оскорбляла, но, напротив, с добрым сердцем отзывалась на просьбу о помощи любого человека, будь то родные люди и друзья или просто соседи по дому и недавние знакомые. Она безотказно нянчилась с внуками и племянниками, с радостью водилась с соседскими детьми, провожая их в школу и разогревая им обеды и ужины. Ей доверяли не только ключи от квартир в нашем большом дружном доме, но и сердечные переживания, печали, скорби и сокровенные тайны. А когда кто-то из соседей уезжал в отпуск, она заботливо поливала цветы в их доме и кормила рыбок.

Она была подружкой для людей совершенно разного возраста – от мамы до дочки, и это было удивительнее всего. С искренним, добрым желанием она каждому стремилась помочь, поддержать, посоветовать и умела внимательно, не перебивая, выслушать собеседника. Это был необыкновенно чуткий, ненавязчивый в общении, безотказный в помощи и поддержке человек. Словом, она была истинной христианкой – по своим делам и по образу жизни.

Говоря о родном, дорогом человеке, какой она сохранилась в памяти всех, кто ее знал, невольно задумываешься о том, какая добродетель для христианина самая главная, и вспоминаешь слова глубоко почитаемого священника, протоиерея Александра Шаргунова – настоятеля московского храма святителя Николая, что в Пыжах. В одной из своих проповедей он сказал, что последняя печать покаяния – это милосердие.

Услышав эти слова, произнесенные батюшкой с амвона во время Божественной Литургии, я долго не могла понять, о какой «печати» говорит отец Александр. Однако фраза эта глубоко запала в душу. И только когда милосердие открылось мне как истинно христианская добродетель – милующая, прощающая, покрывающая злобу греха, стало понятно, что милостивые помилованы будут за ту правду и незлобие, о которых Господь сказал, что ими …очищается грех.

Милосердие, любовь и долготерпение – это плоды духа (ср. Гал. 5; 22), – говорит нам слово Божие, и Господь, Который Сам Отец милосердия и Бог всякого утешения (2 Кор. 1; 3), призывает всех людей облечься в милосердие, снисходя друг другу и прощая взаимно. И по тому только, что человек милосерден и имеет любовь к ближнему, Господь называет его избранным Божиим, святым и Своим возлюбленным (ср. Кол. 3; 12-13).

Именно за милосердие Господь, я верю, помиловал душу бесконечно дорогого мне и любимого человека – мамы. Каким образом, через какую тайну Он привел ее к искреннему покаянию и вере, раскроет приведенный ниже рассказ, диалоги которого я записывала во время болезни мамы без выдумки и искажений.

Господи, благослови!

Предыстория

– О чем ты так плачешь, мамочка?

– Я тебе ничего не скажу. Ты ничего не знаешь.

И снова:

– Единственный сын… Такой красавец…

А через некоторое время опять:

– Саша, родной ты мой! – и свет неземной отразился в ее улыбке…

***

Эту драму знали немногие в нашей родне, но за два месяца до своей кончины мама почему-то вспомнила ее со всеми подробностями и заново рассказала мне обо всем, уже более обстоятельно. Именно тогда я поняла, что трагические события почти пятидесятилетней давности никогда не угасали в ее памяти, но, напротив, на протяжении всей жизни тревожили сознание и будоражили воображение. Она часто мысленно возвращалась к ним, не подозревая, что эта драма, пережитая ею в первые годы замужества, окажется самым главным воспоминанием в последние дни ее земной жизни и затмит все остальное, чем она дорожила, заслонив даже образы тех, кого она так нежно и бескорыстно любила все эти годы.

Вот эта таинственная история.

…Молодая, необыкновенно красивая женщина ослепла. Она лежала в больничной палате с плотно задернутыми шторами, куда не проникал ни единый лучик света. Глазное давление было выше нормы настолько, что врачи созвали консилиум профессоров.

Ей угрожала смерть. Все осложнялось тем, что она была на последнем месяце беременности, но рожать для нее означало «умереть!».

г. Свердловск. 1956 год. Молодые супруги Кутины, только что закончившие Уральский политехнический институт.

Фото из семейного архива

Врачи практически вынесли ей приговор: если она не откажется от ребенка, то исход будет трагическим; у нее уже отошла сетчатка глаз, и роды она, в прямом смысле, не переживет. Муж ослепшей больной – молодой мужчина, главный инженер местного цементного завода, на который они вместе с любимой Томочкой недавно приехали работать по распределению – нервно топтался у стен кабинета, где уже несколько часов кряду заседали светила медицины.

