Август Козьмины

III

Всё тот же, странный и бесконечный август догорал, уходил медленно, неохотно, так, как уходят надолго или даже навсегда. Буйный, горячий и безжалостный, он отвёл для себя ещё совсем немного, чуть больше недели для того, чтобы угаснуть достойно, уйти, оставив в памяти каждого, кто пережил его, чёткий, неизгладимый след. В этот особенно долгий вечер низкое безоблачно-серое небо растерянно и утомлённо жалось к самой земле. Где-то вдалеке то гневно распалялся, то испуганно затихал звук сирены. День умирал беспокойно и безнадёжно. Ветер, наоборот, оживал, усиливался. Он корчился, натужно выл, оглушительно хлопал невидимыми дверями, гудел в узких переулках, трубил в подворотнях, кружил в безумном широком вихре сухую серую листву. Он метался, казалось, во всех мыслимых направлениях – северо-юго-западно-восточный, дикий и свободный. Птицы, пытающиеся лететь наперекор ему, беспомощно зависали в душной и неприветливой пустоте.

Никодим засиделся в библиотеке почти до закрытия. Было заметно, что такое сидение его тяготило, заставляло нервничать, волноваться, поэтому он сразу повеселел лицом и оживился, когда увидел направляющегося к нему молодого человека, по виду его одногодка, высокого, с беспорядочно уложенными тёмными вьющимися волосами, замечательно открытым лбом и серыми глазами, озорно искрящимися, словно готовыми засмеяться в любой момент. Молодой человек был одет в студенческого фасона майку и джинсы.

– Ну, что, Димыч, приходила? – вместо приветствия спросил он, приближаясь.

– Не было её и сегодня, – Никодим поднялся ему навстречу и несколько раздражённо развёл руками. – Надоело, Серёга! Я и так пересиживаю с материалами. Ещё для тебя тут торчать. А с ней нервы надо иметь железные. Порох, а не женщина!

Молодые люди двинулись к выходу, энергично жестикулируя на ходу.

– Ну потерпи, Димыч. Я звонить пробовал опять. Так меня её мать отшила классически, очень даже энергично. Милицией грозила.

– Да они обе психованные! Что мать, что дочь.

– Стоп, Димыч. Отбросим эмоции. Послушай, ты дожидаешься её и на этот раз точно приглашаешь куда-нибудь по-солидному. Потом случайно знакомишь меня с ней и свободен.

– Серёга, ещё пару дней, и я пас. Меня Светка скоро начнёт встречать и провожать. Она уже психует. Какого вообще чёрта ты это всё заварил?! Не мог сам к ней подойти?

– Да не умею я начинать! Не способен! Меня потом уже вдохновение берёт. А вначале я немею просто. Ты бы слышал, как она со мной по телефону разговаривала – словно я у неё эту книгу украл.

Никодим на это усмехнулся, иронически покачал головой и безнадёжным голосом заметил:

– Падок ты на имена, Серый.

– Падок! – загорячился Сергей. – И что здесь такого?! Ты же видишь, какая она!.. Ничего, что характер! Не страшно! И это ещё тоже неизвестно про характер – может, у неё травма душевная.

– Душевная. Ну-ну, – устало и согласно вздохнул Никодим. – Одним словом, я пошёл. Дежурю завтра и послезавтра до обеда. И всё. Всё! После уж сам с ней разбирайся…

Друзья вышли на улицу и просто, без церемоний расстались. Разошлись, чтобы встретиться снова через день на том же месте.

Дом Сергея находился всего лишь в нескольких кварталах от библиотеки. Серое здание эпохи произвола с громоздким фасадом и геральдическими излишествами выходило на небольшую тихую улицу без растительности и с узкими тротуарами. Сергей по широкой лестнице взбежал на второй этаж. Ухватившись за изящную ручку, открыл массивную высокую дверь и вошёл в просторную, довольно светлую прихожую. Прихожая была пустовата, в ней даже поселилось крошечное, робкое и милое эхо. Устав от одиночества, выйдя из комнат, можно было с эхом этим поговорить, посетовать на жизнь и личные недостатки. Эхо страдало отсутствием собственного мнения и спешило согласиться с любым доводом собеседника, что слегка раздражало.

К описанию жилища в целом вполне подходило определение в стиле расхожих заголовков из недавнего прошлого, вроде такого: «Париж – город контрастов». Контрастов было много, они валялись повсюду, подворачивались, цеплялись за ноги на каждом шагу, заставляя спотыкаться. Неухоженность и запустение одной комнаты противостояли уюту и чистоте другой. Горка вымытой посуды, аккуратно уложенной у чистой мойки, соседствовала с сооружением из пустых грязных кефирных бутылок, напоминающим городошную фигуру «баба в окошке». Компакт-диски, выставленные в алфавитном порядке на вытертой от пыли полочке, уживались с усыпанной конфетными обёртками, растрёпанной пачкой замасленных журналов. Чувствовалось, что в этом жилище мирно сосуществовали две общественно-политические системы, два лагеря, два образа жизни. Но довольно лозунгов и шаблонов.

