Вестники Судного дня

– Это дети-инвалиды, – уже не говорил, а стонал старый учитель. – В поселке был интернат для физически и умственно неполноценных детей. В основном сироты. Их свозили сюда со всей округи. Когда немцы подступали к посёлку, то большинство детишек успели вывезти, а эти с воспитательницей остались. Немцы слишком быстро перекрыли все дороги. Пришедшие солдаты поначалу их не трогали, и дети продолжали жить в своем интернате с воспитательницей. Мы, жители, чем могли помогали им. В основном едой и одеждой. Даже немцы из гарнизона иногда приносили кое-что, даже лекарства.

Старик продолжал говорить и говорить, словно пытаясь забыться с помощью потока слов и заслониться ими от жестокой реальности. Война щедро вспахивала свою ниву, превращая добрых в бессердечных, злых в изуверов и палачей.

– Так кто же это сделал, в конце концов? – на лице Коржа гневно заходили желваки. – Немцы?

– Да, немцы, – осекся Христофор Иванович, – но не те, что стояли в Береговом, которых вы сегодня побили. Это были какие-то другие немцы. Человек 20–30. И пробыли они здесь два дня. Уехали только вчера вечером. Это они всех замучили и расстреляли. Я даже скажу, что местный гарнизон их боялся.

– Как они выглядели? Кто старший?

– Очень странно. Всё очень странно. Это были чисто звери, фашистские звери. Одеты по-разному: кто в полевую форму вермахта, кто в гражданскую одежду, а несколько человек в форме красноармейских командиров. Вот как Вы, – замялся учитель, опасливо взглянув на Александра Коржа. – Когда Ваших солдат мы увидели, то, извините, не знали, что и думать. Мы даже подумали, что это они вернулись. Кругом стрельба, а кто есть кто, непонятно. Ведь фронт далеко ушел. Под Москву. – Старик замолчал, не зная, что он ещё может рассказать красным командирам, а потом, как бы в чём-то сомневаясь, неуверенно добавил: – А командиром у этой странной группы был немецкий офицер. Кажется, капитан. Нет, нет. Я ошибаюсь. Майор. Кто-то его назвал: Герр майор. Да, правильно. Именно так. Это был человек очень высокого роста. Одна сторона лица иссечена шрамами, как от ножа, и оттого, когда он смотрел и улыбался, жителей охватывал смертельный ужас. Никто не мог вынести его взгляда. И ещё. Удивительно, но эти люди разговаривали друг с другом то по-немецки, то по-русски, а своего командира почему-то называли Николай Николаевич, хотя он немец. Точно немец.

– Ясно, – резюмировал Александр Корж. – Бекетов, собирай всех сюда, на школьный двор. Общее построение. Оставь только дозоры и охрану. Ты, Панкратов, возьми человек шесть и за школой выройте общую могилу. Офицеров, воспитательницу и детей похороните вместе. Они приняли общую муку. А ты, Василий, – майор пристально взглянул в глаза командира батальонной разведки, который совсем недавно отличился тем, что бесшумно снял блокпост полевой жандармерии, – возьми двух своих бойцов и реши вопрос с пленными немцами. У нас здесь не фронт, и лагерей для военнопленных тоже нет. Ты меня понял?

Василий кивнул головой и, придерживая автомат, бегом бросился выполнять приказ.

Батальонное каре, заняв большую часть школьного двора, вытянулось вдоль его ветхого, давно нечиненого забора. Центральным элементом жуткой авансцены застыл грузовик с откинутым бортом. Плотные серые облака безучастно нависли над поселком и окружавшими его лесом и полями, будто специально закрыв собой солнце, чтобы оно не видело страшные дела рук человеческих.

Командир батальона вышел вперёд и скомандовал:

– Батальон, смирно! Слушать всем, – Корж по-ораторски выбросил руку в сторону грузовика. – Я хочу, чтобы вы все увидели это и поняли, с каким врагом мы воюем. Прошу запомнить сегодняшний день. И вот что. Если я увижу у кого-то проявление малодушия или, что ещё хуже, снисхождения к врагу, то вот этой рукой… – рука комбата тяжело легла на пистолетную кобуру.

Над школьным двором повисла звенящая тишина. Не слышно было ни дыхания людей, ни бряцанья оружия. Даже сорочьи базары, суетливые и крикливые перед скорой зимней стужей, куда-то исчезли и затаились до поры до времени.

– Батальон, направо. Шагом марш.

Скорым шагом уходили бойцы разведывательного штурмового батальона. Новые жесткие складки залегли у них под скулами. Зажглись на дне глазниц заполыхавшие угольки. Вытянулись и заострились обветренные лица, крепче обхватили пальцы цевьё оружия. И теперь только одна ясная в своей ужасной правоте мысль овладела всеми. Как раскаленная стрела, пронзила она их мужественные сердца и призывным набатным колоколом зазвучала в их головах.

Смерть за смерть. За гибель наших жен и матерей, за растерзанных детей. Пусть не дрогнет рука, не собьётся дыхание и зоркими будут глаза. Сколько раз встречу, столько раз убью. Нет пощады нелюдям. Ярче вспыхнули плавильные горны, чтобы выплавить из уральской руды железо и сделать из него звонкую сталь, с тем чтобы выковать из неё первые гранёные гвозди, которыми будет крепко-накрепко прибито к древку красное полотнище Знамени Победы. Чтобы не сорвал его отчаянный ветер с пробитой снарядами крыши поверженного рейхстага.

