Каждый умирает в своем отсеке
Разобрало не сразу. «Шило» имеет такую особенность: пьешь его, пьешь и кажется, что все нормально. А потом вдруг по башке ка-а-к даст! Туши свет, мой юный друг, и блаженно почивай до утра.
После третьего «полстакана» немного полегчало. Мысли в голове стали лаконичнее, а обида притупилась. Подумал: «Ну и черт с ней, с этой Иркой! Свет клином на ней не сошелся. Это только наивный Сан Саныч в каждом отсеке рассказывает свои басни по поводу идеальной ВМЖ (военно-морской жены. – АВТ.), которая должна встречать у порога мужа со службы так: в одной руке – рюмка водки, в другой – вилка с огурцом, а в зубах – подол. На самом деле в жизни все иначе…»
– Андрюха, ты дома? – в дверь комнаты просунулась голова соседа по общаге Петьки Любимова, которого все величали почему-то на итальянский манер Петруччио. – Что я вижу! Вы кушаете «шило» в одиночку? И вам не стыдно! Пошли ко мне, там две беспризорные «козочки» копытом бьют. Мужика, наверное, хотят.
Любимов служил начфином какой-то береговой части и считался первым в общаге бабником. Несмотря на веснушчатую физиономию и маленький рост, от представительниц прекрасного пола у этого орла не было отбоя. Дело заключалось в том, что у начальника финансовой части всегда водились деньги. Бабы и без этого липли к нему, как мухи на мед. Умел он вовремя и обильно навешать лапши на женские уши. Поговаривали, что, будучи еще курсантом, Любимов так умудрился запудрить мозги тридцатилетней преподавательнице немецкого, что та ушла от мужа и лелеяла мечту связать судьбу с милым возлюбленным. Но свадьбы не вышло, а «немку» уволили за аморальное поведение в стенах учебного заведения.
Петька даже завел себе правило: после очередной любовной победы в специальный коробок вкладывал новую спичку. Таких символических и памятных спичечных коробков у него в ящике письменного стола накопилось 16. Периодически бабник-перехватчик Петруччио устраивал смотрины своей коллекции, перебирая спички и при этом бормоча себе под нос какую-то ахинею типа: «А вот и Мариночка… А где моя Светка? Ах, вот где мой Светик…» При этом Петька был мужиком общительным и добрым, а в компании с ним было комфортно.
Перед тем как направиться в Петькину комнату, Андрей налил «шила» себе и ему. Выпили. Затем накатили еще по одной и пошли смотреть на «козочек».
– Почему маленькие мужики так любят огромных баб? – подумал Андрей, войдя в Петькину комнату, где главной достопримечательностью была здоровенная квадратная тахта, именуемая хозяином многозначительно – «станок». «Козочками» оказались две женщины гренадерского роста и атлетического телосложения. Им бы метать молот или толкать ядро, а вместо этого они обе работали в библиотеке Дома офицеров. Завидя Андрея, одна из них заулыбалась и многозначительно взглянула на подругу.
– Рая, – протянула она ему руку, очевидно, надеясь на поцелуй.
– Оч-чень приятно, – неприлично икая, выдавил из себя Андрей и вместо поцелуя сразу предложил: – Девчонки, а давайте выпьем!
Предложение хотя и не подкупало своей новизной, но было встречено дружным согласием. Когда разлили по фужерам подкрашенное брусничным вареньем все то же «шило», «гренадерши» потребовали: «Мальчики, кто произнесет тост?»
– Я скажу, – откликнулся Андрей. – За любовь! Будь она неладна!
Пока присутствующие бурно и театрально выражали свое удивление по поводу необычного тоста, Андрей залпом осушил свой фужер. «Шило», как тот опытный боксер-тяжеловес, поджидало своего звездного часа и, оценив обстановку и посчитав, что уже пора, моментально нанесло сокрушительный прямой хук в голову сопернику. Не прошло и минуты, как у Андрея вокруг все поплыло и перемешалось: расфуфыренные одинокие женщины, пришедшие в офицерское общежитие в поисках малой толики обыкновенного человеческого счастья; Петька, уже принявший боевую стойку ловеласа и нахально отпускавшего сильно преувеличенные комплименты на все 360 градусов; он сам – пьяный вдрабадан и не понятно зачем здесь оказавшийся…
Рухнув на тахту, сквозь обволакивающую и поглощающую пелену сна Андрей расслышал уплывающие куда-то голоса. Женщины разочарованно причитали и требовали объяснить, что случилось, а Петька, пытаясь выгородить «уставшего» дружбана, оптимистично обнадеживал:
– Все, мои козочки! По техническим причинам классическая любовь отменяется. Вашему вниманию предлагается ее французская версия – ля мур де труа….
