Брак холостит душу (сборник)
Недавно тихим вечерком
Стихотворение написано в 1819 г., а опубликовано в 1884 г. Сохранился черновой автограф. Предположительно в стихотворении под образом Наташи скрывается горничная Наташа, с которой в годы отрочества у Пушкина были связаны одни из первых эротических переживаний. Также этот образ может включать в себя другую Наташу – крепостную актрису Наталью, которой Пушкин посвятил стихотворения «К Наталье» (1813) и «К молодой актрисе» (1815). Переживание Пушкина обострялось ревностью её хозяина – графа В.В. Толстого, чьей любовницей она была. Однако в период, когда было написано стихотворение «Недавно тихим вечерком» Пушкин был увлечен Евдокией Овошниковой. В тот год Пушкин близко сошёлся с членом молодежного общества «Зелёная лампа» Никитой Всеволжским, который был влюблен в молодую танцовщицу, ученицу балетного училища Овошникову. Пушкин часто ходил со своим новым другом в церковь при училище – не столько затем, чтобы молиться, сколько полюбоваться прелестной барышней. Нередко двое друзей, устроившись у окна и вооружившись лорнетами, наблюдали затем, как легконогая актриса проносится мимо. Из письма Пушкина к Мансурову от 27 октября 1819 года: «Каждое утро крылатая дева летит на репетицию мимо окон нашего Никиты, по-прежнему подымаются на неё телескопы и (кое-что ещё) – но увы… ты не видишь её, она не видит тебя». Гораздо позже, будучи узником Михайловского в 1824 году он писал Всеволжскому, предаваясь воспоминаниям: «Не могу поверить, чтобы ты забыл меня, милый Всеволжский – ты помнишь Пушкина, проведшего с тобою столько весёлых часов, Пушкина, которого ты видел и пьяного, и влюблённого, не всегда верного твоим субботам, но неизменного твоего товарища в театре, наперсника твоих шалостей, того Пушкина, который отрезвил тебя в страстную пятницу и привел тебя под руку в церковь театральной дирекции, да помолишься господу богу и насмотришься на госпожу Овошникову…» Пушкин ещё долго не мог «отпустить» Евдокию – она упоминается ещё в нескольких письмах, из чего следует, что эта привязанность (не в пример другим) важная в жизни поэта. Впрочем, Пушкин и в этой истории полностью остается собой: поэт пишет в этот период ещё несколько десятков стихотворений, посвящённых… разным дамам.
Недавно тихим вечерком
Недавно тихим вечеркомПришёл гулять я в рощу нашуИ там у речки под дубкомУвидел спящую Наташу.Вы знаете, мои друзья,К Наташе вдруг подкравшись, яПоцеловал два раза смело,Спокойно девица мояВо сне вздохнула, покраснела;Я дал и третий поцелуй,Она проснуться не желала,Тогда я ей засунул хуй —И тут уже затрепетала.Вишня
До сих не существует доказательств авторства, но в собрания сочинений стихотворение включается с 1857 года под заголовком «Приписываемое Пушкину». Начальные стихи, дополненные Л.Н. Модзалевским, приобрели популярность в качестве детских стихов и неоднократно перепечатывались в детских хрестоматиях[6]. Датируется примерно 1815 годом.
Сюжет «Вишни» строится на казусе, неожиданном повороте и счастливом конце. В 1815 году в жизни юного лицеиста произошла презабавная история. Поэту было шестнадцать лет, и его первые опыты любовных познаний тогда ещё не влекли за собой измен и ревности, салонных скандалов и смертей на дуэлях. У старой фрейлины императора княгини В.М. Волконской была прехорошенькая горничная Наташа, к которой бегали все лицеисты и с ними юный Пушкин. Как-то вечером лицеисты шли к гауптвахте послушать военный оркестр по темному дворцовому коридору. Пушкин, разумеется, не раз сталкивался с хорошенькой Наташей во мраке коридора и, конечно же, не раз ему удавалось пощипать и потискать популярную горничную под её негромкие испуганные возгласы. И вот во мраке коридора прошуршало платье, поэт вздрогнул – конечно, это Наташа! Отстав от друзей, Пушкин увлёк девицу, обнимая её и целуя. В это время где-то открылась дверь, выпустив луч света под своды коридора, и – какой кошмар! Пушкин целовал старуху Волконскую! Надо сказать, Пушкин повел себя не так пылко и задиристо, как мы привыкли о нём читать. С воплями, сверкая пятками, юный поэт побежал прочь от испуганной фрейлины.
