Целитель. Послание лекаря Олександра
Девушка быстренько зашла в качнувшийся объем, и нажала кнопку «Ц» – столовая должна быть еще открыта. Лифт тронулся, и пошел вниз – вместе с настроением.
А, может, всё потому так грустно, что она слишком прижимиста? Экономить на всем – привычка давняя. Дала ей мама тридцать копеек на обед – она двадцать потратит, а «десюнчик» заныкает. За неделю полтинник набегает – и на кино хватит, и на мороженое останется…
Точно так же она и стипендию бережет. Сорок рублей – не деньги, только на еду и хватит. Да на проезд еще. Родители, конечно, подкидывают кое-что, но они и сами не богаты. Папа – шофер, он на своем «КрАЗе» сто десять рэ получает, если «калымить» не выходит. У мамы и вовсе шестьдесят. Конечно, огород спасает, все овощи свои, так их еще вырастить надо. А ты попробуй, отработай смену, а после потяпай на шести сотках, клятую траву выпалывая!
Пробовали, работяжки, помидорами на базаре торговать, а толку? Десять копеек килограмм, рубль за ведро. Попробуй-ка, натаскайся!
Папка, правда, грозился старый «Запорожец» продать, только как же он со своей «ласточкой» расстанется?
Улыбаясь, Тимоша зашла в столовую, окунаясь в облако аппетитных запахов. Из-за столика как раз поднималась Лена с их курса. Свитерок портил ей фигуру, зато новенькие джинсы выгодно обтягивали попу.
Отведя глаза, Зина горестно вздохнула. А вот у нее никогда не было джинсов… Алька, вон, купила-таки костюмчик, но она легкомысленная и порывистая. За сто двадцать рублей! Нет уж…
– Мне, пожалуйста, макароны с биточками.
На полочке стояли в ряд стаканы, наполовину полные густой сметаны. Местное лакомство – ложку сахара, размешал – и ешь. Не-ет… Больно жирна сметана. Лучше чай и коржик.
Завтрак снова поднял Тимоше настроение, и она поднялась по лестнице в вестибюль, придя в некое равновесие с окружающим миром, полном соблазнов.
– Здравствуйте, теть Дусь! – прозвенела девушка, и вахтерша закивала ей со своего поста.
Остановившись у раскладки с почтой, Тимоша порылась в конвертах – и с изумлением выудила квитанцию. Почтовый перевод… «Зинаиде Тимофеевой». На двести рублей!
Не сдержавшись, Тимоша взвизгнула от счастья, и вынеслась на улицу, толкнув стеклянные двери. Разве так бывает? Бывает! Ага… А паспорт с ней хоть? Она, вроде, клала вчера… Да вот же он, в сумочке! Почта тут рядом, в пятиэтажке за прудами… По комсомольскому билету только до пятидесяти рублей выдадут, а тут двести!
Суматошные мысли крутились в голове, будя сонные желания, а молодые ноги несли Тимошу по дорожке вокруг Дома студента, прямо к тому месту, где сбываются мечты.
Глава 3.
Понедельник, 24 октября. День
Москва, Ленинские горы
– В дифференциальном исчислении мы решали следующую основную задачу: по данной функции найти ее производную, – вещал сухонький препод, с энтузиазмом стуча мелом по доске. Глазки у него горели, а растрепанные седые космы довершали растиражированный образ математика. – Рассмотрим обратную задачу, и введем теперь понятие неопределенного интеграла…
Я слушал внимательно, со вкусом поглощая отточенную информацию.
– Миха! – сдавленным шепотом позвал Скоков с задней парты.
Я отклонился назад, изображая повышенное внимание.
– Ночью градиентный блок протёк! – зашипел Иван.
– Квенч? – нахмурился я. – Только этого еще нам не хватало…
– Да не! Там в водяном охлаждении трубка лопнула!
– Заменили?
– «Богатыри» чинят. А завтра обещали криокулер подвезти!
– Мальчики!.. – с укором сказала Синицына, и мы прекратили недозволенные речи.
