Берия. Лучший менеджер XX века
«…Все ценное в моей жизни связано [с] совместной работой с тобой. С первых же дней в 1938 г. по наведению порядка в МВД, твое участие в приемке и сдаче дел (при назначении Берии в 1938 году в НКВД СССР), укрепление кадрами МВД при твоей помощи, – большая, напряженная работа во время войны в Государственном Комитете Обороны, когда волей партии нам было поручено тебе организовать в необходимых количествах в соответствующих предприятиях министерств – выпуск самолетов и моторов, а мне – вооружения и боеприпасов или вопросы формирования для фронта. Совместная работа в Оперативном бюро Совнаркома СССР по организации народного хозяйства во время войны, когда понадобилось крепко поддержать работу транспорта были направлены оба мы с тобой с тт. Кагановичем Л.М. и Микояном А.И. для налаживания железнодорожного транспорта, которы[й] играл исключительную роль. Первые недели войны, когда нечем было прикрыть Запад[ный] фронт – которы[й] немец сильно теснил наша совместная работа по созданию под руководством Госуд[арственного] К[омитета] Ставки и лично Товарища Сталина резервного фронта для защиты подступов к Москве, одних только для резервного фронта было организовано 15 полнокровных чекистских войсковых дивизий. Одновременно посылка тебя на Сталинградский] фронт, меня на Кавказский. Надо прямо сказать, что мы самым добросовестнейшим образом относились к успешному выполнению поручений партии, Правительства и товарища Сталина, никогда не жалели сил и энергии и не знали страха…»
Нет, «писарь» так не напишет!
ПОХОЖЕ, став вспоминать прошлое, Берия даже забыл, где и в силу чего он это все пишет! И сразу после приведенного выше текста он увлеченно и подробно касается атомных проблем и систем ПВО «Беркут» и «Комета», а потом, вспомнив, что пишет не докладную записку, возвращается к теме, напоминает Маленкову о годах совместной работы:
«Я не говорю о всевозможных поручениях, – пишет он, – которые давались нам ЦК, правительством и лично т-щем Сталиным в с[в]язи с чем приходилось очень часто и кропотливо работать всегда мы старались быть принципиальным объективным, не было у нас других интересов, так сложилось, что мы, чуть ли не каждый день встречались в стечении десяти лет и разговор у нас всегда был только о делах, о людях, к[а]к лучше организовать ту или иную работу и к[а]к лучше выполнить имеющиеся поручения. У меня всегда была потребность с тобой посоветоваться и всегда для дела получалось лучше…. Поэтому, моя трагедия в том, что как я уже выше говорил, на протяжении свыше десяти лет были настоящими большевистскими друзьями, работали с душой на самых различных сложных условиях работы были в сложных переплетах и никто не расстроил нашу дружбу, столь ценную и необходимую для меня а теперь исключительно по моей вине, потерял все что связывало нас…
А дальше Лаврентий Павлович пишет: «Хочу сказать несколько слов в отношении товарищей…» и обращается к остальным членам Президиума ЦК.
К Молотову:
«…Вячеслав Михайлович! У меня всегда было прекрасное ровное отношение к Вам работая в Закавказье мы все высоко ценили считали Вас верным учеником Ленина и верным соратником Сталина, вторым лицом после товарища Сталина… Вы прекрасно помните, когда в начале войны было очень плохо и после нашего разговора с т-щем Сталиным у него на ближней даче. Вы вопрос поставили ребром у Вас в кабинете в Совмине, что надо спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины, я Вас тогда целиком поддержал и предложил Вам немедля вызвать на совещание т-ща Маленкова… После…мы все поехали к т-щу Сталину и убедили его [о] немедленном организации Комитета Обороны Страны…
Я привел бы другие факты, но скажу одно, что не раз говорил, тот кто ссорит Молотова со Сталиным, то совершает чудовищное преступление перед нашей Страной… Я думаю, что это могут подтвердить т-щи Маленков Г.М. и Микоян А.И. и др. Очень часто, раньше, а еще недавно тов-щ Сталин называл сводниками Маленкова Г.М. и меня, имея в виду Вас и Микояна».