Княгиня пожаловалась брату, а тот – Александру I. Царь вызвал директора лицея Е.А. Энгельгардта и потребовал разъяснений. Началось разбирательство, историю удалось замять как неудачную шутку. Впрочем, никто, кроме Пушкина, сильно не расстроился. После всего Александр I сказал Энгельгардту: «…Я беру адвокатство Пушкина на себя, но скажи ему, чтоб это было в последний раз. Между нами, старушка, быть может, в восторге от ошибки молодого человека». Этой чудесной девушке Пушкин посвятил «серьёзное» стихотворение «К Наташе»:
Так, Наталья! признаюся,Я тобою полонён,В первый раз ещё, стыжуся,В женски прелести влюблён.Целый день, как ни верчуся,Лишь тобою занят я;Ночь придет – и лишь тебяВижу я в пустом мечтанье,Вижу в лёгком одеянье —Будто милая со мной;
Вишня
Румяной зарёюПокрылся восток,В селе за рекоюПотух огонёк.Росой окропилисьЦветы на полях,Стада пробудилисьНа мягких лугах.Туманы седыеПлывут к облакам,Пастушки младыеСпешат к пастухам.С журчаньем стремитсяИсточник меж гор,Вдали золотитсяВо тьме синий бор.Пастушка младаяНа рынок спешитИ вдаль, припевая,Прилежно глядит.Румянец играетНа полных щеках,Невинность блистаетНа робких глазах.Искусной рукоюКоса убрана,И ножка собоюПрельщать создана.Корсетом прикрытаВся прелесть грудей,Под фартуком скрытаПриманка людей.Пастушка приходитВ вишенник густойИ много находитПлодов пред собой.Хоть вид их прекрасенКрасотку манит,Но путь к ним опасен —Бедняжку страшит.Подумав, решиласьСих вишен поесть,За ветвь ухватиласьНа дерево взлезть.Уже достигаетНаграды своейИ робко ступаетНогой меж ветвей.Бери плод рукою —И вишня твоя,Но, ах! что с тобою,Пастушка моя?Вдали усмотрела, —Спешит пастушок;Нога ослабела,Скользит башмачок.И ветвь затрещала —Беда, смерть грозит!Пастушка упала,Но, ах, какой вид.
Сучок преломленныйЗа платье задел;Пастух удивленныйВсю прелесть узрел.Среди двух прелестныхБелей снегу ног,На сгибах чудесныхПастух то зреть мог,Что скрыто до времяУ всех милых дам,За что из эдемаБыл изгнан Адам.Пастушку несчастнуС сучка тихо снялИ грудь свою страстнуК красотке прижал.Вся кровь закипелаВ двух пылких сердцах,Любовь прилетелаНа быстрых крылах.Утеха страданийДвух юных сердец,В любви ожиданийСупругам венец.Прельщенный красою,Младой пастушокГорячей рукоюКоснулся до ног.И вмиг зарезвилсяАмур в их ногах;Пастух очутилсяНа полных грудях.И вишню румянуВ соку раздавил,И соком багрянымТраву окропил.
Сводня грустно за столом
Датируется между 10 августа и предположительно 10 октября 1827 года, опубликовано в 1884 году.