…Профессор яростно и самозабвенно исписывал черное пространство доски математической каббалистикой, а я тихо млел, посматривая на часы – большая стрелка неумолимо сдвигалась к заветной черте. Для кого-то начнется перемена и шумный ход в другую аудиторию, а вот я…
А я оторвусь от коллектива! Крайняя пара приятно сочлась, нагружая школяров истинами диамата, «но мне туда не надо».
И грянул звонок, радуя студенческие сердца…
* * *
Мне всегда хотелось жить-поживать в Москве. Я потому, под осень бытия, и заселился в Щелково – все ж ближе к МКАДу.
А нынче и вовсе «сбыча мечт». В «серпастом-молоткастом» – московская прописка. Однако привычки к столичным улицам так и не выработалось. Во мне по-прежнему, как в далеком-предалеком детстве, что-то счастливо сжималось в душе, стоило лишь спуститься в метро и услыхать гулкое подвыванье поезда. Наверное, те самые фибры трепетали…
Ни одному коренному или «закоренелому» москвичу не дано понять, ощутить приятность обручения Садовым кольцом, или нахождения на Ленинских горах! Праздник, который иногда с тобой.
Покинув главное здание, я зашагал к проспекту. Ритка с утра «заняла» у меня «Ижик».
Губы сами сложились в улыбку. Просто обожаю, когда Маргарита Николаевна сама пристает, пользуясь мужской слабостью и опасной женской силой. Животворящая ласка даже сурового, брутального типа размагнитит до состояния податливого киселя. Я, наверное, потому и не уважаю феминисток – эти дуры качают мышцы и копят мужицкие повадки, вместо того чтобы пленять и соблазнять. Ну, им же хуже.
Миновав проспект, я изменил метрополитену, сев в подкативший троллейбус. Хоть кругом посмотрю – на людей, на олимпийские стройки. Водитель поневоле в шорах, некогда ему красотами любоваться, надо за дорогой следить…
– Ваш билетик.
Спокойный голос смутил меня. Старичок-контролер в сером пальто и кепке терпеливо ждал ответа, невозмутим и бесстрастен.
– А у меня нет… – промямлил я, краснея.
– Штраф один рубль, – деловито объявил старикан, отрывая квитанцию.
Безропотно расставшись с дензнаком, я уцепился в поручень, улыбаясь стыдливо и чуть растерянно. Мосгортранс отомстил владельцу личного авто…
«Лучший контролер – совесть пассажира!» – трафаретная надпись, молчаливо взывавшая со стенки троллейбуса, словно разбавила свой красный цвет праведной ехидцей.
* * *
Решив прогулять остаток дня, я вышел на «Дзержинской», и поднялся к Кировской – там, недалеко от «Книжного мира», распускала несравненный дух уютная забегаловка под простеньким названием «Блины».
Сразу за порогом я окунулся в ворох влекущих запахов. Нигде больше не едал подобных, вернее, бесподобных блинов! Парочку со сметанкой, ага… И беляш. Нет, два беляша! Эти произведения кулинарного искусства тут лепили весьма затейливо, но главное, конечно, не форма, а содержание. Получался не пышный и бесформенный пончик со следами мяса, а небольшие, в меру прожаренные вместилища вкусной и сочной начинки.
Уселся я, по давно выработанной привычке нелегала – в уголку, возле окна. Сижу, насыщаю организм… За стеклом бесшумно шуруют «Волги», «Шкоды», «Жигули»… Вечно торопящиеся пешеходы снуют взад-вперед, но иногда в целеустремленной толпе возникали турбулентные возмущения – народ улавливал соблазнительные ароматы, и сворачивал в блинную.
Когда я разделался с беляшом номер один, почти все места заняли оголодавшие москвичи и гости столицы. Обтянутая пиджаком спина прямо передо мной бубнила:
– Демонополизация, разукрупнение… Двери министерства на лопату, а спецов на улицу?