Дело было в субботу, а в понедельник к вечеру принесли телеграмму из Москвы: «Встречай самолетом тчк рейс… Ира».
* * *
Радости Андрея не было предела. Очень хорошо, что он позавчера надрался, в результате чего изменить жене не сумел. Сейчас бы мучила совесть и он не смог честно смотреть ей в глаза. Впрочем, все это неважно. Наконец-то он увидит и обнимет свою Ирку, о которой все эти месяцы, в море и на берегу, мечтал и помнил! Они будут счастливо жить здесь, на Севере. А то, что произошло между ними, элементарная глупость и сплошное недоразумение…
…Первые три дня все шло превосходно. На лодке старпом вошел в его пикантное семейное положение и на вахту пока не ставил. Андрей все это время с нетерпением ожидал 18.00, когда можно, запросив «добро», ринуться в общагу, где его ждала жена. Молодые и сильные тела истосковались друг по другу и отдавались во власть страсти на полную катушку. Ирина стала еще красивее и желаннее, а ее умение заводиться самой и заводить мужа – еще искуснее и изощреннее.
Но эйфория от встречи и первых дней совместной жизни постепенно улетучилась. Андрей снова приступил к несению нарядов и вахт. К тому же лодка часто выходила в море на отработку учебно-боевых задач, и потому Ирина заметно заскучала. Она попыталась даже поговорить об этом:
– На вашем идиотском Севере невозможно жить. Посмотри за окно – какие-то скалы, сопки и здоровенные голодные чайки. Я хочу быть с тобой, но не здесь, а там. Пойми, в Москве множество возможностей. Я узнавала, туда могут перевести тех, у кого есть жилплощадь. Ты пропишешься у нас, и тебе сделают перевод. Отец обещал договориться…
Ирина, как женщина не только сексуальная, но и ушлая, была права. В Москву переводили служить только тех офицеров, кто имел там квартиру. Знания и опыт для службы в столице были вторичны, главное – наличие жилплощади. По этой причине в центральных аппаратах Министерства обороны и Главном штабе ВМФ, наряду с малой толикой офицеров талантливых и прошедших в отдаленных гарнизонах страны рисковую школу плавсостава, существовала огромная масса «оквартиренных» посредственностей. В целях самосохранения последние всегда действовали по принципу: лизнуть старшего, подставить ножку ближнему, нагадить на голову младшему. Кроме этих категорий служивых людей, весомую часть в центральных аппаратах МО, как правило, составляли ЖОРы, ДОРы, ЛОРы и СУКИ. Расшифровывалось это так: ЖОРы – жены ответственных работников, ДОРы – дети ответственных работников, ЛОРы – любовницы ответственных работников, СУКИ – случайно уцелевшие квалифицированные исполнители.
Андрей поморщился. Опять двадцать пять! Но и жену можно понять. Целыми днями сидит, бедная, одна дома и мается.
– Пора тебе, Иришка, на работу устраиваться, – предложил он.
– И на какую же работу, извольте вас, милый супруг, спросить, мне будет велено устроиться?! – с сарказмом и позерством воскликнула жена.
– На обычную. Ты закончила экономический, значит, можешь и бухгалтером работать, и экономистом…
– Много ты понимаешь, – обиделась Ирка и, чтобы прекратить этот неприятный для нее разговор, перевела тему.
Но на работу она все же устроилась. Причем не куда-нибудь, а в бухгалтерию тыла флотилии атомных подводных лодок.
Любая тыловая организация – это государство в государстве. Через нее происходит снабжение кораблей и частей продовольствием, вещевым имуществом и финансами. Если в рабочее время на улице военного городка вы увидите откормленного и борзого мичмана, обязательно в новенькой корабельной кожаной канадке (хотя они положены только плавсоставу подводных лодок), то знайте: он наверняка служит где-то на берегу и заведует каким-то складом продовольствия, обмундирования или иного дефицитного имущества. Эти обнаглевшие «хранители связок ключей» открыто пользуются своим служебным положением. А тем, кто служит в плавсоставе, ради благого дела – поддержания боеготовности кораблей и частей – нередко приходится перед ними унижаться и выпрашивать и без того положенное имущество. Особо наглели те, кто выдавал спирт. По неписаному правилу, чтобы получить на складе месячную норму этого специфического расходного продукта, приходилось оставлять смотрителю «шила» до четверти положенной нормы. Если заартачишься, мичман найдет множество причин, чтобы спирт тебе не выдать. Об этом на флоте знали все, но мер никто и никогда не принимал.