В конце июля 1827 года Пушкин вновь едет в Михайловское, пробыв в Петербурге и Москве всего несколько месяцев. Поездка, которую он так ждал, разочаровала его. С восторгом говорил в письме Пушкин брату Лёвушке: «Завтра еду в Петербург – увидеться с дражайшими родителями comme on dit[7] и устроить свои денежные дела». Но оказалось, что Петербург Пушкину также пуст, глуп, скучен и невыносим, как и Москва. В начале июня 1827 года поэт пишет хозяйке имения Тригорское: «Что же мне вам сказать, сударыня, о пребывании моём в Москве и о моём приезде в Петербург – пошлость и глупость обеих наших столиц равны, хотя и различны, и так как я притязаю на беспристрастие, то скажу, что если бы мне дали выбирать между обеими, я выбрал бы Тригорское – почти как Арлекин, который на вопрос, что он предпочитает: быть колесованным или повешенным? – ответил: я предпочитаю молочный суп. Я уже накануне отъезда и непременно рассчитываю провести несколько дней Михайловском».
Пушкин по своей старой привычке и в Москве, и в Петербурге вел образ жизни разгульный, однако былого азарта в охоте за юбками он уже не проявлял. Друзей в столицах у поэта не осталось (кроме Антона Дельвига, который «возымел глупость жениться»), и Пушкин коротко сошёлся с Соболевским, который, по свидетельству фон Фока, «возит его [Пушкина. – прим. ред.] по трактирам, кормит и поит на свой счет. Соболевского прозвали «брюхом Пушкина». Однако поддержка и поощрения Соболевским ведение разгульного и бесшабашного существования не могла избавить Пушкина от хандры. Из записей Алексея Вульфа, относящихся к этому периоду: «Вчера обедал у Пушкина в селе его матери, недавно бывшем ещё месте его ссылки, куда он недавно приехал из Петербурга с намерением отдохнуть от рассеянной жизни столиц и чтобы писать на свободе (другие уверяют, что он приехал оттого, что проигрался)». Разгульность наскучила Пушкину, любовные похождения нагоняли тоску, а легкомысленные барышни известного поведения из увеселительных домов (как, впрочем, и весь столичный свет) вызывали у поэта зевоту. По всей видимости, это временное затишье в озорстве, затишье в любовных интрижках и флирте и позволили Пушкину высказаться о некогда любимых им занятиях и времяпровождениях, как о пустой трате, не приносящей уже ни малейшего удовольствия и даже не вызывавшей желания.
Сводня грустно за столом
Сводня грустно за столомКарты разлагает.Смотрят барышни кругом,Сводня им гадает:«Три девятки, туз червейИ король бубновый —Спор, досада от речейИ притом обновы…А по картам – ждать гостейНадобно сегодня».Вдруг стучатся у дверей;Барышни и сводняВстали, отодвинув стол,Все толкнули целку,Шепчут: «Катя, кто пришёл?Посмотри хоть в щелку».Что? Хороший человек…Сводня с ним знакома,Он с блядями целый век,Он у них, как дома.Бляди в кухню руки мытьКинулись прыжками,Обуваться, пукли взбить,Прыскаться духами.Гостя сводня между темЛасково встречает,Просит лечь его совсем.Он же вопрошает:«Что, как торг идет у вас?Барышей довольно?»Сводня за щеку взяласьИ вздохнула больно:«Хоть бывало худо мне,Но такого горяНе видала и во сне,Хоть бежать за море.Верите ль, с Петрова дняРовно до субботыВсе девицы у меняБыли без работы.Четверых гостей, гляжу,Бог мне посылает.Я блядей им вывожу,Каждый выбирает.Занимаются всю ночь,Кончили, и что же?Не платя, пошли все прочь,Господи мой боже!»Гость ей: «Право, мне вас жаль.Здравствуй, друг Анета,Что за шляпка! что за шаль,Подойди, Жанета.А, Луиза, – поцелуй,Выбрать, так обидишь;Так на всех и встанет хуй,Только вас увидишь».«Что же, – сводня говорит, —Хочете ль Жанету?У неё пизда горитИль возьмёте эту?»Бедной сводне гость в ответ:«Нет, не беспокойтесь,Мне охоты что-то нет,Девушки, не бойтесь».Он ушел – все стихло вдруг,Сводня приуныла,Дремлют девушки вокруг,Свечка вся оплыла.Сводня карты вновь берёт,Молча вновь гадает,Но никто, никто нейдёт —Сводня засыпает.