– Хороший специалист без работы не останется! – напирал мордатый оппонент. – Вон, закрыли Минавтопром, а министерских перевели – кого в «Автопромбанк», кого еще куда. Лично я на АЗЛК устроился. И ничего!
Напротив энергично подкреплялись три корпулентные дамы в модных кардиганах – утепленные плащи висели, перекинутые через спинки стульев.
– Не знаю, – басистым контральто созналась одна дама, – я свою дубленку уже месяц, как в комиссионку сдала. А толку? Кто ее купит, ношенную? Их тут в каждом магазине навалом!
– Шубку надо строить, – посоветовала ее подруга, манерно уминая блин. – Или купить по фигуре. Вон, вчера в ЦУМ монгольские кожаны завезли, очень даже приличные. Натуральные на все сто!
– Дубленки, они разные, – авторитетно заявила третья дама. – Надо искать расшитые афганские! Такие, знаете, с длинными мохнатками, вот здесь, на воротнике, – стала она показывать обеими руками, – на манжетах и подоле!
Просвещенный, я задумался: а не пора ли Риточке шубку купить? Норковую, как минимум? Короткую, но чтобы попу прикрывала, и с капюшончиком?
– Вы позволите?
Вежливый женский голос выхватил меня из размышлений о верхней одежде. Подняв глаза, я увидел хорошенькое личико, распознать тонкие черты которого было несложно. Наташа Фраинд!
– Миша! – ахнула девушка, едва не роняя поднос. – Мишенька!
Я встал, улыбаясь, и дождался бурного изъявления чувств – Наташа обцеловала мне и губы, и щеки.
Три дамы с живым интересом следили за нашей встречей.
– Привет! – мне удалось легонько обнять землячку. – Как твои глазки?
Ресницы за стеклами очков запорхали, склеиваясь от слезинок.
– Видят! Ох, Мишенька… – Фраинд присела, будто ослабев, и всхлипнула. – Как вспомню… – она коротко выдохнула. – Никогда и никто не убедит меня, что я не испытала в тот кромешный год самый лютый ужас – и величайшее счастье! Ах, Миша… – девушка взяла мою руку обеими ладонями, и надула губы. – Но потом я на тебя обиделась. Сильно! Ты так больше и не зашел ко мне!
– Прости! – я изобразил смешливое покаяние. – Если б я тогда м-м… зашел, то задержался бы надолго…
– Да-а… – сладко заулыбалась Наташа. – Я бы тебя не отпустила, пока… пока не сказала бы «спасибо». Разика два! Или три… Помнишь?
– Помню, – мягко сказал я. – Чудесный был вечер…
– Тебе было хорошо со мной?
– Очень! – тут мне врать не приходилось. Я в своей новой жизни был девственником до встречи с Наташей, а первый секс незабываем. Моя пятерня покрыла девичью ладонь, и тонкие пальчики мигом переплелись с моими.
– Скажи, – Фраинд приглушила голос, – а та девушка… Помнишь, на День космонавтики? Вы хоть помирились?
– Помирились… – медленно проговорил я. – Но все равно расстались. Мне сейчас в голову пришло… Знаешь, наверное, я должен тебя благодарить за то двенадцатое апреля. Если бы не тогдашнее недоразумение, возможно, так бы и не встретил свою единственную…
– Так ты женат? – Наташа подалась ко мне, и смущенно засмеялась: – Вот, глупота! Кольцо же щупаю! На той самой?
– На той, – улыбнулся я милой непосредственности давней моей «пациентки».
– А я замужем! – похвасталась моя симпатичная визави. – Павел служит в Первомайске, он офицер-ракетчик. Мы с ним вместе в Москву приехали. Решила прогуляться, пока он где-то в Генштабе, и встретила тебя!
– Да ты кушай! – всполошился я. – Остынут же!
Наташа засмеялась, и откусила от беляша.
– М-м… Как вкушно!
Я с удовольствием смотрел, как она ест – красиво и непринужденно. Три дамы, оглядываясь на нас, вышли, и столик напротив заняла шумная студенческая компания.
