Рождественская история
И все снова закончилось получасовыми воплями мамы, только не на деда, а на Лелю. Дед же на сообщение о прогулах отреагировал, как смиренный мученик, которому поручили обучить макаку алгебре.
– Оставь его в покое, – под конец устало сказала мама. – Это все бесполезно.
– Я не понимаю, о чем ты, – буркнула Леля.
– Елена, хватит. Я прекрасно знаю, что ты делаешь.
– Откуда ты можешь знать?
– Потому что я в твоем возрасте делала то же самое – и многое, многое другое. Папа, он просто… Ну вот такой. Бывают такие люди, их нужно принимать как стихийное бедствие. Если тебе одиноко, мы можем вернуться раньше, солнышко.
– Нет, вы что! – испугалась Леля. Портить родителям поездку она точно не хотела. – Все будет в порядке, я обещаю.
Обещание было несколько наивным. Леля все равно не готова была принять равнодушие деда, ей хотелось, чтобы он вышел из режима робота и показал хоть какие-то человеческие эмоции. Не обязательно признание, раз уж такое невозможно – но хотя бы искренний гнев, тоже неплохо. Тот, на кого гневаются, имеет значение…
Однако дед был верен себе, большую часть времени он проводил на работе и свой долг считал выполненным, если Леля была накормлена и при деньгах. Ей же порой хотелось сорваться чуть ли не на детскую истерику: стекла разбить или выбросить вон все эти медали. Сделать гадость – но гадость, несущую послание. Я здесь. Я есть.
Пока Леля сдерживалась, она пыталась добиться своего цивилизованным путем. Вот и сегодня ее отпустили из школы пораньше, и она решила провести в огромной квартире деда генеральную уборку. Хотя вряд ли он и такие усилия заметит, в доме всегда было чисто. Но вдруг? Ей ведь больше ничего не оставалось…
Так что Леля старательно вычищала шваброй далекие углы от любого возможного проекта паутины и злилась на саму себя. Из-за этого движения получались нервными, резкими, и Леля едва все не испортила, когда швабра выскользнула из рук и рисковала сбить со стены драгоценные фотографии, которые были частью рабочей атмосферы, а вовсе не заменой семьи. Девочке лишь в последний момент удалось изменить траекторию полета неожиданного снаряда. Швабру это не усмирило, она все-таки стукнула, но уже не по фотографиям, а по изящной кованной ручке двойных дверок, закрывающих антресоли. В квартире деда даже такие мелочи служили украшением.
От удара дверца чуть приоткрылась, и Леля обнаружила, что внутри собраны какие-то коробки и свертки – явно старые, даже скопившие чуть-чуть пыли, которая в этой квартире казалась почти святотатством. Заинтригованная, Леля притащила из гостиной высокий стул и кое-как забралась наверх.
Полностью осмотреть антресоли она не могла даже так, роста не хватало. Ей оказались доступны лишь ближайшие коробки, но уж их-то она готовилась изучить во всех подробностях. А что такого? Дед ей ничего не запрещал!
Первая же коробка, которую Леля спустила вниз, оказалась тяжелой и мелодично звенела. Уже это внушало определенную надежду – оправдавшуюся парой секунд позже. В коробке хранились стеклянные елочные игрушки, бережно завернутые в помятые и пожелтевшие от времени листы газет.
Такого Леля точно не ожидала. Сколько она себя помнила, дед всегда твердил, что елочные игрушки – напрасная трата денег и ресурсов. Хочешь чем-то украсить дерево – повесь детские игрушки, все равно без дела валяются! А лучше вообще никаких. Все равно скоро убирать. Но прямо сейчас перед Лелей будто сундук с сокровищами открылся, игрушки из этой коллекции собирали годами. Тонкое стекло, отвечающее на каждое прикосновение нежной мелодией перезвона. Сияющее золото, перламутровые переливы красок. Тонкие балерины, присыпанные снегом домики, отважный толстенький космонавт. Такое больше не купишь – разве что на каких-нибудь аукционах… А тут игрушки не просто покупали, их сберегали: заворачивали сначала в папиросную бумагу, потом – в газеты, а слои в коробке перекладывали ватой, чтобы наверняка сохранить хрупкое стекло.
