Снулль вампира Реджинальда

Капрал, имевший честь командовать распоясавшимся эскортом, без пререканий соглашался одернуть подчиненных. Он выслушивал просьбы казначея и со скрупулезностью опытного служаки уточнял: что именно запретить? Петь хором с сударем венатором? Или петь можно, но не про баб? Или про баб, но романтичней? Есть отставить про песни. Что еще? Запретить обидные комментарии? И жестикуляцию в ваш досточтимый адрес? Хорошо. Запретить пари? Сделаем. Или пари оставить, но не на деньги? Ограничить размер ставок? Не звенеть монетами вблизи кареты?

Что? Не пить в таком количестве?

Не дышать в окно перегаром?

Вы зверь, сударь…

Пумперникель изгонял капрала и утешался квадратными уравнениями. Слабое утешение, особенно когда ты, выпускник Академии Малого Инспектрума, позорно ошибся в расчетах. Радость дороги, омраченная на треть? Всего на треть? Радость?! Эх ты, счетовод…

Кромешный ужас пути, смягченный заботливостью магов на одну двенадцатую!

Ага, вот и ночлег под открытым небом.

Приехали.

* * *

За холмами лежала южная граница Брокенгарцского курфюршества.

Примерно там же, если верить зрению, садилось солнце.

Казалось, блуждающий великан Прессикаэль прилег отдохнуть, опрокинув бокал с вином. Густой багрянец, насквозь пронизанный сизыми и зеленоватыми жилками, не спеша разливался по небокраю, чтобы вскоре стечь во владения Нижней Мамы. Серпик молодой луны, белесый и робкий, карабкался на вершины дубов-ветеранов, спасаясь от кровавого половодья. Ветер, неся прохладу, летел на кружевных крыльях от излучины Вестфалицы – реки мелкой, перекатистой, но щедрой на красную рыбу-горбушку.

Пели птицы.

Трещали цикады.

Молчали гвардейцы.

– Ты глянь на мальчика! – шепнул Фортунат Цвях приват-демонологу, тайком мотнув головой в сторону казначея. – Готов биться об заклад, он счастлив!

Венатор не ошибся. И впрямь, скажи кто – да хоть сам Эдвард II! – Августу Пумперникелю, что настанет день, и он забудет о тяготах дороги, казначей рассмеялся бы горе-пророку в лицо. А сейчас терзался бы этим опрометчивым смехом и угрызениями совести.

Забыв о скорбях утомленного чрева и отбитой задницы, дыша полной грудью, он сидел у костра и глядел в небо над головой. Там, витязями во чистом поле, нимало не стесняясь заката, уже толпились звезды: колкие, граненые, сверкающие.

Звезд было много. Так много, что дух захватывало.

– Открылась бездна, звезд полна, – Фортунат приблизился к Пумперникелю, на ходу цитируя куплет из раннего Меморандума, – звездам, молодой человек, числа нет, бездне – дна…

– Как это: числа нет? – не отрывая взгляда от небес, изумился казначей.

Впервые стало ясно, что он, в сущности, очень молод.

– В данный момент, не сойти нам с этого места, хорошо видно две тысячи четыреста тридцать восемь звезд. Плюс-минус три звезды. Полагаю, если дать поправку на искажения астрала, проницаемого глазом, на природные явления, мешающие свободному обзору, а также учесть, что более половины наших брильянтиков находится ниже горизонта, и мы не можем видеть всю компанию одновременно…

Он на миг задумался, морща лоб.

– Восемь тысяч четыреста семьдесят девять звезд! – воскликнул он. – Я готов поручиться за эту благословенную цифру! И вот что я вам скажу, сударь Цвях…

Радостный и возвышенный, Август Пумперникель встал, сияя.

– Настанет день, когда Высокая Наука позволит нам приблизить Овал Небес! Всякий сможет взглянуть звездам в лицо! И я уверен, что тогда число их, доступных взгляду, усиленному магией, достигнет…

Еще миг раздумий.

– Семидесяти секстиллионов! О, дожить бы!

Охотник на демонов не нашелся что ответить. Любое слово прозвучало бы кощунством, разрушая восторг – таинственный, высокий, недоступный простому магу высшей квалификации. Семьдесят секстиллионов? Не боявшийся встреч с буйными детьми Нижней Мамы, дагонами, ваалберитами и маммонцами, он вздрогнул от двух слов, означавших несусветное количество.

