Стилет с головой змеи. Петербургские детективы
Но что же расскажет наш стилет? На первый взгляд, перед нами – классическая четырёхгранка (Веригин покрутил оружие, чтобы мы увидели грани), но – не совсем. Длина клинка невелика – чуть больше шести вершков, но и они достанут до сердца или до лёгкого. Обоюдоострый конец острия: даже смертельная рана не вызовет обильного кровотечения жертвы.
У основания клинка мы видим очень необычную пятку – овальную в разрезе, украшенную насечкой и картушем. Картуш – место, где в прихотливом узоре, имитирующем геральдический щит, золочением выполнена надпись «Sollingen 1580» Это значит, что стилет выкован и отлит в германском городе Золлинген, где до сих пор занимаются производством холодного оружия. В Средние Века гильдия оружейников этого города, благодаря искусству своих мастеров, непрекращающимся европейским войнам и покровительству Мальтийского ордена тамплиеров, сказочно обогатилась.
Обратите внимание: ничто не отделяет клинок от рукояти ― нет ни гарды, защищающей руку, ни примитивной крестовины. Так поступали, когда хотели облегчить оружие. А ещё, благодаря этому, вы можете воткнуть орудие убийства как можно глубже. Вероломному злодею гарда ни к чему.
Серебряная рукоять очень точно имитирует верхнюю часть туловища змеи: видны не только чешуйки разного размера, но и бугорки на змеиной шкуре. Несмотря на отсутствие крестовины, эти бугорки позволяют хозяину крепко держать рукоять в руке во время поражения жертвы.
Змеиная шея под углом повёрнута к зрителю, а голова служит удобным упором, если вы решите загнать стилет поглубже в тело и ударите по ней ладонью.
В этом месте не выдержал даже блаженно внимающий речам дядюшка. Он возмущённо подал голос:
– Иван Сергеевич!..
– Искренне прошу извинить меня, дамы и господа, ― я увлёкся, ― объяснил Веригин, но всем было ясно, что он ничуть не раскаивается.
– Итак: глаза змеи – это удивительная художественная деталь. Из-под серебряных век прямо на вас смотрят два огромных изумрудных глаза. Изумруды – крупные, великолепно обработанные и поразительной чистоты: такие редко сыщешь даже среди королевских драгоценностей. Из этого я делаю вывод, что камни родом не из Зальцбурга, а из Новой Гранады в Испании.
Оттого что глаза гада несоразмерно велики, взгляд, как вы можете убедиться, оставляет жутковатое впечатление. Однако поверьте моему опыту, даже в неумелых руках, это – очень опасная вещица.
Не могу передать, как я сожалею, что этот стилет достался не мне, однако от всей души поздравляю Феликса Петровича с этим чудом оружейного и ювелирного мастерства.
Здесь Веригин, всё-таки, сорвал аплодисменты. Он вернул стилет дядюшке, и желающие стали по очереди рассматривать диковину. Мужчины обсуждали смертоносные свойства оружия, а дамы ― великолепные изумруды и зловещий взгляд змеиной головы.
Представление не обошло и меня. Почувствовав тяжесть клинка в своей руке, я вдруг осознал, что дядя заплатил за своё приключение колоссальные деньги.
Когда любопытство присутствующих было удовлетворено, дядюшка снова взял слово:
– Прошу извинить старика, ― сказал он, нежно обнимая футляр с сокровищем. ― Сейчас я уединюсь, а вы можете продолжать веселиться. Я побеседую наедине с гостями и расскажу родственникам, что их ожидает в моём завещании.
Разговор по душам
После ухода виновника торжества мной овладела одна, но пламенная страсть: я искренне захотел стать единственным наследником дядюшки. Увы, я понимал, что это невозможно, но никак не мог отбросить заветную мысль. Когда мне показалось, что я взял себя в руки, фантазия принялась рисовать мне картины спокойного достатка в будущем. Логика была категорически против чудных видений: во-первых, дядюшка хронически скуп; во-вторых, в медовых картинах я не видел себя адвокатом, а это противоречило планам моего благодетеля; в-третьих, дядюшка прекрасно себя чувствовал и не собирался умирать.