Неужели дед мог когда-то быть таким? Или не дед? Изучив газеты повнимательней, Леля обнаружила, что изданы они все были задолго до ее рождения. Хотелось расспросить про елочные игрушки маму, но Леля слишком хорошо понимала, что та сразу бросится звонить деду, есть у нее такая привычка. Значит, разбираться с находкой предстояло самостоятельно, однако пока вариантов не было, и девочка решила отложить свой трофей и сосредоточиться на второй коробке.
Та оказалась не менее интересной. Внутри Леля наконец-то нашла фотоальбомы, не связанные с работой – и все равно очень странные. Такие же завораживающие, как игрушки, девочка такого прежде не видела. Каждый из альбомов был большим, с плотными картонными страницами и обложкой, обитой плюшем, вишневым и светло-голубым. Одна обложка обозначалась емким словом «Фотоальбом», на другой золотым тиснением было выведено «На добрую память».
Внутри были собраны черно-белые и серо-бежевые фотографии, порой такие старые, что лица людей едва удавалось рассмотреть. Хотя большой потерей это не стало, Леля все равно видела их впервые. Она лишь по одежде могла догадаться, что жили все они очень давно – раньше деда, о маме и говорить не стоит.
Все фотографии аккуратно крепились к альбомам за уголки – иногда с помощью клея, а иногда через разрезы в картоне. Леля наугад выбрала снимок, который не был приклеен, перевернула и обнаружила на обратной стороне надпись, выведенную поразительно красивым почерком: «Володя и Наташа, сентябрь, 1923 г.».
Пара, изображенная на фото, казалась сумрачно серьезной. С такими лицами они, несмотря на молодость, тянули не на Володю и Наташу, а на каких-нибудь Владимира Павловича и Наталью Сергеевну. Сразу чувствовалось: портретная фотосъемка для них – целое событие.
Подпись не дала толковых подсказок, и теперь Леля вглядывалась в лица, пытаясь найти в них знакомые черты. Безрезультатно, конечно. Быстрый просмотр альбома ничего не дал, а на детальный она не стала тратить время. Леля пока не была уверена, что за обнаружение этих вещей дед не вышлет ее из квартиры куда-нибудь подальше – например, в Сибирь.
Кроме альбомов, в коробке хранились письма в прямоугольных конвертах – такие старые, что бумага стала желтой и очень мягкой, готовой порваться от любого неосторожного прикосновения. Текст был выведен разными почерками, почти всегда – чернильными ручками, и часть строк от этого не пережила испытание временем, расплылась или выцвела. От стопки писем пахло старой, давно заброшенной библиотекой.
Леля ожидала, что на этом все и закончится, однако на дне коробки хранился еще один сюрприз – большой блокнот с истертой обложкой. В него кто-то аккуратно записывал рецепты. Судя по состоянию блокнота, пользовались этой импровизированной кулинарной книгой очень часто.
Кому такое могло принадлежать? Не маме так точно – мамины кулинарные способности не простирались дальше яичницы, кухней в их доме владел папа. Да и не оставила бы мама свою кулинарную книгу у деда на антресолях, глупость какая-то. Бабушке? Но у бабушки почерк был такой, будто тараканы наступили в краску, а потом сплясали вальс на бумаге, Леля прекрасно помнила это по всем поздравительным открыткам. Получается, это книга дедовой матери, а то и вовсе бабушки… Об этих родственницах Леля не знала ровным счетом ничего, они остались двумя неясными силуэтами, спрятанными за туманами времени.
Чем дольше она листала книгу, тем четче понимала, какое сокровище ей досталось. Леля впервые получила то, что было связано с прошлым деда – и было важным для него! Она держала в руках осколок той его жизни, в которой он не был суровым и от всего уставшим. Тут открывалось внушительное пространство для сюрприза… может, для настоящего новогоднего чуда!
Но для того, чтобы все получилось, Леле нужно было действовать осторожно. Она еще раз пролистала всю книгу и нашла разворот, где текст был совсем бледным, а переплет чуть разошелся – значит, это место чаще всего закладывали чем попало, чтобы книга не закрылась в самый ответственный момент. Это был любимый рецепт, важный, определенно имеющий значение.
