Имя для героя

– Митя!!

Ксюша сидит на коленях перед раненым красноармейцем. Вижу два красных треугольника в ромбе на петлицах. Сержант. Надо же, никогда бы не подумал, что помню такие вещи. Рука и голова сержанта перевязаны, сквозь свежие бинты проступает кровь. Синие глаза мутны от боли.

– Отделение, в укрытие… – шепчет он. – Отделение…

Умолкает, закрывает глаза.

– Его нужно отвести в лазарет, – говорит Ксюша и машет рукой в сторону казармы. – Он там, в полуподвале. Одной мне будет трудно, помоги, пожалуйста. А то сейчас немецкие танки начнут бить, на открытом месте нельзя оставаться.

Немецкие танки?!

Но этот вопрос я задаю про себя и сам себе. Понимаю шестым чувством, что сейчас не до вопросов. Надо оттащить раненого сержанта Рабочее-Крестьянской Красной Армии в лазарет.

Поднимаю и вешаю за спину винтовку. Не ту, мертвеца, – сержанта. Теперь сам боец. Сажаю, здоровую руку – за шею, обхватываю, встаю. Ага, кажется, на ногах держится. Хоть и плохо. Веду, а практически несу сержанта по направлению к казарме. Ксюша поддерживает справа.

– Что происходит? – спрашиваю девушку.

– Война, Митя. Война. Я же говорила, что ты сам все увидишь и поймешь.

Видеть-то я вижу, но ни черта не понимаю. Откуда война, почему война? Провал во времени? Значит, правы всяческие прибабахнутые на всю голову охотники за снежным человеком, НЛОшники-уфологи и прочие исследователи параллельных миров? Не может быть. Ага. Тогда кого ты сейчас тащишь в лазарет, господин писатель? Нет, отставить. Товарищ писатель. Обращение «господин» лучше пока забыть. Надолго? Понятия не имею. Пока это все не закончится. Если, конечно, закончится.

Я хотел спросить об этом у Ксюши, но в последний момент передумал. Если она и ее отец знали, что произойдет в это новолуние, то о чем это говорит? О том, что не в первый раз они сюда попадают. Вон и про немецкие танки Ксения знает. Что вот-вот начнут бить. Значит? Значит, они здесь были и вернулись в свое – наше – время живые и невредимые. Поэтому будем воспринимать все как страшное, но чертовски интересное приключение. Хотя бы для того, чтобы произвести впечатление на Ксюшу. Пусть видит, что рядом с ней не истерик-паникер, а спокойный, уверенный в себе мужчина. Которому все нипочем. Даже провалы во времени и война с немецко-фашистскими захватчиками. Опять же и нагрузка на собственную психику сразу совсем другая. Да, война. Но она для меня очень скоро закончится. Наверняка закончится. Может быть, уже через час. Ну, два. «Эй, а если тебя убьют? – шепнул кто-то в моей голове. Громко шепнул. – Тогда уж точно все закончится. Бомбы-то здесь настоящие. Значит, и снаряды с пулями тоже». Однако обдумать как следует эту актуальнейшую мысль я не успел.

Начали бить танки. Откуда-то со стороны дороги, ведущей в Долину. Мы как раз успели доставить сержанта в полуподвал казармы, где уже лежало и сидело четверо раненых. Трое солдат и один моряк. Также здесь находилась медсестра – коротконогая девушка с кудрявыми волосами каштанового цвета, молодой явно моложе меня – парень со впалыми щеками, серьезными глазами и тремя старлейскими кубарями в петлицах и еще двое вполне живых и здоровых бойцов. Пехотинец и моряк. У пехотинца все та же трехлинейка за плечом, а вот у морячка на груди висит ППШ пистолет-пулемет системы Шпагина, если память мне не изменяет. На бескозырке надпись – «Бесстрашный». И взгляд с таким же прищуром. Бесстрашным. Света из высоко расположенных окон полуподвала вполне хватало, чтобы все это рассмотреть. Я и не заметил, как взошло солнце.

Бам! Ба-бам! Бам!!

Снаружи рвались снаряды. Какой там был калибр у пушки самого распространенного среднего немецкого танка Pz-III? Точно не помню, но, кажется, меньше сорока миллиметров. Вроде бы ерунда. Особенно, когда читаешь об этом в книжке или Сети. А вот когда эти почти сорок миллиметров падают тебе на голову… – Сюда, сюда, – засуетилась медсестра, – сюда ложите, на матрас.