В конце концов, пришёл и мой черёд навестить кабинет Феликса Петровича. Дворецкий Ерофей – чопорный и величавый, как австрийский полковник, пригласил меня войти и проводил до дверей.
Полный надежд, я вошёл в кабинет дяди. Эта сильно вытянутая комната начиналась широкими двустворчатыми дверями и заканчивалась высоким окном. Вдоль всей левой стены тянулся книжный шкаф от пола до потолка. На противоположной стене висели два неплохих портрета моих деда и бабки по материнской линии, а между ними наш новоиспечённый коллекционер развесил кинжалы и ножи. Там же стоял длинный кожаный диван, на котором хозяин иногда отдыхал в середине дня.
Дядя сидел за столом в пенсне и внимательно рассматривал какой-то документ. Он пригласил меня сесть в кресло напротив, которое стояло совсем рядом с несгораемым шкафом. В этом шкафу хранились ценные бумаги, наличные и, конечно, футляр со знаменитым стилетом, так что посетитель должен был испытывать некоторое волнение, сидя совсем рядом с богатством дома Лесковых.
– Дорогой мой, ― ласково начал дядюшка, ― у меня есть обязательство перед твоей матерью ― дать тебе хорошее образование. Да, как мы уже говорили, ты выучишься на адвоката, будешь помогать в моём деле и, я надеюсь, встанешь на ноги.
Вы не поверите, но он достал из стола счёты и принялся щёлкать костяшками у меня на глазах.
– Пока ты учишься, будешь получать двадцать рублей в месяц, то есть – двести сорок в год минус вакации. Итого – сто восемьдесят рублей в год. За пять лет в университете, ты получишь от меня – ого! ― девятьсот рублей.
– Вот это «ого!» ― подумал я, огорошенный жадностью родственника. Я понимал, что он не должен меня содержать полностью, но двадцать рублей – это зарплата рабочего. Сегодня оказалось, что дядюшка грохнул кучу денег только на то, чтобы привезти стилет в Россию, а родного человечка он рассчитал, как работника на текстильной фабрике.
– Но ты не переживай, ― радостно продолжил старый скупердяй. ― Ты – человек молодой, поэтому я округлю эту сумму до тысячи рублей. ― Он победно взглянул на меня, ожидая увидеть обожание.
Я криво улыбнулся.
В наследство твоей матери я оставлю ещё одну тысячу рублей.
– Ай, да дядя! Ай, да сукин сын! Десятки тысяч спустить за неделю и оставить родной сестре тысячу…
Я был потрясён, а дядя, как ни в чём не бывало, ждал потока благодарностей и воздаяния своей щедрости.
– Благодарю вас, дядюшка.… Весьма, ― выдавил я, встал и, ошеломлённый, направился к двери. Несмотря на хорошо подвешенный язык, мне никогда не удавалось поспорить со стариком по-настоящему. Поэтому сейчас я страшно завидовал сестрице Ирине, которая могла пойти против отца, не оглядываясь на последствия.
– Да, и пригласи Веригина, пожалуйста, ― послышалось мне в спину.
Я был чертовски зол. Наверное, всё отразилось на моём лице, поскольку Веригин с большим беспокойством выслушал от меня дядину просьбу.
Веселье прерывается
Я не заметил, как Измайлов подошёл ко мне:
– Прошу прощения, вы, кажется, имели неприятный разговор с Феликсом Петровичем.
Не умея лукавить, я ответил довольно резко:
– Я страшно зол на него.
– Это ― из-за его жадности, верно?..
– Откуда вы только всё знаете… ― меня охватила досада.