Рецепт рассказывал о том, как приготовить торт с заварным кремом. Ничего подобного Леля еще не пробовала, хотя и готовила лучше, чем мама. Вряд ли получится сразу, придется потренироваться, однако расписано все было подробно и понятно – должно получиться! Поэтому Леля быстро сфотографировала нужный рецепт на смартфон, собрала свои находки обратно в коробки и убрала на антресоли.
Когда дед вернулся, Леля сидела в выделенной ей комнате, обложившись учебниками и тетрадями. Она смотрелась настолько образцовой ученицей, что даже он не выдержал.
– Что ты сделала? – поинтересовался дед.
– Математику. Теперь делаю русский.
– Остроумно. Если я выйду во двор, я не обнаружу возле мусорных баков труп твоего школьного директора?
– Так весь смысл в том, чтобы никто его никогда не обнаружил, – ухмыльнулась Леля. – Дед, перестань сбивать меня с пути исправления! Я хочу войти в Новый год на позитиве, вот! Разве это так плохо?
– Это вообще не плохо, просто не правдоподобно. А впрочем, поступай как знаешь. Скоро вернутся твои родители, и ты снова станешь исключительно их ответственностью.
Глава 7. Колокольчик
Вечером был запланирован концерт, и это радовало. Музыка становилась для Юны центром всего, затмевала остальное, уносила страх и боль. Мир снова казался понятным и прекрасным. Жизнь превращалась в праздник для всех – и Юна дарила этот праздник, у ее существования появлялся смысл.
Жаль, что музыка не могла длиться вечно. Были еще периоды между концертами – пустые дни, бессонные ночи. Вот тогда Юне нужно было придумывать, как отвлечься. Сегодня, например, она решила отправиться в магазин игрушек.
Решение это оказалось правильным. Здесь, в мире непрекращающегося веселья, Юне нравилось все: очарование улыбчивых, беззаботных персонажей, громоздившихся на полках, мелодии из старых мультфильмов, дети с сияющими глазами – для малышей Новый год по-прежнему был сказкой. В ярко освещенных залах еще сохранялась искренняя радость, которой хотелось проникнуться, дышать ею, оставить себе.
К тому же, здесь можно было бродить часами, не вызывая подозрения бдительных продавцов. Магазин оказался огромным – с несколькими отделами и целым лабиринтом полок. Юна с искренним любопытством разглядывала города и замки, собранные из конструктора, наблюдала, как проезжает мимо станций винтажный паровоз, удивлялась многообразию плюшевой армии. Временами она делала вид, что разглядывает какую-нибудь игрушку, а сама украдкой следила за детьми, которые что-то объясняли родителям. Ей нравилось видеть, как любопытно внешность меняется в следующем поколении, как под влиянием атмосферы магазина игрушек раскрываются уже выросшие мальчики и девочки, вспоминающие, о чем они сами когда-то мечтали.
Здесь Юне было очень легко отстраниться от самой себя и сосредоточиться на них – но ровно до тех пор, пока эти люди оставались незнакомыми. Когда же вдалеке мелькнули прекрасно известные ей черты, Юна невольно вздрогнула и чуть не уронила улыбающегося ей зеленого пупса.
Она понимала, что ее это не касается – даже если ей не почудилось и впереди действительно прошел знакомый ей человек. Это знакомство ни к чему не обязывает его, они не виделись – сколько? Сто лет. На самом деле год, конечно, но ощущается как век. Он не следил за Юной, он пришел сюда случайно, так совпало, он ее даже не заметил. В огромном магазине хватит места всем, они разойдутся, не встретившись, если она приложит хотя бы минимальные усилия.
А постараться ей как раз следовало, ей не нужна была эта встреча. Пусть бы и век прошел, ничего по-настоящему не изменилось. Есть люди, которые становятся ключом: отпирают двери памяти, выпускают монстров. Вот и перед Юной прошел такой же человек, а она, вместо того чтобы развернуться и уйти, двинулась следом – осторожно, как кошка, крадущаяся за птицей. Надежно прикрытая стенами разноцветного плюша. Все равно напряженная настолько, что по венам будто электричество полилось.