Сталин имел основания разочаровываться в некоторых старых соратниках… Однако не это суть важно сейчас, а то, каким образом Берия отметал обвинения в неких интригах! Ссылаться в письме Маленкову на свидетельство Маленкова можно было лишь тогда, когда говоришь правду.
И выходило, что правда, а не наветы, была такой, как писал о том Берия.
Была она и такой:
«Клемент Ефремович! То же начну с Закавказья, мы Вас крепко любили, я по поручению руководящих органов Грузии, ездил специально в Москву в ЦК и т. Сталину настоял прислать Вас в связи с пятнадцатилетием Советской Грузии.
В начале войны товарищ Сталин сильно обругал меня и назвал политическим трусом, когда я предложил. Назначить в тяжелые времена переживаемые нашей Родиной известных все[й] стране т-щей Вас и Буденного командующими Обругать обругал, а, чуть позже, т-щ Сталин назначение провел…»
Обращаю внимание читателя на формулу «по поручению руководящих органов Грузии»… Не «я ездил», а «я по поручению руководящих органов Грузии…».
Если бы Берия имел низкую натуру, он, скорее всего, не преминул бы выпятить перед Ворошиловым личную роль в приглашении… Но Берия всегда был «человеком команды». И лишний раз подтвердил это в своем письме.
К ХРУЩЕВУ и Булганину он обратился коротко и «отписочно», сухо аттестовав обоих «прекрасными большевиками и товарищами».
Булганин был фигурой весьма серой, что же до Хрущева, то Лаврентий Павлович, похоже, уже понимал, who is он… Пяток строк, обращенных к Никите, интересны лишь сообщением о том, что Хрущев на Президиуме ЦК «крепко и гневно» ругал Берию.
Зато хотя тоже коротко, но выразительно и искренне автор письма обращался к Кагановичу и Микояну:
«…Лазарь Моисеевич и Анастас Иванович. Вы оба знаете меня давно. Анастас меня направил еще в 1920 году из Баку для нелегальной работы в Грузию, тогда еще меньшевистскую от имени Кавбюро РКП и Ревоенсовета, XI армии, Лазарь знает 1927 г. и не забуду никогда по[мо]щи оказанной мне по партийной работе в Закавказье, когда вы были секретарем ЦК. За время работы в Москве можно было, многое сказать. Но одно скажу всегда видел, с Вашей стороны принципиальные отношения, помощь в работе и дружбу, я со своей стороны делал все, что мог…»
Сколько инсинуаций можно прочесть о службе Берии в мусаватистской разведке. И я об этом скажу подробно… Но не достаточно ли этих вот, только что прочитанных читателем, строк, чтобы поставить на всех наветах крест? Напоминал ли бы в такой час Берия о 1920 годе, если бы он был нечист?
Вряд ли.
Последнее обращение было «персональным» наполовину. Лаврентий Павлович писал о Первухине и Сабурове, но – не обращаясь к ним… Однако писал он нечто настолько, на мой взгляд, интересное для понимания личности Берии, что эту часть письма я пока сообщать читателю не буду, вернувшись к ней в свое время и в своем месте.
А заканчивалось это удивительно емкое и многоплановое письмо так:
«…Все это может быть, мне не следовало в моем положении писать, но прошу Вас мне это простить. Дорогой Георгий прошу тебе понять меня, что ты лучше других знаешь меня. Я только жил, как лучше сделать, конечно в пределах своих возможностей вместе с Вами Страну Могущественней и Славной, думать иначе обо мне просто недопустимо моей голове Конечно, после того все, что произошло, меня надо призвать крепко к порядку, указать свое место и крепко одернуть, чтобы было помнить до конца своей жизни, но поймите дорогие товарищи, я верный сын нашей Родины, верный сын партии Ленина и Сталина и верный Ваш друг и товарищ. Куда хотите, на какую угодно работу, самую маленькую пошлите присмотритесь, я еще могу верных десять лет работать и буду работать всей душой и со всей энергией. Говорю от всего сердца, это неверно, что раз я занимал большой пост я не буду годен для любой маленькой работы, это ведь очень легко проверить в любом крае и области, совхозе, колхозе, стройке и умоляю Вас не лишайте меня быть активным строителем, [на] любом маленьком участке славной нашей Родины и вы убедитесь, что через 2–3 года я крепко исправлюсь и буду Вам еще полезен. Я до последнего вздоха предан нашей любимой партии и нашему Советскому Правительству.
