Книга Введение в социологическую теорию предпринимательства - читать онлайн бесплатно, автор Максим Станиславович Рохмистров
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Введение в социологическую теорию предпринимательства
Введение в социологическую теорию предпринимательства
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Введение в социологическую теорию предпринимательства

Максим Рохмистров, Станислав Рохмистров

Введение в социологическую теорию предпринимательства: монография

Рецензенты:

Ж.Т. Тощенко – доктор философских наук, член-корреспондент РАН, декан социологического факультета РГГУ;

С.А. Барков – доктор социологических наук, профессор, заведующий кафедрой социологии организаций и менеджмента социологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

Предисловие

Перед тем как выпить чашу с ядом, приготовленный к смерти древнегреческий философ Сократ (ок. 470–399 до н. э.) с ужасом услышал от своего Первого ученика, что существуют тетради его бесед, которые вел его слушатель. Ученик пытался донести до него, что в тетрадях его бесед «всё выверено», «нет у Сократа противоречий», и в них он предстанет перед будущими поколениями «великим, могучим и цельным». В этих тетрадях – «истинный Сократ, и все вытвердят его наставления и будут им следовать и славить его».

Но Сократ решительно отверг попытку его канонизации. «Человек, – воскликнул он, – меняется с быстро текущим временем! И надо проверять. И надо сомневаться. Единственное, что я знаю, – это то, что я ничего не знаю… ты безумец! В тебе нет любви! – гневно бросил он предавшему его ученику. – И у тебя страшные глаза – глаза жреца, а не философа! Я боюсь, что, если завтра по Афинам станет ходить новый Сократ, ты посадишь его в тюрьму именем того, прежнего Сократа. Ты сожжешь тетради! Слышишь? Поклянись мне!»

Молодой ученик так ничего и не понял в том, что составляло смысл бесед, учения и жизни своего учителя, посчитав всё сказанное еще одним чудачеством своего учителя. И, действительно, как же философу не быть кровно заинтересованным в том, чтобы философское учение, выношенное его разумом и выстраданное его сердцем, многократно подтвержденное в своей правоте при жизни и ценою собственной жизни утверждаемое для будущего, не стало достоянием возможно большего числа учеников и последователей.

Однако вряд ли этот ученик до конца проникся тем, что его учитель, верный избранному принципу, был решительно против того, чтобы превращать свою философию в официальную религию, а своих учеников в апостолов.

Вряд ли стоит перечислять всех последователей «первого ученика Сократа». Их в истории развития человеческого общества было вполне достаточно. Обратимся лишь к заключительному этапу социалистической истории России – периоду когда, как казалось, главные трудности строительства советского общества остались позади.

Будущее России в советское время было настолько ясным и понятным, что руководство КПСС, которое после смерти И.В. Сталина возглавил Н.С. Хрущев, нисколько не сомневаясь в своей правоте, представило конкретный сценарий прихода в нашей стране ее нового, как представлялось, заключительного этапа развития – коммунистического завтра. Речь идет о Программе КПСС, принятой на XXII съезде партии, в которой с точностью до десятилетий предсказывался «рывок» СССР в свое коммунистическое будущее. Нет смысла приводить конкретные цифры, вспоминая в какое именно десятилетие ХХ века СССР догонит и обгонит США, в какое десятилетие этого же века будет создан сам фундамент коммунизма – его материально-техническая база – и, наконец, когда именно появится тот «новый человек», который «сбросит» с себя всю ту социальную «грязь», которая копилась в человеческих отношениях все годы существования человеческого общества.

