Здравствуй, это ты

― Приходите к нам в гости, ― чтобы что-то сказать предложила Катя. ― У нас сегодня вечеринка, наши польские руководители придут. С гитарой.

― Мы подумаем, ― буркнул бородач, не отрывая глаз от польской газеты.

Вечеринка затянулась далеко за полночь. В маленькую комнатенку, в которой Екатерина Андреевна жила с одной из студенток, набилось пятнадцать человек: их группа, Кшиштоф, соседка Эльжбета и прибившиеся к их компании киевляне. Руководители с ними не пришли. Эльжбета, забавно перемешивая русские и польские слова, болтала без умолку и практически с первой минуты положила глаз на одного из студентов, называя его на польский манер Викторку. Киевские студенты-технологи, в отличие от своих преподавателей, были веселы и раскованы. Кшиштоф оказался хорошим гитаристом и знал множество песен, и своих, и советских. Сидели бы до утра, но в восемь была назначена экскурсия в горы, поэтому пришлось разойтись. Утром её разбудила Эльжбета. У неё был будильник.

― Да она вообще не ложилась, ― с наигранным равнодушием произнесла Катина соседка по комнате сердитая Римма.

Говорили, что на первом курсе она была влюблена в Виктора, но что-то не сложилось. Вот и теперь Викторку ещё до конца вечеринки куда-то исчез с Эльжбетой, а вслед за ними ушла и раздосадованная Римма.

― Да не может быть, ― ответила Екатерина Андреевна ревнивице, натягивая вчерашний костюм.

― Может, ещё как может! ― разозлилась Римма.

― Так, хватит сердиться, до отправки автобуса осталось десять минут, ― одернула Екатерина Андреевна соседку, ― иди, буди ребят, а я пойду, задержу автобус.

Уже в дверях она вспомнила, что забыла накраситься, но делать было нечего: либо идти без макияжа, либо сорвать ответственное мероприятие. Быстро подкрасив губы и скрыв выцветшие за лето ресницы польской новинкой ― темными очками с зеркальными стеклами ― Екатерина побежала к автобусу, который стоял у порога общежития. Возле него нервно топтался Перлухин. «Ну вот, чего было сидеть до утра? Я же говорил, завтра ехать», ― ворчал он, ни к кому не обращаясь. Сил пререкаться с ним не было. Не выспавшаяся, тяжелая от вчерашнего голова слегка кружилась. Пообещав коллеге занять место, Екатерина Андреевна вошла в автобус. Он был уже наполовину заполнен, и у каждого из окон сидели экскупсанты. «Оригинально, ― подумала она, ― сборище эгоистов». Так как свободных парных мест не было, решительно прошла и села рядом с бородачом. «Здравствуйте, почему вчера не пришли?» ― поинтересовалась она, но, получив равнодушный ответ: «Устали, спать легли», ― замолчала.

Студентки их группы явились одновременно с киевскими кавалерами. Последним в автобус вошел сердитый Перлухин, на лице которого отчетливо было написано неудовольствие: «Она расселась, а я студентов собирай!».

― Садитесь, Леонид Сергеевич, впереди, я вам место заняла, ― предложила коллега, кивая на место за водителем, ― Других не было.

Разговор с соседом не клеился. На все её попытки завязать разговор, он отвечал коротко и односложно. Пятнадцать лет педагогического стажа подсказывали, что надо прекратить беседу, если она не интересна собеседнику, или сменить тему, но сил для поиска нужной темы не было, а глаза закрывались сами собой. Проснулась она, когда автобус уже петлял по извилистым дорогам предгорий Судет. В автобусе было тихо, большая часть туристов спала. Не до сна было только её студентке Ане и будущему технологу Вадику, которые непрерывно целовались, сидя на заднем сидении под охраной Вадикова дружка Юрки. Он тоже не скучал, а чинно держал за руку другую Катину студентку – тихоню Леночку. Бодрствовал и выспавшийся ночью бородатый сосед. Он всё так же любовался пролетающими за окнами пейзажами.

― Проснулись? ― услыхала Катя вполне заинтересованный вопрос. ― Это хорошо, ― резюмировал сосед, но она не приняла его дружелюбный посыл и, чтобы доказать свое равнодушие к его персоне, спросила:

― Извините, я к своему стыду забыла, как вас зовут?

― Сергачев Алексей Иванович, ― представился он с едва заметной улыбкой. ― Вам записать?