– Звездам числа нет, бездне – дна, – с издевкой пропел казначей, демонстрируя вполне приличный, обертонистый тенор. – Кто автор столь примитивного исчисления?

– Адальберт Меморандум, – теперь уже Кручек пришел на помошь другу.

– Кто такой? Арифмет? Чисельник? Прикидчик?

– Поэт. Штабс-секретарь Ложи Силлаботоников, автор «Куртуазного Декларата». Знаменитый, между прочим, пиита…

Пумперникель с брезгливостью наморщил бровки.

– Поэ-э-эт! Я всегда говорил: эта ваша поэзия – жалкое подобие арифметики! Простейшая числовая основа: ямб, дактиль, трибрахий… тьфу ты, как бишь его?.. о, арандиль! У нас в академии говорили: в поэты идут те, кому не хватило воображения для математики!

Он подбоченился: ну-ка, оспорьте!

И вдруг скис. Сел на прежнее место, сгорбился, накинул на плечи шерстяной плед. Словно небо над молодым человеком покрылось тучами, мешая считать звезды.

– Господа, у вас случается страх?

К счастью, храбрецы-гвардейцы были заняты своими делами. Иначе они непременно оценили бы удивительность реплики Пумперникеля. Случается ли у вас страх? Разве страх случается? Страх накатывает, приходит, охватывает…

Оба мага кивнули без комментариев.

Да, мол, случается.

– Беспричинный? Ирреальный?

– Разный, – ответили маги.

– Но такой, что страшнее не бывает?

– И такой – тоже.

Казначей вздохнул с облегчением.

– А я думал, это только у меня… Хотите, расскажу?

* * *Грустная повесть Августа Пумперникеля, рассказанная тихим, сбивчивым голосом при полном сочувствии слушателей

Во всем были виноваты звезды.

Первый раз ужасный сон приснился Августу Пумперникелю за год до окончания Академии. Готовясь к экзамену по теории опасных приближений, он настолько погрузился в медитацию, что не заметил, как уснул. И первым, что увидел юноша в том сне, были звезды.

Он находился в помещении без крыши. Звездная пыль безвозбранно осыпалась в зал, где арифметы – скопцы, руководители кафедр, и студиозусы-выпускники – наслаждались гармонией чисел. О, здесь царил истинный пир разума!

Откинувшись на ложа, застланные коврами, упав на мохнатые шкуры зверей, временами освежая себя яблоками и подкрепляя вином, собравшиеся предавались самым изысканным удовольствиям мира.

Одни в неистовстве играли скалярными и векторными величинами. Другие, впав в экстаз, отдавались стохастической аппроксимации. Третьи, хохоча, минимизировали функционал среднего риска. Те усердно пользовались интерполяционными полиномами, иные – выращивали деревья решений, во всей их пространственной и временной сложности.

Короче, снился рай.

Немые прислужники сновали меж ложами, разнося восхитительно белую бумагу, желтоватый пергамент и кремовый папирус из сахарного тростника. Чернильницы-непроливайки сладостно дышали розарием, скрипели перья, записывались формулы и уравнения, равных которым нет и не было – корень извлекался из всего сущего, восхитительный квадратный корень, чей вкус сладок, а плоды ароматны!

И вдруг звездная пыль над головами соткалась в руку великана.

Волосатая, могучая рука опускалась все ниже. Было хорошо видно, как играют атлетические мышцы, бугрясь под кожей. Предплечье, густо обросшее волосами, грозило раздавить собравшихся. В узловатых пальцах исполин сжимал мелок, заточенный на манер долота.

– О-о! – вскричал юноша, исполнен ужаса.

– О-о! – воскликнули пирующие, согласные с Пумперникелем.

Но это был еще не главный страх.

По мере приближения карающей десницы стены зала начали меняться. Еще миг назад они были сплошь исписаны сопрягающимися цифрами, знаками умножения и деления, числителями и знаменателями – картина, лучше которой не сыскать в обитаемых пределах! О горе! – написанное растеклось, залив стены смоляным половодьем.

Погасли светильники.

Зашипели фитили лампад.

