Степной десант. Гвардейцы стоят насмерть!

Глава шестая

Батальону капитана Овчинникова удалось избежать окружения и соединиться с другими подразделениями дивизии у поселка Яшкуль, который и предстояло оборонять. Ночь дала красноармейцам, измотанным переходом и подготовкой позиций, небольшую передышку. Вострецову повезло меньше, Селиванов «по-свойски» выделил его в охранение. Теперь Гришка отмахивался от надоедливых и кусачих комаров, боролся со сном, ловил звуки ночи и вглядывался в темноту. Ночь стояла теплая, тихая. Лишь изредка тишину нарушал звонкий стрекот кузнечиков и тонкий комариный писк. Над степью нависло чудесное звездное полотно неба, но в этот час Вострецову было не до любования луной и звездами, он знал, от его бдительности зависит жизнь товарищей. Эту науку он запомнил еще во время обучения. А спать хотелось нестерпимо, до слез, со времени начала боев ему так и не удалось нормально выспаться. Усталость брала свое, грузом висела на плечах и ногах, тяжелели веки, мысли путались, уводили далеко от этих мест. Григорий то и дело отгонял сон, растирал лицо ладонью, мотал головой.

К середине ночи задул прохладный ветерок, облегчая страдания, перенесенные от жары, отгоняя сон и комаров. Не всех. Один из них исхитрился, больно укусил в шею. Гришка почесался. Порыв ветра освежил лицо. Взгляд выхватил в тусклом свете луны движение. Темные пятна быстро приближались к позициям роты.

«Не иначе немцы. Один, второй, третий».

Впереди, метрах в пятнадцати, в ложбинке шорох. «Может, разведка наша возвращается?» Гришка окликнул:

– Стой, кто идет?!

В ответ раздалось только шуршание. Вострецов громко предупредил:

– Стой! Стрелять буду!

И снова молчание. Нервы не выдержали, Вострецов нажал на спусковой крючок. Короткая автоматная очередь разрезала тишину. Ответного огня не последовало. Не прошло и минуты, как рядом оказался Селиванов с двумя бойцами. Сержант спросил:

– Чего стрелял? Немцы?

Вострецов указал на наступающие зловещие тени.

– Видишь, ползут, а в ложбинке шорох.

Селиванов знаком заставил всех молчать, всмотрелся в темноту, ухмыльнулся:

– Эх ты, Гришка, вместо головы шишка. Это же перекати-поле.

– Так я ж… – попытался оправдаться Вострецов.

– Так я ж, – передразнил Селиванов и обратился к бойцам:

– Оставайтесь здесь. Если что, прикроете. Вострецов, за мной, посмотрим, что там за шорох в ложбинке.

Николай выполз из окопа, за ним последовал Вострецов.

Немцев в ложбинке не оказалось. Десяток шаров перекати-поля, подгоняемые ветром, шуршали, цеплялись друг за друга, тщетно пытались выбраться на ровную поверхность. Селиванов кивнул Вострецову на высохшие растения.

– Вот они, твои немцы.

– Так мне показалось.

– Когда кажется, креститься надо. Я приметил, как ты в прошлом бою со страха к Богу обратился. Ты же Вострецов комсомолец, а в Бога веришь.

– Да, я…

Селиванов по-родственному посмотрел на Гришку:

– Все правильно, у многих такое бывало, береженого Бог бережет. А я вот в Бога не верю… Товарищ мой, Ванька, верил… Ему в первом бою с немцами руку оторвало и живот разворотило… Я к нему подбежал, гимнастерку разорвал, чтобы рану перевязать, а у него на груди крестик, весь в крови… Глаза в небо смотрят. И такая в них боль и мольба… Тоже, наверное, Бога молил, чтобы Всевышний ему жизнь сохранил… Так с мольбой в глазах и помер… А Степан Бражников, как и я, тоже не верил… Мы с ним с финской знакомы. Хотел мне анекдот рассказать, так и не успел… Где он теперь? Пуля она не разбирает, верующий ты или нет…

Вострецов молчал. Николай положил руку ему на плечо:

– Ты не обижайся. Каждому свое. Хочешь верить – веруй, может, тебе Бог и поможет… Ладно, поползли назад, надо командиру доложить о твоей бдительности…

За чрезмерную бдительность старший лейтенант Хитров журить не стал, но и хвалить тоже. Отправил бойца спать. Однако хорошо отдохнуть Вострецову не удалось. С утра немцы мелкими группами стали прощупывать позиции полка, ближе к полудню к ним прибыла артиллерия. Вострецов отметил, что и к десантникам подошла помощь. Накануне он видел, как в Яшкуль прибыли три десятка всадников из калмыков и рота автоматчиков. Справа, на взлобке, развернулась минометная батарея. Схватка с врагом предстояла серьезная.