Мы с Ксюшей аккуратно поместили раненного сержанта, куда было сказано. Я снял винтовку и оставил ее рядом с матрасом.

– Так, – произнес лейтенант ровным голосом. – Кто такие?

– Местные, – сказала Ксюша. – Из Долины. Меня зовут Ксения.

– Дмитрий, – представился я.

Сверху грохнуло, совсем близко, и моя голова сама нырнула в плечи. Морячок с «Бесстрашного» негромко засмеялся. Лейтенант лишь покосился в его сторону, и тот сразу же умолк.

– Почему не на фронте, Дмитрий?

Начинается. Интересно, он имеет право задавать мне такие вопросы? Брось. Он здесь и сейчас на все имеет право. А ну как прикажет обыскать? Вот этому морячку с ППШа и прикажет. И тот с превеликим удовольствием приказ выполнит. Еще и шорты на мне эти… Хлопковые, до колен, шесть карманов. Хорошо хоть на пуговицах, а не липучках. И майка простая, зеленая, без всяких картинок и надписей. На ногах – «кроксы», модная нынче летняя обувь, особенно в Европе и Штатах. Очень удобная, специальный полимерный состав. Ладно, сойдут за необычные резиновые тапочки. Так. А в карманах что? Что у него, так сказать, в карманцах? Вот это уже гораздо хуже. Смартфон у меня там, полпачки иностранных сигарет, одноразовая газовая зажигалка, швейцарский перочинный нож и блокнот с гелевой ручкой. Ох, е. Найдут – не отбоярюсь. Сразу к стенке. Смерть шпионам и все такое. Господи, пронеси.

– Бронь у меня, – говорю, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Я писатель. Вовремя эвакуироваться не успел по… – Я посмотрел на Ксюшу и твердо продолжил: – По личным причинам. А потом уже было поздно.

– Писатель? – заинтересованность в глазах. Нет, все-таки тогда к писателям совсем другое отношение было. Правильное. Уважали писателей и берегли. Это я верно решил – правду сказать.

– Да.

– А как ваша фамилия?

Бамм! Бабам!! Бамм!

Мама дорогая, а ведь после танкового артобстрела в атаку наверняка пойдет немецкая пехота. Хорошо обученная. С рукавами, закатанными по локоть, поливая все огнем из «шмайсеров» на уровне бедра. При поддержке все тех же Pz-III или что там у них. Ладно, пусть рукава будут опущены, а «шмайсеры» заменят винтовки системы «маузер». Тоже ничего приятного. Отступать-то некуда – Черное море позади. Как же это я сразу не сообразил…

– Швецов, – говорю. – Дмитрий Алексеевич Швецов.

Старший лейтенант посмотрел на морячка, тот сделал понимающее лицо.

– Кажется, слышал, – сказал старший лейтенант совсем другим тоном.

Уф-ф…

Наверху утихло, и на самом краю этой тишины тут же возник пока еще далекий, едва слышный, гул танковых двигателей.

– Пора, – старлей привычным движением поправил фуражку на голове. – Ну что ж, товарищ писатель. Советую вам сидеть тут и не высовываться. Будете помогать принимать раненых. И вы, Ксения, тоже.

И тут я сделал то, чего никак от себя не ожидал. Шагнул вперед, принял стойку «смирно»:

– Товарищ старший лейтенант, разрешите участвовать в бою. Стрелять умею, оружие возьму у раненых. Обещаю, что не подведу.

– Служили в армии?

– Был на трехмесячных военных сборах, – не стал я врать. Наверняка же в то время тоже были какие-то военные сборы. Не могли не быть.

– А вы знаете, что вас почти наверняка расстреляют, если попадете в плен к немцам с оружием в руках? – осведомился старлей.

– Меня раньше убить могут, – пожал я плечами. Семи смертям не бывать, а одной не миновать.

– Что ж, это ваше решение. От помощи не откажусь. Берите винтовку, патроны и бегом на правый фланг. Найдете старшину Кивенко, скажете, я прислал. Старший лейтенант Артемьев.

– Есть! – ответил я по-уставному.

Старший лейтенант Артемьев развернулся на каблуке и в сопровождении солдата и морячка быстро вышел за дверь.

На то, чтобы снять с раненого сержанта ремень с запасными обоймами в кожаных чехлах, надеть его на себя и поднять винтовку с примкнутым штыком, много времени не понадобились.