– Боялась очень армейской жизни, – призналась девушка, вилкой ковыряя блин. – Ой, думаю, придется по гарнизонам шарахаться! А Пашке сразу квартиру дали, как семейному! В той башне, на Ленина.
– В башне? – приподнял я бровь. В моей прошлой жизни высотки на улицах Ленина и Дзержинского возвели лишь в восьмидесятых.
– Ага! – с удовольствием подтвердила офицерская жена. – Мне с балкона весь Богополь видно, и реку за ГРЭС, а из окна кухни – парк! А еще… – она засветилась внутренней радостью. – Пашка обещал на годовщину машину купить! Не «Волгу», конечно, но и не «Жигуль»… «Вартбург» гэдээровский! Нам будет как раз. В отпуск съездим куда-нибудь, в Крым или на Кавказ! А у тебя со своей было свадебное путешествие? А куда?
– На Кубу. Гавана, Варадеро… – в памяти вереницей пронеслись моменты счастья.
– Здорово… А мы на Алтай ездили. Там столько гостиниц строят… Так, правильно! Красотища-то какая! Горы… Реки… Тайга… – Наташины глаза снова повлажнели, и она произнесла шепотом: – Мишенька… Спасибо тебе, что спас! Если бы не ты, ничего бы у меня не было – ни любви, ни семьи, ни жизни… Я всегда буду помнить, кому я обязана своим счастьем!
Высокопарность нисколько не покоробила меня. Сказанное от души звучало искренне и просто.
– Перестань… Самому было приятно, когда ты увидела свет! И… – я растянул губы в улыбке. – Ты мне уже сказала «спасибо» в том феврале… Разика два!
– Три! – захихикала Наташа. – Сначала в кресле, потом на кровати, а потом – на столе! – порывшись в сумочке, она выудила оттуда ручку и начеркала на салфетке номер телефона. – Вот! Звони, когда захочешь! По делу или просто так. Поболтаем!
Наше прощанье вышло весьма горячим, и впечатлило студенток. Накидывая куртку, я смутно улыбался, чуя, как лицо горит от поцелуев.
* * *
– …Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Речной вокзал».
Моторы подняли вой, разгоняя метропоезд, и втянули шатучий объем вагона во тьму.
«Скольких людей ты сделал счастливыми? – думал я, глядя на вязки кабелей, провисавшие на стенах туннеля в оконных отсветах. – И не в этом ли измеряется предназначение?»
Натужный вой начал спадать, и снаружи проявился серый полусвет. Замельтешил скромный кафель путевой стены.
– Станция «Речной вокзал», конечная, – зазвучала душевная запись. – Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны.
Выйдя из метро, я удачно сел на 400-й экспресс до Зеленограда. Поближе стоял «ЛиАЗ», а чуть дальше – «ЛАЗ». Оба теплые, в отличие от холодных коробок «Икарусов», но я выбрал дальний, округлый львовский автобус – быстрее доеду.
Толстая добродушная кондукторша, складывая подбородки и выпячивая ярко напомаженные губы, бросила в звякнувшую сумку мои тридцать пять копеек, и выдала билет.
– Кто еще не обилечен? – зычно поинтересовалась она. – На линии контро-оль!
Плюхнувшись на сиденье с никелированной ручкой, я протер запотевшее стекло, созерцая московскую суету.
«Наташа… Света… Дима… дядя Володя… – память выстраивала череду образов. – А Настя? А мама с папой? Старос? Суслов? Разве они не стали счастливее? А Рита?»
Чтобы пассажиры не видели, как задираются уголки моих губ в тихой радости, я уставился в окно. Автобус зафырчал и тронулся, покатив к Зелику.
«Верным путем едете, товарищи!»
Вторник, 25 октября. Вечер
Зеленоград, аллея Лесные Пруды
– А я твоим все равно завидую, – Рита, уютно пристроившись на переднем сиденье, рассеянно глядела за окно, на черный влажный асфальт, испятнанный желтыми листьями. – Чехословакия – это… Ну, не совсем, конечно, заграница, но все-таки…
– Давно в Париже не была? – улыбнулся я, сворачивая на Московский проспект.