Молодые супруги только что закончили Уральский политехнический институт в Свердловске – учились в одной группе. Они очень любили друг друга, а совсем недавно у них родилась дочка, их первенец, и им бы еще жить да жить, ни о чем не печалясь…

Но вот врачи пригласили в свой кабинет Александра.

– Выбирайте: жена или ребенок! – вопрос не оставлял никаких надежд.

Слезы предательски заслонили глаза, но, совладав с собой, он медленно проговорил:

– У меня уже есть дочь. Спасайте жену.

Пока он не знал, что у него должен был родиться сын. А ведь они с Томочкой так ждали этого ребенка.

Бедного, ни в чем не повинного младенца усыпили специальными медицинскими препаратами и мертвым вынули из материнской утробы. Тамаре не сказали, что должен был родиться сын – скрыли, чтобы не причинять ей еще бóльших страданий.

Она так и сказала мужу:

– У тебя была дочь.

А он ничего не ответил.

Младенца отдали отцу, и он в тот же день похоронил его в маленьком деревянном ковчежце на невьянском кладбище, где-то недалеко от Вознесенской церкви. Это была осень 1957-го года.

Мальчика назвали Сашей. На могильном кресте так и написали: «Александр Кутин…».

Молодая женщина, трагически лишившаяся младенца, еще несколько месяцев ничего не видела своими ослепшими глазами, и только через год зрение ее стало постепенно восстанавливаться. Любовь и внимание близких помогли вернуть здоровье, хотя рожать детей врачи запретили ей, ссылаясь на какие-то медицинские противопоказания. Так она и не родила больше. Таков был печальный исход этой драмы.

Историю эту я слышала когда-то в детстве от бабушки, но не могла пережить ее во всей глубине трагедии из-за незрелого возраста. И вот за два месяца до кончины мама снова рассказала мне об этом грустном событии. Очевидно, она думала об этом очень часто.

Только сейчас я понимаю, насколько этот рассказ был не случайным, и даже, в некотором смысле, оказался мистическим…

Вознесенская церковь на старом кладбище города Невьянска, где был похоронен мертворожденный младенец.

Рис. Ольги Бухтояровой

Позднее, когда я спросила своего духовника об участи мертворожденных младенцев, он привел мне в пример рассказ из книги «Душеполезное чтение» за 1866 год. Некая княгиня А. Ф. Г-на глубоко скорбела о своем мертворожденном младенце, постоянно размышляя о его участи. И вот во сне она увидела Крестителя Господня Иоанна, который в утешение сказал ей: «Не скорби о твоем мертворожденном; я – покровитель таковых младенцев». После этого видения княгиня совершенно успокоилась и принесла благодарение Богу и Его святому угоднику Иоанну («Душеполезное чтение», 1886 г.).

Далее рассказ будет излагаться отдельными частями, по мере моих личных переживаний и по ходу развития событий.

«Я буду спать без сна…»

Мама вдруг начала плакать. Навзрыд. Мы думали, что она осознала всю безысходность своего состояния и теперь не может сдержать жалости к себе. «Она прощается, привыкает к мысли о своей смерти», – думала я.

Вот пришел батюшка. Он исповедовал и причастил маму, однако облегчения не наступало. Она часто погружалась в сон, почти ничего не ела и, просыпаясь, снова лила неудержимые слезы. Я никогда не видела, чтобы она так долго и безутешно страдала. Обрывки фраз, отражающие ее внутреннее состояние и мысли, слетали с ее искусанных губ:

– Я засыпаю и больше не проснусь. Буду спать вечным сном…

Это были ее первые слова перед тем, как она стала понимать, что покидает нас.

– Я вижу вас всех так, как будто я живая. Вы все сидите и плачете… Я буду спать без сна…

Душа-христианка уже видела гóрнее, а человеческое еще кричало: «Я не думала, что так быстро умру». Эти слова она произнесла вслух, с глубокой печалью.

А вскоре сказала:

– Я всех вас любила…

В печали она растворила свою любовь к нам и тоску о том, что не смогла отдать нам эту любовь всю без остатка.

Она умирает, но в ней – одна любовь. Она отдает ее нам. И хотела бы отдать еще больше: хотела быть защитой и опорой, хотела любить и быть необходимой. Но горькие слова живут в ней как бы сами по себе, и она говорит вдруг внезапно:

– А каким цветом будете гроб обивать?