– Я же охранял его драгоценную реликвию. Дело в том, что я не хуже Веригина знаю настоящую цену стилета. Благодаря историческому шлейфу, подобная вещь на том же аукционе Друо ушла бы не меньше, чем за семьдесят тысяч рублей на наши деньги. Если бы аукциону предшествовала реклама, стоимость стилета могла взлететь до ста сорока тысяч рублей
После услышанного я, вероятно, выпучил глаза:
– Вы верите в подобную сумму?..
– Я уверен в ней: заезжая во Францию, временами я предлагаю охранные услуги господам, совершающим сделки на крупных аукционах. Именно там я познакомился с Эженом Тибо, ― ему я тоже иногда оказывал помощь. Поэтому по роду работы мне необходимо знать аукционные расценки и результаты торгов.
Но дело не в этом. Феликс Петрович купил крайне дорогую вещь. Не буду открывать сумму сделки с де Роганом – это тайна. Но после покупки стилета, предлагая мне плату за услуги, он бился, как лев, чтобы сбить цену.
– И вы…
– Да, мне пришлось слегка уступить. Поверьте, я неплохо узнал вашего дядю во время обсуждения моего вознаграждения. Он даже пытался отказаться от части предосторожностей, чтобы не платить больше.
– Поэтому основные расходы – сделка с де Роганом и оплата поездок по Европе?
– Вы умеете думать, молодой человек.
– А охрана, выделенная господином Кудасовым?
– Уверен, что и Егор Федотыч без разговоров получил только деньги на билеты и обустройство своих агентов, а в цене на саму охрану ему пришлось уступить. Обратите внимание, что, в отличие от Веригина, который ничего в этот раз не получил, кроме предмета для профессиональной зависти, господин Кудасов так и не пошёл беседовать с Феликсом Петровичем в кабинет. Он уверен, что не получит больше ни копейки.
– Но Иван Сергеевич отправился к дядюшке не из-за денег.
– Конечно, нет. Он решил ещё раз взглянуть на сокровище и предмет своих будущих воздыханий, ― Измайлов улыбнулся.― Коллекционер – это вид одержимого человека. Не удивлюсь, если он сам предложит за стилет деньги. И снова не удивлюсь, если ваш дядя ему категорически откажет.
Все-таки, Лев Николаевич мне нравился: он объяснял невидимое так, словно сам слышал разговор Веригина с дядей.
– Михаил Иванович, ― сказал он, ― махните пока на всё рукой и получите удовольствие от сегодняшнего вечера. Я приглашу на танец mademoiselle Кати, а вы – нашу добрую хозяйку Елизавету Кондратьевну. Вон возвращается поскучневший Веригин – ему мы деликатно оставим тур с Амалией Борисовной, ― Измайлов по-мальчишески подмигнул.
Игорь за роялем играл первые такты мазурки, а Егор Федотыч, чтобы не провоцировать супругу на танец, присел рядышком, намереваясь, по-видимому, перелистывать ноты. Ирина сидела в сторонке у окна и временами поглядывала на улицу. Казалось, она кого-то ждала.
Что умел неплохо делать мой брат – так это весело играть танцевальные мелодии. Особенно ему удавались польки и мазурки: он увлечённо хлопал пальцами по клавишам, пока Кудасов с крайне серьёзным видом ждал кивка для переворота нотного листа. В этот вечер я понял, что лучше всех танцует Кати, чуть скромнее – моя тётя. Объятий Амалии Борисовны мне удалось избежать, ― она устала после тура со Львом Николаевичем. Ирина не танцевала.
Мы, как раз, переводили дыхание после очередной польки―бабочки, когда дверь гостиной открылась, и в неё как-то боком вбежал Александр Ланге, дядин секретарь. Присутствующих поразило не столько его неожиданное появление, сколько весь его вид, не предвещавший ничего хорошего. Одет он был обычно, даже – по-деловому: чёрный сюртук, чёрные брюки, чёрная в полоску жилетка, но лицо перекосила гримаса страдания и неверия в происходящее.