Тень Баркова
Баллада написана примерно в 1814–1815 гг. и относится к периоду лицейских поэтических опытов. Судьба рукописи поистине захватывающая: содержание блекнет перед историей пути произведения от пера автора до читателя. Баллада «Тень Баркова известна по нескольким спискам. Последнюю он [Пушкин. – Прим. ред.] выдавал сначала за сочинение князя Вяземского, но, увидев, что она пользуется большим успехом, признался, что написал её сам. Это стихотворение, неудобное вполне для печати, представляет местами пародию на балладу Жуковского «Громобой»[8]. О её существовании впервые сообщил в 1863 г. В.П. Гаевский. В случае, когда автограф автора не сохраняется, ставится вопрос атрибуции[9]. Поскольку баллада является скандальной, дискуссия об атрибуции не получила своего развития и вновь возобновилась только в 1928 году, когда рукопись «Монаха» наконец обнаружилась в архиве Горчаковых, о создании которой в одно время с «Тенью Баркова» также говорил Гаевский. Анализ позволил исследователям доказать, что баллада все-таки написана Пушкиным, после чего встал вопрос о публикации с историко-литературным комментарием и обширной базой аргументов в пользу авторства Пушкина. Дело поручили великому русскому филологу М.А. Цявловскому, одному из самых авторитетных и ведущих пушкинистов. Было решено издать балладу вместе с комментариями (обширнейшим кропотливым трудом) Цявловского в виде приложения к Академическому изданию. Цявловский закончил комментарии в 1931 году, полностью реконструировав текст по сохранившимся спискам. И началось! На пути к изданию возникли специфические трудности: как печатать текст, как предотвратить его распространение, неизбежное после сдачи рукописи в набор, и т. д. (Даже перепечатывание на пишущей машинке заняло много времени, поскольку «ни одной машинистке нельзя было поручить эту работу», и перед М.А. Цявловским встала проблема поисков машиниста!»)[10] Невероятными путями удалось найти наборщиков: в типографии НКВД работали всего два наборщика – глухонемые муж и жена. Рукопись набрали, сверстали – и в это время произошел пожар, сгорела типография, а вместе с ней и труд Цявловского (копии которого не осталось), и сверстанная рукопись. Прошло девять или десять лет, и в магазине московского букиниста А.И. Фадеева произошло следующее: посетитель спросил, сколько будет стоит «книжка», которой оказалась вёрстка «Тени Баркова»! Пока букинист решал вопрос цены, в магазин подтянулся знаток книги Д.С. Айзенштадт вместе с Цявловским.
И снова мистика: в это же самое время в магазине присутствовала собирательница редких книг В.Д. Богданова, которая начала скандалить затем, чтобы рукопись продали ей. Для разрешения этого спора специально созвали заседание Правления Союза писателей! Рукопись бесплатно отдали Цявловскому, а расходы на себя взял Литфонд СССР. Прошло ещё несколько лет, на дворе стоял 1943 год, когда на пороге квартиры Цявловских оказалась женщина, поведавшая совершенно удивительную историю. Цявловский тяжело болел и не вставал с постели.