– Лет девятнадцать – точно! – засмеялась девушка, и ее пальцы мимолетно погладили мою руку, лежавшую на руле.
– Ничего, будет и на твоей улице праздник… – наобещал я.
– …Когда перевернется «КамАЗ» с печеньем! – жизнерадостно подхватила Рита.
Выехав к родительскому дому, я «указал на дверь»:
– Любимая свекровь ждет тебя!
– Не задерживайся! – последовало строгое внушение.
– Да сейчас, машину только поставлю…
Девушка поднялась по ступенькам к подъезду, как бы невзначай вертя попой, а я покатил к гаражам, добавив громкости приемнику.
– …Как заявил товарищ Густав Гусак, экономика Чехословакии ускоренно развивается, доказывая верность курса на социалистическую интеграцию, – задушевно журчала дикторша. – В своем выступлении по телевидению ГДР, он привел несколько примеров экономической взаимопомощи – запуск первой очереди завода «Совинтель» в Праге, а также строительство горно-металлургического комбината в Удокане, которое осуществляют чехословацкие специалисты по линии «Интермета».
– К другим новостям, – принял эстафету сдержанный мужской голос. – Продолжаются бои в Хиджазе. Вооруженные силы Йемена ведут наступление в северном направлении, используя танки и мотопехоту. При поддержке ВВС Восточной Федерации, йеменцы заняли районы Джизан, Наджран и Асир. Как сообщает египетская радиостанция «Саут аль-Араб», местное население с радостью и надеждой встречает бойцов йеменской армии. Такое же отношение к себе испытывают и вооруженные силы Иордании. Наступая с севера, иорданские войска освободили районы Эль-Джауф и Табук. Немногочисленный флот Саудовской Аравии был уничтожен в первые дни конфликта, однако именно в порту Джидды идут ожесточенные бои. Саудовские власти спешно перебрасывают на запад войска…
«Давайте, давайте… – ухмыльнулся я. – Перебрасывайте!»
Нет, что и говорить, сомнения у меня были, но коли уж СССР всерьез занялся Ближним Востоком, то саудитов надо было убирать из игры. Само собой, не на первом ходу.
Сначала собрать в кучку Эфиопию, Сомали и оба Йемена…
Кое-как, но будем считать, что сделано.
Обеспечить прочный тыл…
Баз – полно.
Подружиться с Израилем…
«Русский с евреем – братья навек!»
Убрать Хуссейна…
«Саддам капут».
А вот теперь можно и Аравию переформатировать.
Я захлопнул двери гаража, и пошел домой. Именно домой – иначе сказать нельзя, а то мама обидится…
* * *
– Ну, теперь только в Новый год увидимся, – щебетала мамулька. Раскрасневшись от вина и радостных перспектив, выглядела она потрясающе. – Да и то, наверное, я одна приеду, у меня сессия, а папа с Настей – только летом. И покидать вас как-то стыдновато, а только когда ж еще так повезет, чтобы выехать? Риточка, вы заглядывайте сюда хоть иногда, ладно?
– Строго обязательно! – заулыбался Марик.
– Мишечка, а у тебя почему не налито?
– Низ-зя, я за рулем… – отнекиваться у меня получалось неубедительно. – Мне вас еще в аэропорт везти.
– Можно! – Рита плеснула в мой бокал изрядную порцию вина. – Я поведу, не волнуйся. Тут полчаса до «Шереметьево»!
Мама благодарно посмотрела на невестку, и потянулась ко мне.
– За нас!
Дзы-ын-нь! Сосуды сошлись, распуская долгий звон хрусталя.
Покорившись, я смаковал винцо. Приятненькое. Не кислятина, вроде «Ркацители», и не приторное, как «Белый мускат Кизил-Таш»…
Настя вежливо пихнула меня в бок.
