Тень дракона
– … Приехала «скорая», констатировала смерть, приехали ребята из милиции, обнаружили, что на углу стола имеется кровь и волосы погибшего. На полу была разлита вода, и все практически сразу же решили, что смерть наступила в результате несчастного случая, – Хорунжий пробарабанил пальцами дробь по крышке стола. – Несчастного случая. Так бы оно все и прошло по бумагам, но ассистент оказался человеком вдумчивым и настойчивым. Он потребовал, чтобы записку приобщили к делу.
– И все с радостью?.. – спросил Шатов.
– Конечно, нет. От этого глухаря начали отмахиваться как от осы. И даже почти отмахнулись, если бы кто-то из знающих людей не обратил внимания на подпись.
– И поэтому меня вызвали сюда и в течение вот уже трех часов компостируют мне мозги, намекая при этом, что проводят для меня тест на выживание, и угрожая, что мне еще неоднократно… извините, многажды, придется читать материалы этого дела о гибели мага и волшебника… – Шатов отпихнул папку от себя, она проехала по столу и упала бы на пол, если бы не рука Хорунжего.
– Поэтому, – коротко подтвердил Хорунжий. – Именно поэтому. И если ты немного успокоишься, то сможешь понять…
– А я уже понял! – почти выкрикнул Шатов. – Вы хотите сказать, что Арсений Ильич остался жив, что…
Хорунжий молча рассматривал папку и никак не отреагировал на то, что Шатов замолчал.
– Что… – снова выдавил из себя Шатов.
Черт, это… Нет, этого не может быть. Это нелепость. Дракон мертв. Его тело лежит в болоте…
– Это ведь не похоже на его почерк, – сказал, наконец, Шатов.
– Бог его знает! – пожал плечами Хорунжий.
– Он убивал так, чтобы все выглядело как…
– Как несчастный случай, или случайность, – закончил фразу Шатова Хорунжий.
– Как несчастный случай, – пробормотал Шатов.
– И он оставлял на месте преступления фигурку дракона из бумаги, – Хорунжий говорил без нажима, простоя констатируя факты.
– Что, был найден дракон?
– Нет, была найдена записка с твоим именем.
– И вы решили, что…
– Мы пока еще ничего не решили. Мы вообще предпочитаем вначале действовать, а потом раздумывать, – развел руками Хорунжий.
– Кстати, вы – это кто? Милиция? Чекисты? Кто?
– Очень своевременный вопрос, – сказал Хорунжий.
– Да, своевременный, вы корчите из себя крутых пацанов, но при этом всячески стараетесь держаться в тени, словно официальные структуры вам противопоказаны.
– А если это и вправду так? – поинтересовался Хорунжий.
– Вы хотите сказать, что стоите по ту сторону баррикад? Что уголовники… что братва создала свою службу безопасности?
– Я ничего не хочу сказать. Наша место с системе силовых структур тебя должна волновать меньше всего…
– А что же должно волновать меня более всего? – спросил Шатов.
– А более всего тебя должно волновать, что из всего происходящего следует для тебя и твоей жены.
Шатов глубоко вздохнул и задержал дыхание. Для него и его жены. Для Виты. Четко взвешенный и хорошо поставленный удар. Молодцы. Чтоб вы все сдохли, сволочи. Чтоб вы все…
Хорунжий потер лоб, поморщившись.
Головка бо-бо, злорадно подумал Шатов. Не у меня одного головная боль. Это почти приятно. Это почти примиряет Шатова с мирозданием. Но чего ждет Хорунжий? Он ведь явно ждет от Шатова какой-то реакции, ждет терпеливо, словно паук… или словно кот перед мышиной норой… Боже, какие пошлые и избитые сравнения приходят в голову к журналисту Шатову. К бывшему журналисту Шатову, помимо воли, поправил себя Шатов. После того, как журналист Евгений Шатов избил главного редактора своей газеты, после того, как этот самый главный редактор попал в больницу со множественными переломами и сотрясением мозга в больницу, после всего журналист Евгений Шатов сделал несколько попыток устроиться на работу по специальности. И безуспешно.
Чудо еще, что главный редактор еженедельника «Новости» не подал на Шатова в суд. Чудо, но рукотворное. И одним из автором его был вот этот самый Михаил Хорунжий, который сейчас делает вид, что ждет реакции Шатова, а на самом деле…
Стоп! Он ждет реакции Шатова. Реакции…
А что можно сказать о странной реакции официальных органов на странную смерть этого колдуна? Странная реакция? Что же в ней странного?
