Обнаженная со скрипкой

– Но мы не в Питере! И куда ты предлагаешь нам пойти на ужин перед культурной программой? – с еле заметной иронией поинтересовалась Лара.

– Давай поедем в киноклуб «Эльдар» – место уютное, это на Ленинском проспекте. Там во вторник концерт вечером будет. Поедем до пробок, часов в половине пятого, в шесть сядем за столик, а в семь тридцать – бардовский концерт, Никитины петь будут.

– Ну, да, очень миленько! Все правильно, по рекомендациям диетологов – ранний ужин, а после семи вечера только барды, то есть духовная пища, – оставаясь на «игривой» волне опять подначила Лара.

– Так там вполне неплохой ресторан под названием «Жестокий романс». А после концерта уже без пробок я тебя отвезу домой, – бесхитростно изложил свою «логистику» Антон.

– Хорошенькое название для ресторана! – рассмеялась девушка. – А меню у них соответствующее?

«Интересно, а куда это «домой» он меня отвезет? Ко мне, к себе? – подумала Лара. – А, как будет, так и будет…»

«Ну, что ты опять с этим ай-пятым завтракаешь? – укоризненно заметила Надя, подвигая Ларе сметану. – Ты со сметанкой оладушки! Или, хочешь, вареньица достану?..» Не получив ответа, домохозяйка вернулась к плите. Лара правой рукой – левая была занята оладушком, набрала на ай-паде запрос: «Ресторан «Жестокий романс», меню» и принялась читать.

– Супчик к обеду какой варить, Ларочка? – прервала ее гастрономические изыскания Надя.

– Что? Супчик? А свари рассольничек, очень он у тебя хорошо получается! – неожиданно ответила Лара.

– А что? – подхватила Надя. – Рассольничек, с перловочкой, с огурчиками – давненько не варили мы!

– Угу, давненько, уже давненько! – подхватила девушка, вчитываясь в «ай-пятый». Потянулась за оладушком, поднесла его ко рту, да так и застыла.

«…А напоследок всем скажу, а напоследок я скажу – любить тебя не обязуюсь. С ума сойду и расскажу…» – безбожно перевирая текст, вдруг вполголоса запела Надя романс из одноименного фильма Эльдара Рязанова. Нет, она и раньше часто пела за готовкой у плиты. Но отчего ей на ум пришли именно эти строчки? Именно сегодня, именно сейчас?!

Оладушек вернулся на тарелку.

– Надя! – страшным голосом позвала, как в детстве, Лара.

– Что, Ларочка? – испуганно обернулась Надя.

– Надя, кажется, я влюбляюсь! – тихо и зловеще прозвучал ответ.

– В плотника? – тоже полушепотом уточнила Надя, машинально вытирая нож о передник.

Почему-то этот жест вернул девушку к реальности.

– Он мебель режет. Столяр он, Надя. Мастер.

– Ну, в мастера не грех и влюбиться.

В «Эльдаре» они сначала пошли вниз, в кафе и решили в нем остаться, не переходить в ресторанный зал. Стены кафе были украшены плакатами фильмов и фотографиями знаменитостей. А еще на одной стене висел стул – тот самый, который снимался в «Двенадцати стульях», в другом проеме стоял трон Кощея Бессмертного, на котором разрешалось посидеть. На спинках стульев красовались имена прославленных режиссеров, актеров, актрис, композиторов. В меню против названий стейков, котлет, отбивных и прочих блюд значились имена «Деточкина», «Шекспира», «Подберезовикова». Читалось это все романтично, выглядело аппетитно, И на вкус было вполне достойно. Атмосфера была непринужденной. На самом деле они не были голодны и получали больше удовольствия от общения, чем от еды. Лара, по особому случаю, перед уходом из дома «пшикнулась» новой маминой парфюмерной водой, соблазнившись рекламой, что в шлейфе ее аромата «скрываются оттенки чувственного эротизма». Как это должно подействовать на Антона, она не представляла. Но, на всякий случай…

Когда они поднялись в фойе, там было уже многолюдно. Они сдали в гардероб Ларин норковый жакетик и спортивную куртку Антона. Вокруг преобладали зрители среднего возраста, для которых Никитины были героями их молодости.