Вострецов не ошибся, в полдень немцы пошли в наступление на Яшкуль. И снова бой, и снова позади мирное селение, а впереди враги. И снова Гришка видел с высоты взлобка, как накатывает беспощадной волной эта вражеская неуемная сила, как, следуя отработанной тактике, грузовики с немецкими солдатами охватывают поселок с юго-запада и юго-востока, как более десятка крестоносных танков, при поддержке пехоты и артиллерии, пошли в лобовую атаку. Один из танков достиг позиций десантников в том месте, где держали оборону Вострецов и Селиванов. Здесь же появился и Хитров. То и дело выкрикивая: «Отсекайте пехоту! Пехоту отсекайте!» – подбежал к сержанту:

– Селиванов, подпусти его поближе и…

Договорить старший лейтенант не успел, взрыв заставил его пригнуться. Когда Хитров выпрямился, Селиванов уже держал в руках противотанковую гранату.

– Сделаем, командир, не первый раз на танки ходить.

Хитров посмотрел в сторону танка. Огонь десантников заставил немецких пехотинцев залечь.

– Селиванов, пора.

Николай рванулся было из окопа, но в этот момент в смотровую щель боевой машины ударил патрон противотанкового ружья. Из открытого люка стали выскакивать немецкие танкисты, на помощь им поспешили пехотинцы. Десантникам пришлось туго, если бы на помощь не подоспел комбат Овчинников с тремя автоматчиками. Ручные гранаты и шквальный огонь защитников Яшкуля заставили немцев откатиться. Лишь только они отошли, к капитану Овчинникову прибежал связной.

– Товарищ капитан, сообщение от майора Голохвастова…

Крик: «Воздух!» заставил всех присесть. Тройка «Мессершмиттов» с ревом пронеслась над окопами, обстреляла их из пулеметов и умчалась в сторону поселка.

Связной отряхнулся, продолжил доклад:

– Командир полка Цыганков в Утте, никак не может прорваться к Яшкулю. Майор взял командование на себя…

Овчинников с некоторым раздражением прервал связного:

– Знаю. Говори по делу.

– Немцы прорвали оборону на стыке восьмой и девятой рот и ворвались в поселок. Надо ударить им во фланг и закрыть брешь.

Овчинников посмотрел на Хитрова:

– Отделение Селиванова поступает в мое распоряжение. Держись, старлей…

Овчинников, автоматчики и остатки отделения Селиванова устремились к поселку, на улицах которого уже кипел бой. Николай и Гришка подбегали к глинобитному дому на окраине, когда взрыв артиллерийского снаряда повалил их на землю. Сами встать они уже не смогли. Гришка получил легкую контузию и ранение в руку, Селиванова ранило в ногу и голову. Дальше воспоминания Гришки стали отрывистыми, боль и усталость то и дело бросали его в забытье. Он помнил расплывчатые лица санитаров, которые несли его в санчасть, помнил хруст песка на зубах и привкус крови во рту. Запомнилась ему и недолгая затишка ближе к вечеру, столбы черного дыма над Яшкулем, когда в сумерках, на виду у немцев, двухтысячный отряд под командованием майора Голохвастова уходил из поселка мимо кургана с названием Ацха-Хартолга…