«Я по важному делу, мне непременно нужно с ним поговорить!..» Войдя в спальню, женщина замялась: «Мне неловко говорить… у меня оказалась одна рукопись – там стоит Ваша фамилия». «Рукопись?! Как она к вам попала?» – экспансивный Мстислав Александрович подскочил на кровати. Она, учительница, была мобилизована в начале войны на лесозаготовки, по соседству с которыми расположена воинская часть. По вечерам она слышала, что «лес стонет от хохота, мужского и женского». Когда она поинтересовалась, «из-за чего стонут деревья», оказалось, что солдаты просвещают молодых учительниц чтением «Тени Баркова». Героиня рассказа потребовала у солдат рукопись, но те не пожелали расстаться со своей драгоценностью. Тогда «она пошла на крупнейшую жертву». Собрав имевшиеся у неё талоны, по которым отпускалась водка, она выменяла их на рукопись. Когда она вернулась в Москву, то «держала рукопись под матрацем» («У меня сын шестнадцати лет»). Кто такой Цявловский, она не знала, но однажды, прочитав фамилию в газете, выяснила адрес. Как было благодарить эту женщину? Были собраны все деньги, что имелись в доме («А у Мстислава Александровича никогда не было денег!»). Всего набрали двести рублей и уговорили их принять[11].
После смерти Цявловских рукопись была передана в Рукописный отдел Пушкинского дома, который всё так же не посчитал нужным как следует издать балладу с удивительным исследованием М.А. Цявловского (и всё по той же причине «скабрезности» содержания).
Тень Баркова
1Однажды зимним вечеркомВ бордели на МещанскойСошлись с расстриженным попомПоэт, корнет уланский,Московский модный молодец.Подьячий из СенатаДа третьей гильдии купец,Да пьяных два солдата.Всяк, пуншу осушив бокал,Лег с блядью молодоюИ на постели откаталГорячею елдою.2Кто всех задорнее ебет?Чей хуй средь битвы рьянойПизду кудрявую дерётГоря как столб багряный?О землемер и пизд и жоп,Блядун трудолюбивый,Хвала тебе, расстрига поп,Приапа жрец ретивыйВ четвёртый раз ты плешь впустил,И снова щель раздвинул,В четвёртый принял, вколотилИ хуй повисший вынул!3Повис! Вотще своей рукойЕму милашка дрочитИ плешь сжимает пятернёй,И волосы клокочет.Вотще! Под бешеным попомЛежит она, тоскуетИ ездит по брюху верхом,И в ус его целует.Вотще! Елдак лишился сил,Как воин в тяжей брани,Он пал, главу свою склонилИ плачет в нежной длани.4Как иногда поэт Хвостов,Обиженный природой,Во тьме полуночных часовКорпит над хладной одой,Пред ним несчастное дитя —И вкривь, и вкось, и прямоОн слово звучное, кряхтя,Ломает в стих упрямо, —Так блядь трудилась над попом,Но не было успеха,Не становился хуй столбом,Как будто бы для смеха.5Зарделись щеки, бледный лобСтыдом воспламенился,Готов с постели прянуть поп.Но вдруг остановился.Он видит – в ветхом сюртукеС спущенными штанами,С хуиной толстою в руке,С отвисшими мудамиЯвилась тень – идёт к немуДрожащими стопами,Сияя сквозь ночную тьмуОгнистыми очами.6«Что сделалось с детиной тут?» —Вещало привиденье.– «Лишился пылкости я муд,елдак в изнеможеньи,Лихой предатель изменил,Не хочет хуй яриться».«Почто ж, ебана мать, забылТы мне в беде молиться?»– «Но кто ты?» – вскрикнул Ебаков,Вздрогнув от удивленья.«Твой друг, твой гений я – Барков!»Сказало привиденье.7И страхом пораженный попНе мог сказать ни слова,Свалился на пол будто снопК портищам он Баркова,«Восстань, любезный Ебаков,Восстань, повелеваю,Всю ярость праведных хуевТебе я возвращаю.Поди, еби милашку вновь!»О чудо! Хуй ядрёныйВстает, краснеет плешь, каккровь,Торчит как кол вонзённый.8«Ты видишь, – продолжалБарков,Я вмиг тебя избавил,Но слушай: изо всех певцовНикто меня не славил;Никто! Так мать же их в пиздуХвалы мне их не нужны,Лишь от тебя услуги жду —Пиши в часы досужны!Возьми задорный мой гудок,Играй им как попало!Вот звонки струны, вот смычок,Ума в тебе не мало.