Я не понимаю, о чем она спрашивает. Неужели догадалась о своем состоянии? Но ведь никогда раньше она об этом не говорила. Да и рано еще об этом говорить. Рано.

– А каким бы ты хотела?

– Синим.

Цветом Неба. Мы обе молчим. Я все-таки ничего не понимаю. Но она вдруг снова задает вопрос:

– Кто там умер? А почему плачут? Я слышу плач.

И далее:

– Поставьте чай-то. Скоро придут люди, напоите их чаем. Да накормите хорошенько людей-то.

Я подскочила к ней, думая, что она бредит. Но как человек может бредить о собственной смерти?

«А может быть, метастазы уже пошли в мозг?» – с ужасом спрашивала я сама себя. И сама же себе отвечала, в панике: «Ну и хорошо, пусть она лучше ничего не понимает». Но это было, конечно, малодушием с моей стороны. И если бы мама действительно была не в себе, то я никогда не смогла бы подготовить ее к исповеди и причастию. Но Господь миловал ее.

– Я любила вас всех, – снова проговорила она через некоторое время.

Она говорила обо всем в прошедшем времени, хотя была еще жива. Я поила ее травяным чаем и кормила с ложечки манной кашей. Мы словно поменялись местами: она была ребенком, а я – ее мамой.

– У нас была хорошая семья! Как я любила вас всех! – повторила она.

«Мамочка, что ты такое говоришь, ведь ты не умерла», – горько думала я, но сказать это вслух, конечно, не могла. Попросила лишь:

– Мамочка, скажи что-нибудь.

– Что я могу тебе сказать? Ты – наша кормилица.

– Мама, мама, о чем ты говоришь? – я гладила ее по руке.

– Что я тебе скажу? Ты – хорошая дочь. Не обижайся на меня, ладно?

Я беззвучно заплакала, понимая, что она наконец осознала, что с ней происходит. «Как же тебе тяжело сейчас, мамочка!»

А она снова, немного подумав, сказала:

– Вы все мои детки…

Эти слова она произносила с некоторым раздумьем. А потом добавила:

– Не оставляйте парня. Так много соблазнов. Дайте ему образование.

Это она о внуке.

– Не обижайте Машу. Она слабая.

Это она о внучке.

– Берегите друг друга.

Это она говорит всем нам.

– Господи Иисусе Христе!.. – неожиданно со вздохом говорит мама, и так, кажется, громко звучат эти красивые слова.

При этом она три раза перекрестилась своей слабеющей, изможденной рукой.

Такой я ее совсем не знаю.

Она молилась всегда в уединении и никогда не произносила имени Божия вслух. Все, что связано было с духовной жизнью, она тщательно таила в себе от чужого взгляда. Молилась только тогда, когда оставалась дома одна. Она совсем недавно вступила в это сакральное молитвенное общение с Небом и еще стеснялась, а может быть, сознательно не хотела показывать своего духовного настроя.

– Как хочется еще пожить. Хотя бы минут десять.

Время ее бренной жизни постепенно таяло, и сознание уже не могло контролировать привычное течение земного времени. Она мерила эту жизнь на минуты, на вздохи.

– Сколько длится эта болезнь! Не будем расшифровывать формулу здоровья. А кто может помочь?

Эти слова, эти выражения не были характерны для нее, она никогда так не говорила раньше. Это было какое-то новое мироощущение, новое сознание. Но что-то боролось еще в ней – земное не отпускало.

– Нет, я должна найти в себе силы, – она сжала свои кулачки, поднимая их вверх.

– Как сложится ваша жизнь… – не то спросила, не то просто сказала она, как бы задумавшись, и продолжила:

– Я беспокоюсь о здоровье ребят.

Она все еще по привычке думала и говорила о нас, хотя Небо все ближе притягивало ее к себе.

– Нет, я буду есть кашу через силу, – она не привыкла чувствовать себя беспомощной и старалась сопротивляться.

– Прости меня, – это говорилось мне.

За что она просила у меня прощения?

Конечно, за то, что не могла больше помогать мне, и за то, что уходила, оставляя нас одних.

– Ты меня, мамочка, прости. Прости за то, что я обижала тебя.

– Я не помню никаких обид…

Эти слова я навсегда сохраню в своей памяти.

– Все, я уже отошла. Только не обижайте друг друга. Машу не обижайте.

Маша – их любимая с папой внучка, они воспитывали ее с первых лет ее жизни, считая своей дочкой.