– Смотри, писатель, не потеряй, – шепнул сержант. Ему явно было плохо, но он старался не терять сознания. – Мне еще с ней воевать.

– Все верну, сержант, – ответил я ему. – Отдыхай и ни о чем не беспокойся.

На пороге я обернулся и поймал взгляд Ксюши. И этот взгляд мне понравился.

Первую атаку мы отбили сравнительно легко. Потом от старшины Кивенко я узнал, что, кроме легкого БТ-7 (легкий-то он легкий, но пушка на нем – сорокапятимиллиметровая), в нашем распоряжении имелась еще одна обычная противотанковая «сорокапятка» и кое-какой запас снарядов к ней. Вот они и решили дело. Три из пяти шедших на нас немецких танков (кажется, это и впрямь были Pz-III, но ручаться не могу) они подбили из заранее оборудованных позиций, подпустив поближе. Оставшиеся два, огрызаясь на ходу огнем, поползли назад. А за ними отступила и пехота.

Не знаю, сколько немецких солдат я убил. Не считал. Но больше пяти – точно. Винтовка сержанта оказалась хорошо пристреляна, и страха не было никакого, аж сам удивился. Ни перед своей смертью, ни перед чужой. Может быть, глубоко в подсознании я по-прежнему считал, что все это сон или наваждение? Не знаю. Но врагов расстреливал, словно в тире. Спокойно и методично. Не тратя зря патроны.

Отходняк пришел, когда немцы откатились, и стрельба с обеих сторон утихла. Неожиданно ослабли ноги. Совсем. Я сел прямо на дно неглубокого окопа и подумал, что в самый раз бы сейчас покурить, но отказался от этой мысли. Вытаскивать из кармана пачку иностранных сигарет да еще и выпущенных в следующем веке, неразумно. Ничего, потерплю.

Подошел старшина Кивенко – невысокий худощавый мужик лет сорока с обветренным загорелым лицом. Молча остановился в двух шагах. Я поднялся на ноги. Кажется, держат.

– Хорошо стреляешь, писатель.

– Спасибо.

– Есть предложение, – у него были глаза человека, который точно знает, чего хочет.

– Слушаю.

– Видишь эту гору или, точнее, холм? – он показал рукой.

Я посмотрел. Холм высился справа от воинской части, если стоять лицом к морю. Северная его сторона была пологая, а южная обрывалась в море.

– Так точно, вижу.

– Что ты о нем думаешь?

Холм как холм, что о нем думать… Или это проверка нового бойца на сообразительность? Он похвалил меня за меткую стрельбу. Ну-ка прикинем. С вершины холма до дороги – километра полтора. Плюс-минус. Далековато, прямо скажем, для эффективного винтовочного огня. Но ведь немцы, если подтянут подкрепления и снова решатся атаковать, подойдут ближе, как это уже было. И тогда…

– Неплохую позицию для снайпера можно наверху оборудовать, – сказал я.

– Правильно, – кивнул старшина. – Сможешь? Винтовку с оптическим прицелом я тебе дам. Осталась от Вахрушина, его убило три дня назад, когда мы из окружения выходили. И вот опять в капкане. На этот раз, кажется, мертвом. Самое главное, потом уйти сможешь, когда нас… – он помолчал. – По берегу моря. Ты гражданский, глядишь, и пронесет. Винтовку бросишь и уйдешь.

– Нет уж, – сказал я. – Любое дело следует доводить до конца. Каким бы этот конец не был.

– Конец тут будет один, – сказал Кивенко. – На всех. Но наша задача сделать так, что бы конец этот обошелся немцам очень дорого.

Трехлинейная винтовка на брезентовом ремне и патроны с той головкой, что страшны любой броне, трехлинейная винтовка на брезентовом ремне и патроны с той головкой, что страшны любой броне…

Строчка из «Василия Теркина» крутилась в голове безостановочно, замкнувшись сама на себя. Со снайперкой за плечом, патронами, флягой, наполненной водой, саперной лопатой в чехле и каской на голове я поднимался по восточному, довольно крутому склону то ли горы, то ли холма. В сочетании с майкой, шортами и «кроксами» на ногах видок еще тот. Жаль, никто из друзей-знакомых не видит. И не увидит. Эй, а почему, собственно? Смартфончик-то у меня с собой.