Шатов, прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться.
Нужно попытаться все сложить в кучу. Второго числа погиб Перегон, и была обнаружена записка. Через два дня Шатова вызывают на беседу неофициальные, но, судя по всему, достаточно влиятельные товарищи, чтобы предупредить и… И… Что еще? И что в этот момент делают товарищи официальные?
Если бы сам Шатов попал на место следователя, или кто там сейчас ведет это дело, как бы он повел себя? Как?
Слишком быстро к нему пришли. Есть смыл последить немного, потоптаться вокруг Шатова, прикинуть, не придут ли к нему автор записки… А вдруг совпадение? Вдруг в зале сидел действительно тезка и однофамилец? И случайно совпали текст записки и нелепая смерть колдуна? Могло быть? Могло. Точно – могло.
Но Шатова зачем-то вызвали, на что-то намекают…
Что? Что им от него нужно?
Ну, погиб человек. Ну, нашли знакомую фамилию. Что дальше, почему они решили, что это Дракон? Да, он использовал для своих целей Шатова, да, он мог бы желать отомстить Шатову… если бы остался жить. Почему они устроили такую панику по единичному случаю? Такое чувство, что они ждали… Стоп. Не ждали. Не поэтому. Почему Шатов сейчас решил, что по единичному случаю?
Или…
– Еще кто-то погиб? – спросил Шатов хриплым голосом.
Хорунжий демонстративно посмотрел на часы:
– Десять минут. Неплохо.
– Неплохо? – Шатов скрипнул зубами, стараясь удержаться от очередной вспышки ярости.
– Неплохо, – спокойно подтвердил Хорунжий и достал из ящика стола еще три пластиковые папки.
Шатов зачарованно смотрел на его руки, перебирающие листы бумаги.
– Еще три случая. Минимум три случая, – тяжело вздохнул Хорунжий, – понимаешь, Женя, если бы все упиралось только в этого Перегона, тебя бы просто вызвали в райотдел, сняли показания, проверили алиби и поставили бы этот случай на учет. Но…
– Что «но»?
– Вчера было обнаружено тело некоего гражданина, перерезавшего себе вены в ванне, – Хорунжий извлек из папки фотографию и положил ее перед Шатовым, – он пролежал в воде почти два дня. На полу, рядом с ванной, лежали подписанные конверты с прощальными письмами. Два конверта. Один – для жены. Второй – для некоего Евгения Шатова.
Хорунжий сделал паузу, ожидая реакции Шатова, но тот промолчал.
– В первом конверте три четыре слова о невозможности больше жить. Во втором… – Хорунжий положил поверх фотографии ксерокопию записки.
Шатов еле сдержался, чтобы не вскрикнуть.
Я вернусь, было написано в записке.
Те же слова, которые прозвучали в предрассветном лесу. Я вернусь, сказал Дракон.
Шатов помотал головой, отгоняя видение.
Этого не может быть. Не может быть. Он не мог выбраться из болота. Не мог. Или…
– Кто третий? – выдавил из себя Шатов.
– Прошлой ночью несколько человек перелопачивали недавние дела, надеясь найти хоть что-нибудь, на всякий случай. И нашли.
– Что? Да не тычь мне фотографии, просто скажи…
– Просто скажу, – кивнул Хорунжий. – Неделю назад на улице был убит гражданин… короче, лицо кавказской национальности. Обрезком трубы по голове. Аккуратно, в висок. Обрезок был завернут в газету, которую приобщили к делу в качестве вещественного доказательства. На ней были какие-то отпечатки пальцев.
– Мои?
– Не, не твои. Газета была давняя, еще весенняя. «Новости». На первой странице…
– Полосе, – механически поправил Шатов.
– На первой полосе была твоя статься. Большая, с фотографией.
– Мало ли, где они ее взяли…
– Мало, ой, брат, мало. Но для начала небольшой паники вполне хватило.
– И меня теперь привлекут как подозреваемого?
– Нет, брат, не привлекут. Вернее, – поправил себя Хорунжий, – привлекут, но не в качестве подозреваемого, а в качестве помощника.
– Что? – Хорунжему показалось, что он ослышался.
– Помощника. Добровольного. Создана группа, которая будет расследовать это дело. И тебя решено в эту группу включить как человека, который был лично знаком с Арсением Ильичем, и к которому у Арсения Ильича, буде это он, может быть особый интерес.
Как сказал, подумал Шатов, как завернул лихо! Помощником! На живца решили ловить. На живца… Хотя для этого вовсе не нужно ничего говорить Шатову. Берут молча мелкую рыбешку, насаживают ее на крючок и забрасывают в воду, где завелась зубастая щука.
Щука кушает живца, глотает крючок, и рыбаки имеют возможность кушать гордость еврейской кухни – фаршированную щуку. Фаршированную, в том числе, и живцом.
Могли его запустить втемную? Могли. Но… Черт, Шатов сегодня просто тормозит. Просто изо всех сил. Ему ведь ясно было сказано, что беседа Бочкарева с ним имела своей целью определить… В общем, Зануда в течение двух часов определял, предупреждать Шатова о том, что его насадили на крючок, или нет, компенсируя недостаток информированности естественностью поведения.
Ублюдки.
– Эксперименты надо мной ставите? – поинтересовался Шатов.
– Вы слишком нервничаете, господин Шатов, и оттого допускаете языковые неточности. Эксперименты нельзя ставить над кем-то. На ком-то – да, можно. И с кем-то – тоже можно…
– Я уже посылал тебя к бениной маме? – спросил Шатов.
– Сегодня – нет, – признался Хорунжий.
– Так вот…
– Извини, брат, но сегодня я никуда не пойду. Извини – дела. Мне еще нужно успеть тебя проинструктировать, договориться о связи и взаимодействии.
– А если… – снова начал Шатов, и снова Хорунжий его проигнорировал.
– Еще ты должен успеть уволиться с работы и устроиться на новую. Кроме этого необходимо, чтобы ты успел предупредить свою жену…
– О чем? – Шатову не нравилось, когда кто-то вообще пытался заговорить о Вите, сегодня же ее постоянно вспоминают в связи с событиями неприятными и грязными.
– С твоей женой тебе нужно договориться о том, что не позднее завтрашнего утра она должна уехать на отдых… ну, скажем… – Шатов посмотрел на потолок, – в общем, за границу.
– Я больше не желаю… – Шатов встал со стула.
– Сидеть! – негромко приказал Хорунжий. – Не нужно корчить из себя гимназистку. Ты хочешь, чтобы она присоединилась к этому списку?
Хорунжий толкнул папки, они слетели на пол, разбрасывая по комнате листы бумаги и фотографии.
Один из снимков лег к ногам Шатова. Залитое кровью лицо. Шатов сел на стул и отвернулся.
– Твой Арсений Ильич собирался убить тебя и ее, забыл?
– Пытался.
– Пытался… Ты и она – единственные, кто из намеченных им жертв остались живы. Во всяком случае, из тех, кого мы знаем.
– Ну и что? Дракон умер. Утонул. Вы искали в болоте?
– Искали. Нашли несколько трупов в разной стадии разложения. Но тело, которое можно было идентифицировать как тело маньяка, найдено не было.
Шатова словно оглушило. Не нашли… Дракона не нашли… Этого не может быть. Он умер. Он утонул. Он…
– Это ничего не значит, – сказал Хорунжий. – В этом проклятом болоте может быть что угодно и искать мы его будем до скончания века. Трясина, коряги… Чудо, что мы вообще что-то нашли…
– Но сейчас вы будете искать?
– Нет.
– Но почему? – Шатов ударил кулаком по столу. – Почему не будете искать?
– Нет смысла, – спокойно ответил Хорунжий. – Нету. Смысла.
Хорунжий достал из кармана пиджака ручку и красиво вывел на листе бумаги: «Нету смысла». Подумал и приписал еще с полтора десятка восклицательных знаков.
– Как это – нету смысла? – Шатов рванул листок бумаги из-под рук Хорунжего, скомкал и швырнул в угол. – Ты обо мне говоришь! Обо мне и о моей жене. Ты этого не забыл?
– Не забыл, – Хорунжий встал, подошел к скомканному листку, поднял его, вернулся к столу и попытался разгладить.
– Я сейчас…
– Понимаешь, Женя, после того, как ты сообщил о гибели Арсения Ильича, мы, естественно, приняли все это к сведению, но вели себя исходя из того, что он жив. На всякий случай. Фоторобот, описание, вокзалы, больницы, то, се… С результатом, близком к нулевому.
– Что нашли? – оживился Шатов.
– Когда я сказал «близко к нулевому», я не сказал с какой стороны. Знаешь – отрицательный результат, это тоже результат. То бишь, мы не нашли ничего, но это как раз и заставило нас больше всего насторожиться. Чтобы там не писали писатели и не снимали киношники, нужны слаженные усилия очень многих людей, чтобы человек пропал бесследно. Вынырнул ниоткуда и ушел никуда. А тут, с одной стороны, мы точно знали, что он был. И более того, действовал активно и эффективно. И мы не нашли ни единого его следа. Ни малюсенького.
А дом, телефон, квартира, в которую он меня поселил – это как он умудрился? – незаметно для себя втягиваясь в рассуждения, поинтересовался Шатов.
– Загадка природы, брат. Все, что у нас на него есть – это благодаря тебе. Описание, образцы тканей и крови…
– Откуда? Хотя, понял…
– Вот именно, ты очень удачно ткнул его тем колом в лицо. У нас есть волосы с его головы, но у нас нет ни единой фотографии и ни одного самого завалящего отпечатка пальцев.
– То есть, результатом ваших поисков стало убеждение в его гибели?
– Ни хрена. Если бы он только пропал бесследно. Мы не смогли узнать откуда он взялся и сколько времени вообще здесь был, – теперь уже Хорунжий скатала из многострадального листка бумаги шарик и запустил им в зеркало за спиной. – И хрен бы мы его нашли, если бы он не захотел подать нам знак…
Хорунжий замолчал, давая возможность Шатову обдумать сказанное и высказать свое к этому отношение.
Обдумать и высказать. Высказать и обдумать. Обдумать… Голова уже просто не варит. Совсем не варит. Абсолютно. Не требуют от живца разумного поведения. Не требуют. И не заставляют понимать, для чего в него засовывают крючок.
– Подожди, Миша, – Шатов с некоторым удивлением понял, чего именно добивался Хорунжий, какую мысль пытался внушить, – почему ты решил, что это знак от него?
– Вот! – удовлетворенно протянул Хорунжий, – вот именно. Мы вели себя так, будто он жив. А теперь почему бы нам не вести себя так, будто он мертв.
– Стоп, стоп, стоп! – Шатов поднял руки. – Я перестал понимать что-либо. Как это?
– Это не важно.
– Как это не важно? Вы хотите сделать из меня наживку, а я…
Хорунжий смотрел на Шатова с демонстративным вниманием. Смотрел молча.
– Я… – Шатов снова задумался, потом, вздрогнув, – спросил, – ты хочешь сказать, что я наживка, но не ваша? Я его наживка?
– Его – это кого? – переспросил Хорунжий.
– Того, кто убил этих людей.
– Кого? – снова спросил Хорунжий.
– Что ты от меня хочешь услышать?
– Ты думаешь, что это Дракон? – тихо спросил Шатов.
– Не знаю. Никто не знает.
– Что тебе нужно от меня? – Хорунжий промолчал.
– Что вы все от меня хотите? Вы думаете, что я смогу вас привести к нему? Что вы ждете все? – Шатову хотелось кричать, но все это он только прошептал.
– Ты не сможешь привести нас к нему. Он не позволит.
– Все-таки, вы верите, что этот маньяк остался жив?
– Это не важно, во что мы верим. И если говорить о тебе как о наживке, то…
– То я не ваша наживка, а его? – Шатову показалось, что время замерло, превратилось в кристалл, в янтарь. И в глубине застывшей массы закован Шатов, пузырьки его страха, пылинки его надежды…
– Может быть – да, – сказал Хорунжий. – Может быть – нет. Я не знаю, чего именно захотят от тебя менты. Честно – не знаю. Сегодняшний разговор был нужен для того, чтобы…
– Чтобы завести меня? Чтобы я на крючке вел себя по бойчее? Или как?
– И для этого тоже, – честно признался Хорунжий.
– А для чего еще?
– Для чего?.. – Хорунжий усмехнулся. – Ты должен знать, что мы…
– Вы?
– Да, мы – я и кое-кто другой, будем тебя подстраховывать. На всякий случай.
– Из чистого альтруизма?
– Из соображений выгоды. Мы обеспечим безопасность твоей жены. Если запахнет паленым – тебя мы тоже попытаемся вытащить.
– Мне не нравится слово «попытаемся».
– Мне тоже, представь себе.
– И все это только для того, чтобы поймать одного маньяка? – спросил Шатов.
– А тебе какая разница? Может быть, все это делается для того, чтобы спасти тебе жизнь?
– Не смеши, Михаил, не нужно, – Шатов даже смог засмеяться, не смотря на куски люда, в которые превратились его мозг и сердце. – Если вам понадобится моя жизнь…
– Мы попросим у тебя разрешения, – пообещал Хорунжий, вставая из-за стола.
– Не смешно, – Шатов тоже встал, – теперь куда?
– Теперь с тобой снова пообщается Бочкарев, а я пойду – дела, – Хорунжий протянул руку Шатову.
– Не боишься, что не пожму? – спросил Шатов.
– Боюсь.
Шатов пожал руку Хорунжему:
– Пока.
Хорунжий подошел к двери, остановился, обернулся к Шатову:
– Извини, если что не так.
– Бог простит, – ответил Шатов.
– На это вся надежда.
Глава 2
Шатов открыл дверь квартиры своим ключом. Они с Витой всегда открывали дверь самостоятельно, не нажимая на кнопку звонка. У каждого из них был свой ключ, каждый из них имел право самостоятельно решать – приходить или нет. Все это напоминало игру, но Шатов знал, что Вита относится к этому очень серьезно.
Она не хотела быть обузой. Она не хотела превращаться в привычку. Она… Шатов это понимал, но точно также он понимал, что больше всего Вита боится, что Шатов может превратиться в привычку или обузу. Каждый раз, возвращаясь домой, Шатов боялся, что увидит в ее глазах разочарование. Каждый раз…
Он называл Виту своей женой, но никакого официального закрепления их отношений Вита не разрешила.
– Я хочу любить тебя только за то, что ты – Евгений Шатов, – сказала Вита, – и я не хочу, чтобы ты превращался в мужа, а я – в жену. Ты имеешь право меня любить, и я не хочу, чтобы это право превращалось в обязанность.
Шатов смирился не сразу, пришлось выдержать несколько очень напряженных разговоров, прежде чем стало понятно – никакого другого варианта их отношений Вита не примет.
– Я пришел, – сказал Шатов, сняв куртку и туфли, – встречайте.
– Здравствуй, Евгений Шатов, – Вита остановилась на пороге комнаты.
– Понимаешь… – Шатов нервно потер руки, – я был очень занят и не смог перезвонить…
Вита молча улыбнулась, разглядывая Шатова.
– Я… Ну правда, не мог… Был очень напряженный день… – по дороге домой Шатов решил, что о предстоящем расставании лучше сказать сразу, но все приготовленные аргументы разом испарились. Как исчезла и уверенность в том, что отъезд Виты вообще нужен.
Я не смогу приходить в пустую квартиру, подумал Шатов. Я не смогу…
– Прости меня, пожалуйста… – жалобно протянул Шатов, протягивая руки.
– Я вас прощу, Евгений Шатов, при точном выполнении вами ряда тяжелых и унизительных условий.
– Согласен, – не задумываясь, кивнул Шатов, – приказывай, госпожа!
– Для начала… – капризно протянула Вита, – вам придется отправиться в ванную и смыть с себя пыль и скверну.
– Уже бегу.
Горячая вода была, Шатов торопливо разделся и стал под душ. Хорошо. Не душ, хотя душ – это тоже неплохо. Хорошо то, что у него есть Вита. Хорошо, что он любит Виту. Хорошо, что Вита, похоже, тоже любит его. Не смотря ни на что. Не смотря на то, что журналист превратился в ночного сторожа, что какой бы маленькой ни была ее зарплата, его жалованье было еще меньше. Не смотря на то, что Шатов так и не объяснил ей, кто и почему разгромил ее квартиру, и что именно произошло тогда с Шатовым.
Я не могу объяснить, сказал тогда Шатов, и она просто кивнула, соглашаясь. Когда он вернулся домой, избив главного редактора «Новостей» и ждал приезда милиции, Вита сидела на диване рядом с ним и молча, ни о чем не спрашивая, гладила его по руке.
Шатов вытерся, надел спортивный костюм и вышел из ванной:
– Жду твоих дальнейших указаний, госпожа.
– И ты их сейчас получишь, Евгений Шатов, – Вита поманила Шатова пальцем, ушла в комнату и села в кресло.
– Ужина не будет, – сказала Вита, когда Шатов вошел. – Во-первых, уже слишком поздно для еды. А во-вторых, у нас нет денег. Мне задержали зарплату.
Вита сказала это просто, без надрыва или обиды. Просто констатировала факт. Шатов сжал зубы и сел на пол возле ее ног:
– Извини.
– Чушь. Голодание – это полезно для здоровья.