Все опрятные жилища похожи друг на друга, каждое неопрятное жильё неопрятно по-своему. Кавардак – это искусство быть безразличным. Раз уж это искусство, то в нём должен существовать целый ряд стилей и эпох. Говоря о стилях, следует выделить наиболее характерные – раннеготический, например, словно сообщает вам: «Хозяин встал раненько, да вот беда – надо было ещё раньше, потому он и метался, сердешный, от плиты к умывальнику, от дверей лифта назад к утюгу и выключателям». Для этого стиля характерны умеренная импульсивность, бытовой тектонизм. Предметы из различных жилых сфер варварски вторгаются в непривычные им домены, словно отвергая смысл и споря с логикой бытия, то есть быта. Беспорядок в стиле позднего барокко сообщает вам, что жилец припозднился навеселе, потоптался у входной двери, воюя с замочной скважиной, рванул от порога в туалет, опрокинув на своём пути вешалку и смахнув на пол телефон. Затем в более медленном темпоритме посветлевший душой хозяин брезгливо стряхнул со ступней обувь, грациозно уронил стакан с недопитым кефиром, забыл закрыть дверцу холодильника, наткнулся в темноте на пару стульев, пока не нашёл выключатель. Для этого стиля характерны многообразие и непредсказуемость форм, совмещение реальности и иллюзии. Создателям шедевров позднего барокко явно не занимать благодушия и незаурядности.

Другие стили, кроме того, часто отражают реалии создавших их эпох. Например, такой из известной всем эпохи: «К нам приходили с обыском, но ничего не нашли» – полон драматизма и бесцеремонности. И такой: «При артобстреле эта сторона квартиры особенно ужасна» – для этого почерка характерны бессмысленность и разрушительная примитивность образов. Невинный детский стиль «Просто приходил Серёжка, поиграли мы немножко» тоже полон сдержанных внутренних катаклизмов. Все эти стили меркнут по сравнению со свежестью и непредсказуемостью самого неподражаемого: «К нам в гости прибыл автостопом студент из Западной Европы». Именно в этом стиле и был взбаламучен интерьер квартиры Сергея. Главная его черта – отсутствие всякой логики, вернее, образ и логика здесь вторичны, первичны ваши ощущения от увиденного. Кавардак встречает вас интимным безразличием к вашим принципам, призывает вас отвергнуть реальность и каноны. Импрессионизм беспорядка расширяет рамки допустимого. Важно то, что вы чувствуете в самый первый момент соприкосновения с объектом этого искусства, дальше могут возникнуть эмоции и желания. Отбросьте всё! Примите, как оно есть. А лучше – раннеготично встаньте в восемь утра, суматошно побегайте по квартире, приведите себя в порядок и исчезните; затем, вечерком, позднебарочно задержитесь у друга, выпейте чего-нибудь как следует и лишь тогда, вернувшись в родной табор, окиньте помутневшим взглядом ваш трёхспальный вигвам – и к вам придёт наконец ощущение гармонии, единения кавардачных стилей в один неповторимый и понятный бытовой хаос, присущий юной душе и бурлящему разуму.

Студент, рыжеволосый, худосочный очкарик, прибыл не автостопом. Нет. Он просто всегда выглядел так, словно был покрыт невидимой, неистребимой дорожной пылью. Неухоженный какой-то, честное слово, неприбранный! Глядя на него, хотелось взять чистую влажную тряпочку, ковшик, мыло, расчёску и… впрочем, это всё фантазии женского рода, сострадательного наклонения. Студента звали Кен. Носил он странные вещи, которые, казалось, не всегда относились к категории одежды. При ходьбе его правая нога часто спотыкалась о левую. Он был очень учтивым и непунктуальным подвидом английского джентльмена. Запросто мог крайне некрасиво и безалаберно подвести вас по любому поводу, но затем очень вежливо, затейливо даже извиниться, упомянув каждое мелкое и крупное неудобство, которое он причинил вам своей рассеянностью и забывчивостью.

Кен преподавал разговорный английский. Являл собой живой англоговорящий экземпляр! Боже! Когда-то об этом, кажется, мечталось при луне. Вот выйдет из тьмы представитель иного мира и молвит что-нибудь на чистом, самом настоящем английском… Те времена ушли безвозвратно. Теперь живых представителей иного мира кругом пруд пруди – обычное, заурядное явление на уроках иностранного языка, как словари и другие учебные пособия. Эти экземпляры прекрасны своей аутентичностью, но они же и безобразны своим диалектическим материализмом. Вы не то подумали – они все сплошь прожжённые материалисты, спикающие на кошмарном диалекте. Существует большая опасность словно вирус подцепить от них этот страшно заразный выговор, от которого потом вряд ли излечишься, приводя своим произношением в ужас выпускников и преподавателей иняза, одновременно вызывая неподдельный восторг у выходцев из криминогенных районов северного Манчестера, если такие вдруг попадутся.