– Еще хочу!
– Пьянчужка…
Девушка прыснула в ладонь, а мне удалось завладеть ее ушком.
– Что-то ты уж больно радуешься отъезду, – изобразил я ревнивого братца. – Признавайся: «А был ли мальчик?»
– Говоришь, что попало! – вспыхнула сестренка, но поникла и прижалась ко мне. – Я не знаю, был ли… – призналась она шепотом. – Или есть. Или будет…
– Будет обязательно! – ухмыльнулся братец. – Мимо таких девчонок, как ты, мальчишки не проходят. Тянет их…
Настя потерлась щекой о мое плечо, и вздохнула, косясь на маму.
– Не был точно, – тихонько проговорила она. – А вот есть ли? Его… Слава зовут. Он из того класса, что в Праге… И что будет, я не знаю…
Сестричка совсем увяла, а я притиснул ее.
– Ты только не спеши узнать, – шепнул в мягонькое ушко. – Ладно? Всё будет во благовремении…
– Ладно, – мурлыкнула Настя, подлащиваясь. – Понимаю же всё, ты не думай…
Я чмокнул ее в щечку, бархатистую, как у дитенка.
– Чего вы там шушукаетесь, чада мои? – звонко окликнула мама.
– Чадим потихоньку, – хихикнула Гарина-младшая. – А давайте за Мишечку выпьем? Чуть-чуть, мамулечка! А то он опять один остаётся… хоть и вдвоем!
Рита ответила ей голливудской улыбкой, а Гарина-старшая воскликнула:
– А давайте! Мишечка, за тебя! – изрядно отхлебнув, она заговорщицки подмигнула: – И когда же вы… ну, чтобы втроем?
Гарина-средняя мило покраснела, а Настя вступилась за меня.
– Мам, не спеши в бабушки! Всё будет во благовремении!
Вечер того же дня
Москва, переулок Сивцев Вражек
Накрапывал дождик. Мелкие иголочки мороси опадали, шатаясь рваными паутинками в свете фонарей. Сырая и опасная темнота скрадывала движение, хотя Гоголевский бульвар был пустынен, лишь в далекой и мутной перспективе отблескивал одинокий зонт.
«И плащ черный, и «Волга», – подбадривал себя Густов, – заметить трудно!»
Нерешительно выйдя из-за старого клена, Иван Степанович потрогал зачем-то мокрую, ребристую кору, и перешагнул литую решетку. Машину он оставил на углу переулка со старорежимным названием Сивцев Вражек, возле стеклянного зданьица салона-парикмахерской.
Ноги слушались плохо, а стыдная слабина в коленках отзывалась усталым раздражением. Проклятая профессия…
Изнывая от страха, Густов обошел «Волгу» и неуклюже залез на водительское сиденье – беззащитная спина задубела. Вот-вот эту широкую, малость сутулую мишень провертит пуля – горяченькая, только что выпущенная из ствола с глушителем…
Захлопнув дверцу, Иван Степанович повернул ключ. Мотор раскрутился сразу, пряча за бойким тарахтеньем все ночные шумы.
– Ну, кончай… – выцедил Густов. – Хватит тут дохлую медузу изображать!
Перещелкнув рычажок, он тронулся. В приплясывающих отсветах фар блестел влажный асфальт и сыпались росчерки капель. Зеркальца отражали пустоту.
Притормозив, Иван Степанович свернул к «генеральскому» дому, и снял трубку телефона «Алтай». Палец, испачканный чернилами, набрал номер. Щелчок… Гудок…
Облизав губы, Густов длинно выдохнул.
– Алло? – глуховатый голос Генерального секретаря послышался из трубки, пугая обреченностью. Назад дороги нет…
– Здравствуйте, товарищ Брежнев! – заторопился Иван Степанович. Представившись, он вытолкнул: – Товарищ Пельше приболел, и я, как первый заместитель, работал с сотрудниками оперотдела КПК… В общем… Леонид Ильич, я должен доложить вам лично!