Дверь во время появления Ланге оглушительно хлопнула, поэтому все смотрели только на него. Он сделал вдох и громко крикнул:
– Феликс Петрович мёртв!
Убийство
Каждый из нас по-разному реагирует на потрясение: кто замирает, кто бледнеет, кто вскрикивает, а кто-то падает в обморок. Ирина так и сделала: она начала медленно падать и ударилась бы об пол, если б её не подхватил вездесущий Измайлов. Я со своим неуёмным характером просто побежал. Это произошло инстинктивно, поэтому и осознание происходящего пришло ко мне уже на бегу. Мною командовали рефлексы: подбежать к двери кабинета, рвануть ручку и…
Я влетел в кабинет первым и остановился, поражённый увиденным.
Дядины ноги судорожно обхватили ножки стула, на котором он сидел, а верхняя часть тщедушного туловища была пришпилена к столу торчащим из спины стилетом. Тем самым стилетом, который он показывал нам с гордостью всего пару часов назад. Малахитовая чернильница из письменного набора опрокинулась, и чернила растеклись блестящей лужею вокруг головы убитого. Правая рука дяди была сильно вытянута вперёд пальцами вверх, словно он просил о чём-то. В целом поза несчастного производила жуткое впечатление.
Тело покойного было повернуто в сторону сейфа. Верхняя дверца несгораемого шкафа оказалась распахнутой, так что я со своего места видел открытую крышку футляра. Нижняя часть сейфа, где хранились ассигнации и ценные бумаги, оставалась запертой. Кто-то ещё вошёл в комнату. Последним в дверях показался Кудасов и взревел, словно командовал смотром войск:
– Всем покинуть помещение!
Стоящие позади меня с ропотом отхлынули в коридор, а я остался стоять, не в силах отвести глаза от страшной картины.
– Михаил Иванович! Вас это сугубо касается! – теперь Кудасов потерял всю свою обходительность и походил на быка в начале корриды.
Я не стал спорить. Я уже всё видел.
Дознание начинается
Все собрались в гостиной, потому что Егор Федотыч Кудасов на правах представителя власти потребовал, чтобы мы находились у него на глазах, дабы тайно не скрыть улики. Не мог их скрыть и стоящий возле дверей дворецкий Ерофей, из австрийского полковника превратившийся в обыкновенного старика.
Возле пришедшей в себя Ирины сидел Александр Ланге и что-то тихо ей говорил. Искренне страдающую Елизавету Кондратьевну утешала словами и нюхательной солью Кати. Недостаток внимания испытывала только Амалия Борисовна: Егор Федотыч был слишком занят расследованием, а остальные не обращали внимания на её редкие, но выразительные вздохи.
Кудасов первым делом отправил дворника в ближайший участок. Довольно быстро стало ясно, что у кухарки и слуг было общее алиби, ибо после обеда со всем справлялся один Ерофей. Пока господа наверху танцевали танцы и навещали в кабинете покойного хозяина, слуги на кухне пили чай и развлекали друг друга болтовнёй. Далее подозрительный Кудасов решил, что преданный дяде буквально до гроба дворецкий не мог быть убийцей. Он обыскал Ерофея и отправил его встречать полицейских. Те прибыли быстро.
Наш гений сыска оставил вместо себя в гостиной полицейские чины, объявив, что «отправляется для осмотра места преступления». Он получил одобрительный кивок Амалии Борисовны и удалился.
Не знаю, какие мысли пришли ему в голову, пока он глядел на мёртвого дядюшку, но по возвращении Кудасов отдал приказ арестовать Ланге.
Я боялся, что Ирина опять упадёт в обморок, однако с ней произошла какая-то перемена, и она нахмурилась, но стойко перенесла новый удар. Ей дали попрощаться с Александром, и тот несколько раз повторил, что ни в чём не виноват. Мне показалось, что Ирина уверена в этом без слов.
