Выход тигра. Проект «ГиперСибирея»

Пламя костра осветило небольшую полянку, густо окруженную березами и кустарником. Павел по достоинству оценил удачный выбор Горелого и стал обследовать его жилище в поисках спиртного для лечения телесных и душевных ран, но, к его изумлению, ни фляжки, ни бутылки с горячительным зельем ему найти не удалось. Удивленный и разочарованный, он нашел в одном из карманов куртки Горелого начатую пачку сигарет, аккуратно завернутую в целлофановый пакет. Павел не курил, но в безысходном желании успокоить щемящую боль, был рад и сигарете, не подозревая еще, что было там.

Сидя у костра и раскуривая сигарету, он вдруг почувствовал давно забытый запах анаши, но ему было уже все равно. Уставшее и истерзанное тело требовало забвенья. Казалось, вместе с дымом он выдыхал из себя боли и печали, а костер перед ним разгорался все красочнее и ярче. Языки пламени в нем словно ожили. Извиваясь и изгибаясь, они танцевали, как прекрасные феи. Костер выпускал над собою сверкающие снопы искр, которые, увеличиваясь в размерах, превращались в блестящие шары, переливающиеся всеми цветами радуги и испускающие из себя неземное свечение.

Постепенно сияющие фейерверк заполнил все окружающее пространство, и, блистая многоцветными оттенками, как волшебный калейдоскоп, доставляя головокружительное ощущение блаженства и полета. Даже кружащая над огнем небольшая мошка, словно диковинная птица, привлекла к себе теперь восхищенное внимание Павла.

С каждым вздохом он и сам надувался как воздушный шар, его тело наполняла такая необыкновенная легкость, что ему захотелось полетать над огнем вместе с мошкой. Внимательно наблюдая за ее круженьем, он вдруг почувствовал, как отрывается от земли и устремляется за нею вслед, раскинув руки, как крылья птицы. Деревья и кусты закружились вокруг него со все возрастающей скоростью. Павел ощущал непередаваемое блаженство свободного полета и азарта погони за мошкой, он уже различал впереди ее согнутые лапки и темное брюшко, стараясь на лету схватить ее за задние лапки. Неожиданно, преследуемая им мошка, начала быстро увеличиваться в размерах до гигантской летучей мыши, и, хищно скалив острые зубы, уже сама черной тенью, устремилась в погоню за Павлом. Он с тревогой ощущал за своей спиной холодящее дуновение от взмахов ее крыльев и слышал пронзительный писк вампира.

Спасаясь от преследования, он стал в панике искать укрытия, и, увидев внизу у костра свое оставленное тело, стремительно вернулся в него, почувствовав резкую боль от падения с большой высоты. Мышь следом с разгона впилась зубами в его плечо, жадно вгрызаясь в тело. Павел отчаянно замахал на нее руками, и нехотя оторвавшись, он улетела, оставив после себя кровоточащую рану.

Сияющие шары над костром исчезли. На смену эйфории пришло гнетущее предчувствие опасности, как гигантский паук, оно незримым коконом паутины плотно окутывало Павла, лишая его возможности и воли к сопротивлению. Обездвиженный, лишенный сил и с угасающим сознанием, он обреченно сидел перед затухающим очагом в ожидании своей дальнейшей участи, в полуобморочном состоянии, безвольно наблюдая, как огромный паук завладевает его телом. Из тьмы на него в упор смотрели сотни его блестящих глаз.

Время от времени он еще делал слабые попытки освободиться от его смертельных пут, но бдительный паук тут же набрасывал на него новые липкие витки паутины, все более сдавливая грудь и стесняя дыхание, отчего все больше мутилось сознание и покидали последние силы.

Павел чувствовал, как острое жало паука пронзало тело, отравляя ядом разложенья и высасывая кровь. И чем больше он чах и слабел, тем все более увеличивался в размерах паук, наливаясь его кровью. Уже слышалось в траве шуршанье тысяч мохнатых лап паучьего племени, спешащих к пленнику на запах крови. Дьявольским огнем горели из тьмы алчущие глаза вампиров.

Душа уже хотела покинуть захваченное вампирами тело, но в этот момент будто повеял легкий ветерок, листва на кустах с противоположной стороны поляны затрепетала, и оттуда вышел белесый призрак Горелого. Он был так же одет, как в роковой для себя день, но странным образом стал бесцветен и полупрозрачен, походя на туманный сгусток. Призрак зябко поеживался и мелко дрожал от смертельного холода, стараясь поглубже закутаться в свою короткую тужурку, на которую налипли опавшие листья и сырые комья земли. Стужей подземелья повеяло от него; словно спасаясь от жуткого холода могилы, он вылез из нее и пришел на свой прежний очаг погреться у огня. Его закрытые веки были скованны леденящим дыханием смерти, поэтому он не мог видеть Павла, сидящего на другой стороне костра. Зато Павел за языками пламени мог отчетливо видеть застывшее в предсмертной агонии бледное лицо призрака, от созерцания которого мурашки ползли по телу, что даже забылся на время зловещий паук, продолжающий высасывать кровь.

Призрак тянул свои озябшие руки к огню, и, будто постепенно отогреваясь у костра от смертельной стужи, вдруг, на глазах у Павла, начал материализовываться. Все более сгущался его туманный облик, а к лицу возвращались утраченные краски с бурыми пятнами крови. Обездвиженный Павел с немым ужасом наблюдал за подобным преображением призрака, еще даже не в силах себе представить того кошмара и реальной угрозы, что ему предстояло пережить.

Призрак неожиданно приблизил свои немощные руки к бледному лицу и задрожал в беззвучном рыдании. Очевидно, вместе с уплотняющейся плотью, к нему постепенно возвращались проблески разума, и от жуткого осознания своей горькой участи, без всякой надежды что-либо изменить, нестерпимо терзало остатки заблудшей души, уже познавшей суровые законы подземелья. Все худое тело Горелого зашлось в жестоком приступе запоздалого раскаянья и отчаяния и бездарно промотанной жизни.

Внезапно воздух содрогнулся от налетевшего мощного порыва ветра, который срывал сухие листья с деревьев и разбрасывал горящие угли костра. Все вокруг закружилось в нарастающем хаотичном движении. Березы испуганно замахали тонкими ветвями, о чем-то тревожно шепчась между собой, будто предчувствуя приближение неведомой силы. Горемычный призрак испуганно отдернул руки от лица, сомкнутые веки раскрылись, обнажив бесцветные белки – и он в упор уставился ими на Павла, обдав холодом потустороннего мира.

В этот момент налетевший, еще более сильный вихрь, сметающий все на своем пути, заставил его, с опаской озираясь по сторонам, подняться и бежать в лес, ища спасения в могиле, оставив Павла один на один с надвигающейся неизвестной угрозой, перед которой трепещет все – мертвое и живое. Даже луна на небе скрылась за рваными облаками; и поляна погрузилась в сумрак, чуть освещаемая слабыми бликами разбросанных углей.

Деревья дрогнули, и из-за них появился дышащий яростью дух убитого медведя. Он беззвучно ревел, вызывая ветер, и упрямо шел на человеческий запах в поисках Павла. Движимый сжигающим чувством неутоленной ярости, он уже ощущал его близкое присутствие, но не мог увидеть: его веки были закрыты и скованны смертью. Медвежий дух упорно кружил по поляне, размахивая лапами, и грозно ревел в приступе злобы, но вместо оглушительного рева от него теперь исходили шквальные порывы ветра, закручивающие карусели из сорванных листьев и пепла. Павел, ни жив, ни мертв, сидел у погасшего костровища, готовый от обуявшего его кошмара провалиться сквозь землю, в жутком предчувствии, что медведь скоро найдет его и заберет его душу, но не мог сдвинуться с места.

Призрак медведя все ближе приближался к Павлу, внезапно замер, и, усиленно втянув в себя воздух, наконец-то обнаружил своего врага. Торжествующе взревев, он повернулся в сторону Павла, и, поднявшись на дыбы, накинулся с высоты на Павла.

Весь мир тотчас погрузился в безмолвие и мрак.

Туманный рассвет открыл печальное зрелище: почти что голые ветви застывших берез и поляну, которая была густо усыпана сорванной листвой, вперемежку с пеплом от разметанного костровища, у которого неподвижно лежал растерзанный человек. Казалось, жизнь покинула этот еще недавно живой уголок; и ветер занес его пеплом забвенья.

В тишине раздался слабый стон и Павел приоткрыл глаза. Окружающие его березы, покачиваясь, вдруг начали кружиться вокруг него, постепенно все ускоряя свой бег, а когда он, пытаясь собраться с силами, закрыл глаза, уже сама земля перевернулась под ним, и он полетел в разверзшуюся бездну, тщетно стараясь в последний момент перед паденьем ухватиться за траву. Но не успел он достигнуть самого дна, как земля неожиданно склонилась в обратную сторону, и он полетел туда. Так повторялось бесконечно, и Павел беспомощно катался по земле, сжимая в руках вырванную с корнем траву. Окончательно выбившись из сил, он забылся тяжелым, беспокойным сном, в котором продолжал падать со скал, бороться с медведем и мучительно медленно убегать от призраков. От чего у него судорогами сводило ноги и все тело. Ни в чем и нигде не было ему ни отдыха, ни покоя. Очнувшись, Павел заставил себя сесть, и, увидев неподалеку от себя брошенный ковшик с дождевой водой, жадно из него напился. Сознание и силы медленно возвращались к нему, но он еще не мог отделить вчерашнюю реальность от ирреальности ночи. Мысли с трудом прокручивались в его шумевшей голове, как маленькие жернова, неспешно перемалывая вчерашние события и виденья. Понятые и осознанные, они аккуратно, как пища для ума, засыпались в неведомые закрома сознания подобно мешкам с мукой в амбаре. Но до сих пор оставалась неразрешенной одна страшная вещь.

Огромный ядовитый паук продолжал прятаться в самых темных закоулках его сознанья, скрываясь от света разума за плотной завесой паутины. Пытаясь избежать разоблаченья, чудовище меняло облик, цвет, устрашающе щелкало челюстями и угрожало смертоносным жалом. Казалось, сам дьявол напряженно взирал оттуда тысячами черных глаз.

Павел не знал, как к нему подступиться, чтобы не запутаться в паутине и не быть отравленным ядом. Но и оставлять вампира у себя было смерти подобно, ведь он будет вновь и вновь под покровом ночи выползать из укрытия, чтобы отравляя ядом организм, питаться его кровью. Пока не наступит смерть.

Поэтому, собравшись с духом, Павел принял решение вступить с пауком в смертельную схватку. При этом он ясно понимал, что, только постигнув истинную суть этого многоликого монстра, можно одержать над ним победу. Необходимо было вбить осиновый кол в могилу этого оборотня, чтобы он больше уже никогда не восстал из ада, вершить зло на земле, питаясь человеческой кровью.

Для освещения закоулков сознания Павел зажег огонь свечи в своей душе и вступил на захваченные чудовищем владения. При свете огня его взору открылись ужасающие картины, которые он не мог бы себе представить даже в страшном сне. С помощью душевной силы он попал в сознание своего народа, среди омертвевших лабиринтов в плотных сетях паутины висели чьи-то погубленные мечты, потерянные надежды, отнятые жизни. Меж них бездушными тенями потерянно бродили обескровленные призраки с отравленным сознанием, забывшие свое прошлое, а потому не видящие будущего и обреченные находиться во власти паука до полного растворения в небытие.

Хотелось отвернуться, закрыть глаза, убежать, только чтобы не видеть этого кошмара безнадеги и страданий, но Павел ясно понимал, что это была его обитель, временно захваченная пауком, и, если отступить сейчас, то скоро чудовище доберется до него самого. Этой ночью оно уже сделало свою первую попытку, но он вовремя успел разгадать его планы. Поэтому, преодолевая отвращение и страх, Павел двинулся дальше, держа перед собой, словно икону, зажженную свечу своей души.

И внезапно случилось чудо – мрак начал рассеиваться, а седые лохмотья паутины сгорали в очистительном пламене огня, вместе с ядовитыми клубами дыма, выпуская своих пленников. Самые светлые мечты и надежды, очнувшись от заклятья, возвращались к своим оставленным призракам, у них открывались глаза, и, прозрев, они, воздевая руки к небу, дружно устремились к божественному свету.

Вокруг Павла рушились невидимые оковы; и жизнь возвращалась в заколдованное царство. Но успокаиваться ему было рано, ведь где-то во тьме скрывался еще сам злодей. Павел поднес свечу к самому темному месту, и, похолодев от ужаса, невольно отпрянул. На него оттуда в упор смотрел огромный черный паук, застывший перед прыжком.

Павел лишь на мгновенье успел его опередить, в самый последний момент, осветив огнем своей свечи. Грозный паук неожиданно весь задрожал и рассыпался на тысячи мелких паучков, которые тут же бросились наутек во все стороны. Они проворно скрылись с глаз за границей обители еще до того, пока он что-либо успел предпринять, оставив после себя лишь рваную паутину и следы чужой отравленной крови.

Вернувшись из-под сознания на землю, Павел ясно понял, что только что он одержал победу над злодеем под названием наркотик, который манит в свои сети чудесными виденьями, а затем, чтобы удержать беспечную жертву в своей власти, до полного разрушения окутывает ее липкой паутиной обстоятельств, отравляет сознание и пугает страшными угрозами. Но его не покидало ощущение, что на самом деле он столкнулся с чем-то еще более коварным и зловещим.

Впрочем, все в этом мире подобно. От божественного до иного.

Павел развел огонь и выбросил в него пачку с анашой. И было странно наблюдать, как еще совсем недавно всемогущий властитель заблудших душ, теперь сам сгорая в синем пламени и корчась в предсмертных муках, испускает дух. Из грозного властелина превращаясь в зловонное облако густого сизого дыма, и, смешиваясь с клубами холодного осеннего тумана, уже больше никому не мог принести вреда.

Но провидению уже было известно, что жестокая битва с его старшим братом Павлу еще предстоит впереди. И в этой борьбе, кроме силы духа и ума, от него потребуется твердость действий и крепость руки. Для божественного правосудия на Земле.

Погруженный в раздумья, сидел Павел перед вновь зажженным огнем, изредка помешивая палкой горящие угли. Он победил своих врагов; и пламя костра вновь весело танцевало перед ним свой магический танец. Но странная грусть отражалась в его глазах, и маска печали лежала на красивом лице.

Ведь все еще осталось неразгаданной самая главная тайна. Какая злая сила закрыла над его Родиной божественное солнце добра, справедливости и счастья, окутав ее своей дьявольской паутиной всеобщей наживы и лжи, сквозь которую не пробиться солнечному свету. Только слышен во тьме шелест банкнот в мохнатых лапах среди плача, стонов и проклятий.

Да ходит всюду страшная старуха – смерть, кося своей длинной косой всех без разбору – молодых и старых. Кто-то на радостях уже справляет черную мессу, а кто-то спешит отгулять свой последний шабаш. Поэтому, если не таким как он спасать свою Родину – мать, то кому?

Во время отъезда Павла в тайгу, кто-то решил, что он отступил перед трудностями «новой» жизни, а он просто видел кругом кем-то грамотно расставленные капканы и скрылся в глуши родной природы, которая не предаст и не выдаст своего сына. Чтобы под сенью ее могучих крон набраться сил и понять, что за чума пришла в Россию, сея всюду смерть, вражду и разруху. Он ушел в тайгу в поисках Бога, но ведь Бог един, но в тайге он стал другим.

И тайга щедро делилась с ним своей исконной мудростью, открывала ему сокровенные тайны. Они общались на одном языке, и Павлу был понятен ее первозданный Глас. Здесь отовсюду с небес и земли, в шелесте листьев и журчании рек, сиянии солнца и звезд, ему слышался незримый голос Создателя. То, что в суете и грохоте пыльных городов казалось важным и значимым, здесь отлетало, как ненужная шелуха, обнажая истинную суть вещей и бытия.

Утренний туман окончательно опустился росой на траву; и первые лучи солнца озолотили остатки желтых листьев на тонких ветвях берез, которые теперь дружески махали Павлу, как старому знакомому, пережившему вместе с ними ненастье. Небо над его головой сделалось бездонно-голубым. Погожий осенний день безраздельно вступал в свои права.

Как-то само собой пришла на ум заманчивая мысль об утиной охоте, а желудок при этом сразу напомнил о себе ноющей пустотой. Пошарив в палатке, Павел обнаружил в ней несколько банок тушенки, там же найденным ножом, он вскрыл одну из них и с аппетитом съел, как будто это была его первая дичь.

