Инженеры. Пьеса без действия в пяти картинах

И р и н а. Да… ты всегда отличался туманностью мыслей.

Н а т а ш а. Философ! Его даже дразнили Спинозой, помнишь?

М и ш а. Какой я был философ, просто фарс! Всё книжное, неживое, мозги плесневеют, а думаешь, что ты – мыслитель…

И р и н а. А теперь?

М и ш а. Ну теперь… В первом браке я увидел смерть свою и по слабости характера уже решил смириться, но, поверьте, последующая суета между загсом и судом, которая хоть кого сведет в жёлтый дом, меня, наоборот, воскресила – я понял бренность всего сущего: дутость обрядов, ничтожность страстей, невесомость слов, особенно женских – и, кажется, понял, что значит быть философом. Не стал им, а только понял, что это такое.

Наташа и Ирина насмешливо переглядываются.

И р и н а. И что же это такое?

М и ш а. Совсем не то, что мы думаем.

Н а т а ш а. Ты только попроще, мы ведь женщины.

М и ш а. Тут все просто. Доктор философии, знающий наизусть всех древних, классических и настоящих мудрецов, гораздо меньше философ, чем какой-нибудь дядя Костя-алкоголик, потому что есть философия – наука, и философия – образ жизни. Можно с кафедры восторгаться Диогеном и его бочкой и в то же время не спать ночей из-за слабого продвижения в очередь на какую-нибудь безделушку.

Н а т ш а. А кто была твоя третья жена?

М и ш а. Вы её не знаете, чего, к сожалению, не могу сказать о себе. Есть, девочки, на свете такая шикарная пустота, что при встрече с ней долгое время видишь один этот шик, очаровываешься им, попадаешь к нему в рабство, а уж как попадешь, шик исчезает, и остается одна только пустота. Звали её… Это уже неинтересно.

Маленькая комната.

З и н а. Не один Греков – с нашего выпуска много по торговой части пошло. Куда только не приклеились, прямо поле чудес!

А л е к с а н д р. Приятное известие… Поле Чудес бывает ведь только в стране Дураков. (Выходят в большую комнату.)

Большая комната.

З и н а. (Осматриваясь.) Наташка хоть с приветом, а не зевает. Книг сколько приволокла – все оттуда?

А л е к с а н д р. Таких здесь просто не купишь.

З и н а. (Берет одну книгу.) Платонов… про нечисть?

А л е к с а н д р. Нет, это про… чудиков.

З и н а. Вроде Шукшина?

А л е к с а н д р. Гм… Слегка тоскливей…

С е р г е й. Бери, Зинуля, пример с Сашки: он книги не только собирает, даже читает.

Звонок. Пуп и Олег. Пуп – маленький, Олег – высокий, крепкого сложения. Оба навеселе.

А л е к с а н д р. Двое из ларца одинаковы с лица.

Н а т а ш а. А я-то думаю, где Пуп, где Пуп?!

П у п. (Смущается, неловко оправдывается перед Наташей.) Я… Мы…

О л е г. (Перебивает.) Не поверите, мы встретились в гастрономе на «Факеле». И уже второй час добираемся.

Н а т а ш а. Тут пешком – десять минут.

О л е г. Но отстояли в очереди за красненьким, потом выпили его по старой памяти под чердаком, потом опять стояли и заехали на «Ухтомку»…

И р и н а. И опять его выпили!

О л е г. Да!.. То есть не всё. Пуп! (Достает из портфеля у Пупа шесть бутылок портвейна.) Но пиво на «Ухтомке» стало хуже! А когда зашли в Булонь, даже слезу вышибло: вся бродячая жизнь перед глазами встала… О! Майкл! Здорово, старый! О тебе страшные слухи: двух жен прогнал! Молодец! Жми дальше и не давай им спуска. Мсти за нас, слабовольных! И – будем жить!

Пуп ходит следом и здоровается со всеми за руку.

Академику! Ого, Лев Толстой! Вот кого мне хотелось увидеть… Ты коньяк привез?

С е р г е й. Какой?

О л е г. Забыл? На банкете спорили, что через год после диплома тебя в толстом журнале читать будем. Институт тебе дышать не давал! Забыл? Я через тебя все журналы листать стал, в эрудиты попал, а тебя всё нет и нет. Или я просмотрел?

И р и н а. Балабол ты, балабол. Когда же утихомиришься?

О л е г. Ирочка! Ласточка!.. И почему же мы с тобой не поженились шесть лет назад? А? У меня жена сейчас такая ведьма, от одного воспоминания страшно делается. Бр.р… Слушай, давай разведусь! По боку ведьму, пацана бабке… заживём! Пить брошу… может быть… на вторую работу устроюсь, воровать начну – заживём! Не веришь?.. А что вы такие тихие? Пуп, даю слово, они ещё ни в одном глазу. Пуп наливай!

Н а т а ш а. Идите в маленькую, там столик накрыт, выпейте, а мы на кухню. Пуп, замерз?

П у п. Я?.. Да я…

О л е г. Что значит «идите»? Пойдемте вместе выпьем по одной за встречу, а потом ступайте на свою кухню.

М и ш а. Один человек. Заладили: «На кухню, на кухню!»

Все идут в маленькую комнату.

Маленькая комната.

З и н а. За встречу!

Пьют.

А л е к с а н д р. Пуп, клянусь кандидатской прибавкой, ты в том же пиджаке, что и пять лет назад.

О л е г. Что и восемь лет назад.

П у п. А что… плохой разве?.. он… того ещё…

И р и н а. Пуп, милый, где ты его нашёл?

П у п. Я его купил ещё в школе, к выпускному… (Его не слушают.)

О л е г. Пуп, значит, милый, а меня нашли! Это я его нашёл, мало того, что нашёл, ещё и довёл.

П у п. Ну… (Оборачивается к Наташе и все дальнейшие свои реплики адресует ей с одинаковым выражением стыда и обожания.)

О л е г. Всё, Пуп, всё…

Наташа и Ирина выходят.

Вы, пожалуйста, побыстрей. Жрать охота, и надо успеть, пока Пупок не сломался, за столом посидеть.

П у п. Ну…

О л е г. Ладно, Пупок, не буду… А где остальной народ?

С е р г е й. Какой тебе ещё?

О л е г. Наш… Лыткаринские, Балашов, Гога, Старый, Антон, Грек, девчонки?..

А л е к с а н д р. Девчонки, как я понимаю это слово, все здесь, даже лишние; лыткаринские – давно уже не лыткаринские, а московские… их днём с огнём не найдёшь.

З и н а. Захочешь, найдешь…

О л е г. А Балашов?

Н а т а ш а. (Входит с тарелками.) Балашов всегда заставляет врать жену, что его дома нет. Дикий стал…

А л е к с а н д р. Старый женился, уехал в Мелекес.