Он остановился там, впереди, и она замерла, присмотрелась – через прикрытие из плюшевых ягод клубники. Увидела красивую пару. Мужчина, высокий, светловолосый, широкоплечий. Точеная женщина рядом с ним. Он опирается на большую тележку, в которой уже лежат какие-то коробки. Она со смехом показывает ему белоснежного медведя.
Это была картина из правильного мира – такого, каким он и должен быть. Из реальности, где красивые молодые родители заранее подбирают подарки для своих красивых детей. Юне полагалось радоваться за них, а в груди неприятно кольнуло. Попытка упрекнуть себя за это лишь усилила боль – будто бензина в костер плеснули… Юна понятия не имела, почему продолжает смотреть. Может, в надежде на то, что боль достигнет определенного предела и исчезнет, образуется иммунитет?
Однако стало только хуже. Мужчина будто почувствовал на себе ее взгляд, растерянно оглянулся по сторонам, сам не зная, что ищет. Он не мог увидеть ее, Юна не сомневалась в этом, а все равно отпрянула. Она быстрым шагом направилась прочь, радуясь, что резиновые подошвы ботинок скрывают ее шаги. Боль в груди все не проходила, и девушке казалось: если она, Юна, не выйдет на улицу как можно скорее, то попросту задохнется здесь, ее только свежий морозный воздух и мог спасти.
Попасть к главной лестнице она никак не могла, для этого пришлось бы пересечь большую открытую площадку, на которой ее легко было заметить. Что тогда? «Юна, подожди! Это же ты? Здравствуй!..» И натужная улыбка. И неловкие слова. Нет, спасибо. Уж лучше нож под ребра, чем одно такое «здравствуй» или, того хуже, «Познакомься, а вот это моя…»
К счастью, Юне не обязательно было проходить через это. Она неплохо знала магазин, помнила, где находятся боковые выходы, и один располагался в удачной близости от отдела с плюшевыми игрушками. К нему она и двигалась, ускоряя шаг, хотя необходимости в этом не было – никто за ней не гнался. Сотрудников магазина она наверняка насторожила: то ходила расслабленно, то вдруг ракетой припустила к лестнице. Они напряглись, подкрались ближе к рамке, чтобы перехватить подозрительную женщину при первом же писке датчиков, обличающих воровство. Но рамка Юну оправдала, подтвердив, что гражданочка ничего не крала – просто городская сумасшедшая. Бывает. Провожаемая сочувствующими взглядами, Юна проскочила дверь на лестницу.
Здесь ей полагалось почувствовать себя в безопасности: теперь она точно была укрыта от любых взглядов. Однако легче не стало и чувство того, что ей не хватает воздуха, сохранилось. Оно погнало ее вперед, заставляя двигаться так быстро, что она рисковала в любой момент оступиться и рухнуть вниз. Зрение стало туннельным, Юна не обращала внимания на отделы, которые она пробегала, значение имели только ступеньки – и дверь, манившая свободой.
Дверь была массивной и тяжелой, поэтому, чтобы побыстрее попасть на волю, Юна сразу же навалилась на нее всем телом. Отчасти решение было верным: дверь действительно распахнулась быстро. Вот только ощущение, будто Юна осталась наедине со всем миром, оказалось обманчивым. По ту сторону двери как раз стояла женщина, которая такую внезапную встречу определенно не оценила.
Женщина была невысокой, худощавой и пожилой – лет семидесяти, не меньше. Дверью ее не задело – и это хорошо, потому что дверь наверняка весила раза в три больше, чем потенциальная жертва. Однако на незнакомку налетела Юна, убежденная, что ее сейчас примет в объятия свободное пространство. При столкновении Юна почувствовала себя скалой, по которой стукнул бумажный самолетик. Она удержалась на ногах, а вот пожилую женщину откинуло назад, и лишь вовремя оказавшийся рядом сугроб спас ситуацию от печальных последствий.
Это столкновение все равно нельзя было назвать мелочью. От смущения Юна даже позабыла, с чего все началось, боль и страх отступили сами собой. Сначала она откапывала женщину из сугроба, потом кое-как устанавливала ошалевшую старушку на ноги. Пока пострадавшая пыталась проморгаться и понять, что происходит, Юна наматывала вокруг нее круги, собирая выпавшие из сумки вещи. Все это – с непрекращающейся печальной песнью извинений.