Когда Ланге увели, Лев Николаевич обратился к Кудасову:
– Егор Федотыч, а почему вы обвиняете Ланге?
Тот ответил довольно язвительно:
– Потому что я узнал, что он пришёл поговорить с Феликсом Петровичем. После ухода Ивана Сергеевича наш добрый хозяин вызвал Ерофея и сказал ему, что хочет немного отдохнуть. Набравшись сил, он откроет дверь в кабинет и, если дверь подастся – желающий может смело заходить. Через некоторое время пришёл Ланге. Ерофей решил сам приоткрыть дверь, но она была заперта. Тогда он предложил Ланге подождать в комнате секретаря. Секретарская или приёмная находилась рядом с кабинетом, но не имела с ним общей двери. Ланге не помнит, сколько он просидел, потому что в этот день от волнения забыл положить часы в жилетный карман. Он долго раздумывал, как лучше начать разговор с хозяином, а когда решился, вышел из приёмной и так же, как Ерофей, постучал и опустил ручку двери. Она подалась и, по словам секретаря, он увидел убитого.
– Зачем же вы арестовали Ланге, ― снова спросил Измайлов.
– Потому что он вполне мог совершить убийство.
– Как и любой другой.
– Секретарь был в соседней комнате: так действовать легче всего.
– Слышно ли в секретарской, что происходит в кабинете? ― громко отчеканил Измайлов, обращаясь ко всем присутствующим.
– Нет! ― ответила Ирина твёрдым голосом, ― Отец не хотел, чтобы семейные разговоры кто-то мог услышать в приёмной.
– Позвольте мне самому разобраться, кто здесь виноват, ― раздражённо заявил Кудасов. ― Ерофей сказал, что Феликс Петрович и Ланге были в ссоре.
– Вы правы, ― неожиданно заявил Измайлов. ― Я знаю наверняка, что на днях Ланге уволили. Но давайте объясним себе простую вещь: как ему удалось заставить Феликса Петровича достать стилет из сейфа? Иван Сергеевич рассказал, что вы лично присутствовали, когда оружие убрали в сейф и заперли. (Веригин веско кивнул).
– Ах, это?.. ― нерешительно произнёс Кудасов и замолчал. Он взглянул на Амалию Борисовну, но она смотрела на него, приподняв подведённые брови.
– Гхм! ― внушительно крякнул Егор Федотыч. ― Я думаю, мои подчинённые уже осмотрели место преступления, и сейчас доложат мне свои выводы.
Потрясающее открытие
Мы сидели в гостиной, ожидая, чем всё закончится. Игорь курил здесь же, хотя знал, как этого не любит Елизавета Кондратьевна. Она его не замечала, по-детски жалобно похныкивая у самого окна. Её, как могла, утешала Кати: поправляла ей волосы, что-то шептала на ухо и вовремя меняла платки.
Ирина сидела прямо, не обращая ни на кого внимания. Впрочем, мало кто решился бы её сейчас потревожить. Я хорошо знал сестру: смельчак, вызвавший сестрин гнев, мог пережить последний день Помпеи.
Измайлов и Веригин играли за столиком в шахматы. Вот это нервы! Я честно пытался примерить кого-нибудь на роль убийцы, но выходило так же неубедительно, как у Егора Федотыча.
Наконец, он вошёл и сел рядом с супругой. Амалия Борисовна была в том же полуобморочно―вопросительном состоянии, но это было не важно: все ждали, что скажет коллежский советник.
Он помялся, похлопал себя по колену и заявил:
– Всё очень странно, дамы и господа. Да, очень… Феликс Петрович убит стилетом, который нужно достать из сейфа. Недавно во время обеда он всем продемонстрировал этот стилет, и каждый из нас мог подойти, потрогать оружие и даже помахать им, воображая себя Персеем! (Тут Егор Федотыч покривил душой, ибо Персей предпочитал оружие покрупнее).