Я остановился, посмотрел по сторонам. Никого. Вытащил мобильник и вжикнул несколько «селфи» с вытянутой руки. Получилось не очень, но общее представление есть. Кстати, правильная мысль. Сейчас устроюсь наверху и сниму десяток панорам. Чтобы потом самому себе поверить. Если оно будет, это «потом».

Сунул телефон в карман и снова зашагал вверх. Трехлинейная винтовка на брезентовом ремне…

Бронебойных патронов у меня всего одна обойма, на всякий случай. Остальные – самые обычные. А вот винтовка теперь особая – снайперская. Оптика, и канал ствола более тщательно обработан. Дальность гарантированного поражения, как заявил старшина Кивенко, до восьмисот метров. А если пристреляться да приноровиться, то и вся тысяча.

– Только не будет у тебя времени приноравливаться, – объяснил старшина. – Ни времени, ни патронов. Они у нас и так на исходе. Поэтому бей фашиста только наверняка. И насмерть.

Когда в небе загудели моторы «юнкерсов», я как раз успел отрыть себе вполне приличную ячейку и заканчивал сооружение маскировочного венка на каску на вершине холма очень кстати росли подходящие для этого дела голубенькие цветочки неизвестного мне названия и мелкие полевые ромашки. Хорошо в детстве соседская девчонка научила в деревне венки плести. Вот и пригодилось. Как же ее звали-то… Вика?

На этот раз «штукас» прилетело аж четыре штуки, и было ясно, что намерения у них самые что ни на есть серьезные.

Так оно и оказалось. Я сидел в своем укрытии на вершине и, закусив губу, наблюдал, как «лаптежники» один за другим, с выматывающим душу воем, входили в пике, неслись чуть ли не отвесно вниз и сбрасывали бомбы на головы нашим. Один отбомбился, второй, третий… Память смартфона цинично наполнялась хоть и не вполне качественными, но уникальными снимками. Нет, больше терпеть это невозможно. У меня только пять бронебойных, но они есть. И оптика. И восемьсот метров гарантированного поражения. На какой минимальной высоте «юнкерс» выходит из пике? Не знаю. Но и так видно, что около пятисот метров. Попробуем, чем черт не шутит…

Заряжаю снайперку бронебойными, слежу за четвертым «лаптежником», который вслед за остальными как раз начинает пикировать на наши позиции. Бить его сейчас бессмысленно. Вот на выходе, когда потеряет скорость… Главное, не забыть про упреждение… Интересно только, какое. Корпуса хватит? «Юнкерс» сбрасывает бомбы, начинает выход из пике. Ловлю его в оптический прицел, чисто интуитивно беру упреждение, стреляю. Передергиваю затвор и стреляю еще раз, уже почти наугад.

Не знаю, какой выстрел достиг цели, первый или второй. И понятия не имею, куда я попал. Но, судя по всему, в пилота, потому что одномоторный бомбардировщик-штурмовик, так и не завершив выход из пике, заваливается на левое крыло, на мгновение зависает в воздухе и падает, падает… Падает! Он падает, мать его!!!

– Да!!! – ору во весь голос, потрясая винтовкой.

Оранжевый шар взрыва, черный дым столбом в небо. Хорошо чуть в стороне упал, за пределами части. Тройка «юнкерсов» уходит на север. Слышу, приглушенные расстоянием, радостные крики «ура!» и ловлю себя на том, что счастливо улыбаюсь. Вот так вот. Уничтожил страшного врага – и счастлив. А потом еще удивляемся, почему человек воевать любит… Ой-ой-ой. Философ хренов. Готовься, философ. Вон уже со стороны дороги доносится шум моторов. Так, смотрим. Около десятка танков, грузовики, полные солдат, мотоциклы, легковушка, полугусеничный тягач с пушкой на прицепе. Не слабо. Подкрепление к немцам прибыло, кто бы сомневался. Ну, сейчас начнется. Держитесь, ребята.

Патроны кончились как раз в тот момент, когда немецкие танки и пехота, несмотря на тяжелые потери, все-таки ворвались на территорию обороняемой воинской части и там, внизу, завязался рукопашный бой. У меня оставалось еще три бронебойных, и все их я выпустил по танкам. Безрезультатно.

И что теперь делать?