– О, Антон! – узнал его седовласый рослый сухопарый мужчина, не скрывавший своего удивления, – И тебе, оказывается, это интересно?!

– Дядя Юра, а я и не знал, что вы в Москве и на этот концерт идете! – несколько растерявшись, ответил Антон. Но спохватился и представил свою спутницу, – Знакомьтесь, это Лара, скрипачка.

– Ну, вот так сразу – скрипачка! Сказал бы – моя подруга, или как сейчас модно, герлфрэнд!

Мужчина в модном синем льняном летнем – обгоняя погоду – пиджаке, легких фланелевых брюках и голубой рубашке в тонкую белую полоску, с расстегнутым воротом и без галстука, с какой-то грустью во взгляде серых глаз, держался просто. Протянув руку и слегка, едва заметно склонив голову, он назвал себя.

– Юрий Иванович! Я брат его мамы и, следовательно, дядя Антона.

– А он, следовательно, ваш племянник! – непринужденно подхватила Лара. Мягко улыбнулась, протянула в ответ руку, но мужчина не стал исполнять традиционное рукопожатие в стиле «здравствуй, товарищ», а взял в свою ладонь ее пальцы и приподнял кверху.

– Действительно, скрипачка, причем занимаетесь постоянно и подолгу, это по подушечкам чувствуется, – констатировал Юрий Иванович.

В этот момент раздался звонок, приглашающий всех в зал.

– Ладно, пошли, потом еще увидимся, – предложил Антон.

Дядя Юра чуть притормозил племянника и шепнул ему на ухо: «Хватать и не выпускать!».

Антон согласно кивнул головой – мол, какой разговор, понял.

Сам Юрий Иванович был «правильным» мужчиной. Таким, который знает, как распорядиться каждой свободной минутой, который поддерживает себя в форме, занимается спортом и все такое. Такими бывают «киношные» сотрудники спецслужб. А иногда и не киношные, всамделишные. Впрочем, и таких не обходят удары судьбы.

– Дядя Юра дипломат, работал в МИДе, полсвета объездил, где он только не бывал, – в двух словах поведал Ларе о своем родственнике Антон. – Три года назад овдовел и ведет затворническую жизнь, но вот на Никитиных выбрался.

После концерта Лара позвонила маме.

– Мам, у меня все в порядке, – начала она с нотками радости и удовольствия в голосе. – Концерт чудесный, пели Никитины прелестно, многие песни ты слышала в своей молодости. Под музыку Вивальди? Конечно, и Москва слезам как не верила, так и не верит. Знаешь, мы, может быть, заедем к Антону, – бросила она взгляд на молодого человека, вспомнив его программу вечера. Но тот с непроницаемым лицом ничем не подтвердил возможность «заезда к Антону». – За меня не беспокойся. Все – буду по обстоятельствам, точнее – по ситуации! – завершила тихим голосом разговор с родительницей Лара.

А ситуация сложилась такая, что к удивлению и даже удовольствию Валентины Григорьевны, довольно скоро Лара оказалась дома. И без лишних вопросов было понятно, что «может быть» сегодня не состоялось.

Ближе к полуночи этого же дня Антон позвонил своему дяде – тот ложился поздно и на звонки «вне протокола» отвечал без замедления. Молодому человеку хотелось услышать что-то еще о своей спутнице от опытного родственника, сделавшего себе хорошую карьеру и обладающего большим жизненным опытом.

На самом деле Лара настолько нравилась Антону, что он мог бы даже согласиться, что влюбился в нее.

– Хорошая девушка, и вкус у нее имеется, и держится хорошо, уверенно, без выпендрежа, и весьма сексапильная, – дал свою почти профессиональную оценку матерый дипломат. – Так что выбор твой одобряю, с семьей ее познакомился уже?

– Так я сначала с семьей и познакомился, а потом уже и с ней, – пояснил Антон.

– Очень хорошо. Раз они против тебя ее не настраивали, это уже хороший признак. Не надо будет бороться с ветряными мельницами.