Искренне радуясь, что жена теперь при деле, Андрей немного успокоился и с головой погрузился в службу. Молодой офицер на любом корабле ВМФ – штатный козел отпущения, на плечи которого, как принято считать, для его же пользы, возлагается непомерный груз обязанностей. Крылатая фраза из уст начальника: «Горячку не пороть, но чтобы к утру все было готово!» – заставляла дневать и ночевать на борту корабля не одно поколение молодых лейтенантов. Так было и у Андрея. С учетом нарядов и вахт бывать дома удавалось не чаще двух-трех раз в неделю. Ирина вначале по-женски возмущалась и сетовала на нелегкую судьбу жены моряка, а потом вдруг перестала. Более того, иногда, поздно вернувшись со службы, Андрей не заставал супругу дома. Она появлялась к полуночи, объясняя ситуацию необходимостью вовремя сдать на работе отчет или неожиданно случившимся девичником. Андрей относился к этому спокойно и с пониманием, считая, что каждый человек имеет право на общение с друзьями и личную жизнь. Так они и жили, если бы не…
Андрей давно заметил, что по жизни он всегда узнавал то, что от него пытались скрыть. Узнавал неожиданно, по воле случая. Причем это касалось и сущих безделиц, и серьезных вещей. С самого детства, когда родители готовили для него подарок ко дню рождения, он обязательно его заранее нечаянно обнаруживал. То же самое было и в школе, и в период срочной службы, и в училище. Любая тайная акция в силу каких-то непонятных совпадений обязательно становилась для Андрея явной. Наверное, кто-то наверху, в заоблачной выси бесконечного и вечного пространства, словно великий Ангел-хранитель, четко и безоговорочно определял: где, когда и что должен услышать и узнать его земной протеже.
Так получилось и с Иркой. Как-то раз Андрея во главе группы матросов послали что-то получать на склады, находящиеся километрах в трех от расположения флотилии атомоходов. Ехать пришлось в крытом кузове
ГАЗ-66. Несмотря на начало октября, на Севере уже выпал первый снег, и, пока машина петляла между сопок, подводники успели порядком озябнуть. Притормозив у заснеженного КПП, офицер велел матросам выбираться из кузова и идти греться в подсобку, а сам пошел в служебное помещение склада оформлять бумаги.
В прокуренной и душной комнатушке за перегородкой из деревянных реек сидел толстый мичман в кремовой рубашке без галстука и громко разговаривал с двумя сотоварищами, одетыми в канадки и, очевидно, того же звания. В углу комнаты наголо остриженный матрос что-то выстукивал одним пальцем на старенькой печатной машинке.
– Товарищ мичман, меня прислали получить … – принялся было объяснять Андрей суть своего появления беседующему с дружками начальнику склада, но толстый мичман пренебрежительно и равнодушно кивнул в сторону матроса, мол, не мешай, там тебе все объяснят.
Зайдя со свежего, чуть морозного воздуха в душное помещение, Андрей сразу ощутил легкий запашок спиртного, витавший возле троицы.
Он еле сдержался, чтобы не поставить нахального мичмана на подобающее тому по чину место, но сдержался. Если бы на лодке подчиненный так вальяжно прореагировал на его вопрос, то в лучшем случае схлопотал бы выговор. Но тут склад, а не атомоход. По этой причине равнять и строить наглеца не с руки. Про себя же подумал, что этого «кабана» при всем желании в верхний рубочный люк лодки не протиснешь.
Оформляя бумаги у матроса, Андрей невольно вслушивался в разговор мичманов. А те без тени стеснения мыли кости тыловому руководству.
– Я ему говорю: Палыч, скажи Кирзоеву, что сейчас самое время списать все старье и завести новое имущество, а он мне отвечает, мол, Магомед Исмаилович сам знает, когда и что ему делать, – жаловался один из корефанов своему упитанному собрату.
Андрей догадался, что троица обсуждает своего босса – начальника тыла флотилии капитана 1 ранга Магомеда Кирзоева, человека мутного и прижимистого, что, однако, не помешало ему каким-то образом протащить в закрытый гарнизон и пристроить торговать фруктами с дюжину своих дагестанских родственников.