Вещи у женщины оказались нехитрые: пара кошачьих игрушек, пять пакетиков корма (лосось и ягненок в белом соусе), ничего такого, что пострадало бы от снега, хоть в этом повезло.
Когда пожилая женщина наконец поняла, что происходит, Юна дошла до юбилейного сотого «извините».
– Ничего страшного, милая, – растерянно улыбнулась старушка. – Совершенно ничего плохого не случилось!
От этого должно было стать легче, но смущение лишь усилилось. Если бы женщина вдруг превратилась в проклинающую всё и всех бабку, разойтись с ней было бы проще, а так Юна отчаянно искала способ искупить вину, однако пока безуспешно.
– Даже не знаю, чем я думала, – развела руками Юна.
– Вы как будто убегали от кого-то.
– Я… Нет. Я ни от кого не убегала.
И это прозвучало вполне убедительно, потому что за все время, прошедшее после столкновения, никто из магазина так и не появился. Ну а то, что сложнее всего убежать от себя, Юне сейчас обсуждать не хотелось.
– Хотите, я помогу вам? – предложила она.
Предложение было неискренним: если бы пожилая женщина потребовала зайти с ней в магазин, Юна бы удрала. Однако та лишь покачала головой:
– Я хотела кое-что докупить, но это не срочно… Видно, судьба намекает, что не нужно тратить деньги на всякую ерунду!
– Тогда давайте я провожу вас до дома, – настаивала Юна.
– Мне сейчас не нужно домой, мне нужно в парк. Но вы не обязаны тратить на меня время, я вполне уверенно свою на ногах.
– Когда на вас не налетают всякие психи – охотно верю! И все же позвольте мне.
– Если вы никуда не спешите, – улыбнулась пожилая женщина.
Нырнувшая в сугроб незнакомка оказалась Светланой Сергеевной. Отработав много лет школьным учителем, она уже давно вышла на пенсию, а потому могла позволить себе прогулки по магазинам и паркам в будние дни. Слушая ее, Юна невольно размышляла о том, что учительский тон – это пожизненное наследие. Но не требовательный, нет, мягкий, почти распевный, заставляющий прислушиваться и запоминать. Светлана Сергеевна была человеком удивительно спокойным. Она словно сдала норму переживаний, отмерянную на жизнь, и теперь на все смотрела философски. Поэтому и столкновение с Юной возле двери она восприняла без скандала. Какой смысл скандалить, если время это назад не отмотает и падения в сугроб избежать не позволит?
– Вы могли бы наорать на меня просто профилактически, чтобы я больше не летала по городу пушечным ядром, – заметила Юна.
– Не было смысла. Вы сами винили себя больше, чем я могла вас обвинить. Ничто так не накажет человека, как его совесть. А если совести нет, любые крики и упреки бессмысленны.
Идти в парк Светлана Сергеевна собиралась в поисках кота. С котом этим у нее были странные отношения: пожилая женщина не называла его своим, но признавала, что он уже давно живет у нее дома. Насколько удалось разобраться Юне, кот изначально был бродячий – и бродяжничеством своим весьма довольный. Из тех крупных хвостатых бандитов, которых боятся и крысы, и вороны, и даже дворники.
Но однажды в особо морозную зиму Светлана Сергеевна пустила его к себе – и он предпочел остаться. Кот словно почувствовал, что недавно у пожилой женщины трагически погиб сын, и она маялась, неприкаянная, во внезапно опустевшей квартире. Зверь, дикий на своей территории, в квартире вел себя на удивление спокойно, словно только тут всегда и жил.
С годами установился странный график их визитов. В теплый сезон кот шатался по парку, а Светлана Сергеевна заглядывала к нему в гости, и тогда он подходил поближе, позволял себя погладить, даже ворковал, очень тихо, так, чтобы никто больше об этом не узнал. Зимой же он приходил сам, на специально для него обустроенную подстилку у батареи.
– Но ведь сейчас зима. Почему тогда он не с вами, а вы идете к нему в парк? – удивилась Юна.
