Князь Воротынский

Глава 3

Второй раз разбудил не голод и не холод, хотя шкура лошади крепко «задубела» на морозе. Кто-то интенсивно дёргал, рвал тушу. Волки, а может, не дай бог, медведь! Нет, всё же волки. Медведь бы мотал как тряпку, а эти рвут.

Везёт, как утопленнику. Из всего оружия – палка, которую на автомате затащил с собой при последней вылазке и голые руки. Дёрнули ещё раз, но теперь с другой стороны. Похоже волков несколько. Если стая большая, мне конец. Вот тебе бабка и Юрьев день!

Зверь подошёл к оставленному для дыхания отверстию и пытался сунуть нос. Сдаваться? Нет, не знаем такое слово. Буду драться до конца. Это всего лишь животные, немногим опасней собаки.

Внутри не развернуться. Но, по сравнению с тем, что я вытворял, пытаясь развязать узел на ногах, сущая ерунда. Малость подрезал кожу наконечником и когда нос волка показался у отверстия, с хорошей амплитудой ткнул. Волк никак не ожидал такой подлости от мертвой лошади, оттого палка зашла удачно, пробила шкуру в районе горла и повредила сонную артерию. Во всяком случае, я не только успел «вывернуться» из туши, но и несколько раз приложить подранка с фонтанирующей кровью прежде, чем остальные атаковали. Их осталось двое. Первый вцепился в сапог мертвой хваткой, а вот второй, в левое предплечье.

– А-а-а! – больно то как, здоровые черти! Тугие узлы сухих мышц давали мне неплохой шанс в противостоянии. Руку освободить не пытался. Приподнял прямо с волком и раз за разом всаживал тому палку в брюхо, пока она не застряла у него меж рёбер. Волк выпустил руку, отбежал, закружился юлой, пытаясь избавиться от постороннего предмета в теле.

Всё это отметил периферийным зрением. Потому как освободив руки, слитным движением перешагнул оставшегося волка жёстко обхватил его ногами, прихватив при этом за нос и нижнюю челюсть. Удерживая морду, принялся сдавливать ребра. Крупный волк весит до центнера. Первый экземпляр, тот, что всё ещё визжит и пускает кровавые пузыри, думаю, он – вожак, примерно так и весит. Мой новый «пациент» по габаритам ему серьёзно уступает. Возможно, что это она, волчица. Точно не скажу. Извините, не в том положении чтобы причиндалы рассматривать.

Я так скажу, если крепкий мужик собаку или волка удачно прихватит, то шансов у тех не будет от слова совсем. Затрещали ребра, а я не остановился, сжимал и сжимал из всех сил, напрягаясь до искр перед глазами. Волк запаниковал, заверещал словно побитая собака и отчаянно дёрнувшись попытался вырваться. Ему или ей почти удалось, всё же сил у меня маловато после ночных приключений. Понимая, что не удержу, перехватил за задние лапы и, рванув коротким, жёстким замахом, приложил о ближайший ствол дерева. Что-то хрустнуло. Потом ещё раз. И ещё. И ещё.

Отдышавшись, добрёл до второго, скулящего неподалеку, вырвав посох добил жёсткими ударами. Вожак к тому времени сам издох. Три ноль в мою пользу. Одно плохо, рука разодрана. Болит. Внезапно, скрутил приступ кашля и я, тяжело осев на снег, несколько минут приходил в себя.

Если бы тут оказалась вся стая. Если бы не повезло удачным ударом ранить самого крупного волка, если бы… Слишком много если. Пора брать ситуацию под контроль и первое что нужно сделать – добыть огонь и срочно. Но прежде оторвал лоскут от рубахи, плотно перевязал истекающую кровью руку и, размяв закостеневшую одежду и сапоги, надел их.

Несмотря на то, что верёвки у меня остался приличный кусок, метра полтора, с огнём быстро не получилось. Спустился к реке чтобы найти гибкий орешник для лука, нашёл и собрал мох, сбил сухую чагу с берёзы: не меньше часа прокопался с веретеном, сухая крепкая палка упорно не поддавалась бронзовой бляшке, да и отверстие под него далеко не с первого раза получилось расковырять. Очень хотел всё сделать быстро, не вышло, пару раз приходилось отбегать и греть ноги и руки в почти остывшем «убежище». Мороз всё крепчал. Никаких поблажек подлец не давал!