Это был хороший батальон, может быть, один из лучших в Красной Армии на тот момент, так как создавался по особому распоряжению Верховного советского главнокомандования как прообраз будущих истребительных и диверсионных батальонов и партизанских отрядов, сумевших выжечь до трети германской военной машины. Создавался, невзирая ни на что, летом и осенью сорок первого года, когда так не хватало на фронте кадрированных боеспособных частей. Два месяца на базе под поселком Кратово проходили интенсивные тренировки и занятия по топографии, стрельбе и минно-взрывному делу, совершались изнурительные марш-броски и отрабатывались навыки агентурно-разведывательной работы. Много специальных знаний и навыков должно быть в арсенале разведчика-диверсанта.

И теперь ряд за рядом шагали спаянные общей боевой работой прокопченные в огне и закаленные арьергардными отступлениями офицеры-фронтовики, познавшие тяжесть беспрерывных боев и выжившие в пекле бесчисленных «котлов» солдаты-окруженцы. Шагали спортсмены-разрядники, чемпионы и гордость страны Советов, за ними убежденные в правоте своего дела добровольцы-интеллигенты из лучших московских вузов. Всех их призвала на свою защиту Мать-Родина.

Вслед им по небосклону выстилался черный дым от сгоревшего склада и мастерских, как поминальный саван над телами замученных невинных людей.

Шагавший рядом со старшим лейтенантом Бекетовым командир батальона молчал и всё о чем-то думал. Потом, повернув голову к своему попутчику, произнёс:

– А ты знаешь, эти убийцы из Берегового не просто каратели и садисты. У них есть профессиональных почерк. И с этим надо разобраться. Не исключено, что они давно идут по нашему следу. Не из этого ли карательного батальона был тот провокатор, который чуть не угробил твою группу. А, Фёдор?

Фёдор не любил вспоминать этот случай. Обидный, но от этого не менее непростительный. Проявил излишнюю доверчивость, если не сказать строже – преступное благодушие, стоившее жизни одному его бойцу, а двое других получили ранения.

В тот погожий октябрьский день группа старшего лейтенанта Бекетова успешно выполнила задание по доразведке месторасположения штаба охранной дивизии генерала Шонхорна. Настроение было хорошим. В кармане лежали полезные сведения о составе штаба, численности охраны, о наиболее удобных путях подхода. На базе этой информации уже можно было составлять план будущей операции по уничтожению этого важного пункта управления немецкими войсками. Оставалось только проконтролировать обстановку на дороге, вьющейся по опушке леса, которой намеривались воспользоваться бойцы батальона.

Расположив основную часть группы метрах в пятистах от лесной окраины, Фёдор отправил к дороге сдвоенный наряд с наказом через час вернуться и сообщить о результатах наблюдения. Ничто не предвещало плохого исхода. Никем не потревоженные бойцы, находившиеся в засаде, расслабились и ради забавы ловили лицами солнечные лучики, пробивавшиеся через осеннюю желто-зеленую листву. Хорошо было лежать так на ещё теплой земле, наблюдать за полетом паутинных нитей и думать о простом и хорошем. Например, о том, что когда-нибудь эта война всё же кончится. Мы победим и вернёмся домой. И тогда можно будет скинуть надоевшие тяжелые сапоги, снять ремень и гимнастерку и лечь в расшнурованной исподней рубахе на широкую деревянную лавку, которую мать по-праздничному накрыла расшитым узорами шерстяным покрывалом. И лежать так, широко раскинув руки и с наслаждением упираясь голыми усталыми ступнями в холодный белёный бок русской печки. И не надо ни о чем думать, никого ждать и ничего бояться. А просто так лежать на спине и смотреть в темный потрескавшийся потолок старой избы, как когда-то лежал в далеком детстве, вернувшись по утру с колхозным конюхом, с которым гонял гурт толстопузых колхозных лошадей на речку в ночное.

Как и ожидалось, ничего интересного дозор доложить не смог.

– Ну что, ребята, – спросил немного разомлевший на отдыхе Фёдор, пережевывая крепкими белыми зубами стебелёк лесной травинки. – Что видели? Что слышали?

– Да ничего особенного, Терентич, – ответил за двоих старший наряда. – Дорога спокойная, дремотная. Ни мотоцикла тебе, ни лошади с повозкой.

– Что, действительно так хорошо?

– Да, именно так. Попался, правда, один местный. Мы его проверили, досмотрели и…

– Что «и»? – блаженное выражение стало стекать с лица Фёдора. – Так вы что, его отпустили?

– Ну да, а зачем он нам нужен? – насупился старший дозора.

– А по каким признакам вы решили, что это местный?

– Да по всему видно, товарищ старший лейтенант, – бойцы подтянулись, понимая, что разговор принимает неприятный оборот. – Пожилой, за пятьдесят, не менее. Небритый. Точно бывший колхозник. Идёт в соседнюю деревню к родственникам. Правильно назвал имя местного старосты. Одет кое-как, с клюкой. Досмотрели его котомку. В ней только какой-то платок, да краюха ржаного хлеба. Обычный мужик. Да и легким перегаром от него тянет. Ну кто так будет маскироваться.

– А как говорит, что спрашивает, как смотрит? – продолжал допытываться Фёдор, немного успокаиваясь. – Действительно как местный?

– Да говорит, как все здесь деревенские говорят: растягивая слова, и налегает на «о», – вставил слово второй, младший участник дозора. – Нас ни о чем не спрашивал. Видит, что мы в гражданском, да ещё с немецкими автоматами. Много сейчас разного народа по лесам бродит. Даже предложил нам помочь. Проводить куда.

– Да не сомневайтесь, товарищ старший лейтенант, – уже решительным тоном заявил старший дозорный. – Это был обычный мужик. Назвался Силантием Репнёвым. Описал, где живёт. А главное, вышел он на нас неожиданно. Со спины. Так ни немцы, ни полицаи по лесам не ходят, тем более в одиночку. А этот знает все стёжки-дорожки. Точно местный.