Лаврентий Берия».
После подписи следовала приписка:
«Т-щи прошу извинения, что пишу не совсем связно и плохо в силу своего состояния, а также из-за слабости света и отсутствия пенснэ (очков)».
Не знаю, как кому, но меня, когда я читал это письмо в первый раз, почему-то резануло по сердцу это последнее пояснение в скобках – «(очков)». От него на меня повеяло какой-то наивной беззащитностью, каким-то наивным простодушием…
Впрочем, может, это мне лишь кажется, не знаю.
ВОТ ТАКОЕ вот письмо из бункера. По счету – второе, но первое – краткое, от 28 июня, я приведу позже. А что можно сказать об этом?
Исповедь?
В какой-то мере – да.
Но, скорее, – не исповедь (для натуры Берии это было несвойственно), а отчет о проделанной работе.
А точнее – отчет о прожитой жизни, о том, чем она была наполнена.
Да, здесь, в этом письме, по сути – вся жизнь. И вроде бы бурная, и вообще-то – однообразная. Никаких тебе Канарских и Багамских островов… И никакой Ниццы – разве что на озеро Рица выберешься… Никаких костюмов «от Версаче» и «пятизвездочных» отелей… Никаких саун в президентских апартаментах… Никаких горных лыж…
И никаких воспоминаний типа: «А помнишь, как мы крепко нарезались в Куршевеле и захороводили сразу десяток девиц…»
Да нужны ли они ему были – все эти куршевели, версачи, апартаменты и «черные пояса» с горными лыжами?!
У него вместо них было – Дело!
Державное!
Что еще надо мужчине, чтобы спокойно смотреть в глаза Эпохе и Истории?
ТОН письма был вполне достойным. Не было в нем никаких «тщетных призывов о помощи», которые усматривают в этом обращении Берии к ЦК «интеллектуалы»-либералы. Они не цитируют письмо подробно, а выхватывают из него пару фраз в целях то ли одурачивания, то ли – «одемокрачивания» сограждан и затем смачно клевещут на автора письма.
А ведь единственное слово, выдающее крайнее внутреннее напряжение Берии, вырвалось у него в самом конце – «умоляю»… Но в контексте оно жалким и слезливым не выглядит.
Нет, не выглядит!
Заканчивая свое второе письмо, Берия не исключал, судя по тону и содержанию письма, что его биография – личная и политическая – уже сделанным до этого не исчерпается. Он надеялся на предоставление возможности работать и дальше – где скажет ЦК.
Однако мы знаем, что вышло не так. В тот ли, в иной ли месяц 1953 года, но жизненный путь героя этой книги завершился в том же году, когда его арестовали.
А как этот путь начинался?
Глава 4
Начало биографии
Я не стремлюсь написать лишь биографию Берии – даже политическую. Скорее тему книги можно определить как эпоха через судьбу Берии и суть этой судьбы как ориентир для понимания прошлого Державы и… И – ее будущего, славного или бесславно гибельного.
Но, говоря о человеке, нельзя не сказать ничего о поре его становления, о его детстве и юности. Мы ведь и впрямь все родом из детства.
Глядя на фотографии юного и молодого Лаврентия, снятые в шестнадцать лет, в семнадцать, в тридцать один год, в тридцать три и даже позднее, с удивлением обнаруживаешь, что в них видна натура в чем-то неистребимо простодушная и наивная…
Натура с налетом одухотворенного идеализма и искренней веры в людей.
К слову, вряд ли и красавица Нино Гегечкори – сама отнюдь не хладный «вамп» – вышла бы замуж за расчетливого прагматика-себялюбца.
И еще одно приходит на ум при взгляде на эти фотографии. Если в 1930 году Берия снят без пенсне, то уже в 1934 году он его носит. Выходит, много перечитал к тридцати пяти годам этот парень – это тебе не Хрущев с его знаменитой резолюцией «Азнакомица»…
Впрочем, тяга к знанию и образованию подтверждается, конечно, не пенсне на переносице Берии, а фактами его биографии.
Он родился 17 (29) марта 1899 года в горном селении Мерхеули Сухумского уезда в Грузии. Родился, по одним источникам, в бедной, по другим – в зажиточной, крестьянской семье.