Когда от искр и трения вспыхнул огонёк пальцы на руках посинели, а на ногах их вовсе не чувствовал несмотря на то, что время от времени снимал сапоги и растирал до красна. Тело то и дело сотрясали приступы сухого кашля, будь он не ладен. Похоже, серьёзно застудил лёгкие.

Через пару минут куцый огонёк превратился в весёлый костёр. Придвинувшись ближе, сидел, отогревался. Оттаивал, как лягушка после зимовки. Какое блаженство! Вместе с теплом вернулась боль в затылке, не такая острая как раньше, но злая и пульсирующая, больше похожая на зубную. Начали отходить ноги, и вот тут не с сдержался, заорал благим матом на весь лес.

Пережив несколько неприятных минут, установил крест на крест палки, насадил на те сапоги и одежду повесил. Время от времени отбегал за очередной порцией валежника. Благо тут с ним проблем не наблюдалось, а о разрешении на сбор ценного ресурса местные крестьяне услышат не скоро.

Отогревшись, принялся внимательно изучать «свою» одежду. Профессиональный интерес. По ней опытный этнограф много может рассказать, любопытно. И, доложу вам, одёжка «моя» ни разу не крестьянская. Сафьяновые сапоги из тонкой, хорошо выделанной кожи жёлтого цвета, короткое до середины икры голенище слегка скошено сзади, сверху жёсткое, гладкое, ниже собрано в «гармошку» или, как говорили на Руси, «сосборено» в горизонтальные мелкие складки. Задник твёрдый. Край обшит красным шёлком с вышитым, золотой нитью, орнаментом. В передний части глубокий треугольный разрез на шнуровке – чисто кавалерийская фишка, в такой сапог штаны удобно заправлять. Мягкая подошва с широким каблуком. Заостренный носок, отделанный красной полоской кожи и медными гвоздями. Сапоги выделаны раздельно, под правую и под левую ногу. Расшиты мелким, речным орнаментом. Очень богатая, я бы сказал больше, статусная обувь. А как скрипят при ходьбе. Шик! К бабке не ходи, индивидуальный пошив.

Сапоги разве что не обнюхал – изучал, мял, проверял отвороты. Известный факт, в сапогах нередко прятали что-то эдакое, полезное для выживания, а глазу у меня на тайники намётан. Шов интересный впотай,11 а что это там за неприметные щели между слоями кожи каблука? Ну–ка, ну–ка. Протолкнул остро заточенной палочкой, поддел, и вуаля! Извлёк шесть золотых чашкообразных монет! Определил сходу – импермер. Выпускали такую монету в Византии после выхода солида12 на пенсию. Причём из первых выпусков, штамповали его, судя по надписи на аверсе, аж при Алексее I Комнине. Золото при этом базилевсе ещё не бодяжили, пытались вернуть доверие и славу солида. Редкая в наше время вещица. Веса в монете аккурат четыре с половиной грамма. И что у нас выходит? Алёша правил во времена Комниновского возрождения Византийской империи. Хотя не факт, что на дворе XII век, но у нас уже имеется нижний предел попадания, неплохо.

Продолжил инспекцию оставшихся шмоток. Шёлковые! Шёлковые, Карл, носки-гетры красного цвета. Причудливого кроя штаны из зеленой конопляной ткани с прямоугольной вставкой, прямыми штанинами и дополнительными клиньями, обеспечивающими свободу движений. Интересный крой, отсутствие боковых швов говорит о том, что это кавалерийский элемент одёжки. При скачке, ноги не натрёшь. Штаны плотные, широкие, похожи на шаровары.

Следующая деталь – широкий и длинный родовой пояс с вышитыми обережными знаками: яровик, радимич, ратиборец, алатырь, велесовик. Символы мужские, более того воинские. Про тайный, обережный, он же родовой, пояс в наше время мало кто слышал. Те же кто слышал, мои коллеги-этнографы, знают о нём далеко не всё, ибо ни одного целого пояса до наших времён не дошло. Обережный пояс шился матерью на рождение, передавался по наследству, а позже и при крещении, как и крест стал вторым оберегом. Его носили не снимая, всю жизнь.

Второй пояс более привычного вида – ремённой. Со времён викингов воинские пояса являлись одним из важнейших символов мужского престижа, женщины их не носили. Не зря, отец «благословлял» поясом сыновей. Воинский пояс являлся главным знаком воинского достоинства. На Руси бытовало выражение «лишить (отрешить) пояса», что до XVII века значило лишить воинского звания и достоинства. Известна и другая любопытная деталь, при раскопках в курганах на боевых поясах не нашли пряжек. Считается, что это связано с обрядом «обезвреживания» мертвеца: расстегнутый пояс и оружие, висящее на нём, теряли силу, а значит, их невозможно использовать против живых. Насколько знаю, в княжеском уборе, пояс первая по значимости деталь, а после уже шапка и корзно. У меня, кстати, ни того, ни другого нет, одна рубаха.