Амалия Фёдоровна что-то пискнула, но Кудасов решительным жестом прервал исходившие из неё звуки.
– Да. Зачем же тогда Феликс Петрович решил заново достать стилет из сейфа? ― Он повысил голос: ― Что могло заставить его открыть дверцу к собственной смерти?!..
Тут послышался новый взрыв рыданий несчастной вдовы и возмущённые возгласы мужчин.
– Егор Федотыч, ― неожиданно обратился к нему Измайлов. ― Разрешите мне взглянуть на орудие преступления. Разрешите, ― вежливо повторил он.
– Я не люблю, когда посторонние вмешиваются в следствие, ― повысил голос Кудасов и неожиданно закончил: ― Но вдруг у Вас появятся хоть какие-то мысли.
Он встал, грузно прошёлся по паркету и вышел. Отсутствовал он недолго и вскоре вернулся на своё место, передав Измайлову оружие, вложенное в платок. Кровь на лезвии, видимо, уже стёрли.
Произошло движение: женщины боялись смотреть на стилет, ещё недавно торчавший из спины покойного. Мужчины же в полном составе проявили любопытство к носителю смерти, как будто не видели его за обедом.
Один Измайлов казался спокойным и сосредоточенным. Он взял оружие так, чтобы касаться его через платок, и, не торопясь, осмотрел. Затем повернулся к окну и принялся на свету рассматривать камни, служившие змее глазами.
Лев Николаевич осторожно передал стилет Кудасову, так и не коснувшись его руками.
– Это не тот стилет, который мы видели днём, ― объявил он.
Почти минуту мы все молчали, вытаращившись на Измайлова.
– Это чушь, глупость, нонсенс и ерунда! ― завопил Кудасов так, что его супружница отшатнулась от него с диким взглядом. ― Это тот самый стилет, что лежал в сейфе: Феликс Петрович при нас его туда положил!..
– Нет, ― упрямо повторил Лев Николаевич. ― Я видел настоящий стилет, я видел настоящие изумруды.
В это время Веригин, подошедший к спорщикам во время экзерсисов Измайлова, взял из рук ошеломлённого Кудасова клинок и, глядя на рукоятку, медленно произнёс:
– Это – подделка. Ручаюсь…
Кудасов не сдавался:
– Откуда же народилась эта подделка, если мы имели дело с подлинником?..
Ответил Веригин:
– Существуют реплики известных исторических предметов. Выходит, что убийца принёс сюда эту реплику.
– «Реплику»!.. Репликами в театре актриски перебрасываются!.. ― брюзгливо начал Егор Федотыч. ― И что мы теперь имеем?..
Он продолжал противным раздражительным тоном:
– Допустим, Феликса Петровича убили этим стилетом. «Репликой». Вопрос остаётся прежним: «Зачем он достал подлинник из сейфа?»
Тут я не выдержал:
– Может быть, дядя и не доставал стилет из сейфа. Убийца заколол его и открыл сейф дядиными ключами.
Кудасов презрительно на меня посмотрел:
– Молодой человек. Это Вы спрашиваете меня, коллежского советника сыскной полиции?.. Вы лучше всех видели положение тела (тут снова раздался писк Амалии Борисовны и взрыв рыданий со стороны Елизаветы Кондратьевны). Как убийца мог открыть сейф, если ключи от него пришиты к шнурку и вложены во внутренний карман жилета?..
Я объяснил:
– Убийца оторвал шнурок, и воспользовался ключами.
Коллежский советник смотрел на меня с гаденькой ухмылкой:
– Шнурок на месте. Пришит крепко. Что ещё придумаете?..
Я сражался изо всех сил:
– Убийца – крепкий мужчина. Он подтянул тело к сейфу и открыл дверцу.