Бросить винтарь, спуститься с западной стороны холма или даже, чтобы уж наверняка не заметили, с обрывистой южной и уходить берегом моря? Но там, внизу, в полуподвале казармы, – Ксюша, медсестра, раненый сержант, и другие раненые, которых наверняка стало гораздо больше. И Ксюшин папа Иван Сергеевич, я еще десять минут назад видел его в прицел винтовки, он сменил убитого пулеметчика и вел огонь по наступающим немцам. И старший лейтенант Артемьев, и морячок с «Бесстрашного», и старшина Кивенко, и все остальные – живые и мертвые. Наши.

Я подхватил винтовку, выскочил из ячейки и побежал вниз по склону. Мне были нужны патроны. Или хотя бы винтовка с примкнутым штыком.

Мобильник в кармане запел дурным голосом, когда до подножия холма оставалось шагов двадцать – двадцать пять. От неожиданности я оступился, чуть не загремел по склону, но в последний момент сумел удержать равновесие и затормозить. Телефон подал голос снова. Громко и настойчиво. Черт, давно хотел сменить рингтон, уж больно наглый, да все руки не доходили.

Я выхватил устройство связи двадцать первого века из кармана и уставился на дисплей. Галина. Моя, как бы это сказать помягче, полулюбовь. Красивая мордашка, сексуальная фигура и явный недовес мозга в голове. Только вечное мое нежелание обидеть человека до сих пор мешает нам окончательно разбежаться. Это если не считать хорошего секса.

Телефон не умолкал. Было что-то абсолютно нереальное в этих электронных звуках, накладывающихся на звуки близкого боя.

Я нажал соединение.

– Слушаю!

– Димочка, привет, это я!

Звонкий радостный голос из будущего. Ничего не понимаю.

– Ты почему не звонишь? Как ты там? Я скучаю! И что это за шум? Петарды, что ли запускаете? Фейерверк? Так день же, вроде, на дворе!

Видела бы ты эти петарды…

– Галь, все хорошо, извини мне сейчас не совсем удобно с тобой говорить. Давай я тебе перезвоню через полчасика.

– А не обманешь? Слушай, хочешь, я к тебе приеду? У меня как раз свободная неделя будет. Начальник, представляешь, вдруг подобрел ни с того ни с сего и согласился…

Я стоял, как столб. Очень плохо соображающий столб. Возле уха – смартфон, в правой руке – снайперская трехлинейная винтовка системы Мосина, в голове – полный бардак, столпотворение и салат оливье из мыслей и эмоций.

Черт, надо бы укрыться, что ли. Хотя на фига? Если все это ненастоящее, то… Погоди. Как это – ненастоящее? Ты же все видел, слышал и ощущал. Снимков понаделал. И сейчас все видишь, слышишь и ощущаешь. Там, в сотне метров, на территорию части прорвались немцы, идет бой, а ты стоишь тут, как последний трус и…

И тут в меня попали.

Я выронил винтовку с мобильником и с размаха сел на землю. Не удержался, повалился на бок. Ох, как же больно… Провел рукой по груди, поднес ладонь к глазам. Кровь. Надо же. Вот тебе и ненастоящее… День стремительно мерк, превращаясь в черную и глухую ни проблеска, ни звука – непобедимую и бесконечную ночь.

Кто-то лил мне на лицо холодную воду. Эй, да хватит уже! Я закрылся рукой и разлепил глаза. Надо мной склонились двое – Ксюша и ее папа Иван Сергеевич.

– Живой, – удовлетворенно констатировал папа. А ты боялась.

Я сел и первым делом ощупал и осмотрел грудь. Все цело, ничего болит. Только майка мокрая. Надо понимать от воды, которую на меня только что лили.

– Где мы?

Но я уже и сам видел, где. Тот же берег, где вчера заночевали у костра. А вот и сам костер, уже погасший. Достал мобильник, глянул на часы. Значит, все-таки сон? Или что-то было подмешено в вино, которое я пил или еду, которую я ел? Но вино-то в магазине покупалось, а вот еду Иван Сергеевич принес из дома. Так. Хорошо здесь шутят над приезжими, нечего сказать. Ясно теперь, почему их так мало в самый разгар сезона. Но какой смысл? А по фигу, какой. Вот не нравятся им отдыхающие и все. Меньше народа – больше кислорода.

Я вскочил на ноги.

– Ладно, – говорю. – Спасибо, что называется, за компанию. Больше мы вряд ли увидимся, так что прощайте.

– Подожди, Митя, – сказала Ксюша. – Мы догадываемся, о чем ты думаешь, но все было по-честному, без обмана. Ты и правда видел то, что видел и делал то, что делал. Хочешь, подробно расскажу? Как раненого сержанта тащили. Как лейтенант Артемьев умер у меня на руках?