9Не пой лишь так, как пел Бобров,Ни Шелехова тоном.Шихматов, Палицын, ХвостовПрокляты Аполлоном.И что за нужда подражатьБессмысленным поэтам?Последуй ты, ебана мать,Моим благим советам,И будешь из певцов певец,Клянусь я в том елдою, —Ни черт, ни девка, ни чернецНе вздремлют под тобою».10– «Барков! доволен будешь мной!»Провозгласил детина,И вмиг исчез призрак ночной,И мягкая перинаПод милой жопой красотыНе раз попом измялась,И блядь во блеске наготыНасилу с ним рассталась.Но вот яснеет свет дневной,И будто плешь Баркова,Явилось солнце за горойСредь неба голубого.11И стал трудиться Ебаков:Ебет и припеваетГласит везде: «Велик Барков!»Попа сам Феб венчает;Пером владеет как елдой,Певцов он всех славнее;В трактирах, кабаках герой,На бирже всех сильнее,И стал ходить из края в крайС гудком, смычком, мудами.И на Руси воззвал он райБумагой и пиздами.12И там, где вывеской елдакНад низкой ветхой кровлей,И там, где с блядью спит монах,И в скопищах торговли,Везде затейливый пиитПоёт свои куплеты.И всякий день в уме твердитБаркова все советы.И бабы, и хуястый попДрожа ему внимали,И только перед ним подолДевчонки подымали.13И стал расстрига-богатырьКак в масле сыр кататься.Однажды в женский монастырьКак начало смеркаться,Приходит тайно ЕбаковИ звонкими струнамиВоспел победу елдаковНад юными пиздами.У стариц нежный секелёкЗардел и зашатался.Как вдруг ворота на замокИ пленным поп остался.14Вот в келью девы повелиПоэта Ебакова.Кровать там мягкая в пылиЯвляется дубова.И поп в постелю нагишомЛожиться поневоле.И вот игуменья с попомВ обширном ебли поле.Отвисли титьки до пупа,И щель идет вдоль брюха.Тиран для бедного попа,Проклятая старуха!15Честную матерь откатал,Пришлец благочестивыйИ в думе страждущей сказалОн с робостью стыдливой– «Какую плату восприму?»«А вот, мой сын, какую:Послушай, скоро твоемуНе будет силы хую!Тогда ты будешь каплуном,А мы прелюбодеяЗакинем в нужник вечеркомКак жертву Асмодея».16О ужас! бедный мой певец,Что станется с тобою?Уж близок дней твоих конец,Уж ножик над елдою!Напрасно еть усердно мнишьДевицу престарелу,Ты блядь усердьем не смягчишь,Под хуем поседелу.Кляни заебины отцаИ матерну прореху.Восплачьте, нежные сердца,Здесь дело не до смеху!17Проходит день, за ним другой,Неделя протекает,А поп в обители святойПод стражей пребывает.О вид, угодный небесам?Игуменью честнуюЕбёт по целым он часамВ пизду её кривую,Ебёт… но пламенный елдакСлабеет боле, боле,Он вянет, как весенний злак,Скошенный в чистом поле.18Увы, настал ужасный день.Уж утро пробудилось,И солнце в сумрачную теньЛучами водрузилось,Но хуй детинин не встаёт.Несчастный устрашился,Вотще муде свои трясет,Напрасно лишь трудился;Надулся хуй, растёт, растёт,Вздымается лениво…Он снова пал и не встаёт,Смутился горделиво.19Ах, вот скрипя шатнулась дверь,Игуменья подходит,Гласит: «Еще пизду измерь»И взорами поводит,И в руки хуй… но он лежит,Лежит и не ярится,Она щекочет, но он спит,Дыбом не становится…«Добро», – игуменья изреклаИ вмиг из глаз сокрылась.Душа в детине замерла,И кровь остановилась.20Расстригу мучила печаль,И сердце сильно билось,Но время быстро мчится вдаль,И тёмно становилось.