Кудасов глядел на меня ясными глазами:
– Нет. Крепкий мужчина не может подтянуть тело к сейфу. Во-первых, на столе останутся следы крови. А во-вторых: никто не может подтянуть тело к сейфу: оно приколото к столу, как бабочка в коллекции гимназистки!..
Тут уж мужчины выразили всё негодование неприличным поведением Кудасова в присутствии дам. Напор был стремителен и дружен, так что невоспитанному Огюсту Дюпену1 пришлось принести публичные извинения. Он даже попросил прощения у Амалии Борисовны, чем поверг её в полное изумление.
Когда суета и поднятый шум немного улеглись, Лев Николаевич внезапно громко произнёс:
– Меня гораздо больше интересует, куда делся настоящий стилет?
Зонты и трости
Неожиданный вопрос Измайлова прихлопнул мои рассеянные мысли, как сачок ― бабочку и вернул их к сути. Видение мёртвого тела, пронзённого стилетом, разлившихся по столу чернил и дядюшкиной протянутой руки до сих пор стояло у меня перед глазами, но только сейчас я понял, что исчезло сокровище небывалой цены. Я оглядел присутствующих: к ним тоже стало приходить осознание новой утраты. Это известие потрясло даже неторопливый ум Амалии Борисовны: она округлила глаза и застыла с приоткрытым ртом. Елизавета Кондратьевна прекратила плакать, и наступила нехорошая тишина.
Егор Федотыч почувствовал себя под прицелом глаз окружающих и ощутимо занервничал. Сейчас он напоминал большой, пышущий жаром самовар с роскошными усами и блестящим лбом. Видимо, желая дать себе отсрочку, он вызвал полицейского офицера и велел ему перерыть кабинет сверху донизу, чтобы найти стилет. Хотя мне этот метод показался безнадёжным, я смолчал.
Когда исполнительный полицейский скрылся, Кудасов, наморщив лоб, обратился к нам:
– Есть ли у кого-то из присутствующих оружие?
– У меня, ― отозвался Измайлов. И, выждав немного, продолжил: ― Я всегда ношу с собой трость со стилетом. Это придаёт мне уверенности, когда я гуляю по ночному городу.
Вот так номер! Похоже, этот человек ещё интереснее, чем я полагал. Не удивлюсь, если он дома хранит коллекцию ядов. А, может, у него есть любимая ручная змейка?.. С ним нужно держать ухо востро.
Новость о стилете на всех подействовала по-разному: Амалия Борисовна приглушённо вскрикнула, и, кажется, собралась упасть в обморок, но, уколовшись об острый взгляд мужа, передумала. Игорь вопросительно поднял бровь, Елизавета Кондратьевна решительно убрала платок в потайной кармашек платья, Кати оживилась, рассматривая Измайлова. И только наш Бальзак остался добродушно―невозмутимым, как прежде: нашли кого удивить стилетом!..
Воспрявший духом Егор Федотыч разгладил усы:
– Значит: стилет «на всякий случай»?.. Так―так. Занятно. Есть ли ещё у кого-нибудь трость с секретом? Будьте внимательны (он нравоучительно поднял палец): сейчас я веду речь о трости, в которую можно что-то спрятать, и это ― не обязательно оружие.
На этот раз отозвалась m―lle Кати:
– У меня есть зонт―трость, с чрезвычайно удобной ручкой. Но, уверяю вас, я использую его для совершенно безобидных вещей. Он часто заменяет мне сумочку. ― И она улыбнулась очаровательной, заговорщической ― как я её про себя назвал ― улыбкой. При такой улыбке уголок рта у неё медленно приподнимался, пока под правым глазом не образовывалась симпатичная складочка, и получалось что-то похожее на подмигивание.
– Что же вы там храните? ― поинтересовался Кудасов.
– Всё, что нужно самостоятельной женщине, ― удивлённым голосом отозвалась Кати, ― нюхательную соль и мои пахитоски.