Глава седьмая

Вострецов открыл глаза. Взгляд уперся в белый испещренный в нескольких местах мелкими трещинками потолок, побежал по окрашенным зеленоватой краской стенам, остановился на кровати, застеленной белой простыней, на которой покоилось его израненное тело в чистом белье. Ноздри втянули воздух, пахло медикаментами. Аромат не из приятных. Однако Гришке он доставлял удовольствие и был не сравним с запахами пота, гари, порохового дыма и крови, которые преследовали его в степях Калмыкии. Ему до сих пор не верилось, что война, окопы, постоянное чувство голода, жажды, недосыпа, усталости, опасности и нескончаемая череда боев далеко отсюда. Десятиместная палата госпиталя сейчас казалась ему раем. Взгляд потянулся к окну. За приоткрытыми створками светило солнце, радостно щебетали малые птахи, ветла махала ему зеленой веткой, как старому знакомому. За окном стояло молодое «бабье лето». Совсем близко послышался детский смех. Гришка вспомнил, что сегодня первое сентября. Память вернула детство, школьные годы, строгий образ отца и добродушное лицо матери. Захотелось выйти на улицу, полностью окунуться в море погожего дня. Вчера ему это удалось. Он даже прогулялся вокруг трехэтажного здания госпиталя по астраханским улочкам, как оказалось, знакомым со времен, когда он приезжал на каникулы к тетке. Но сейчас такой возможности не было: с минуты на минуту должен был начаться обход, да и травить душу Селиванову, который то и дело пытался подниматься, невзирая на раненую ногу, было неохота. Оставалось только любоваться видами Астрахани из окна второго этажа.

Обход принес радостную весть для обоих. Военврач сообщил, что их раны не серьезные и скоро они снова окажутся в строю. От этих слов мрачное настроение Селиванова рассеялось. Когда врачи ушли, сержант улыбнулся, подмигнул Вострецову:

– Готовься, Гришка, скоро пойдем селения отбивать, которые фрицам отдали.

Вострецов сел на кровати, согласно кивнул:

– Пойдем, а то и повоевать пришлось меньше недели. Стыдоба.

Лицо Селиванова помрачнело.

– А ты не стыдись. Иной раз за один бой можно столько натерпеться, что на всю оставшуюся жизнь хватит.

– Это верно, – сказал усатый пожилой сосед по палате с перебинтованной рукой и повязкой на глазу.

Селиванов продолжил:

– Мало, говоришь, повоевал? Тебе, Гришка, повезло, другие и одного дня не успели повоевать. Война быстро нашего брата перемалывает. Большинство в первых боях гибнет. Особенно новобранцев неопытных.

Усатый сосед снова вмешался:

– Иным и до фронта добраться не суждено было. Наш эшелон в сорок первом до места назначения доехать не успел, на подходе разбомбили. Я чудом уцелел, а многие так и остались у железной дороги лежать, пороха не понюхав…

Вострецов понурил голову. Селиванов после недолгого молчания произнес:

– Скажи спасибо, что живым остался и еще сможешь немца бить, и к мамке, может, вернешься, а Степан Бражников, Василий Передерин и многие другие уже нет.

Более минуты в палате висела гнетущая тишина. Ее нарушил Селиванов:

– Так что радуйся жизни, Гриша, здесь как на курорте.

Скрип двери прервал его речь. Все повернули головы. В палату, подобная солнечному лучу, вошла девушка-санитарка в белом халате и косынке, с ведерком и шваброй в руках. Селиванов хотел продолжить говорить, но осекся, признав в санитарке Машу. Впечатления от изнурительных боев на время отодвинули мысли и воспоминания о девушке, но теперь Селиванов и Вострецов жадно впились в нее глазами.

– Королевна, – с восхищением вполголоса произнес Селиванов.

Маша поздоровалась и начала мыть пол. Работала она сноровисто и скоро очутилась у коек Селиванова и Вострецова, которые стояли рядом. Селиванов приподнялся на локте, артистично пригладил темно-русые волосы:

– Здравствуйте, Маша!

Девушка удивленно вскинула брови:

– Откуда вы меня знаете? Я только вчера устроилась в госпиталь.

– У меня особый дар. Я даже знаю дом, в котором вы живете.

– Мы встречались с вами раньше?

– Да. Неделю назад мы прошли строем мимо вашего дома, и я попросил вас подарить мне свою улыбку. Помните? Мы еще тогда пели: «Смелого пуля боится. Смелого штык не берет».

Маша на миг нахмурила брови, перевела взгляд на Вострецова, а затем радостно сказала:

– Вспомнила. И товарища вашего вспомнила. У него глаза добрые. Только почему-то он молчит. У него контузия?

– Нет, он просто опешил от вашей красоты. Впрочем, как и я.

– По вам не скажешь.

Селиванов кивнул на Гришку:

– А по нему?

Вострецов покраснел. Маша вдруг смутилась, вновь принялась за работу. Когда она закончила уборку и направилась к двери, Селиванов бросил ей вслед:

– Машенька, пожалуйста, навещайте нас почаще и дарите свою улыбку, чтобы мы поскорее поправились!