Окружены непроглядной тьмой – лишь звезды мерцали над головами да светился мелок в чудовищной руке! – арифметы дрожали, теснясь в центре зала. Пытаясь впасть в успокоительную медитацию, они замечали, что самые простые формулы им больше не даются. Плюс сбоил, минус заикался, а за скобки не удавалось вынести даже сор из избы.

Деление на ноль! – и то не вызывало былого омерзения.

Рука остановилась. Едкий запах пота накрыл пирующих. Мелок зашаркал по черным-черным стенам. На каждой возникло по три слова: горящих, пламенных. Август Пумперникель не знал языка, в лоне которого родились эти слова, но смысл их был ему всеконечно ясен.

Больше нечего считать.

Больше незачем вычислять.

Больше ни к чему складывать и вычитать, умножать и делить, ибо путь от задачи к решению пройден отныне и навеки, и новым путям не бывать.

Итог подведен.

– О-о!

Вот и все, что осталось от гармонии.

Стон дрожащих тварей.

Юноша трясся, моля о смерти. Ему казалось, что он попал в конец учебника, туда, где ждут хладнокровные убийцы – ответы на вопросы, и страшнее финала он не мог придумать.

Слова на стенах, догорев, погасли.

Лишь ворочалась над головой рука исполина.

* * *

– Я проснулся в холодном поту, судари мои.

Казначей принял из рук гвардейца миску с дымящимся жарким. Кивком поблагодарил, поставил рядом с собой на землю – и взял чашу с вином. Обычно умеренный, сейчас он залпом выпил полчаши, прежде чем поднять глаза на собеседников.

Нет, маги не смеялись.

Пумперникель был благодарен им за это.

– Немногим я рассказывал мой сон, – молодой человек втянул голову в плечи, как если бы в темном небе уже наметился контур гигантской длани. – Единицы поняли, остальные затаили улыбку или пожали плечами. Что ж, каждому – свое. Добавлю лишь, что это был первый случай, когда мне являлся кошмар руки, подводящей итог. Первый, но не последний. Вскорости я заметил: если рассказать о видении кому-нибудь, сон бежит меня. Спасибо, сегодня я проведу ночь спокойно.

Знакомый гвардеец принес еще две миски и стопку лепешек. Потом вояка вернулся к костру эскорта, и его хриплый баритон присоединился к хоровому исполнению «Милашки Сью».

– Сколько вам тогда было лет? – спросил охотник на демонов.

– Восемнадцать.

– На пять лет старше меня…

– В каком смысле?

Венатор улыбнулся.

– В смысле дня встречи с большим страхом. Мне было тринадцать… Уверен, мой страх так же смешон, как и ваш. И так же страшен. Они часто ходят рука об руку: смех и страх. Мы просто делаем вид, что различаем их, братьев-близнецов.

– Ты ничего мне об этом не рассказывал! – заинтересовался Матиас Кручек, набивая рот жарким. – А я, между прочим, твой друг детства!

– Что тут рассказывать… Ладно, слушай.

Воспоминания Фортуната Цвяха, изложенные со скупой иронией – лучшим щитом от кошмаров детства

Три года обучения у лучшего венатора в мире – это ого-го!

Считай, диплом с отличием на руках.

Пора – в дело.

Жаль, Гарпагон Угрюмец, наставник юного Фортуната, в полной мере оправдывал свое прозвище. Говорят, есть люди, из кого доброго слова не выдавишь. Из Гарпагона, грозы инферналов, ни доброго, ни злого, ни нейтрального – никакого слова не выдавливалось без особой причины. Хотя с друзьями и коллегами венатор бывал вполне разговорчив.

Зато с учеником…

День рождения тринадцатилетний ученик встретил как обычно – в тишине и одиночестве, стирая пыль с толстенных гримуаров, отмывая закопченные реторты, полируя властные жезлы и зубря чинную классификацию демонов по Триеру-Лапфурделю:

– Девятый чин – искусители и злопыхатели; восьмой чин – обвинители и соглядатаи; седьмой чин – сеятели раздоров; шестой чин – сосуды беззаконий… Нет, сосуды – это третий! А шестой… Лжечудесники? Каратели? А, вспомнил: шестой чин – воздушные власти, наводящие заразу!