Сергей на правах хозяина квартиры жадно насыщался от Кена разговорным языком. Кен, в свою очередь, учился замечать и ценить порядок в тех местах жилища, куда его бытовая энергия не распространялась. Кроме того, он освоил процесс вытряхивания половичков и ковриков, хотя это умение далось ему с трудом. Кен долго никак не мог приноровиться попадать в такт с умелой рукой Сергея.

Жили они весело. Кена много и часто посещали друзья, такие же странствующие англоговорящие студенты, как и он сам. Гостей необычайно привлекала молодость, жизнерадостность, бессемейность, терпимость и терпеливость хозяина. Многих представительниц женской половины, возможно, привлекало что-то ещё, но это всё были лишь предположения. Можно легко догадаться, что английский быстро стал официальным языком в квартире, на балконе и лестничной площадке. Поначалу Сергей казался гостям молчаливым и задумчивым парнем. Это было не так. Просто, когда гостеприимный хозяин мысленно переводил заранее заготовленную фразу на английский, то очень часто обнаруживал ускользание смысла. Общая холодная суть оставалась, но искра, острота фразы куда-то исчезали. Слова лишь лежали унылой серой горкой, как нечищеные картофелины, желание их произнести пропадало – взамен оставались молчание или пустота общих выражений. Однако со временем наука брала своё. Язык Сергея крепчал, расцветал герундиями, ветвился страдательными залогами, звенел и скрежетал фразами и оборотами, которых не отыщешь в учебниках Бонк, Уайзер и других. «Наш человек», – перемигивались англичане, слушая речи вдруг разговорившегося Сергея. «Компиляция прошла успешно», – говаривал он себе сам после очередного вечера, проведённого в кругу новых друзей. Он ведь был программистом, а программисты ещё и не такие фразы заворачивают.

В этот ветреный августовский вечер Кен, как обычно, сидел в своей комнате. Нет, он не сидел, он существовал в ней, как важная, но не довлеющая над общим сюжетом деталь обстановки, не нарушающая своим присутствием гармонии беспорядка. У его ног можно было запросто бросить лыжи, над головой повесить на гвоздь садовую лопату, гармония б ничуть не пострадала и лишь расцвела бы новыми нюансами, новыми оттенками. Но вот – внимание – в комнату вторгся Сергей, явился с ворохом всяких глупостей в голове, переступил порог и немедленно разрушил смысловую наполненность форм. Так театральный электрик в поисках пропавшей фазы внезапно по рассеянности вторгается на сцену в самый ответственный момент спектакля. Ему истерически, безголосо сипят из-за кулис, на него в ужасе шикает суфлёрская будка, актёры делают ему отчаянные глаза. Электрик же, не врубившись ещё в то, что преступил дозволенную грань, лишь озабоченно и задумчиво оглядывая декорации, произносит таинственную фразу: «Да где ж она, ёпт!» И зритель думает, что так и надо, озадачивается неявным смыслом фразы, пытаясь соотнести её с чрезмерно запутанным действием пьесы.

Сергей влез в интерьер буднично и хмуро и озвучил совершенно ерундовый вопрос: «Скажи мне, товарищ. Как философ философу. Любовь – это частое явление?»

Кен здесь слегка пошевелился, слегка приподнял брови. Всякое действие, всякий порыв зарождались в нём обычно без каких-либо драматических усилий. На молодёжном сленге такое свойство характера называется расслабленностью. Если б ему вдруг пришлось рубить дрова, он бы их тоже рубил расслабленно, слегка, если такое возможно представить в принципе. И вот, слегка приподняв брови и слегка вытянув губы, он лишь заметил:

– Ты разве философ?

– Ну, по призванию я, конечно, программист, – не смутился Сергей, – а в остальном, в главном я философ. Ответь мне статистически, эта штука случается часто или нет? Прикинь в среднем на душу населения, или, как вы говорите: «в пересчёте на одну голову».

– Это смотря на какую голову, – спокойно рассудил Кен. – Вот я, например, вчера полюбил одну девушку, и мне нужна твоя помощь.

– Какую ещё девушку? – опешил Сергей. – К тебе, кажется, ходит Ханна и эта, как её, Патрисия.

– Это всё несерьёзно. Хотя Ханна…

Кен ненадолго умолк, словно призадумавшись. Жестом пригласил хозяина притулиться где-нибудь, ибо нормально присесть было абсолютно некуда. Сергей, не церемонясь, привычно упал на какой-то бугорчатый холмик посреди комнаты. Холмик, вероятно, являлся стулом. Этот таинственный предмет, словно приполярной пургой, был занесён, облеплен гигантскими хлопьями в форме разнообразных деталей одежды. Спинки у погребённого стула, возможно, уже не существовало, хотя точно определить было трудно. Кен, слегка оживившись, продолжил:

– Да, так вот. Девушка, которую я полюбил, работает официанткой. Она мне подавала борщ. Улыбнулась. Потом я заказал рагу. Рагу с улыбкой – это так вкусно. Она вообще вся такая милая, но почти совсем не знает английского. Мы еле объяснились. Я попросил у неё номер телефона и обещал, что позвоню. Потом заказал борщ ещё раз, чтоб она опять подошла и улыбнулась. А завтра – чего тянуть? – завтра я решил её удивить.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.