Маша обернулась, взгляд выразительных темно-серых глаз остановился на Вострецове:

– Хорошо, я постараюсь.

Когда за девушкой закрылась дверь, Селиванов посмотрел на Вострецова, произнес:

– Думается мне, что моя стрела любви пролетела мимо сердца королевы, а вот твоя угодила прямо в цель.

Вострецов смущенно отвернул голову, Маша ему действительно нравилась, но вставать на пути старшего товарища, которого безмерно уважал, он не собирался.

– Будет тебе.

– А ты не красней. Уж ты мне поверь, я в девчатах разбираюсь. Видел, как она на тебя смотрела. Понравился ты ей. Так что дерзай. Уступаю.

Селиванова поддержал усатый сосед:

– Правильно. Я вот что скажу, ты не теряйся, парень, бери от жизни, пока дает, прозеваешь – она уйдет. Оглянуться не успеешь, как снова на фронте окажешься, а там не до любви будет.

Селиванов почесал затылок:

– Ты лучше вот что сделай. Я из окна видел, в соседнем дворе цветы растут. Так вот, ты ночью тайком наведался бы туда и Машеньке букетик нарвал.

Вострецов отмахнулся:

– Да брось ты.

Селиванов не отставал:

– Не брошу. Говори как на духу мне, своему боевому товарищу. Нравится она тебе или нет?

Вострецов отвел взгляд, тихо вымолвил:

– Нравится.

– Тогда действуй.

– Как? В окно со второго этажа прыгать. А вдруг ногу или руку сломаю.

Селиванов рассмеялся:

– Вот так гвардеец-десантник, с парашютом из самолета прыгал, а со второго этажа боится! Не стыдно?

Вострецов вскочил с кровати:

– Я не боюсь!

– Вот и прыгай, как тебя учили. Сгруппируйся и вниз, но не забывай про раненую руку, а назад мы тебя при помощи простыней подымем. Эх, и чего только не сделаешь, чтобы товарищ был счастлив в любви!

Ночью Вострецов наведался в соседний двор и вернулся с цветами. Однако не все прошло гладко. Прыжок удался, но ногу Гришка все же слегка подвернул. Прихрамывая, он добрался до калитки, подергал, она оказалась закрытой. Оставалось проникнуть во двор через полутораметровый забор. Сделать это с раненой рукой было сложно. Гришка ухватился здоровой рукой за край забора, подпрыгнул, помогая ногами и слегка раненой рукой, с трудом одолел преграду. Посадка оказалась не мягкой. Гришка приземлился на пустое ведро, которое громко загрохотало, разбудив собаку в соседском дворе. Ее громкий заливистый лай разбудил обитателей дома. Открылась дверь. Вострецов нырнул за стопку дров, притаился. Во двор вышел сухой сутулый мужчина в семейных трусах и майке, с топором в руках. Огляделся, прошелся по двору, но до места, где спрятался Гришка, не дошел. Тонкий женский голос окликнул из дома:

– Арсентий, кто там?

– Да вроде бы никого.

– Так заходи. Чего там бродишь?

Мужик, шлепая калошами, одетыми на босу ногу, зашел домой. В соседнем дворе прикрикнули на собаку, она замолчала. Не теряя времени, Вострецов устремился к клумбе, сорвал несколько цветов и через калитку вышел на улицу. Забраться снова на второй этаж госпиталя тоже оказалось не так просто. Причиной была раненая рука, к тому же помехой был букет. На свист Вострецова из окна выкинули связанные простыни. Гришка зажал стебли цветов зубами, вцепился в простыню здоровой рукой и, упираясь ногами, стал подыматься. Ему это вряд ли удалось, если бы не соседи по палате, которые подняли и втащили его в окно. Почувствовав под ногами пол, Гришка вынул изо рта букет, отплевался, отыскав в темном помещении силуэт Селиванова, подошел и тихо доложил:

– Товарищ сержант, ефрейтор Вострецов задание выполнил.

Ответ Николая Гришку огорчил.

– Цветы ты принес, но задание почти провалил. Я из окна наблюдал. Шуму от тебя было, как от паровоза. А все должно было пройти тихо. Я ведь тебя специально послал, чтобы ты не расслаблялся. Десантник кругом должен уметь проявлять смекалку, силу и правильно применить обретенные навыки. Понятно?

– Так точно.