― Нет, не надо. Постараюсь запомнить, а меня…

― Я помню, пани Катарина, ― перебил он ее уже почти весело, и беседа, не клеившаяся в начале пути, полилась сама собой.

Говорили о Польше, о Вроцлаве, о развлекательной практике, о студентах, обо всем том, что занимало их в последние дни. Болталось легко. Это не вечные пикировки с Перлухиным, который сейчас сидел впереди и, время от времени поворачиваясь, как бы отслеживая порядок в автобусе, бросал на неё укоризненные взгляды.

― Похоже, ваш коллега ревнует? ― спросил Сергачев.

― Ну что вы? Зачем ему меня ревновать? Мы никогда раньше не общались, к тому же у него любимая жена есть.

При упоминании о жене Перлухина Екатерина Андреевна улыбнулась, вспомнив, как накануне помогала коллеге искать подарки супруге. Он ходил по городу, сжимая в руке свиток со списком желательных покупок. На вопрос, почему список написан в свитке, а не на сложенной бумажке, прилежный муж ответил, что в скрученном виде он не так пугает, как развернутый во всю длину листа. Открутил немного, посмотрел, купил и можно разворачивать дальше.

― А для вас в этом списке что-нибудь есть? ― поинтересовалась Екатерина Андреевна.

― Да, конечно, ― ответил Перлухин, ― видите вот тут последняя строчка: «Себе купи, что сам захочешь». Она, правда, зачеркнута, но ведь вспомнила и обо мне! ― удовлетворенно закончил он.

Очень хотелось рассказать эту забавную историю новому знакомому, но она сдержалась. Строг всё же был её сосед. С юности Катю привлекали парни спокойные и неболтливые. Друзья смеялись и говорили: «Видимо это потому, что молчуны тебе не мешают говорить». Она же убеждала всех, что это чисто охотничий азарт. Зачем раскручивать на разговор болтунов, они сами всё тебе расскажут? Суметь разговорить человека замкнутого ― это куда как интереснее. В принципе, именно на этом она и погорела, познакомившись в свое время с будущим мужем. Она пыталась его разговорить и когда встречались, и будучи уже замужем, но, когда поняла, что муж молчит потому, что ему просто нечего сказать, навсегда отстала от него и жила своей жизнью.

Пан Сергачев, несмотря на всю свою сдержанность, оказался интересным собеседником, умеющим слушать и поддерживать беседу. Понятно, оба они были профессиональными говорунами и профессиональными слушателями, работа обязывала. Часто на лекции вроде бы забравшись в словесные дебри, Екатерина Андреевна вдруг неожиданно для себя находила нужное слово, которое приводило безнадежную, казалось бы, фразу во вполне складное предложение. Алексей Иванович не только говорил складно, но и, несмотря на весь свой строгий вид, с хорошей долей юмора. И вдруг он все испортил, спросив: «Так что, муж деньги зарабатывает, а вам дал возможность поиграть в науку?» Она привыкла к тому, что все мужчины, начиная от академика и до слесаря, не хотят смириться с тем, что она занимается, с их точки зрения, не женским делом. Конечно, в их институте никому бы в голову не пришло сказать что-то подобное, так как побаивались её острого языка. Подтрунивали в основном чужие мужчины на многочисленных конференциях и семинарах, куда она с большим удовольствием ездила. В кругу специалистов их направления часто вспоминали фразу, сказанную одним из шутников, носившим знаковое имя Владимир Ильич, о том, что женщина в науке, все равно, что лошадь в гараже. Этот перл повторяли на каждой встрече в Грузии, где обычно проходили их тематические конференции. Она не подавала виду, что её это задевает, и смеялась вместе со всеми. Чего собственно сердиться? Мужчины есть мужчины. В школе за косы дергают понравившуюся девчонку, а, повзрослев, подтрунивают над нею. Здесь же полу-шутка полу-мнение, да ещё высказанная в контексте с мужем задела её. Подумав: «И этот туда же», ответила то, что всегда говорила в таком случае: «А вы не допускаете мысли, что женщина может любить науку? Что она может быть главой семьи и основной добытчицей?» Высказалась, и разговаривать с попутчиком расхотелось. К счастью, вскоре автобус остановился, и Кшиштоф пригласил всех полюбоваться видом на горы, который открывался с обрыва у дороги. Екатерина Андреевна выскочила из автобуса одной из первых и ахнула.