Возможно и то, и другое… С одной стороны, из очень уж бедных семей, да еще и кавказских, редко кто получал образование, а Лаврентий в восемь лет поступил в Сухумское высшее начальное училище, называемое еще и реальным.
С другой стороны, для того чтобы отдать сына в училище, родителям пришлось продать полдома. Зажиточным так поступать не было бы необходимости. И, скорее всего, семья Берии не нищенствовала, но жила скромно.
Гимназия – это учебное заведение для «чистых». А реальное училище было стандартной возможностью для способных детей бедняков «выйти в люди». Вспомним, что в реальном училище учился и Павка Корчагин, и создатель его образа, сын рабочего Николай Островский.
Отец Лаврентия, Павле, переселился в Абхазию из Мингрелии, по словам его внука Серго – из-за преследований жандармов за участие в крестьянских волнениях. Это – очень возможно. Надо сказать, что воспоминания сына Берии тем достовернее, чем они дальше от того 1953 года, который оборвал жизнь отца и исковеркал судьбу Серго, и чем они ближе к детству и самого Серго, и Лаврентия.
Мерхеули, хотя и находилось в Абхазии, было мингрельским селом, так что выбор его мятежным мингрелом был вполне понятен.
Мать Лаврентия – Марта Джакели, по словам того же Серго, была в каком-то родстве с князем Дадиани, владельцем Мингрелии, но при этом – очень бедна. За Павле она вышла вторым браком, имея от первого брака сына и дочь.
Серго Берия пишет, что дед покорил его бабушку храбростью и красотой, и вот уж это – наверняка правда. Внуки часто внешне похожи на дедов, а то, что молодой Серго был чертовски красив, доказывают не только фотографии (они нередко и лгут). Это подтверждает, например, Корней Чуковский. В его дневнике за 1953 год есть запись от 12 июля (когда отец Серго уже был арестован): «Мне вспоминается сын Берии – красивый, точно фарфоровый, холеный, молчаливый, надменный, спокойный».
Замечу в скобках, что «холеный» и «надменный» – это на совести Чуковского, потому что сослуживцы Серго по 3-му Главному управлению (разработка систем ПВО) отмечают как раз его скромность.
Судя по всему, семья была дружной и работящей. Отец всегда в работе, мать прекрасно шила и всю жизнь (даже когда сын занимал высокое положение) подрабатывала портняжным ремеслом.
Родители очень хотели дать сыну образование. Он это ценил и старался помочь семье как мог. Помочь же, не пренебрегая учебой, он мог, лишь зарабатывая репетиторством, и в своей автобиографии, написанной им 27 октября 1923 года, Берия сообщает, что в Сухумском училище готовил учеников младших классов. Замечу, что слабые в репетиторы не идут, да их и не нанимают. Так что сомневаться в успехах юного горца в освоении наук нам не приходится.
Серго Берия писал:
«Некоторых из учителей отца, а это были люди удивительные, учительствовавшие по призванию, я много лет спустя встречал в Грузии. Много интересного рассказали они мне о детстве отца, да и сам он всегда с теплотой отзывался о них, прекрасно понимая, чем обязан первым своим педагогам».
В шестнадцать лет Лаврентий, с отличием окончив Сухумское училище, уезжает учиться в Баку. Почему именно туда – ведь Тифлис был ближе? Этим вопросом, похоже, никто из биографов не задавался, а он интересен.
Думаю, сыграли свою роль два обстоятельства. Баку по тем временам был и крупнейшим в Закавказье промышленным центром, и центром политической жизни. В Баку было проще и получить техническое образование, и подработать, и включиться в политическую жизнь. Есть основания думать, что преобладало первое соображение – Лаврентий имел инженерную жилку и задатки ученого (впоследствии это отметит такой компетентный эксперт, как академик Капица).
С 1915 года Берия – студент Бакинского среднего механикостроительного училища. А кроме того, он – участник студенческого марксистского кружка.
В том же году к нему приезжают мать с пятилетней внучкой и глухонемая – после перенесенной болезни – сестра. Наступает пора платить по долгам жертвенности родных, и Лаврентий платит: три женщины у него на содержании. Жили они, конечно, очень бедно, мать одно время шила одежду, но потом сын стал подрабатывать почтальоном, и положение с деньгами несколько улучшилось. Мать даже перестала заниматься шитьем.