– Дядя Юра, а я слышал, что вы еще не так давно в семье имели репутацию крепкого бабника.

– Ладно, – решил приоткрыть занавес Юрий Иванович. – Да будет тебе известно, я всегда был и остаюсь, хотя годы уже не те, дамским угодником, вульгарно называемым бабником. Что делать, как меня научили восхищаться античной живописью и скульптурой, так я и остался поклонником женской красоты. Правда, самой прекрасной женщиной я любовался в Париже, – и тут он сделал небольшую паузу. – В Лувре стоит Ника Самофракийская. Будешь в Париже, обязательно сходи. Подле нее можно часами стоять.

– А говорили, что перед вами ни одна женщина устоять не могла, через полчаса общения она уже была ваша.

– Это все враки. Мне за твоей тетей ухаживать пришлось почти год, умела она мужиков выдерживать, проверять на время. Хотя, так и быть, расскажу тебе один прием, о котором я узнал от джазистов. Когда-то в оркестре Утесова был ударник, который по приезде в любой город через час уже запирал замок в гостиничном номере на два оборота. А коллеги интересовались, как ему удавалось так быстро соблазнить женщину. Он объяснил: если она меня возбуждает, то стараюсь каким-то способом «дать ей в руку», так сказать, почувствовать прилив страсти – это очень сближает.

– Ну, это уже совсем! – не мог найти нужное слово Антон, не столь искушенный в технологиях соблазнения.

– Вот именно! Да я таким способом и не пользовался, так что у меня романы были затяжными. И знаешь, не верю я в эту байку про утесовского ударника. Скорее, он так отваживал праздно любопытствующих. Но секретное оружие для женщин у меня было: я с ними разговаривал, им это было интересно. А поскольку я много читал, то и рассказать было о чем. Так что мне везло больше, я любил, меня любили. А ты с этой девушкой, в каких отношениях? То есть, в какой стадии? Смотрел ты на нее откровенно влюбленным взором. Я даже за тебя порадовался. В общем, повторюсь, держи ее двумя руками и не отпускай. И еще одно учти – если любовь будет оставаться платонической, то она может оказаться весьма обременительной. То есть, в материальном смысле. Причем первым ощутит это твой худеющий бумажник. Захотите заехать ко мне в гости, милости прошу. Только предупреди заранее, сам знаешь мои обстоятельства, живу-то уже почти три года один.

И пришел апрель, и Москву накрыла неожиданная волна горячего воздуха, и все быстро достали из шкафов и чемоданов летние вещи, раскрасив улицы, бульвары и площади пестрыми светлыми нарядами. В воздухе уже перемешивались самые разные запахи – свежеуложенного асфальта, распускавшихся листьев на деревьях, туалетной воды, духов. В общем, чувствовалось влияние эндорфинов – даже незнакомые люди улыбались друг другу, а решительные молодые люди пытались пообщаться с кокетливыми девушками.

Размышляя, как зазвать Лару к себе, Антон прошелся по своей квартире. (дом хороший, кирпичный, постройки шестидесятых годов, в глубине Ленинского проспекта. Он как-то очень вовремя купил эту «однушку», хотя и пришлось влезать в долги у родственников и у пары коллег. Впрочем, не в такие тяжелые, как если бы брал кредит в банке. Просторная прихожая со шкафами для одежды, коридорчик, первая дверь – ванная со стиральной машиной, вторая – туалет, и дальше – кухня. Кухня была хорошая, в десять полноценных квадратных метров. Около полуметра, правда, «отъедал» выступ вентиляционной камеры, но и в этом было определенное удобство – за ним хорошо «прятался» холодильник. И комната довольно большая, метров двадцать пять, светлая за счет большого, во всю стену окна рядом с балконной дверью. Возле окна большой письменный стол, компьютерный монитор, открытый стеллаж с папками, ватманами, чертежами. На стене квадратная абстрактная картина, составленная из маленьких деревянных брусочков разных оттенков и рисунков. В глубине – как бы «альков», где разместились широкая постель, глубокое кресло и небольшой, но не обычный журнальный, а раскладной ломберный, карельской березы столик, с антикварной латунной, в стиле «арт-нуво», настольной лампой под абажуром и несколькими книгами.

Ну, конечно, еще и гордость Антона – небольшая столярная мастерская, которая была устроена в застекленной лоджии. Хороший профессиональный свет, стоивший сумасшедших денег. Верстак с тисками, японский сверлильно-строгально-фрезо-шлифовальный станок, полный набор рубанков, фуганков, стамесок, резцов и сверл. Шкаф с химией: грунтовки, морилки, растворители, лаки, краски и смывки. Вытяжной шкаф с вентилятором, толстая кишка гофры «на улицу».

Сосед сверху, симпатичный пенсионер союзного (увы, в прошлом) значения Илья Лазаревич звонил иногда по городскому телефону справиться у Антона: «Тоша, вам ничем не пахнет?». На что Антон отвечал всегда одним и тем же. Пару раз громко шмыгал носом в трубку, выдерживал пятисекундную паузу и извещал соседа: «Пахнет, Илья Лазаревич! Это запах большого города. Он строится, разрастается, в него приезжают новые люди, они привозят новые запахи. Как ваше здоровье, Илья Лазаревич?». Двухминутный монолог пенсионера можно было и не слушать, чем Антон частенько и грешил. Тем более, что процесс покраски прерывать было никак невозможно.

Осмотром своего жилища Антон удовлетворился и пошел на кухню варить кофе. «Ну, не могу же я напрямую, вот так в лицо ей сказать, что хочу ее?! – рассуждал молодой человек. – В концерт мы ходили, по бульвару гуляли, в кафе были несколько раз. На день рождения к Аркашке я ее зазвал. И ведь хочется мне схватить ее в охапку, зацеловать всю и… И в итоге привожу я ее к подъезду дома на Сивцевом Вражеке, тремся щечками, она выходит, бросив «Пока! Созвонимся!». И я тоже хорош. Пока! Доколе? – боролся с терзаниями плоти Антон. Наверное, тот, что свыше, прислушался и подсказал ответ: «Доколе? Дотоле, пока ты, чадо взрослое уже, а умом – дитя, не сделаешь того, к чему зовет природа, все естество твое мужское!». И Антон решился.

– Хочешь, покажу тебе необычную картину, которую сам смастерил? – предложил он Ларе, услышав в мобильнике ее голос.

– Ты еще и картины пишешь? Хотя, что я удивляюсь?

– Ну, нет. Это необыкновенная картина, такой ты еще не видела. Что-то вроде «Вудс пэйнтинг».

– Ну, если это лесная живопись, то заинтриговал!

– Следовательно, можно расценивать это, как согласие? – осторожно уточнил Антон.

– Ну, по меньшей мере, я расцениваю это так, что ты приглашаешь меня в гости!

В общем – заинтриговал, да и Ларе было интересно посмотреть, как живет столяр. Они договорились о времени, когда Антон подхватит ее после записи Лариного оркестра в студии на улице Качалова.

– И где же твоя чудная картина? – спросила Лара, едва они вошли в прихожую.

– Сейчас увидишь, – ответил Антон, вешая ее куртку на ветку оленьих рогов. – Тут есть один секрет, – пояснил он. – Тебе обязательно нужно помыть руки, причем с мылом и пемзой. Потом увидишь зачем, даже почувствуешь.

– Загадки говоришь, интригу накручиваешь. Впрочем, руки мыть всегда полезно, – согласилась Лара.

Необычная картина, абстракция в коричневых тонах – от светлой сосны до черного дерева, – висела на стене в комнате напротив входной двери и сразу бросалась в глаза. Скорее это была панель, собранная по принципу пластин для малахитовой шкатулки, или панно из пластин янтаря разного цвета и рисунка. Квадратная массивная рама, внутри которой находился круг, составленный из различных по рисунку кусочков дерева – брусков разных пород и разной формы. Этакая своеобразная мозаика. Круг, стянутый стальным обручем, был толщиной в сантиметр – полтора, под ним «подкладка», сплетенная из тонких металлических нитей – как металлический чехол экранированных проводов.

Лара стала рассматривать сочетания пород дерева, ей захотелось потрогать эту полированную поверхность, и она протянула к ней руку.

– Можно? – спросила она Антона.

– Попробуй. Не бойся, скажешь, что чувствуешь.

Лара прикоснулась подушечками пальцев правой руки к картине, потом повела руку над ее поверхностью и вдруг ощутила, что от картины исходит едва уловимый энергетический поток. Причем в разных участках он отличается интенсивностью, где-то она даже уловила небольшие вибрации, от которых она почувствовала легкое возбуждение. С таким Лара сталкивалась впервые, и она прикоснулась к картине другой рукой. Антон стоял вплотную к ней, его рука лежала на ее талии.

– Я никогда такого не видела, – сказала Лара, повернув лицо к Антону. – Ты сам до этого додумался? Это же какое-то открытие?

– Дизайн, рисунок сделал Давид. Я подбирал породы деревьев. Он и для себя также сделал экземпляр, но чуть отличается. Но поток энергии очень слабый, а потому я и сказал, чтобы ты помыла руки с мылом и пемзой. Жировой слой, естественные загрязнения становятся изолятором, эффект пропадает. Энергетика дерева способна отталкивать негатив и притягивать удачу. Из дерева во все времена делали обереги.

Лара слушала Антона очень внимательно – ох, и не прост волгарь. А как «поет», как завораживает, как лапшу на уши вешает. Она повернулась к нему и осторожно убрала руку со своей талии.

– Антон, вот ты зовешь меня картину посмотреть, а сам на мне какое-то хитрое оружие соблазнения испытываешь. Так?

– Ну что ты! Какое же это оружие? Тебе не нравится картина?

– Картина, конечно, нравится. В ней есть и художественная энергетика, и каждый может увидеть, почувствовать свое, но ты все-таки на мой вопрос не ответил – ты меня соблазняешь?

– Ну, если бы не попытался, ты могла бы обидеться на недостаточное внимание, – начал оправдываться Антон, тем самым соглашаясь, что определенные надежды воздействовать картиной на девушку, у него были.

– Сейчас ты меня угостишь кофе, и отвезешь на Сивцев Вражек, домой, к родителям! – почти приказала Лара. Но увидев, как увял Антон, добавила. – А я к тебе сюда вернусь. Скоро.

При этом веселое выражение ее заблестевших глаз придавало словам особый смысл.

Проходя на кухню, она пропела строчки из бардовской песенки: «Мой милый, жди меня, мой милый, и я приду, приду, приду!». А увидев удивленное лицо Антона, указательным пальцем дотронулась до кончика его носа.

– Тут у меня мозолей нет! Чувствую я все, да и просто вижу, как тебя, бедненького, распирает изнутри. У меня завтра нелегкий день: с утра репетиция, потом прослушивание, а вечером квартет. Но я приду, приду, приду! Созвонимся. Я сама тебе позвоню завтра вечером, попозже. Я стараюсь не забывать выключать мобильник, а то, если он вдруг звякнет на репетиции, маэстро устроит скандал грандиозо. А потом не сразу его снова включаю – знаешь, иногда так хочется тишины.

И помимо всего у Лары был еще «тот самый вечер», когда девушки пользуются разными способами, чтобы не оказаться в «неловком положении».

Олег Арнаутов завернул в мастерскую к Антону по старой памяти. Хотя, какая тут старая память, когда бывшие земляки, друзья с детства, не виделись всего-то четыре года, пока Олег учился в училище дальней бомбардировочной авиации. Теперь они по большей части перезванивались, а встречались, когда Олег приезжал со своей «точки» в Москву, где останавливался в служебной гостинице.

Он с удовольствием рассматривал детали шкафов, окладов икон, кресла, ждущие, когда их обобьют красивой шелковой тканью, и они снова станут «дворцовыми». К ним подошел Давид, посидели уже втроем, «у верстака» махнули по маленькой «со свиданьицем», как когда-то, но скоро решили двинуть в ресторан, по старой памяти в «Адриатико», на Маяковке.

– Мужики, у меня был спецвылет, двойные премиальные, так что сегодня я банкую! – сразу, едва взяли в руки меню, объявил Олег.

– Гуляем, капитан? – обрадовался Давид. – Что за полет такой, военную тайну не выдашь?

– Не выдам, но кое-что скажу. К полету готовились долго, маршрут уникальный. В общем, взлетели в Сибири, облетели вокруг света и в Сибирь вернулись. Восемнадцать часов в воздухе, с дозаправками.

– Как это «вокруг света»? – удивился Антон.

– Ну, прошли сначала над Россией до Мурманска, а потом по параллелям, но без захода в чужое территориальное пространство. Понял теперь, как это «вокруг света»? Англичан видели, потом еще канадцы нас «сопровождали». Американцы своих ребят на истребителях поднимали.

Опытный официант знал, как надо «обслуживать быстро, но не спеша». Этакая специальная формула, которая понятна людям, знающим толк в ресторанной процедуре. На самом деле это означало, что морс, водку или вино, первую закуску надо приносить быстро, а вот затем доставлять блюда на стол по мере готовности, пусть гости наслаждаются общением.

Махнули по рюмочке, закусили салатиком «руккола» с креветками, морскими гребешками, осьминожками и колечками кальмаров. Арнаутов продолжил свой рассказ.

– И вот могу вам сказать, что над нашей тайгой в одной точке приборы вдруг зашалили. Знаете, стрелки начали бешено крутиться, а на табло цифры заскакали в обратную сторону, мне даже не по себе стало! По приборам мы вместо десяти тысяч над уровнем моря, вдруг оказались на тысячу метров ниже этого самого уровня. Под землей уже. То есть, гробанулись! – рассказывал о леденящем душу моменте полета Олег. – А мы в воздухе! Летим! Движки в норме! Звезды над нами, вверху. Земля под нами, внизу. Но так было секунд пять, не дольше.

– Это не там ли, где тунгусский метеорит грохнулся? – осведомился Давид.

– Я это место на карте отметил, потом, когда вернулись, поискал в компьютере, – Арнаутов военной тайны не раскрывал, а потому расслабленно мастерил себе бутербродик – на подсушенный кусочек черного хлеба тонко намазал масло и укладывал ломтик розовой семги. – Оказалось, что от Тунгуски это далеко, а близко от Бодайбо, где золото моют, но чуть дальше. Кругом тайга, там только речка Патомка крутится. По этой трассе ведь многие гражданские летают. Москва-Южно-Сахалинск, например. Или Москва-Владивосток. Но, видно, точно над этой точкой не пролетают, а нам вот повезло.

– А что командование? Вы же доложились, как вернулись? У вас же там все нашпиговано «черными ящиками», самописцами и всякой секретной электроникой? – допытывался Давид.

– Конечно, доложили! Тут же, в воздухе связались с землей! И знаете, что самое интересное? – совсем заинтриговал Арнаутов друзей.

– Неопознанный летающий объект? – пошутил Антон.

– Если бы! – отмахнулся Олег. – С земли нам ответили, что здесь это нормально. Они знают. Представляете?! Просто все нормально.

А когда бутерброд готов, в самый раз выпить рюмку. Давид предложил тост по-новомодному: «За полеты! За нормальные полеты!»

Не сговариваясь, все трое заказали по классической мясной солянке и по телячьей котлетке на косточке, хотя это и был ресторан итальянской кухни.

Солянка в тот день была великолепна. Правильного темно-коричневого цвета, с маслинками, с каперсами, с кусочками отварного мяса, в меру наперченная, с блестками на поверхности и с особенным ароматом, когда ложка разрушала целостность поверхностной пленки. Естественно, что все трое произнесли синхронно: «Ну, под горячее!» Выпили и… не почувствовали хмельного – так солянка легла внутрь.

– Обедать надо с удовольствием, – проглотив последнюю ложку солянки, сказал Давид. – Так сказать, наслаждаясь вкусовыми ощущениями. Это в случае, если без спутницы…

– А если со спутницей?

– Тогда удовольствие удваивается. Но тут уже все зависит от спутницы.

Официант был опытный и рюмки пустыми оставались недолго.

– А за такой полет тебе звездочку добавят? – поинтересовался Давид.