– Так уж получилось – все никак его дозваться не могу. Вот уже и игрушки новые купила, и еду ему ношу… Просто жду и все. Он такой, свободолюбивый… Колокольчик.
– Колокольчик? Это его так зовут?
– Его никак не зовут, – покачала головой Светлана Сергеевна. – Имя для зверей – блажь человека. Но так зову его я, а он мне позволяет.
– Почему именно Колокольчик?
– Когда он впервые попал ко мне, у меня уже стояла елка… Я думала, от этого станет легче, но стало только хуже. Я была даже признательна ему, когда он эту елку опрокинул. Ему же нужен был колокольчик с елки, это его игрушка с тех пор была. Колокольчик и сейчас лежит на его подстилке, ждет его.
Юна провела случайную знакомую в парк. Там выяснилось, что к своим прогулкам Светлана Сергеевна готовилась обстоятельно – помогал опыт. Обнаружив расчищенную от снега лавку, пожилая женщина постелила на нее плотный плед, на землю поставила миску, теперь наполненную кошачьим кормом, положила игрушки. Когда подготовка была завершена, Светлана Сергеевна устроилась на лавке с небольшим термосом.
– Присоединяйтесь, – предложила она. – Вам стоит отдохнуть.
– Да я не устала…
– Думаю, если бы вам это не было нужно, мы бы с вами не столкнулись вот так.
Усталости Юна действительно не чувствовала, но решила все же остаться. Во-первых, ей было любопытно, как выглядит кот с повадками бандита и нежным именем Колокольчик. Во-вторых, рядом со Светланой Сергеевной было спокойно. Без какой-либо конкретной причины, казалось, что спокойствие просто наполняет воздух и становится общим.
Парк в будний день пустовал, блестел белым снегом, хрустел под шагами редких прохожих. Вокруг был лишь прекрасный мир – а кота не было. Юна, как ни всматривалась в черно-белый пейзаж, не могла уловить ни намека на движение.
Светлана Сергеевна заметила ее усилия.
– Не старайтесь, милая, не обязательно, что он придет сегодня. Я его давненько жду.
– Но вы все равно уверены, что он появится?
– Появится, конечно. Должен, он и раньше пропадал надолго. Мне несложно ждать – что мне еще делать? Я успею прочитать все книги и посмотреть все фильмы, которые меня интересуют. Время, проведенное наедине с природой, много дает.
– А если он опять не придет, что тогда?
– Оставлю еду здесь, пригодится ему или другим котам. Игрушки заберу, потом снова принесу. Мне это не сложно.
Юне хотелось, чтобы кот пришел сегодня. В этом было бы что-то логичное – в необъяснимом, почти мистическом смысле. Он должен был появиться в день, когда его терпеливая хозяйка пострадала на пути к нему, а Юна впервые пошла с ней в миг, когда неплохо было бы уверовать в чудо…
Но кота не было и чуда не было. Темнота постепенно сгущалась над парком, зажигались первые круглые звезды фонарей. Оставаться и дальше Юна не могла: тогда она опоздала бы на концерт, об этом уже напоминали сообщения, прилетающие на телефон.
Светлану Сергеевну ее отступление не обидело. Пожилую женщину и теперь ничем невозможно было смутить. Она признала, что побудет здесь еще немного, но скоро тоже уйдет. В заснеженном парке Светлане Сергеевне было так же хорошо, как в своей квартире, ее и здесь, и там питала надежда на то, что очень скоро она снова встретит единственное близкое существо, которое у нее осталось.
Юна тоже унесла с собой кусочек этой надежды, так было проще получить разрешение на уход от своей совести. Однако покинуть парк она так и не успела: ее окликнула женщина из кофейни, небольшого деревянного домика, стоящего у начала аллеи.
– Девушка! А, девушка, подойдите сюда!
Поскольку других девушек поблизости не наблюдалось, Юне пришлось свернуть в сторону и приблизиться к кофейне.
– Что-то случилось?
– А вы это… Не родственница часом нашей старушке-кошатнице? Первый раз ее с кем-то вижу!
– Светлане Сергеевне?
– Я не знаю, если честно, как ее зовут… Она как-то говорила, но я не помню. Как будто тут так много вариантов!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги