История Смотрителя Маяка и одного мира

Вы ведь знаете: я осуждён справедливым судом.

Только предупреждаю: если опять

оборвётся верёвка, я легко

любого из вас задушу

одной левой.

Кора улыбнулась: она всегда радовалась, когда поединки заканчивались вничью. А Квиррелу действительно повезло: кажется, как-то в реальном он был приговорён к смерти, но в последний момент помилован. Иначе он не смог бы произнести в реальнейшем такие слова – никто бы не смог, даже Кора. Как бы там ни было, проигравших в этом поединке не было, и все вроде бы остались живы и даже при своём уме.

Кора посмотрела на улыбку Сорела и поняла, что не зря считала его своим другом: он улыбался успеху соперника в реальнейшем, а это дорогого стоило. Тем не менее для новичка это было слишком, и Кора потащила своего друга на первый этаж, где, после долгих блужданий, можно было найти что-нибудь выпить.

Вечно спящий бармен налил им апельсинового сока с каплей солнечного света, и они, устроившись на высоких стульях, зажмурились, чтобы увидеть рассвет на побережье Островной стороны. Крики чаек и мерное дыхание океана. Солёное спокойствие и кисло-сладкая радость…

Кора очнулась от тревожного звона колокольчиков: следовало вернуться. Они могли пропустить все поединки, но теперь наверняка Мастер остался один и уже обводит оставшихся зрителей и поэтов своим колючим взглядом в поисках жертвы.

– Я уж думал, ты сбежала, наша бесстрашная Кора Лапис, – громогласно приветствовал её Мастер, как только она ступила на верх прогнившей лестницы, – но рад, что ошибся. Мы тут немного развлеклись, и вот теперь моя очередь выбирать себе жертву. То есть соперника, я имел в виду.

Мастер был единственным здесь, кто мог позволить себе язвить в реальнейшем. Кора вжалась в стену и почувствовала едва уловимое ободряющее прикосновение Сорела к своему холодному, как лёд, запястью.

– Я выбираю тебя, Кора Лапис, – произнёс Мастер.

И ей не оставалось ничего другого, кроме как выйти в центр уже почти опустевшего зала. Краем взгляда она заметила, что лори Нимеон всё ещё здесь: видимо, он не мог вернуться к тем, кто его подослал, ни с чем. Это означало, что ставки для неё в этом поединке удваивались.

– Дорогая Кора, я столько раз побеждал тебя, что на этот раз хочу дать тебе шанс, – прозвучал издевательский голос. – Ты знаешь, что я ненавижу стихи о любви. Поэтому сегодня у тебя, кажется, появилось небольшое преимущество. Потому что наша тема – любовь несчастного трубадура к даме сердца.

«Ты знаешь, мерзавец, что я не пишу о любви», – с ненавистью подумала Кора, но в голове у неё тут же сдвинулись и пришли в движение огромные плиты, заставляя перепрыгивать ручьи лавы и бежать на вершину вулкана: сегодня она не могла проиграть.

– По правилам, ты первый! – торопливо проговорила Кора. Она смотрела на Мастера, не отводя взгляда.

– О, не переживай, я знаю правила. И тему эту придумал только что. Но и ты помни, что мне в этом случае достанутся все козыри: ты не можешь использовать ничего из того, о чём скажу я.

Кора только кивнула. Мастер и сам никогда не писал стихов о любви – это правда, – поэтому он был слишком занят непростой и для себя самого задачей, чтобы заметить, как странно на него смотрит Кора. «Ну что же, ты сам выбрал свою смерть, я не буду тебя жалеть», – подумала она.

Луна повисла прямо под потолком. Нежный пьянящий аромат жасмина разлился в воздухе – и никто пока не догадывался, что это запах пыли осыпающихся стен. Зазвучала музыка, далёкая и щемящая. На этом фоне неприятный, скрипучий голос Мастера проступал ещё резче.

– Ступайте, Айлири, уж лучше молиться в храме –

всё меньше вреда от этого будет, право.

Вы мне желанны, как рыцарю – смерть бою,

но то, что сейчас говорю я – себе не прощу.

И вам не прощу никогда, поэтому лучше

бегите и прячьтесь, ищите яму поглубже.

Не спрятаться вам всё равно от мести моей:

я вас утоплю, повешу, сожгу на костре.

Я вас поцелую, а после выставлю вон –

за то, что посмели вы думать, что я влюблён,

за то, что так нежно сияют ваши глаза,

за то, что ваш профиль так тонок в рамке окна.

Вы просто воровка печальных, красивых слов:

вам кажется, я сейчас говорю про любовь.

Но вы глубоко ошибаетесь, милая лири –

по счастью, любви не бывает в реальнейшем мире.

Кора смотрела и видела на верхнем этаже башни девушку с длинными волосами, которая испуганно вглядывалась в темноту ночного сада. «Кто вы?» – как можно тише прошептала Кора. Но девушка в башне услышала и, ответив: «Я не знаю. Я просто оказалась здесь, этот человек привёл меня», указала на Мастера, увидев его тень между деревьев. «Неплохо, Мастер, – подумала Кора, – очень неплохо. Но ты небрежно замаскировался».

Мастер продолжал говорить, и в его голосе уже звучала настоящая ненависть, когда девушка в башне под неотрывным взглядом Коры стала бледнеть, исчезать, а вместо неё Кора вдруг увидела своё отражение, вскрикнула и, не удержавшись за стену башни, полетела в кусты, больно оцарапав руки.

– Ай-ай-ай, как жаль, – притворно сочувственно произнёс Мастер, когда Кора поднялась на ноги посреди тёмного зала, – но подсматривать нехорошо, принцесса.

Кора зло взглянула на своего противника. У неё было совсем мало времени, чтобы решиться, но она опять заметила в глубине зала лори Нимеона, и это добавило ей смелости.

– Ты знаешь, Мастер, лучше многих,

что тот, кто выше всех чертогов

своей вознёсся головой –

тот легче попадает в сети

своих придуманных миров

и кружит там, подобно сому:

холодный, скользкий и немой.

Не в силах совладать с собой,

ты оставляешь за чертой

привычного тебе порядка

всё то, что не проходит гладко,

всё то, что прямо пред тобой –

и оттого невероятно.

Как у поэта нет стихов,

как у портного нет портов,

как у студента нет долгов,

а у ростовщика – врагов,

как нет при короле льстецов,

так у тебя – любовных слов.

Ты говоришь мне: «Ненавижу»,

я слышу: «Ты моя любовь».

И я тебе отвечу вновь:

ты величайший из богов,

что нынче правят этим миром,

но зря испытываешь силы

мои – мне больше повезло:

я просто птица в небе синем,

и если ловкий птицелов

меня когда-нибудь поймает,

я просто перестану петь,

и никогда он не узнает

того, что можно подсмотреть

лишь осторожно наблюдая.

Переведя дыхание, Кора с тревогой огляделась: ни башни, ни Мастера не было, она осталась одна в ночном саду, под огромной жёлтой луной.

– Кора, ты победила! – Сорел едва не сбил её с ног, обнимая.

– Будет тебе, будет, – проворчала она.

Её радость омрачалась исчезновением Мастера. Жестокость не была её сильной стороной, и она даже в реальнейшем умудрялась испытывать угрызения совести. Тем не менее нужно было завершить то, ради чего она пожертвовала Мастером и немного собой. Кора оглядела публику, поредевшую, как город после чумы, и сказала хриплым голосом:

– Кажется, я победила. Поэтому могу выбрать себе противника.

В зале прошелестел удивлённый шёпот: все знали, что здесь больше нет достойных противников Коре Лапис. Но возражать никто не посмел.

– И я выбираю того, кто назвался лори Нимеоном из Дальней стороны, но кто он на самом деле – мы сейчас узнаем.

Лори Нимеон выдал себя тем, что растерянно оглядывался, как будто не узнавая своё выдуманное имя и рассчитывая, что сейчас кто-то из зрителей выйдет вперёд вместо него. Тем временем остальные почувствовали интересную развязку вечера и со смехом вытолкнули лже-Нимеона вперёд. Кора быстро подошла, взяла своего бледного, как свежий творог, противника за руку и выдернула его за собой в реальнейшее. Капюшон слетел с его головы, и кто-то среди зрителей негромко присвистнул. Но Кора видела этого человека впервые: неприметная внешность, волосы не светлые и не тёмные, черты лица правильные, глаза бесцветные, но умные.

– Вот теперь мы поговорим, лори, – сказала Кора.

Надо было признать, что он держался неплохо для человека, против воли попавшего в реальнейшее.

– Что вам от меня нужно? – лори Нимеон попятился к стене под горящим взглядом этой маленькой странной женщины.

– Для начала я хочу, чтобы вы сказали своё имя и кому вы служите, – приказала Кора. И добавила, наблюдая, как пойманный в ловушку человек пытается незаметно достать кинжал из своего высокого сапога: – Здесь вы не сможете сделать ничего, чего я не хочу. Не сможете убежать. Так что отвечайте, я не буду повторять.

– Меня… я шейлир Лейтери, служу в Обществе Королевских Птицеловов, в Зале Словесных Злоупотреблений, – с ненавистью проговорил лори Лейтери.

– Так и знала, птичник, – презрительно заметила Кора.

– Что вам от меня надо? – повторил Лейтери.

– О, не паникуйте так, лори, – издевательски улыбнулась она. – Я всего лишь хотела узнать, что вам понадобилось на нашем скромном вечере поэзии. Вы ведь не любите стихи, правда?

– Терпеть не могу, – с отвращением кивнул птичник.

– Значит, вы хотели что-то разнюхать здесь и доложить своему начальству? – спросила Кора и тут же добавила: – Можете не отвечать.

Лейтери посмотрел на неё с ненавистью.

– Думаю, вам будет что рассказать. Но, раз уж вы попали в наш клуб, я хочу попытаться привить вам любовь к поэзии. Хочу, чтобы вы прониклись искусством рифмованных слов, – ласково проговорила Кора.

Здесь Лейтери предпринял вторую попытку сбежать, но только растянулся на полу, разбив себе нос, так что из него полилась кровь. Он достал белый шёлковый платок, приложил его к лицу – и на платке тут же расцвели причудливые алые цветы.

– Аккуратнее, лори, – пропела Кора. – Но вот нам как раз и тема для начала: придумайте мне пару строчек про кровь. Только без рифмы «любовь», умоляю вас.

Лейтери непонимающе уставился на Кору. Кажется, он уже понял, что от этой безумной ему так просто не отделаться. Стараясь не думать о том, почему кинжал, припрятанный в сапоге, исчез, почему при попытке уйти рядом с ним вырастает невидимая стена, а в груди растёт и волнами подбирается к горлу непонятная тошнота, Королевский Птицелов мучительно соображал, что делать.

– Ну же, это просто, – подбадривала тем временем Кора. – Стихи – это просто ритмичная речь. Как полк солдат на марше – так вам, наверное, будет понятнее. Слова идут в одном ритме, иногда сбиваясь, иногда устраивая перекличку созвучными словами – рифмами – вот это и есть стихи.

– Я… я не могу. Я никогда не сочинял стихи, – выдавил Лейтери.

– А вы попытайтесь, – не унималась Кора. – Всё когда-то бывает в первый раз, верно? Вот я никогда раньше не разговаривала всерьёз с настоящим птичником. Но, похоже, вы действительно не можете. Тогда я вам помогу. Вот, например, можно сказать так: «Кровь – это жизни изменчивый жаркий поток». Дальше?

Лейтери оглушительно задумался. С его лица впору было рисовать картину медленного пробуждения мысли в каменном изваянии.

– «Кровь из раны без остановки течёт», – сказал он, и тут же кровь из разбитого носа, которая почти остановилась, начала идти с новой силой.

Платок из белого превратился в красный, а кровь всё не останавливалась. Лейтери в ужасе закричал, закрывая нос рукавом своего щегольского костюма, полами плаща – но всё было тщетно.

– Ты задумала убить его? – встревоженно прошептал Сорел над ухом Коры.

Она недовольно оглянулась, но ничего не сказала. Другие зрители застыли, как мыши при виде ядовитой змеи.

Птичник ещё некоторое время корчился на полу, истекая кровью, когда Кора произнесла – перед тем как, взяв Сорела за руку, выйти из «Поэтикса» в беспокойную ночь Тёмного города:

– Облечённые властью обречены:

приручённые ими псы

не знают пощады,

терзая ночами своих хозяев.

Наречённые смертными именами,

пойманные во лжи, шпионы,

охотники за головами,

топчущие цветы со зла –

им по этой тропе не пройти:

облучённые светом седьмой луны

упадут они замертво в яму –

в ту, которую рыли для.

Когда-нибудь, но пока

ваша кровь – седьмая вода,

так пусть ночь не оставит следа,

кроме шрама в душе – на память.

Глава 3

3.1. Realibus

3.1.1. Divinum opus sedare dolorem26

Дом Радости находился в нижней части Тар-Кахола, достаточно далеко от центра, в низине Кахольского озера. Белое здание просвечивало сквозь густые заросли сирени, высокие стволы лип и дубов. Даже ранней весной, когда голые ветки деревьев и кустов ещё дрожали по ночам и только готовились покрыться крошечными и словно политыми сиропом листьями, в этой части города было прекрасно. Унимо любил гулять здесь, по старым сказочным аллеям, выходить на берег огромного озера, закаты на котором могли сравниться даже с морскими, вдыхать этот терпкий воздух живой земли, который почти не чувствуется в центре города. И хотя Унимо был горожанин всем сердцем (или, скорее всего, благодаря этому), такие острова проявленной природы по соседству с камнем мостовых всегда радовали его.

Окрылённый видимым успехом своего безумного плана, Унимо с энтузиазмом вызвался сопроводить Тэлли в Дом Радости. Он чувствовал, во-первых, свой долг перед Тэлли, которая так помогла ему в неприятной встрече с матросом, а во-вторых, чувствовал беспокойство оттого, что она пойдёт в такое место одна. «Нимо, спасибо, конечно, но тебе вовсе не обязательно меня сопровождать, – заверила его Тэлифо. – И вообще, Дом Радости – такое место, куда никто не должен идти по любой другой причине, кроме собственного желания». Желания такого Унимо не имел, но предпочёл об этом умолчать, сделав вид, что недоверие Тэлли его обижает. «Я всё-таки пойду, если ты не против», – упрямо повторил он, и Тэлифо только махнула рукой. Она уже успела узнать об упрямстве Ум-Тенебри достаточно, чтобы не пытаться спорить.

И вот они стояли у невысокого забора, за которым виднелись небольшие белые здания Дома Радости, похожие на загородные дома Морской стороны.

– Тэлли, ты что, не скажешь мне, что делать, как себя вести? Я, честно говоря, никогда… не бывал в таких местах, – запаниковал Унимо перед входом.

Тэлли не смогла удержать улыбку «ну-я-же-тебе-говорила», но сказала:

– Веди себя как обычно, как ещё. А вообще, таким вопросом ты уже возносишь себя над этими людьми, как будто ты настоящий слишком хорош или слишком сложен для них, так что им непременно нужно подсунуть подделку.

– Вовсе нет, – ответил Унимо, но задумался и решительно замолчал, показывая, что готов встретиться с неизвестностью.

Тэлли ободряюще кивнула ему, смягчая свою отповедь, и, взяв Ум-Тенебри за руку, шагнула за ворота.

Привратник узнал Тэлли, и они обменялись приветствиями, как старые знакомые.

За воротами Дома Радости Унимо увидел людей, которые гуляли, сидели на земле под деревьями или на скамейках. Только по их затуманенным взглядам, замедленным движениям и отсутствию попыток общаться друг с другом можно было понять, что это не просто горожане, решившие отдохнуть в тихом парке, а пациенты городских душевных врачевателей.

Тэлли уверенно зашагала к одному из трехэтажных домов, которые соединялись друг с другом и с выходом за ворота уютными узкими тропинками. Унимо старался не отставать от неё, замечая, что тревожно оглядывается, как будто ожидая нападения, и злясь на свою мнительность.

Вблизи здание больницы выглядело совсем как обычный дом («А ты что ожидал?» – строго спросил себя Унимо). Дверь была открыта, и Тэлли с Унимо почти уже вошли, как кто-то окликнул Тэлифо, заставив её вздрогнуть. Голос был спокойный и мягкий, а обернувшись, Ум-Тенебри увидел высокого человека средних лет с небольшой аккуратной бородой и чёрными очками слепого, щадящего взгляды окружающих. Вероятно, это был один из местных обитателей – так же бесцельно и одиноко бродил он в саду. Но Тэлли отчего-то смотрела на него с наспех скрытым страхом.

– Рад, что ты здесь, Тэлифо, – приветливо произнёс он.

Но Тэлли, казалось, вовсе не была так же рада встрече: она вся подобралась, как будто ожидая нападения.

– Приветствую вас, Айл-врачеватель, – сказала она с поклоном, давая понять, что ей не терпится уйти, но из вежливости она должна подождать ещё немного.

– Ты давно не заходила, я начал уже беспокоиться, – снова мягко сказал «врачеватель».

Унимо подумал, что таким тоном, наверное, разговаривают с больными, и с тревогой посмотрел на Тэлли. Она сказала со скрытым раздражением (видно было, что она очень старается сохранить почтительный тон, но это даётся ей нелегко):

– Я была в прошлом дигете, Айл-врачеватель Грави. Если позволите, я пойду, а то мы немного торопимся, – тут она взяла Унимо за руку, и он подыграл ей, согласно кивнув.

– Конечно-конечно, – задумчиво отозвался Грави. – Не смею вас задерживать.

Когда они зашли в дом, а врачеватель остался снаружи, Унимо, разумеется, сразу спросил:

– Кто это?

– Великий Врачеватель Грави Эгрото, – вздохнув, ответила Тэлли.

– Он доктор? – изумился Унимо.

– Да, и очень хороший, – нахмурилась Тэлли и пробормотала себе под нос: – Теперь вот притворяется слепым, надо же.

Но пока они поднимались по лестницам на третий этаж и шли по длинному коридору, встречая медленно идущих навстречу местных обитателей, которые даже не смотрели в сторону пришедших, погружённые, казалось, в свой мир, где-то далеко за пределами этих стен, Тэлли всё-таки рассказала ещё немного о докторе Грави Эгрото.

– На самом деле, он лучший в Королевстве специалист по душевным болезням. Ну, то есть по сравнению с остальными: хотя бы некоторые из его пациентов излечиваются. Он разработал метод «включённого наблюдения» и применяет его здесь, в Доме Радости. Тут врачи живут вместе со своими пациентами, так же гуляют, едят, общаются или молчат – но всё вместе с ними. Так что неопытный человек, вроде тебя, даже не отличит врача от пациента.

– Неужели правда? – воскликнул Унимо, прикидывая, сколько из тех людей, которых они встретили, были врачами.

– Да, – улыбнулась Тэлли, останавливаясь у двери в самом конце коридора, у окна, заштрихованного снаружи тонкими ветками весеннего дерева. – А если тебе непременно нужны инструкции, то ты – мой друг, они – тоже мои друзья, я вас представлю, а дальше вы вправе вести себя как хотите.

Унимо кивнул в ответ на эту странную инструкцию, и Тэлли постучала в дверь, окрашенную в цвет мятного мороженого. Стук был необычным – скорее всего, привычный друзьям Тэлли и сообщающий им, что пришла именно она.

– Войдите! – послышался хриплый голос из-за двери.

Тэлли открыла дверь, и Унимо увидел просторную светлую комнату, обставленную, впрочем, довольно скромно. По углам располагались четыре кровати: две из них пустовали, на одной кто-то лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок, а на четвертой сидел, видимо, тот, кто отозвался на стук. Он выглядел как злой волшебник на картинках новых изданий тар-кахольских городских сказок: не молодой и не старый, с резкими чертами лица, большими глазами цвета воды Кахольского озера в ясный день, светлыми волосами – не длинными и не короткими. И при этом он выглядел очень несчастным. Унимо даже поразился, насколько этот странный холодный тип выглядел несчастным. Впрочем, если бы не это, то Ум-Тенебри, после рассказов Тэлли, подумал бы, что перед ним врач: ничего безумного в его облике не было. Впрочем, Унимо ещё много раз предстоит убедиться в том, что грань между безумием и не-безумием весьма тонка, к тому же всегда проходит по-разному, как граница между Морской и Островной сторонами.

Едва взглянув на вошедших, этот человек тут же отвернулся к окну, как будто пришли не к нему. Но Тэлли такое поведение, кажется, не смутило – она подошла к его кровати и положила на тумбочку пакет с пирожками, который прихватила ещё утром из булочной.

– Пирожки с зеленикой, тут на всех хватит, – сказала она. И добавила, подойдя ещё ближе: – Привет, Верлин.

– Привет, – отозвался он, не поворачивая головы.

– Познакомься вот, это Унимо, мой друг, – сказала Тэлли, и на этот раз Верлин обернулся, окинув младшего Ум-Тенебри презрительным взглядом, но ничего не сказал.

Унимо сдержал своё возмущение, вспомнив, что этот человек болен.

– Твой друг думает, что я сумасшедший, – спокойно произнёс Верлин, отвернувшись к окну, а Унимо в панике взглянул на Тэлли. Ему казалось, что он всё испортил. Но Тэлифо была невозмутима.

– Конечно, мой дорогой Верлин, что ещё думать, когда в первый раз оказываешься в сумасшедшем доме, – сказала она. – Вспомни хотя бы себя в первый день здесь.

Унимо было неловко, он думал только о том, как бы быстрее убраться отсюда. В его жизни опыт посещения больниц ограничивался походом к своему другу Майти, который как-то умудрился заболеть настолько тяжело, что его отцу пришлось срочно везти его в лучшую тар-кахольскую больницу, а потом, когда Майти стал уже выздоравливать и к нему начали пускать посетителей, перепуганный Унимо заявился с целой корзиной оранжинов и чувствовал себя настолько неловко, что не смог остаться с лучшим другом дольше пятнадцати минут. С тех самых пор он запомнил этот особенный запах, который обитает в любой, даже самой чистой и дорогой больнице – запах притаившейся за углом смерти, смерти, шаркающей в белых больничных туфлях. Смерти в запахе картофельного супа и яблочной запеканки. И даже оранжины сразу стали пахнуть ей. Поэтому Унимо был рад, что больше ему ни разу не приходилось бывать в больницах.

– Пойдём-ка найдём Долору и посидим где-нибудь в тихом месте, – предложила Тэлли.

– Тишина! – горько усмехнулся Верлин, немного оживившись. – Скажи мне, где в этом галочьем гнезде обитает тишина?

– Вот здесь, – Тэлли с улыбкой легко постучала по своей голове. – В любое время и в любом месте.

– Хорошо тебе, – проворчал Верлин, – у меня там полным-полно шумных летучих мышей. А уж ночью…

Он досадливо махнул рукой, но тем не менее поднялся, чтобы пойти в «тихое место». Унимо с удивлением переводил взгляд с Тэлли на этого странного человека и никак не мог сообразить, что за игру они ведут.

Верлин накинул какой-то тёмный плащ, хотя было не настолько холодно, и они втроём вышли из комнаты, аккуратно прикрыв дверь. Тот человек, который лежал на кровати и изучал потолок, за всё это время не сделал ни одного лишнего движения, но при этом не оставался неподвижным, а просто вёл себя так, как будто был совершенно один.

– Это любимый доктор нашей комнаты, – с нехорошей улыбкой сказал Верлин, когда они шагали по коридору. – Кажется, мы все немного утомили его. Если не свели с ума, – тут усмешка светловолосого красавца стала совсем уж неприятной.

– И где же мы найдём Долору? – раздражённо спросил Верлин, щурясь от яркого предвечернего солнечного света на крыльце дома. – Может быть, ты знаешь, где её искать, всеведущая Тэлифо?

Тэлли усмехнулась.

– Я могу помочь тебе найти её, – многозначительно сказала она. – Помнишь, Форин говорил, что каждого можно найти там, куда влечёт его представление о том, что важно. Хотя обычно именно с этим у многих людей и возникают проблемы – они почти никогда не видят, что важно для другого человека, даже прожив с ним полжизни. С Долорой тут сложностей никаких.

– Думаешь? – удивился Верлин.

– Ну, что самое важное для Долоры? Или ты забыл? – продолжала Тэлифо, запутывая клубок волшебных ниток всё больше.

– Нет, конечно, но я не представляю, где найти самую большую печаль здесь – разве что везде, – театрально оглянулся Верлин.

– Ну надо же, – проворчала Тэлли, – ты не все свои слова растерял за ночь. Мог бы и побыстрее догадаться. А поскольку торопиться нам некуда, то мы успеем обойти всё.

Тэлли оглянулась испуганно, ожидая увидеть в саду Грави, но его, к счастью, уже не было.

Они шли по дорожкам сада, и Унимо вдруг остро почувствовал, как пахнет весенняя земля: каким-то тёмным обещанием счастья. И хотя в свои годы он уже знал, что это обещание всегда к зиме так и остаётся невыполненным – но здесь, среди деревьев, которые готовы вот-вот опериться и взлететь, это было прекрасно.