– Не будет до весны он этим заниматься, – многозначительно, подчеркивая личную осведомленность, степенно заявил толстяк, – не до этого ему сейчас. Говорят, к ним в бухгалтерию новую бабу взяли, вроде как из Москвы приехала. Я на той неделе дежурил и видел ее. Сиськи – во! Задница – во! – Мичман замахал руками, пытаясь продемонстрировать дружкам увиденное. – Но главное, говорят, шкура еще та! Недельку начальству глазки построила, ну, Исмаилович – кровь-то горячая – и клюнул. Теперь он ее почти ежедневно пялит прямо в бухгалтерии, а она, как фаворитка шефа, после этого всеми командует…
У Андрея, в тот момент «колдовавшего» над накладной, из рук выпала авторучка. Что же получается? Похоже, это про его жену болтают подвыпившие мичманы. Если им верить, то Ирку ежедневно, как было сказано, «пялит» ее начальник Кирзоев. Быть такого не может!
* * *
Пока ехали назад на причал, Андрей мрачно размышлял. Теплилась надежда, что толстый мичман сам ничего толком не знает и просто распускает сплетни о своем начальнике и симпатичной молодой женщине. Так нередко случается в маленьких закрытых гарнизонах, где каждый на виду и любая сплетня моментально обрастает кучей пикантных, но липовых подробностей. Тем более если в перекрестие прицела общественного мнения попадали взаимоотношения мужчины и женщины. Хорошо, что Андрей сдержался, не подал виду и не огрел каким-нибудь инвентарным имуществом по башке начальника склада. А потом бы выяснилось, что все эти разговоры не про его жену, а про чужую. От позора тогда бы не отмылся. Это факт! Но где-то в глубине души предательски тлела шальная мысль: неужели Ирка водит шашни с Кирзоевым?
Два дня Андрей не мог вырваться домой. Лодка готовилась к очередному выходу в море, и на лейтенанта свалилось множество первоочередных служебных дел. В пятницу, придя наконец домой и не застав жену, Андрей, не раздумывая, направился к двухэтажному зданию, где располагались тыловые части. Немного постояв поодаль и выкурив сигарету, он решительно шагнул к входной двери.
– Андрюха, привет! Как жизнь молодая? – нахальная и неунывающая физиономия веснушчатого Петьки Любимова показалась в окне, над которым значилось «Дежурный по части», и расплылась в улыбке. – Меня вот здесь на вахту определили. Видишь – повязка на руке! Вот и кукую в одиночестве. А тебя каким ветром занесло в нашу скромную обитель?
Андрей слукавил. Не мог же он признаться приятелю, что на самом деле пришел посмотреть, чем занимается его жена. Поэтому как можно непринужденнее ответил: «Да командир прислал к вашему Кирзоеву, надо кое-что передать».
– Понятно, не вопрос, – казалось, Петруччио нисколько не удивился. – Проходи. Он еще где-то здесь шастает. Сам, чурка нерусская, не отдыхает и не дает дежурно-вахтенной службе сомкнуть наши натруженные очи. Проходи, это на втором этаже.
Рабочий день давно закончился, и, оказавшись в опустевших коридорах, Андрей принялся рассматривать таблички на дверях. В самом конце, в небольшом предбаннике, прочитал надпись на обитой дерматином двери: «Бухгалтерия». За ней слышалась какая-то возня и приглушенные звуки. Несколько секунд Андрей раздумывал, а потом в ярости дернул на себя дверь. Под скрежет сломанного замка и треск сухой доски дверь распахнулась. На столе среди бумаг, широко раскинув свои стройные ноги, между которыми четко просматривался голый волосатый зад начальника тыла флотилии Кирзоева, распласталась его жена. Кавказец, не меняя удобного положения, резко оглянулся и прорычал в сторону непрошеного гостя:
– Кто посмел! Уйди, шакал, уволю, убью!
– Я не шакал, а офицер российского флота. А ты, тварь нерусская, сейчас имеешь честь трахать мою жену… Бывшую жену…
Подхватив ближайшую табуретку, Андрей что есть силы ударил ею по голове Кирзоева. Тот дернулся и плашмя завалился на обезумевшую Ирку.
Сочно и пренебрежительно сплюнув в сторону парочки, Андрей развернулся и пошел прочь. Проходя мимо Петруччио, на его вопросительный взгляд он лишь коротко бросил: «Там твоему шефу плохо. Надо вызывать «скорую»…».