Впереди маячили еще три классификации – планетарная, по роду занятий и по областям влияния. Честное слово, хотелось взять за шкирку мудрых классификаторов, которые живого демона небось и в глаза не видывали, – и по сусалам да под зад коленом!

Мы – охотники или жалкие зубрилы?

Следует заметить, что Фортунат «живого демона» тоже покамест не видел. Только самоходные чучела в зале для учебных схваток. Ну, картинки не в счет. На картинках любой дурак…

«И в детстве, – подсказала память. – Помнишь, ты сидел на заборе, Матти прятался за кустом жасмина, а куча фиолетового навоза на ваших глазах сожрала фокстерьера Шумку? Ты тогда ни капельки не испугался».

А сейчас – и подавно, ответил памяти Фортунат. Горсть «жарких игл» из рукава, 16-е заклятье Винера в контроктаве… Голос, правда, только начал ломаться. С контроктавой – скверно. Но боевая мобилизация ресурсов – и петух басом запоет! Левой рукой – мановение Трех Лекал, с капельным сбросом…

Увлекшись, он изобразил Три Лекала и едва не расколотил любимую реторту учителя. От испуга, забыв, что Гарпагона нет дома, юноша забубнил вслух классификацию по областям влияния:

– Смерть – ваалбериты и бабаэли; ненависть – андрасы и агалиарепты; тайны – пифоны и делепиторы…

«Доказать! – память уступила место гордыне. Внутренний голос наполнился звоном металла и громом оваций. – Вызвать демона, обуздать и продемонстрировать Гарпагону. Небось он только и ждет, когда же я наконец проявлю инициативу… А что? Я бы на его месте вел себя точно так же. На словах запрещал бы даже к чучелу лишний раз подходить, а на деле – испытывал ученика бездействием. Проверял бы: мямля или настоящий мужчина? Буду послушен – всю жизнь проведу за полировкой жезлов…»

О, сладостное видение! Тихий, покорный, как овечка, делепитор в узах кланяется вернувшемуся учителю – и рассказывает, сколь ловко его обуздал сей молодой, но искусный маг, заслуживший поощрение. О, искушение сердца!

Охвачен волнением, Фортунат раскрыл гримуар, который держал в руках.

– Ингредиенты верного вызова по Мерлю: череп мертвеца, очищенный муравьями, кровь черного кота, земля трех перекрестков, осколки кружки, взятой у заснувшего пьяницы…

Пять минут – и все было собрано в наилучшем виде.

– Защита по Нексусу: пентаграмма с усеченными вторым и пятым лучами, три нимбус-факела, круг из морской соли, толченый нефрит, бубенцы Ко Юрга…

Еще пять минут – на установку защиты.

«А вдруг я вызову демона, с каким не смогу справиться? – толкнулась подленькая мыслишка. – Я? Не справлюсь? Стыдись, охотник!»

– Тохт’ада тартып хурадыр, – заклинание исподволь начало творить брешь в покровах мира. – Ат соонда айлан хал’ган! Чибетей тус килген…

Трещина расколола воздух над пентаграммой. Колыхнулось, дрогнув червоточиной, пламя факелов. Зеленоватый дымок стал похож на жидкое стекло. Толченый нефрит струйкой поднялся вверх, к потолку. Невнятно заговорил череп, щелкая челюстями. Звон бубенцов усилился, иглой ввинчиваясь в мозг.

Расширившись, трещина превратилась в узкий портал.

В глубине, сердцем в ране, пульсировала геенна.

А посреди ловушки стоял…

О да, юный Фортунат Цвях вызвал демона, с которым ни за что не сумел бы справиться.

– Я так и думал, – угрюмо сообщил вызванный, пиная ближайший нимбус-факел. – Соль, бубенцы, самоволка… Защита по Нексусу – отлично. Вызов по Мерлю – удовлетворительно. Поведение – отвратительно, но предсказуемо. Где тут у нас розги? В честь дня рождения одного наглого малолетки, по филейным частям…

Риторический вопрос.

Разумеется, Гарпагону Угрюмцу было прекрасно известно, где в его доме стоит кадка с рассолом – и розги, вымоченные как раз для подобных случаев.