Отец жил по-прежнему в Мерхеули в маленьком домике (чтобы Лаврентий мог поехать в Баку, пришлось продать и оставшиеся полдома) и крестьянствовал. Почему вышло так, я гадать не собираюсь. Да и стоит ли?
По собственным словам Берии, его первое знакомство с марксизмом произошло в октябре 1915 года – в нелегальном марксистском кружке, организованном группой учащихся из Бакинского технического училища и других учебных заведений.
«Мотивами создания кружка, – вспоминал в 1923 году Берия, – были: организация учащихся, взаимно материальная поддержка и самообразование в марксистском духе (чтение рефератов), разбор книг, получаемых от рабочих организаций, и прочее».
В летние каникулы 1916 года Лаврентий служит в главной конторе Нобеля в Балаханах, «зарабатывая, – как сам признавался, – на пропитание себе и семье». Однако лето уже следующего года он проведет далеко от Каспия – в Одессе.
Об этом, впрочем, – чуть позже.
А сейчас, заканчивая короткий рассказ о поре становления Лаврентия Берии, спросим себя: «Каким, скорее всего, мог сформироваться его характер в тех жизненных условиях, в которых он формировался?»
Ответ на этот вопрос дать несложно. Берия родился в трудовой семье, где не могли и не хотели его баловать, но где хотели видеть его развитым человеком. А развитой человек – это образованный человек. И по отношению к сыну родители повели себя умно и самоотверженно, поступившись житейским благополучием ради его образования. И смогли привить ему чувство не иждивенчества, а благодарности за добро.
Вошли в характер Берии также экономность, бережливость, крестьянская основательность и умение себя ограничивать.
Учителя примером собственной жизни дали ему уроки служения общественному делу и помогли уяснить, что такое есть долг.
Горы тоже что-то дали Берии. Ведь он в полном смысле слова был сыном гор. А горы способны создать характер гордый, независимый, широкий и мудрый. Горец знает, что мир, окруженный горами, не тесен – как может показаться на первый взгляд. Потрудись, взойди на вершину, и тебе откроются захватывающие перспективы, ты будешь видеть далеко и видеть многое. Но все это – лишь после немалых усилий.
Вынужденная ранняя – с восьми лет – жизнь вне семьи воспитывала самостоятельность и чувство ответственности. Да и узнавать людей учила.
Репетиторство дало некий педагогический навык и умение подойти к людям. И еще в одном сомневаться не приходится – в том, что Берия формировался как энергичная, деятельная натура.
Все эти качества уже вскоре ему ой как пригодились.
Глава 5
Революция и Гражданская война
В марте 1917 года Берии исполнилось восемнадцать лет. Революции в России не исполнилось и месяца. И в Баку, как и в Петрограде, вначале установилось двоевластие: образовались Исполнительный комитет – орган нефтепромышленников и помещиков и Совет рабочих депутатов.
Свой партийный стаж Берия исчислял с марта 1917 года – тогда он с группой товарищей по учебе организовал ячейку РСДРП(б). Но, скажем, Антонов-Овсеенко-сын уверяет, что Берия вступил в партию лишь в 1919 году (в феврале). Вряд ли тут может быть одно мнение.
Ведь это была революция! О каком точном учете членства могла быть тогда речь! Человек объединял вокруг себя еще нескольких, и они говорили себе и другим: «Мы – большевики». У них не было членских билетов, но существенным было то, что они действовали как большевики.
А уж формально членство могло быть оформлено и позднее. Между прочим, в «Именном комментарии» к переписке Сталина и Кагановича, изданном в 2001 году издательством «РОССПЭН» и Российским государственным архивом социально-политической истории, ясно сказано: «Берия Л.П. (1899–1953), член партии с 1917 г.».
Так или иначе, в июне 1917 года Берия добровольно поступает техником-практикантом в гидротехническую организацию армии Румынского фронта и выезжает в Одессу, а потом в Румынию, где начинает работать в лесном отряде села Негуляшты.