– Как старшина Кивенко дал тебе снайперскую винтовку и отправил на гору, – добавил Иван Сергеевич. Ты отлично стрелял, я видел. Без тебя мы бы не отбили вторую атаку. Мы ее никогда не отбиваем.

– То есть? – не удержался я от вопроса.

– Я переживал новолуние одиннадцать раз, – сказал Иван Сергеевич. – Ксюша – четыре. Это было двенадцатое для меня и пятое для нее.

– И впервые все закончилось по-другому, – сказала Ксюша. – Мы отбили вторую атаку. С очень большими потерями, дошло до рукопашной, но отбили.

– А потом с моря подошел наш крейсер, – продолжил Иван Сергеевич. – Выслал шлюпки, и под прикрытием огня из корабельных пушек, всех эвакуировали. Кроме мертвых. Мертвых оставили здесь.

– И вас?

– Что – нас?

– Вас, говорю, тоже оставили здесь?

– Мы сами остались, – сказала Ксюша. – Новолуние же не вечно продолжается. Наше время вернулось, как только шлюпки отошли от берега. Само. Так всегда бывает. Только раньше все заканчивалось плохо, наши погибали, и немцы добивали раненых, а теперь – хорошо.

– Что значит, наши все погибали? И вы тоже?

– И мы, – просто ответила Ксюша. – Я как-нибудь потом тебе расскажу, ладно? Сейчас не хочется.

Я попытался представить, каково это – умирать, зная, что оживешь, а потом снова идти на смерть, и не смог.

– А телефон? – спросил, вспомнив.

– Что – телефон?

– Откуда у меня в кармане телефон взялся? Я же его выронил – там, на склоне, когда в меня, когда меня…

– Когда тебя убили, – подсказал Иван Сергеевич. Мы с Ксюшей тебя сюда перенесли. И телефон твой подобрали и в карман тебе положили.

– Принесли его домой, оказался он живой, – пробормотал я. – Ну-ка, проверим… Хотите посмотреть?

Они хотели.

Все снимки оказались на месте. И я сам – в каске и со снайперкой за плечом, и панорама воинской части, и пикирующие «юнкерсы», и десяток немецких Pz-III, идущих на наши позиции при поддержке пехоты со стороны дороги. А больше я и не снимал – не до этого стало.

– Странно, как мы сами не догадались сделать это раньше, – почесал в затылке Иван Сергеевич. – Ну я-то, старый пень, ладно. А вот ты, дочь, как дитя двадцать первого века, могла бы и сообразить.

Ксюша только вздохнула и пожала плечами.

Я сижу на балконе своего номера. Передо мной на журнальном столике початая бутылка вина, сигареты и мобильный телефон. Мне есть о чем подумать, и я думаю. О Ксюше, местном июньском новолунии, войне и мире, прошлом и будущем. Иван Сергеевич пригласил заходить в любое время, и я обязательно зайду. Как только немного разберусь в себе и в том, что нам пришлось пережить. Отвечу хотя бы на часть вопросов. Например, почему данным явлением до сих пор не заинтересовались ученые. Отдыхающих-то здесь в это время мало, понятно теперь отчего. Страх неосознанный испытывают. И тревогу. А некоторые, может быть, что-то и видят. Но кто станет рассказывать? Засмеют ведь. Или, того хуже, сочтут психом на всю голову. Что же до ученых, то какие у нас теперь ученые… Одни за границей трудятся, другие с лженаукой борются. Изо всех сил. А тут как раз тебе самое что ни на есть лженаучное явление и расцветает раз в году. Вот и получается, что самый главный вопрос, как и всегда, все тот же.

Что делать дальше?

За неимением ответа делаю глоток вина, закуриваю, и неожиданно приходит понимание. А ничего специально не делать. Пока. Я приехал сюда работать. Значит, нужно закончить работу. Времени у меня навалом. И, конечно же, ближе познакомиться с Ксенией. Кажется, эта славная девушка зацепила меня не на шутку. Но сначала позвонить Гале и, наконец, определиться с нашими отношениями раз и навсегда. Надеюсь, теперь мне хватит решимости. Это не намного страшнее, чем убивать врагов. Человек я свободный, до следующего июньского новолуния еще целый год, и никто не мешает мне вот прямо сейчас помечтать, что я его дождусь. Вместе с Ксюшей. А там – посмотрим.