В трубке помолчали, а затем провод донес ворчливое:
– Хорошо, подъезжайте… Я сейчас на даче.
– Спасибо! До свиданья!
Ощущая, как валится с плеч тягота, Густов повеселел.
– Всё будет о`кей, как говорит вероятный противник! – бормотал он, задавливая в себе нервное хихиканье. Ерзая, зампредседателя КПК не углядел тусклый накал чужих подфарников и переливы бликующего лака на встречке.
Пуля пробила ночь, оставляя аккуратную круглую дырочку на ветровом стекле, и с мерзким чмоканьем вонзилась в тело.
Суббота, 29 октября. День
Москва, улица Малая Бронная
Гулкие пятиметровые потолки, чудилось, притягивали к себе эхо – те так и кружились вокруг огромной люстры. Когда ее включали, сверкающие понизи граненых стекляшек дробили свет, рассыпая его по дверцам громадных книжных шкафов, по резным спинкам деревянных диванчиков и кресел, по мохнатой пальме в кадке, льнущей к высокому арочному окну.
– …Такие, как мы, вовсе не уникальны, Миша, не уродцы какие-нибудь из тупиковой ветви, – рассуждал Игорь Максимович, затягивая пояс стеганного халата. – В тупик зашли гориллы или вымершие гигантопитеки, чьи пути развития заузились до полного останова. А мы с вами – продукты эволюции! Наш мозг то ли вышел за обычные пределы, то ли как раз достиг их, и сколько нас вообще, «продуктов», толком никто не знает. Пять-десять «хомо новусов» на всё человечество… Ну, может, пятнадцать, от силы. Хм… Забавно звучит: «Пятнадцать от Силы»!
Я улыбнулся – наставник любил называть энергию мозга Силой. Именно так, с большой буквы, как джедаи.
– Скорей всего, и Христос – из нашей компании… – задумчиво проговорил Игорь Максимович. – Егошуа Га-Ноцри. Впрочем, фактов – с воробьиную погадку, а вот мути…
– Расскажи-ите! – заныл я, и Котов смилостивился. Он любил отвлечься, мимоходом раскрывая волнующие загадки.
– Ну, история, вообще-то, занятна… – глаза наставника заволокло нездешним светом. – Жил-был во времена императора Тиберия некий Иуда из Галилеи, раввин и, как говорят большевики, «пламенный революционер». Беспощадного к римлянам, иудеи считали его героем и чуть ли в цари не прочили. А прозывали Галилеянина всё чаще и чаще «Спасителем», то есть, «Христом», если по-эллински. Хотя греков Иуда тоже не жаловал. И было у него два старших сына, но оба погибли. Сгинул и сам Галилеянин, а вот жена его Мария, в ту пору беременная, спаслась от преследований Ирода, бежав в Бейт-Лехем, где и родился младшенький, Егошуа. Иисус. Мария стала жить с Иосифом, а Иисус, как это бывает с детьми, сильно невзлюбил свою мать, сочтя ее предательницей. Он преклонялся перед отцом, и больше всего хотел походить на него. Потому и назвался Иисус Бар-Авва. Неизвестно, владел ли Силой Иезекия, дед Бар-Аввы, но вот сам Егошуа прославился, как великий целитель. Евангелия кое о чем сообщают, но напускают при этом мистического туману, глупой путаницы и откровенного вранья. Однако сыну Галилеянина все же повезло в жизни. Вспомните евангелия! Ведь к распятию на Голгофе приговорили двоих Иисусов – некоего Христа и Варавву!
– Бар-Авву! – догадался я.
– Именно! И все вступились за врачевателя, сына Иуды Христа Галилеянина! Представляю, как он шагал среди расступавшейся толпы, по воле ее избежавший казни, а вела Иисуса счастливая жена его, Мария из Магдалы… Ну, а сто лет спустя невежественные эллины «отредактировали» рассказ об Егошуа, вымарав из текста одно, вписав другое, присочинив третье… Люди есть люди!