В 1953 году, после ареста, ему это вменят в вину – мол, большевиком считал себя с марта 17-го, а без разрешения парторганизации уехал невесть куда. С учетом того, когда это было и кем тогда был Лаврентий, упрек выглядит глупо.
Шло первое лето революции, но сама революция пока шла ни шатко ни валко. Берии – всего восемнадцать, он – не партийный лидер, не опытный революционер. И хотя он хочет строить новую жизнь, он хочет ее именно строить! Он мечтает об архитектуре, он неплохо рисует, даже пишет акварелью, маслом. Забегая вперед, скажу, что он, как только к тому появлялась возможность, рвался продолжать учебу, чтобы стать инженером, строителем, архитектором. К чисто политической работе он не стремился – его в нее втягивала эпоха, жесткая политическая ситуация.
И вот молодому парню, которому надо и себя кормить, и мать с сестрой и племянницей, подворачивается заманчивое во всех отношениях предложение: увидеть новые края, получить техническую практику и – чего уж там отрицать – финансовые дела поправить, семье помочь…
А партия? А революция? Так он ведь от них не отшатывается. Какая разница, где работать на новую жизнь – на Каспийском ли море, на Черном?.. Главное – работать!
И о какой жесткой партийной дисциплине могла идти речь у молодых и политически зеленых энтузиастов? Ведь начиналось всего лишь лето 1917 года! Еще не то что Гражданской войны не предвиделось, но и пролетарская революция была под вопросом.
Короче – Лаврентий поехал на Черное море и в Румынию и пробыл там до января 1918 года. А потом вернулся в Баку.
Психологически и исторически все объяснимо. В дальних краях он в стороне от уже набирающего большие обороты революционного процесса не стоял, был – как сам писал – «выборным от рабочих и солдат… делегатом от отряда», часто бывал «на районных съездах представителей районов» в Пашукани (Румыния).
Осень дала России Октябрь, ситуация обострялась, становилось ясно, что по-доброму старая жизнь не уйдет. И бороться за новую жизнь хотелось в родных местах. Да и продолжить учебу, конечно, хотелось. Это видно из собственного признания Берии: «По приезде в Баку продолжаю усиленным темпом учебу в училище, быстро наверстывая упущенное».
ПОЛИТИЧЕСКАЯ борьба на Кавказе и в Закавказье обещала быть особенно непростой. Местные националисты и сепаратисты уже с конца XIX века оформились здесь в отдельные политические партии. Но действовали и партии, общие для всей Российской империи.
Особенно были сильны меньшевики Грузии. Вот занятные цифры. Из 8 депутатов рабочей курии от Грузии в первой Государственной Думе было 5 меньшевиков. Во второй Думе все депутаты от Грузии были меньшевиками. В третьей – 3 депутата, из них 2 меньшевика.
В четвертой, последнего созыва, царской Думе Грузию представляли 2 меньшевика и один социалист-федералист.
Ной Жордания – председатель Тифлисского Совета рабочих депутатов в феврале 1917 года, а в 1918–1921 годах премьер-министр Грузии – меньшевик. И Николай Чхеидзе – депутат 3-й и 4-й Думы, а в 1917 году Председатель Петроградского Совета и ВЦИК, – тоже. Меньшевиком был и член исполкома Петросовета и член ВЦИК, а позднее – министр почт и телеграфов, а затем – министр внутренних дел Временного правительства Ираклий Церетели.
Вот как сильны были грузинские меньшевики даже в масштабах России!
И это – не считая чистой воды националистов, которые не имели депутатов в царской Думе, но определенным влиянием в грузинских массах пользовались.
Социалистическая революция 7 ноября 1917 года в Петрограде не привела к установлению Советской власти в Тифлисе. Там в конце ноября был ликвидирован все более «краснеющий» Тифлисский Совет и образовалось меньшевистское правительство. И оно продержалось до 1921 года.
Таков был послеоктябрьский политический расклад в Грузии.
В Армении в 1890 году образовалась националистическая партия «Дашнакцутюн» (по-армянски – союз). Дашнаки имели тайные связи с политиками Франции, Англии, США и с турками – в расчете на создание «Великой Армении». Были, впрочем, и более скромные планы: автономия Западной Армении в составе Турции («реалистичность» таких замыслов показал 1915 год, когда младотурки вырезали в турецкой Армении более миллиона армян).