Итак, что про эти пояса знаю: золотые имели право носить владельцы городских усадеб, бояре и прочие представители старой аристократии, а вот красные, те только у князей. У меня как раз такой – красный, узкий, с бронзовыми бляхами с серебряной насечкой и упряжкой в форме лиры.

Воинский пояс обязательный атрибут богатства и успеха. Чем больше на нём наборных бляшек, чем ярче они блестят, тем выше статус владельца. На моём, дюжина бронзовых бляшек-оберегов, украшенных серебряной насечкой. Некоторые знал, а прочие, в первый раз увидел.

Богатый пояс многое может рассказать знающему человеку о местническом статусе, о роде и достатке человека. Признаться, в атрибутах поясов, в их тайных значениях я разбираюсь не больше, чем свинья в апельсинах. Редкие находки, и те начала XVI века, а в те времена воинские пояса почти вышли из обихода как языческий пережиток. Известно, что человек без пояса, был всё равно что голый. До наших дней дошло только выражение распоясался, то есть человек ведёт себя не достойно или непристойно, а такому и пояс не положен.

Однако, кое-что всё же знаю. Да вот хотя бы этот символ на пряжке. Изучал, в своё время личные знаки дома Рюриковичей. Далеко не все помню, но искусно выбитый трезубец, напоминающий чашу с хитрыми закорючками внизу и по краям узнаю в любом состоянии. К бабке не ходи, в руках вариация родового знака Мстислава Владимировича Храброго. Князь считается основателем Черниговского княжества и родоначальником князей Новосильских, Брянских, Карачевских, Елецких и прочих, севших на землях княжества после его распада. Любой родовой знак был личным и не передавался по наследству. Новый наследник изготавливал свою вариацию знака, при этом непременно сохраняя общие признаки княжеского дома. Знаки князей штамповали на монетах, на вислых печатях и ремесленных изделиях, их наносили на замки амбаров и вырезали на деревянных бирках холопов. Носить такой мог лишь Рюрикович по крови, а это, согласитесь, многое говорит.

Одно не понять, почему такой дорогой предмет с меня не сняли? Торопились или не заметили под рубахой? Хотя вряд ли. Думаю, дело в религиозных заморочках. Не зря что-то говорили про жертву водяному.

Последний элемент, доставшийся от щедрот разбойников, длиннополая рубаха-косоворотка с воротничком типа стоечка. Архаичный крой с коротким центральным разрезом ворота богато украшен мелким жемчугом, по краю разреза пришиты пять бронзовых пуговиц-узелков в форме шариков. Ткань лёгкая, прочная и приятная на ощупь. Не разберу какая, не конопля точно, у той волокно тоще и грубей. Выбеленная крапива что ли… Как этнограф ответственно заявляю, такие рубахи если и можно где найти, то только в запасниках Оружейной палаты. Князюшка на себе не экономил от слова совсем. Интересно всё же, какой век на дворе? Судя по говору разбойников и одёжке не позже второй половины XV века. Хотя бес его знает, пока всё вилами на воде писано.

Укусы ныли и кровили. Вновь спустившись к реке, тщательно промыл раны на руке и затылке. Ещё утром, при поиске дуги для лука, обратил внимание на красные россыпи калины, хорошо видимые на фоне заснеженных веток. Ценная находка. Ягоды собрал, растер в кашицу, смешал с нутряным волчьим жиром, выплавленным тут же, на камнях. Волчий куда лучше собачьего, как хороший бальзам способствует активному заживлению ран.

Немного доработал посох, укрепил бляху и обжёг тупой наконечник. Укусы прижёг, сверху наложил мазь и забинтовал. Слегка прощупал рану на затылке, и та в ответ взорвалась болью. Плохо дело. Или топором, или кистенем приложили. Рваная дыра до самой кости, будто здоровый клок плоти вырвали. Плотно перемотал, прежде отрезав от рубахи ещё одну полосу. Волчьим жиром растёр тело и даже немного принял внутрь. Опытные охотники знают, волчий жир великолепно лечит простуду.