Силы быстро возвращались в молодое тренированное тело, и, с удовольствием ополоснувшись в холодной реке, Павел пошел по ее берегу к своей разрушенной избушке. Нужно было успеть достать из-под ее развалин свои вещи, пока сюда не нагрянули в поисках Горелого его дружки. Для их достойной встречи, ружье было с собой, а вот патроны остались погребены там, вместе с золотом и остальными вещами.

С тяжелым сердцем подходил Павел к своему разрушенному жилищу, и с угрюмым видом остановился перед ним в печальном созерцании руин. Еще совсем недавно дававшая ему приют и кров, обитель сейчас представляла собой удручающее зрелище. Сухие клочья мхов, выпотрошенные из щелей, лохмотьями дрожали на ветру, как содранная кожа, а почерневшие и потрескавшиеся бревна со следами медвежьих когтей, были беспорядочно навалены в кучу. И только одиноко выступающая над завалом тонкая доска с перекладиной на конце, застыла, будто крест над заброшенной могилой.

Из печальных раздумий его вывел радостный лай Лешего, который серым облаком несся к нему из леса. Не скрывая своих чувств, они бросились в объятья друг другу. Глаза Павла взволнованно заблестели, и его лицо впервые за последние дни, тронула улыбка, а чувства Лешего невозможно было передать словами, они просто рвались наружу из самой глубины его собачьего сердца. Они как будто не виделись целую вечность, и, наконец, снова были вместе. Вдвоем им теперь никто не был страшен даже в самой глухой тайге.

Павел одновременно ругал себя за неосмотрительность, чуть не стоившей ему жизни, и осознавал, что ему было необходимо один на один сразиться с медведем, чтобы в дальнейшем жить в ладу с самим собой. Иного выбора было ему не дано, но толи еще ждало его впереди!

Провидение еще не раз поставит перед ним гораздо более суровый выбор, будто проверяя на прочность или закаляя волю перед грядущими испытаниями на пороге новой эры. Каким-то необъяснимым образом, даже находясь один на один с собой, Павел неотступно чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, словно кто-то большой и невидимый изучающе вглядывался в его мысли, душу и сердце, определяя высоту его помыслов, что для него являлось более важным: сиюминутный покой и земные желанья или духовный взлет? И Павел старался как можно более честно и достойно нести перед небесным недремлющим оком свою миссию на земле. Раз уж выбрал то, что требовала его душа.

Солнце все выше поднималось над горизонтом, прогревая землю мягкими осенними лучами. Леший стал нетерпеливо поглядывать в сторону мокрых лугов, откуда слышался заманчивый гомон тысяч птичьих голосов, собирающихся на озерах в большие стаи птиц для отлета на юг.

Перед тем, как отправиться на охоту, Павел взялся разбирать завал разрушенной избушки. Повинуясь его натужным усилиям, бревна с тревожным скрипом подавались в разные стороны, постепенно обнажая внутреннюю часть. Он аккуратно раскладывал их в стопки, в надежде еще восстановить порушенное жилище, ведь самое главное – железная печурка осталась цела. Более того, именно она удержала на себе наваленные над Павлом бревна, чем уберегла его от полного и окончательного погребенья. Так открылась загадка его чудесного спасенья из-под завала – очаг, в котором горел огонь.

Достав свои вещи и переодевшись, Павел нацепил на пояс полный патронташ и вновь почувствовал себя готовым к любым испытаниям. Рюкзак с золотом он отнес к скале у старого племенного костровища, и, засунув его с обратной стороны в глубокую расщелину среди мхов, шутливо попросил всемогущего бога Ямбуха охранять золото до своего возвращения, не подозревая к каким трагическим последствиям вскоре это приведет, когда сюда нагрянет в поисках Горелого банда Гарри Бешенного.

Могучие духи просьбы друзей исполняют всерьез. Тем более, что ни о чем не подозревающий Павел, совершенно случайно положил рюкзак в священное место, предназначенное для подношений великому духу, который не привык ни с кем делить своих даров. Тем самым, Павел непреднамеренно совершил великое святотатство, передав ценности одного великого духа другому, и чуть было не столкнув между собой всемогущих Ахтубу и Ямбуха, властелинов и повелителей гор и равнин. Таким образом, цепочка дальнейших непредсказуемых мистических событий была непоправимо запущена им, вопреки его воле и сознанью.