– Хорошо, что собаки во дворе не было, а то бы покусала тебя за одно место, тогда посмеялась бы над тобой Машка. Ну да ладно, ложись спать. Завтра тебе предстоит еще одно важное задание, вручить букет Маше…

Глава восьмая

Одно дело выпрыгнуть из окна и скрытно пробраться в чужой двор, другое – подарить цветы девушке, с которой первый раз общаешься. Для Гришки второе оказалось труднее. Внезапная робость овладела им утром. Подбодрил Селиванов:

– Давай, не робей. Ты же десантник, гвардеец. Иди, жди ее у входа. Она сейчас с дежурства домой пойдет, я узнал.

Селиванов оказался прав, Гришка не прождал и десяти минут, как массивная резная дверь госпиталя открылась и на улицу вышла Маша. Гришка спрятал букет за спину, робко шагнул к девушке:

– Маша, здравствуйте.

Маша удивленно посмотрела на светловолосого среднего роста парня с добрыми голубыми глазами.

– Здравствуйте. Не ожидала вас здесь увидеть. Почему вы не в палате?

Подрагивающим от волнения голосом Гришка произнес:

– А я вас жду, – он протянул цветы. – Это вам.

Маша взяла цветы, понюхала.

– Спасибо. Откуда они у вас? Такие же у моей тети, Зинаиды Петровны, растут, она вон в том доме живет. – Маша указала на дом, во дворе которого он ночью сорвал цветы.

Вострецов покраснел, опустил голову:

– Я их там взял… Ночью… Простите…

Гришка собрался уходить, но Маша остано-вила:

– Подождите. Конечно, рвать чужие цветы нехорошо, но мне все равно приятно, что вы мне их подарили.

Гришка посмотрел в глаза девушке.

– Правда?

– Да. Только я до сих пор не знаю имени того, кто вручил мне эти цветы.

– Меня Гришей зовут.

– Очень приятно, а мне, я так понимаю, представляться не надо?

– Не надо. Я ваше имя запомнил еще с того дня, когда мы мимо вашего дома проходили.

Маша смущенно поправила волосы:

– Мне пора. Надо проведать брата, он в доме рядом с тетей Зиной живет. Мы раньше тоже там жили, но потом мама с отцом развелись… Брат Боря остался с отцом, а я с мамой переехала в дом, около которого вы меня видели. Отец уехал из города три года назад, больше мы его не видели. Брат остался жить в его квартире, он недавно с фронта пришел, без руки. Оттого и пьет… Где он только выпивку находит? Иногда буянить начинает, соседям мешает. Тетя Зина на него жалуется маме… Меня он любит, при мне не пьет. Я иногда у него остаюсь ночевать, стираю, убираю, да и до госпиталя от него идти ближе.

– А у меня здесь тоже недалеко тетка живет. Рядом с рынком. Вот поправлюсь и ее навещу.

– Обязательно навестите, – девушка протянула руку. – До встречи.

– До встречи, – ладонь Вострецова обхватила тонкие и, как ему показалось, холодные и чуть подрагивающие от волнения пальцы девушки…

Встреча состоялась на следующий день. Маше и Вострецову удалось несколько раз поговорить. Недолгие разговоры усилили их симпатию друг к другу. Гришка понял, что окончательно влюбился в эту добрую и разговорчивую девушку. Он то и дело выходил в коридор в надежде увидеть ее, ждал, когда она зайдет в их палату. Когда это случалось, он одаривал Машу влюбленным взглядом, ожидая взаимности, и получал ее. Он ловил каждый взгляд ее темно-серых выразительных глаз. Когда их взгляды встречались, сердце Гришки начинало радостно биться, впрочем, как и у Маши.

Любовь Маши и Гришки росла с каждым днем, приближалось с каждым днем и выздоровление Селиванова и Вострецова, что немало огорчало влюбленных. В один из дней им на короткое время удалось уединиться у окна в конце коридора. Вид у Маши был хмурый. Когда Гришка спросил: «Что случилось?» – она грустно ответила:

– Я слышала, как начальник госпиталя говорил, что вас выпишут дней через десять, может, через пятнадцать.

Гришка бросил на нее полный нежности взгляд, взял за локоть, успокаивающе произнес:

– Не переживай, все будет хорошо. Прогоним немцев, и я вернусь.

– Если бы так. Да и когда война кончится неизвестно, сколько людей уже погибло.

Гришка попытался подбодрить:

– Нас, десантников, пуля боится, и штык не берет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.