Андрей думал, что за убийство начальника тыла его арестуют и привлекут к уголовной ответственности. В тот вечер он обреченно пошел на службу и утром благополучно отбыл на неделю в море. На берегу же события развивались иначе. Кирзоев остался жив и даже не потерял потенцию. А вот Ирку, как говорится, от страха и неожиданности «заклинило». Медики знают, такое иногда случается в экстремальной ситуации. По этой причине Петька Любимов все же вынужден был вызывать скорую помощь.
На носилках, покрытых куцей простыней, открыто ухмыляясь, санитары вынесли невезучих любовничков со второго этажа и определили в машину.
Утаить в закрытом гарнизоне ничего нельзя, и уже назавтра эта история стала достоянием любопытной общественности. Командующий флотилией принял серьезные меры, направленные на обеспечение благоприятной морально-нравственной обстановки среди его подчиненных.
Кирзоева с треском и позором уволили в запас. Ирку на работе рассчитали, и она тотчас уехала в Москву. Никаких официальных оргвыводов в отношении Андрея не последовало. Хитрый, но благородный Петька никому о его приходе не сказал. По понятным причинам молчали и Кирзоев с Иркой. Вернувшись «из морей» и зайдя дней через десять к себе в общагу, Андрей обнаружил на пыльном подоконнике записку от жены: «Прости, если сможешь. Уезжаю к маме. На развод подам сама».
8.
ФРЕОН, ОН И В АФРИКЕ ФРЕОН!
…Погружение на предельную глубину проходило нормально. Когда стрелка глубиномера уткнулась в отметку 520, для данного проекта лодок именуемую как «рабочая», и двинулась дальше, Андрей невольно представил ту огромную толщу воды, что нависла в эту минуту над атомоходом. Вспомнил, как его учили: в воде на глубине 10 метров на предмет будет воздействовать давление в одну атмосферу. Нетрудно подсчитать, какая гигантская сила давит сейчас сверху…
Тем временем субмарина погрузилась до шести сотен метров и начала всплывать. Дальше нельзя. Это – предел. Глубже мог «нырять» лишь «Комсомолец», погибший в апреле 1989 года. Созданный как подводный корабль управления, этот атомоход с прочным корпусом из титана имел глубину погружения до 1000 метров. Если учесть, что современное отечественное и иностранное противолодочное оружие эффективно может применяться на глубинах до 600 метров, то невольно задумаешься об уникальности корабля, который потеряли. Корабля, который ныне покоится на дне Норвежского моря на глубине полутора километров. А вместе с ним – 42 таких же, как он сам, молодых подводника. Тогда на «Комсомольце» погиб знакомый Андрея – Вадик Зимин. Отличный был парень. После трагедии общие друзья рассказали, что Вадик перед походом себе места не находил. Мучили парня какие-то предчувствия.
Теперь, повзрослев и набравшись опыта, Андрей убедился: к предчувствию беды нужно относиться со всей серьезностью. Это состояние еще плохо изучено современной наукой, и его запросто спутать с излишней осторожностью. Кроме того, о своих тревогах нельзя громогласно заявлять. Как правило, это вызывает смешки и шутки коллег, а то и безапелляционное обвинение в элементарном паникерстве, наверняка, в чем-то даже и справедливое. Но именно это чувство способно не дать расслабиться и подготовиться заранее к любым осложнениям.
И хотя стрелка глубиномера уже уверенно движется в обратную сторону: 350…280…220…160, невидимым плащом Андрея вдруг окутало усиливающееся беспокойство. «Так вот в чем дело, – осенила его внезапная догадка. – Я посчитал, что устал, и даже решил по возвращении подать рапорт на отпуск, а это совсем иное. Уже второй день у меня ощущение какой-то грядущей беды. Вроде бы все идет нормально, самое сложное уже позади. Отчего же на душе так тревожно?»
Андрей прошел по отсеку, проверил, чем занимаются подчиненные. Все нормально, каждый занят тем, чем ему предписано. Заглянул на стеллажи, где в мешках хранились ИДА-59 (индивидуальные дыхательные аппараты. – АВТ.), все в наличии, перед выходом в море он лично убедился, что баллоны заряжены. Но надо быть начеку. Чуть зазеваешься, что-то сделаешь не так, и глубина тебе отомстит. Подкараулит и в самый нежданный момент безжалостно востребует откупного за халатность. Только щедро платить за это приходится человеческими жизнями. А у подводников ошибка одного может стоить гибели всем.
Из поколения в поколение в подплаве передается история, утверждающая, будто писатель Александр Фадеев, впервые спустившись в лодку, удивленно заметил сопровождавшим его морякам:
– Я понимаю, логично носить часы в кармане, но жить в часовом механизме, по-моему, противоестественно.