Как просто было принимать подобного рода решения, обещая советским людям исполнение всех их насущных желаний, и как непросто стало обещать что-либо населению страны, после того как оно разочаровалось во всемогуществе этой руководящей силы общества. Достаточно вспомнить реформаторские шаги последнего руководителя КПСС – М.С. Горбачёва. Даже то, что генсек пытался перестроить общество, обращаясь непосредственно к его членам, опираясь на индивидуальную активность, создавая конкретные условия для ее проявления (принятие законодательных актов об индивидуальной и кооперативной деятельности в СССР), не помогло удержаться старому советскому способу жизни в СССР в каких-то неокоммунистических рамках существования. Как только было ликвидировано конституционное положение о руководящей роли КПСС, поддерживаемой в том числе и репрессивными методами, СССР развалился. Причем, как ни странно это звучит, развалился благодаря местечковым лидерам всё той же КПСС, которая раньше казалась незыблемым интернациональным объединением своих членов, интересы которых реализовывались прежде всего в рамках строгой организованности, дисциплинированности и единства.

Такой «коммунистический» реванш и определил те политико-экономические зигзаги, которые свойственны не только постсоветской России, но и практически всем постсоветским республикам старого СССР, включая даже прибалтийские страны, которые якобы продвинулись в своем постсоветском времени дальше, чем нынешние члены СНГ. «Бацилами» старых коммунистических технологий организации и управления обществом оказались зараженны, таким образом, все руководители новых государств, получивших самостоятельность. Они, естественно, и задали общую тональность в управлении. Конечно, в своих действиях они не воспроизводили старые коммунистические штампы руководства, всецело базировавшиеся на вульгарном марксизме. Но и «закоренелыми» агностиками не стали, используя в обновлении жизнедеятельности постсоветского общества чаще всего дедуктивный метод в выведении новых перспектив развития из старого советского опыта. В этом «новым» руководителям активно помогала и та часть обществоведов, которые сформировались в рамках методологии марксизма, продвинувшись в советское время благодаря своим успехам в развитии именно этого методологического идеала в своем карьерном росте и сохранивших руководящие посты в науке. Для тех и других новый методологический идеал не мог простираться дальше той конвергенции, которую они еще так недавно активно критиковали.

На первых этапах развития новой России реализация конвергенции осуществлялась в форме реставрации опыта жизнедеятельности дореволюционной России. Тот вал публикаций по предпринимательству – в общем-то, ключевому субъекту развития постсоветской России, – к сожалению, характеризовался далеко не прогрессивным смыслом. «Возвращение к утраченному» под девизом которого осуществлялся процесс изучения путей развития новой России, абсолютно не имело ничего общего с тем феноменом – предпринимательством – в его методологическом для развития человеческого общества ключе, который только и мог стать главным и основным субъектом развития России в новейшей истории. «Возвратиться» новая Россия могла лишь к условиям жизнедеятельности царского периода, который, как и социалистический период, характеризовался главным образом административно-командным способом организации жизнедеятельности общества. О той свободе, которая была лозунгом отхода от социализма и на волне которой произошли коренные изменения в СССР, стали в лучшем случае много говорить, почти сразу же забывая о ее главном методологическом назначении в качестве единственного способа жизнедеятельности нового общества, кардинально противопоставляющего новое начало – самодеятельность – постсоветской России старому началу – ее административно-командному сковыванию. Именно в последнем ключе стали восприниматься и трактоваться и те технологии организации новой жизнедеятельности общества, административное «внедрение» которых в практику ассимилировало их со старыми социалистическими и царскими технологиями и, естественно, формировало ту систему остракизма, с помощью которой можно было бы практически решать проблемы реставрации в посткоммунистической стране какого-то, пусть и мутантного, но социалистического строя.

Прецедент «возвращения к утраченному» может реализовываться и в одной из форм некой совокупности дискретных единиц социальной организации («цивилизации»), каждая из которых проходит свой уникальный путь и имеет своеобразную систему ценностей, вокруг которой складывается вся ее жизнь. Как известно, в своей классической теории локальных цивилизаций А. Тойнби (1889–1975) наряду с такими цивилизациями, как египетская, китайская, шумерская, индская, эллинская, западная, иранская, вавилонская и другими, выделяет и «православную христианскую» (в России). Конечно, и сам рост цивилизации, по мнению А. Тойнби, состоит в прогрессивном и аккумулирующем внутреннем ее самоопределении или самовыражении как некотором конкретном ответе на вызовы природной и человеческой среды. Конкретно в России этот вызов, по его мнению, принял форму непрерывного внешнего давления со стороны кочевых племен. Ответ представлял собой становление нового образа жизни и новой социальной организации. Это позволило оседлому обществу впервые за всю историю цивилизаций не просто выстоять в борьбе против евроазиатских кочевников и побить их, но и достичь действительной победы, завоевав их земли, изменив лицо ландшафта и преобразовав в конце концов кочевые пастбища в крестьянские поля, а стойбища – в оседлые деревни[1].

Но почему же такого рода «самоопределение», базирующееся, по логике А. Тойнби, на обстоятельствах перехода от более грубой к более тонкой религии и культуре, не может базироваться на той свободе личности, с реализацией которой и связан капитализм, считавшийся автором временем духовной смуты, характеризующейся тем, что гражданин «окружен стихией, которая чужда его душе» [2]?

А как же быть с той «стихией», которая окружает человека в тоталитарном обществе, будь это социализм или национал-социализм? Эти явления для Тойнби как бы и не существовали. Хотя, как известно, истина в большей степени познается в сравнении.

Да, любое общество характеризуется присущей ему системой ценностей. И именно она является основным регулятором человеческой деятельности. Так думают многие исследователи, стремясь обосновать необходимость именно той системы ценностей, которая, по их мнению, является наиболее необходимой для человечества. Но правы ли они?

Возьмем, к примеру, несомненно весьма оригинальную теорию человеческой истории как последовательной смены социокультур или цивилизаций П.А. Сорокина (1889–1968). Известный социолог полагал, что, исследуя культурные качества (значения, нормы, ценности), скрытые в сознании индивидов и выявляющиеся в их деятельности (в культурных образцах), можно выявить длительные, опирающиеся на одни и те же ценности периоды человеческой истории, т. е. разные культуры. Каждая из этих культур неповторима. Она рождается, достигает расцвета, а затем умирает. На смену ей приходит другая культура, опирающаяся на новую систему ценностей и создающая свой, особый мир человеческого существования. В современной российской истории практически полностью воспроизвелось утверждение П. Сорокина о том, что распад каждой культуры сопровождается кризисными явлениями во всех сферах жизни общества.

Однако на этом сравнения содержательной теории П. Сорокина с нашей сегодняшней действительностью и кончаются. Увидеть в ней наше будущее не так просто. Социолог П. Сорокин предстает перед нами в роли историка, который смотрит в прошлое из настоящего, что собственно и определяет перспективу его видения. По отношению к капитализму он, подобно К. Марксу, считает, что после периода наивысшего расцвета в XIX веке далее последует только его упадок и разложение.

Современник А. Тойнби и П. Сорокина К. Ясперс (1883–1969) скептически оценивал некогда популярную (20—30-е гг. ХХ в.) теорию культурных циклов. В принципе он прав, и для нас уже одно это весьма положительно. И Тойнби и Сорокин, как известно, анализировали как бы отдельные составляющие мирового развития, не находя какой-либо основательной платформы для их объединения. Более того, они что-то и упускали. А, возможно, это «что-то» было самым важным в понимании многих загадок развития человеческой истории. К примеру, П. Сорокин пользовался своей схемой, которая приложима почти исключительно только к западноевропейской истории. Остальной мир у него остался в тени.

К. Ясперс же при создании своей схемы целостной исторической картины исходил из уверенности, что человечество имеет единые истоки и общую цель. «Эти истоки и эта цель, – признавал он, – нам неизвестны, во всяком случае в виде достоверного знания. Они ощутимы лишь в мерцании многозначных символов. Наше существование ограничено ими. В философском осмыслении мы пытаемся приблизиться к тому и другому, к истокам и цели»[3].

Конечно, можно всё это представить двояко. С одной стороны, если доказать сказанное Ясперсом невозможно, единство истории может быть только предметом веры, что собственно использовалось и А. Тойнби, и П. Сорокиным. Но, как известно, в христианской концепции истории и отправной пункт исторического развития (явление Христа), и его конечная цель (переход человечества в идеальное состояние) мыслились как совершенно определенные и очевидные. К. Ясперс же считает, что единство истории – это постулат веры и в то же время допущение разума, но постулат не религиозной, а философской веры. Думается, что большой разницы здесь нет. Оба постулата пока нельзя ни доказать, ни опровергнуть, о чем собственно и свидетельствует сам Ясперс. «Наша история совершается между истоками (которые мы не можем ни представить себе, ни примыслить) и целью, конкретный образ которой мы не можем существенным образом обрисовать», – писал он. И делал, на наш взгляд, весьма здравое заявление: «Я стремлюсь лишь опровергнуть удобное и по существу ничего не значащее толкование истории как постижимого и необходимо поступательного движения человечества. Я стремлюсь оставить вопрос открытым и допустить возможность новых подступов к познанию…». «Удивление перед тайной, – замечательно выразился Ясперс, – само является плодотворным актом познания, источником дальнейшего исследования»[4].

Именно последнее может и должно стать некой формой, а может быть, даже неким откровением ученого-обществоведа вообще и еще в большей степени – российского, который сегодня чаще всего думает с каким методологическим инструментарием приступать к поиску новых путей развития современной России.

При создании своей схемы целостной исторической картины К. Ясперс весьма определенным образом отзывался лишь в двух случаях. Об утрате человеческого облика в условиях террористических политических режимов. Чудовищной реальностью считает Ясперс национал-социалистические лагеря с их пытками. Человек в этих условиях может превратиться в нечто такое, о чем невозможно было подозревать. «Эта реальность концентрационных лагерей, это согласованное движение по кругу пытающих и пытаемых, эта утрата человеческого облика предвещают будущие возможности, которые грозят гибелью всему. Эта опасность страшнее атомной бомбы, так как она угрожает душе человека»[5].

Если сказанное относится к нашей истории опосредованно (революция, раскулачивание, 1937 год и другое), то тотальное планирование, уничтожающее свободный рынок и заменяющее его статистическими исчислениями и определением характера труда, производства и распределения по разумению выделенных для этого лиц, в зависимости от их целей и вкуса – это наше советское прошлое и в какой-то степени это наше настоящее. Социальный ресурс тотального планирования, выйдя за пределы экономики, начинает оказывать косвенное воздействие на всю человеческую жизнь вплоть до духовного творчества как нуждающегося в свободной инициативе отдельных людей. «Тотальное планирование, – считал Ясперс, – … не может быть ограниченно… хозяйственной сферой. Оно становиться универсальным фактором жизни людей. Регулирование хозяйства ведет к регулированию всей жизни как следствие сложившихся в этих обстоятельствах социальных условий»[6].

На чем основывается тотальное планирование? В первую очередь на том представлении, что человек познан полностью. «Целью совершающегося планирования является идеальный человек. Преображенный человек делает возможными новые общественные условия, только эти условия делают возможным появление нового человека. Создается впечатление, будто планирующий человек проникает своим познанием в эволюцию человека, стремится создать его подобно тому, как художник создает произведение искусства из данного ему материала, гордыню, в которой человек ставит себя над человеком (такова идея молодого Маркса, таков сверхчеловек у Ницше)» [7].

Коммунизм, по Ясперсу, это социализм, преисполненный энтузиазма и веры в достижимость блага для всего человечества и насильно осуществляющий посредством тотального планирования формирование будущего. Сегодня это осознается уже весьма отчетливо. Но разве могли понять миллионы советских людей слова Ясперса, характеризующие коммунизм, сразу же после Великой Отечественной войны?[8]

«Коммунизм, – писал он, – можно в отличие от социализма характеризовать как абсолютизацию, по существу, истинных тенденций. Однако превращаясь в абсолютные, они принимают черты фанатизма, теряют на практике способность к историческому развитию, которое заменяется процессом нивелирования» [9].

Сегодняшние поиски национальной идеи вряд ли приведут к чему-то. А если и приведут, то опять к какому-либо очередному мироустройству, сформировавшемуся в голове очередного «спасителя отечества», ибо если бы справедливое мироустройство существовало в качестве предмета знания в истории человечества, то оно не воспроизводилось бы в форме некоего фантастического мира не только в учениях утопистов, к которым следует отнести и социалистов, в том числе и сторонников «научного социализма» К. Маркса, но и в сказках и мифах.

По сути дела, якобы научное конструирование будущего человеческого общества – это такого же рода продукт мифологического миросозерцания, которое было свойственно не только раннему времени, когда возникла речь, орудия труда и т. п., не только эпохе великих культур древности, но и эпохе развития техники, в которой продуктами мифотворчества стали многочисленные утопические теории развития общества.

Отсюда следует и то, что во многих концепциях философии истории вечным фактором жизни человечества и человеческой истории оказывается религия, и даже тогда, когда К. Ясперс пытается «объединить» постулат веры с допущением разума, называя свой постулат «философской верой», вряд ли религиозная традиция исчезнет. О каком «допущении разума» можно говорить, когда, как мы говорили выше, он утверждает, что нельзя «применить» сами истоки человеческой истории, а тем самым «обрисовать» и цель возникновения человечества.

Другое дело, когда речь идет о религиозных концепциях истории. Здесь-то речь о целях создателя как раз и не идет, а отправной пункт исторического развития связывается конкретно с явлением Христа, которое и есть ось мировой истории. Весьма показательна в этом плане позиция Гегеля, который, начав с попытки нарисовать картину истории так, чтобы христианство выступало как один ее момент, пришел к выводу, что весь исторический процесс движется к Христу и идет от него.

Из всего сказанного можно сделать лишь один вывод: до сих пор какая-то приемлемая концепция об истоках и целях человеческой истории не появилась. На наш взгляд, вряд ли она когда-либо и появится. И здесь мы солидарны с К. Ясперсом, который писал: «Единые истоки человечества в начале доисторического времени столь же темны для нас, сколь темен мир господствующего ныне на земном шаре человечества, которое, быть может, достигнет единства своего юридически упорядоченного, духовно и материально устремляющегося в бесконечность существования»[10].

В этих условиях очевидным становиться то, что никакие концепции и цели будущего человечества не могут стать руководством при формировании какой-либо совершенно новой системы организации человеческого общества, некоего прототипа утопических теорий, «научного социализма», национал-социалистической модели и т. п. В мире уже появилась относительно ко всей человеческой истории некая основа всего существования в целом, игнорировать которую как раз и пытаются новые «первооткрыватели» типа Кабе, Фурье, Прудона, Оуена, Маркса и др. Плачевные результаты их социальных экспериментов только подтверждают истину о невозможности вмешательства в исторический процесс и в принципе дискредитируют саму проблему «роли личности в истории».

Другое дело, что сам процесс управления в разных странах объективно вбирает в себя те социальные технологии, благодаря успешному функционированию которых и отдельные нации, и человеческое общество в целом постоянно развиваются, преодолевают в том числе не только так называемые трудности роста, но и негативные последствия различных псевдореформ новоявленных «апостолов» – ревностных последователей или создателей какого-либо учения о развитии человеческого общества. Однако на наш взгляд, и какую-либо оптимальную (опять же на «просвещенный» взгляд кого-либо из «первооткрывателей») систему этих социальных технологий трудно представить. В процессе развития общества, несомненно, будут появляться новые социальные технологии и развиваться уже существующие.

Введение

Научное познание в современной России уже на первом этапе утратило черты таинственности марксистской концепции развития мира и обрело характер рациональной методической деятельности. При этом эта деятельность связана не только с выдвижением и проверкой гипотез на основе эксперимента, хотя и это иногда практикуется, но и с тем, что вся более чем 25-летняя история постсоветской России – это и есть по своей сути эксперимент. Как, впрочем, и весь советский период истории России. И если на последнем отрезке этой истории всё было ясно с характеристикой гипотезы – построение коммунизма и формирование нового человека, – то в постсоветском периоде вызывает трудность именно содержание и характер самой гипотезы – рынок, капитализм и т. п.

Если говорить о содержании постсоветского развития России, то какая-то ясность в необходимости самого переходного процесса понятна, чего, к сожалению, нет в понимании характера гипотезы. Тем не менее этот переходный процесс с необходимостью должен включать в себя саму совокупность отличительных свойств, признаков предмета или явлений, т. е. всего того, что и составляет предметность данного переходного периода. Пока же получается, что исследователи и реформаторы знают от чего необходимо избавиться (хотя и здесь возникают споры о самом содержании «прейскуранта пережитков» социализма, какие-то из них стараются сохранить и в новой жизни), но какие-либо контуры нового российского общества они не могут представить.

И дело даже не в том, что руководители процесса перехода России к своему новому качеству не представляют эти новые контуры. Гораздо более существенным моментом представляется нам то, что и у них, и у массы ученых наблюдается в большей степени некое «раздвоение» сознания. С одной стороны, как отмечал представитель австрийской аналитической философии Людвиг Витгенштейн (1889–1951): «Мы чувствуем, что если бы даже были получены ответы на все возможные научные вопросы, наши жизненные проблемы совсем не были бы затронуты этим»[11]. С другой стороны, смысл этой «чувствительности», о которой писал Людвиг Витгенштейн, заключается в том, что и в упоминавшийся «прейскурант пережитков», и в некий «прейскурант будущего» мы «вкладываем» «текущие» (courant), т. е. известные нам на текущий момент, знания и представления. И получается в сухом остатке простая конфигурация нашей жизненной философии: мы нацелены на достижения развитых стран с рыночной экономикой, но не можем их достичь, основываясь на своей старой системе действий, ограниченной устоявшейся старой мировоззренческой платформой и имеющейся на данный момент некоей практической системой своих действий.

Разорвать этот замкнутый круг можно лишь обратившись к той форме научного знания, которая стремится возвыситься над своим устаревшим фундаментом и устремиться к новому. В этом своем непрестанном поиске новых теорий она нуждается в пересмотре сложившегося знания, вплоть до собственных оснований, что особенно важно подчеркнуть. И, как свидетельствует сам факт возникновения в свое время марксистской теории развития человеческого общества, в периоды определенных научных революций возникает особенно острая необходимость в изменении неких стандартных представлений о пространстве и времени, закономерности и причинности и т. п. Для этого уже недостаточно тех методов эмпирической проверки и логического доказательства, которые использовались в нашей стране, начиная со времен «перестроечной эпохи» М.С. Горбачева, периода разработки проектов «перехода от социализма к капитализму», например Г. Явлинского и Е. Гайдара, и практики реализации программы рыночных реформ последнего.

Сегодня уже совершенно ясно, что «детская болезнь» нашего постсоветского творчества дальше не может продолжаться. И все рецепты ее лечения, возможно даже и вместе с самими «лечащими» докторами, должны уйти в прошлое. Согласимся с мыслью, что необходимо распрощаться и с тем старым (кстати, не только «советским», но и имеющим более длительную историю) мышлением, на основе которого сотни лет Россия пыталась «идти» по некому «особому пути». В самом прямом смысле современной России необходимо «последовать» по пути разрешения критической ситуации в физике конца XIX – начала XX века, когда пришлось переосмыслить многие понятия классической физики. И вместе с этим в физике пришлось изменить традиционные представления о независимости масштабов измерения пространства и времени от движения. Именно такого рода изменения и должны произойти в нашем обществе незамедлительно. Тем более, что в отличии от «положения физики» сама база тех революционных перемен, которые должны осуществиться в современной России, уже давно сложилась. И, кстати, уже используется и в нашей стране, но, естественно, в условиях старых «очевидных различий» между государством и частным бизнесом, общественной и частной собственностью, капитализмом и социализмом и т. п. Только в мультфильме можно представить нашу «отечественную трагедию» – движение населения под руководством правительства к «рынку», который, как и капитализм, до сих пор ненавидит большинство россиян. Причем не только с советских времен, когда капитализм был «врагом номер один», но и с весьма «качественной и доходчивой прибавкой» современного негатива «рыночных реформ» в постсоветской России.