В дорогу закоптил тонко нарезанные полоски с шейной части, зажарил на ветках жирные ребрышки, заодно и голод утолил. Начал свежевать волков пока шкуры не схватились, в дорогу требовался тёплый плащ. Кое-как поскоблил бляшкой подбросив подтаявшего снега, после подсушил. Верёвку распустил на толстые нити и, промазав жиром, скрепил шкуры. Получилась причудливого вида меховая накидка с капюшоном. Не самого лучшего вида, мехом внутрь. В дилемме – вам ехать нужно или шашечки, я всегда выбирал первый вариант. Внешний вид не волновал от слова совсем – тепло, не дует, так чего тебе ещё надо?

Осталась одна деталь. Пока шастал по лесу, понял очевидную вещь. Снега выпало очень много, и сугробы глубоки. Идти, то и дело чуть не пояс проваливаясь в ложбинки и овражки не самая здравая затея. Требуются лыжи или снегоступы. Про первые и говорить нечего, а вот со вторыми… Имеются варианты как их сделать из «говна» и палок. Так чего тянуть? Набрал прутьев орешника в два метра длиной, зачистил. Сложил вместе и связал широкую лыжу так, чтобы в верхней части она переходила в тонкий, загнутый вверх нос. Нос крепко натянул, чтобы тот не проваливался при ходьбе в снег. Верёвки на снегоступы не хватило, заместо неё в ход пошли шнурки, нарезанные из шкур.

Палку пережёг по ширине снегоступа и, расщепив, сделал четыре поперечины для крепления сапог. Определил центр тяжести и привязал к центральной части снегоступа. Остатки шкуры пошли в дело. Из большого лоскута, снятого с крупа, сшил куль, куда сложил куски мяса про запас, захватил и конский волос с гривы, вещь ценная, пригодится. Изготовление снегоступов и плаща заняло прилично времени и в дорогу выдвинулся, когда Солнце перевалило полуденную отметку.

Поднявшись на высокий берег реки, деревни Гвоздяное на привычном месте не обнаружил, а рос там густой лес. Ничего удивительного, деревню основали стрельцы, сосланные в эти места Петрушей после подавления Стрелецкого бунта 1681 года. Нескоро это будет, да и будет ли вообще?

Оставался вопрос: куда двигать? Лес сильно отличается от моей реальности, однако рельеф почти не изменился, а я его знаю, как свои пять пальцев. Если держаться реки, то заблудиться можно, лишь набравшись в «хлам». Новосиль то, вон он. Если стать спиной к реке, по прямой километров семь. Вот только сейчас это не тот зачуханный провинциальный городок, где я доживал остаток своих дней. Столица! И не самого маленького княжества, а учитывая то, что я узнал, осматривая воинский пояс, а также слова разбойников, соваться в него не с руки.

Я банально не знаю, кто я такой, не знаю с какого перца на меня напали, не знаю какой у меня статус. Может быть, я где-то накосячил, может быть, кому-то должен вагон и маленькую тележку? Кто даст гарантию, что в Новосиле меня не примут под белы ручки и отправят на плаху или, того хуже, на кол определят. Хорошо, пусть даже в подпол посадят или по-тихому прирежут. Как не крути, лайт варианты не многим лучше. Нет уж, не хочу такого удовольствия!

Пока раскладов не узнаю, буду шифроваться как Штирлиц. И это даже хорошо, что у меня княжеского плаща нет. Может за бродягу примут. Надо бы сапоги да пояс грязью замазать. Хотя, сдается, намётанный глаз какого-нибудь тиуна или дружинника такого шифровальщика мигом раскусит.

Решил идти в противоположную от города сторону. Примерно через три километра Неручь впадает в Зушу, а эта река и больше, и полноводней. Следовательно, и деревень по берегам больше.

Снег скрипел под ногами, искрил под веселыми и яркими лучами. Мне было хорошо. Подъём на высокий берег по глубокому снегу не выпил, как раньше, все силы. На склон взлетел словно на крыльях. Не смотря на саднящие раны, чувствовал себя полным сил. Да что там, горы готов свернуть!

Густой дубровник жил своей жизнью. Шуршали зайцы, то и дело звонко токовал рябчик. Рябчик… В тридцатые, в годы моего детства их уже не было в этих лесах. Старики баяли, что их выбили ещё в XVIII веке, а про косуль и говорить нечего. Здесь же следов видимо-невидимо, целые тропки натоптаны. Заячьими помётом лес, словно шишками усеян. Богат здешний лес на живность!