* * *

– Откуда ж я знал, – развел руками венатор, когда слушатели отсмеялись, – что Гарпагон все вызовы из дома замкнул на себя? Барьер «Семь бед», с «трещоткой». Кого ни зови, хоть Вечного Странника – один черт… Нет, сейчас-то я его понимаю. А тогда… Он мне задницу так разукрасил – куда там живописцу Пёльцлеру! Неделю спал на животе!

Казначей подался вперед:

– А страх? Страх в чем? Вы имели в виду: испугались явления учителя?

Кривая ухмылка послужила ему ответом.

– Нет, сударь. Под страхом я имел в виду совсем другое. Портал-то был настоящий. И геенна – настоящая. Гарпагон демона гнал, спустился на 2-й ярус Ледяного Пекла, тут ему и звоночек… Вот, значит, я и увидел воочию: каков он, ад. В щелочку подсмотрел. Кричал потом ночами. Слезами умывался. Заикаться начал. Гарпагон отшептал, спасибо ему, умнице…

Отставив миску, охотник на демонов смотрел на казначея с доцентом, а казалось, видел ад. Не тот ад, в котором успел не единожды побывать, и не жертвой, а ловцом. Нет, в глазах Фортуната плясал вихрь пекла, которое он увидел в щелочку, будучи тринадцатилетним сопляком.

Не то, к чему привык, а то, чего не ожидал.

– Мне этот сон до сих пор снится. Я из-за него учиться начал – от зубов отскакивало! Облик выпестовал, чтоб во плоти туда спускаться. Вцепился в страх: задушу! И вот поверите: по сей день…

Небо сделалось черным-черным. Звезды спустились ниже: подслушивали. Шумели гвардейцы, обсуждая любовные и военные подвиги друг друга. Фыркали кони. Река бурлила на перекатах: аж сюда слышно.

– Все вроде бы хорошо. Не боюсь. А как увижу заново проклятый сон… И ну по новой себе доказывать: не боюсь! Ни капельки не боюсь! Куда только не лез: на Поле Игл, в Клоаку, в Плачущие Норы… Докажу, успокоюсь, дремлю тихонько на лаврах. Ан тут опять снится… Смешно, да?

– У меня тоже сон, – вместо ответа сообщил Матиас Кручек. Массивное, невыразительное лицо теоретика напоминало маску. – Снится, будто Агнесса умерла.

Венатор вздохнул.

– Не надо, Матти. Агнесса умерла давным-давно. И это не сон.

Приват-демонолог, золотая голова, ухмыльнулся так же криво, как незадолго до него – охотник на демонов.

– Не надо, Фарт. Я не сумасшедший. Просто снится… Я потом вскакиваю, весь в поту, и радуюсь. Это же сон, всего лишь сон, ерунда, пустяк!.. Вот я проснулся, и все будет хорошо… А потом вспоминаю. Да, сон. И все же… У каждого свой страх, судари мои.

От второго костра к ним спешил капрал, неся теплые плащи.

CAPUT III,

в котором герои прибывают в славный город Брокенгарц, знакомясь с «эталонной» жизнью курфюршества; Август Пумперникель восторгается, Матиас Кручек опровергает постулат, и все приступают к своим обязанностям

– Идиллия, – резюмировал Кручек.

Он глядел с вершины холма на раскинувшийся внизу город. Цель поездки радовала взор. Город был не так уж мал, но казался игрушечным, едва ли не леденцовым. Стены желтого камня вытянулись «в струнку», зубчатые башенки с бойницами и красными колпаками напоминали шляпки подрябиновиков. Спицы узких улочек радиально расходились от центральной площади-ступицы со зданием ратуши на ней. Пестрая мозаика крыш, трубы, флюгера в виде рыбок и носатых чудаков, стаи голубей…

Казначей наставительно поднял палец:

– Гармония – в целесообразности и порядке.

– Угу, – кивнул приват-демонолог. – Особенно ежели издалека. А вблизи небось окажется как везде. Сточные канавы благоухают, прислуга ленива, в отеле кишат клопы. По вечерам – пьяные драки и благородные дуэли, которые мало чем отличаются…

С утра великий теоретик был не в настроении.

Хандра одолевала.

– Ты несправедлив к Брокенгарцу, друг мой, – вступился за идиллию Фортунат Цвях. – Я здесь бывал, а ты – нет. Скоро сам сможешь убедиться…

– Здесь нет сточных канав? Нет клопов в гостиницах?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.