Для подлинной истины необходимо добавить: жить в часовом механизме бомбы замедленного действия.
Никому не придет в голову размещать пороховой погреб, к примеру, впритирку с хранилищем бензина. Это глупо и грозит нешуточной бедой. Но примерно такие же несуразицы, причем на правах допустимых, творятся в чреве подводного корабля. Кислород тут находится в убийственном соседстве с маслом, электрощиты под напряжением – с соленой водой, а регенерация – с соляркой. Оружие – это отдельный разговор. Каждая торпеда или крылатая ракета, которых на лодке немало, хранит в себе от 200 до 300 килограммов взрывчатого вещества, именуемого морской смесью и превышающего по эквиваленту обычный тротил в полтора раза. И все это сделано не по недомыслию, глупости или от навязчивой жажды экстрима. Существует острая необходимость плавать под водой глубоко, быстро и скрытно, при этом находясь в постоянной готовности адекватно ответить любому, кто опрометчиво посчитает твою родину целью.
Но аварии случаются, и, к сожалению, нередко. В них, как правило, виноваты конкретные люди, до конца не выполнившие свои функциональные обязанности. И если у Андрея в первом отсеке было все нормально, то в седьмом человеческая беспечность и военно-морской пофигизм уже готовили почву для трагедии…
* * *
…На современных лодках регенерация воздуха, т.е. химическая реакция, связанная с поглощением углекислого газа и выработкой кислорода, происходит автоматически. Специальный агрегат – раздатчик кислорода – периодически подает в отсек этот важный для дыхания газ, уровень которого замеряет газоанализатор. В седьмом отсеке газоанализатор на кислород был неисправен. Об этом знали командир отсека и начальник химической службы, но, как нередко случается, им не хватило времени устранить на берегу этот на первый взгляд не очень серьезный недостаток. В результате постоянный контроль за процентным содержанием кислорода в атмосфере отсека и управление автоматическим включением и выключением самого раздатчика не производились.
Специалисты знают: если неисправен газоанализатор, то сам раздатчик кислорода автоматически закрыться не может. По этой причине содержание
О2 в отсеке превысило допустимые параметры и продолжало расти. Если допустимым считается уровень: 21,5% – 23% (т.е. на 0,5% – 2% выше, чем в земной атмосфере), то в седьмом отсеке он перевалил уже за 30% и продолжал расти.
При таком высоком процентном содержании кислорода любой, даже самой безобидной в обычных условиях причины было достаточно, чтобы возник объемный пожар.
И такая причина появилась в лице матроса Васи Веретенко. В кормовой части седьмого отсека он как раз в это время лениво прикидывал, что до увольнения оставалась всего неделя, а его ДэМэБовская форма до сих пор не готова. Такую форму флотские «годки» начинали любовно мастерить примерно месяца за три до увольнения. Сие облачение, сильно аляпистое и во многом отражающее эстетический вкус и интеллектуальный уровень его владельца, включало в себя несколько основных элементов.
Во-первых, брюки – ушитые впритирку на заднице, ляжках, коленях и расклешенные до 40 сантиметров снизу. Во-вторых, бескозырка типа «плевок» – маленькая, чтобы помещалась лишь на затылке, с длиннющими лентами ниже спины. На ленты навешивались огромные якоря, тайком похищенные с парадных тужурок офицеров или мичманов, что хранятся в каждой каюте. На самом «плевке» обязательно чтоб была надпись готическими буквами «Северный флот» или, еще лучше, название лодки – «Барс», «Акула», «Вепрь», «Тамбов». Надпись была особенно знатной. Ее густо покрывали лаком вперемешку со светонакопителем, заранее тщательно соскобленным с циферблатов лодочных приборов, светящихся в темноте. Веретенко уже представлял, как он небрежно рассекает в этой форме возле клуба в родном хуторе Верхнедонское, что в Ростовской области, а под руки его держат две местные первые красавицы – Валька Донцова и Танька Евстратова. Красота! Ради этих вожделенных минут Веретенко загубил не один прибор. Одно плохо – еще не готовы пышный аксельбант и погоны. По замыслу на плечах у Василия, над золоченой лычкой старшего матроса, должны располагаться буквы «СФ», также обильно покрытые «приватизированным» на лодке светонакопителем. Но их надо еще спаять, затем отполировать, а уж после этого покрывать составом. Посему следует спешить, это его последний выход в море, так как через неделю домой – в жаркие объятья Вальки и Таньки.