Уж ночь с ебливою лунойНа небо наступала,Уж блядь в постели пуховойС монахом засыпала.Купец уж лавку запирал,Поэты лишь не спалиИ, водкою налив бокал,Баллады сочиняли.21И в келье тишина была.Вдруг стены покачнулись,Упали святцы со стола,Листы перевернулись,И ветер хладный пробежалВо тьме угрюмой ночи,Баркова призрак вдруг предсталСвященнику пред очи.В зелёном ветхом сюртукеС спущёнными штанами,С хуиной толстою в руке,С отвисшими мудами.22– «Скажи, что дьявол повелел»,– «Надейся, не страшися»,– «Увы, что мне дано в удел?Что делать мне?» – «Дрочися!»И грешный стал муде трястиТряс, тряс, и вдруг проворноСтал хуй все вверх и вверх расти,Торчит елдак задорно.И жарко плешь огнем горит,Муде клубятся сжаты,В могучих жилах кровь кипит,И пышет хуй мохнатый.23Вдруг начал щёлкать ключ в замке,Дверь громко отворилась,И с острым ножиком в рукеИгуменья явилась.Являют гнев черты лица,Пылает взор собачий,Но вдруг на грозного певца,На хуй попа стоячийОна взглянула, пала в прах,Со страху обосралась,Трепещет бедная в слезахИ с духом тут рассталась.24– «Ты днесь свободен, Ебаков!»Сказала тень расстриге.Мой друг, успел найти БарковРазвязку сей интриге– «Поди! Отверзты ворота,Тебе не помешают,И знай, что добрые делаСвятые награждают.Усердно ты воспел меня,И вот за то награда» —Сказал, исчез – и здесь, друзья,Кончается баллада.
Желал я душу освежить
При жизни Пушкина напечатано не было, сохранился автограф. Датируется предположительно декабрем (не позднее 21) 1832 г. Опубликовано в 1903 г.
Как известно, Пушкин ревновал свою супругу Наталью Гончарову совсем не без оснований. Гончарова была знатной кокеткой и любительницей флирта. Она со слишком очевидным удовольствием слушала комплименты (иногда весьма нескромные) своих партнёров по танцам, принимала кавалеров в отсутствии супруга, играла веером с заинтересованной улыбкой при других мужчинах. Пушкин же на это не стеснялся проповедовать мораль в письмах к Наталье, прикрывал страх за свою репутацию и простую ревность шутливой досадой и нежным дружеским подтруниванием.
Из писем Пушкина Наталье, осень 1832 года: «Кстати, смотри, не брюхата ли ты, а в таком случае береги себя на первых порах. Верхом не езди, а кокетничай как-то иначе» (25 сентября). «Спасибо, жена. Спасибо и за то, что ложишься рано спать. Нехорошо только, что ты пускаешься в разные кокетства; принимать Пушкина[12] тебе не следовало, во-первых, потому что при мне он у нас ни разу не бывал, во-вторых, хотя я в тебе уверен, но не должно свету подавать повод к сплетням» (27 сентября). Надо сказать, что ревность была взаимной, поскольку Гончарова никак не могла не только выбросить из головы, но и простить Пушкину его многочисленные увлечения юности. «Я ждал от тебя грозы […], а ты так тиха, так снисходительна, так забавна, что чудо. Что это значит? Уж не кокю[13] ли я? … Грех тебе меня подозревать в неверности к тебе» (ок. 30 сентября). «Кокетничаешь со всем дипломатическим корпусом, ты ещё жалуешься на свое положение, будто бы подобное нащокинскому! Жёнка, жёнка!..» (Не позднее 3 октября).