– Конечно, – согласился Шатов, – конечно. Но ты все равно меня извини.
– Хорошо, я тебя извиняю, – Вита провела рукой по влажным волосам Шатова. – Я тебя извиняю и требую выполнения моих условий.
– Только прикажи, – Шатов закрыл глаза, прислушиваясь к тому, как ее пальцы осторожно прикасаются к его лицу.
– Приказываю немедленно сообщить, зачем мне сегодня пришлось бежать в фотоателье и фотографироваться для заграничного паспорта.
– Что? – Шатов попытался обернуться к Вите, но она его мягко остановила. – Ты фотографировалась?
– Да. Сразу после обеда ко мне в аптеку пришел тот самый парень… Который привозил к тебе врача в то утро.
– Хорунжий…
– Он что – казак? – весело удивилась Вита.
– Это у него такая фамилия, – автоматически ответил Шатов.
– Да, а зовут его Михаил.
– Михаил.
– Пришел Михаил и попросил меня немедленно сходить к фотографу. Причем – в срочное фото. Сказал, что это ты распорядился все сделать так быстро, очень удивился, что ты не перезвонил мне, отобрал у меня квитанцию, и сам, насколько я понимаю, получил снимки. А я отправилась в аптеку.
– Он больше ничего не говорил? – стараясь оставаться спокойным, спросил Шатов.
– В общем – нет. Только просил передать тебе вот это, – Шатов почувствовал, как Вита потянулась куда-то, не вставая с кресла. – Деньги.
Деньги. Шатов взял из рук Виты несколько свернутых в двое стодолларовых купюр, зачем-то повертел деньги в руках.
– Что это может означать, Евгений Шатов? – спросила Вита.
– Это… – протянул Шатов, лихорадочно пытаясь придумать хоть что-нибудь. – Это означает, что я…
– Ну-ка, ну-ка, – подбодрила Вита, – ты всегда был особенно силен в экспромтах.
– Это означает, что я нашел, наконец, нормальную работу, и вот даже получил аванс, – Шатов пересчитал деньги и подумал, что исходя из суммы аванса, называть должность меньше, чем управляющий серьезного банка, нельзя.
– Тысяча долларов – это очень хороший аванс, – сказала Вита.
– Да, – кивнул Шатов. – Понимаешь…
Вита засмеялась:
– Обожаю слушать, как ты врешь.
– Я не вру, я действительно работаю теперь в другом месте. Только сегодня все решилось.
– И где же ты работаешь?
– В газете. Я работаю в газете, в должности редактора отдела. И… Я не хотел тебя обнадеживать заранее… Я вот сегодня уволился из магазина и положил трудовую книжку в редакцию… – Шатов говорил извиняющимся тоном, надеясь, что не слишком фальшивит.
В принципе, он не слишком искажал истинное положение дел. Действительно, сегодня в его трудовой книжке появилась запись о том, что он отныне редактор отдела расследований. В газете «Контраст». Правда, до его прихода в газету, там не было не то что редактора отдела расследований, но и самого отдела. А вся редакция состояла из главного редактора, компьютерщика, корректора и двух корреспондентов, по совместительству еще и выполнявших обязанности наборщиков.
И еще Шатов надеялся, что Вите не придется заходить в пропахшую чем-то прелым и немытым комнату в коммуналке, именуемую редакцией. С тысячей долларов аванса все это сочеталось слабо.
– Мне даже выдали удостоверение, – спохватился Шатов, и попытался встать, – хочешь, покажу?
– Я тебе верю, Евгений Шатов, – прохладная рука коснулась губ Шатова, – хотя ты совершенно не умеешь врать. И даже то, что ты стал редактором отдела, вовсе не внесло ясность в то, что я ходила к фотографу.
– Ну как же? – Шатов умудрился придать своему голосу удивление. – Не исключено, что мне придется ехать в командировку за границу. В длительную. А без супруги… Кстати, а почему это ты сказала, что у нас нет денег и оставила меня без ужина? А доллары?
– Это твои деньги, – спокойно ответила Вита. – И не мне решать, что с ними делать.
– А с ними делать… – Шатову вдруг показалось, что он нашел замечательный вариант, – давай плюнем на все и махнем сейчас в какой-нибудь клуб. На всю ночь. А потом, утром, ты позвонишь на работу и скажешь, что берешь отгул, а потом…
– А потом еще и ты позвонишь на свое новое место работы и сообщишь, что решил начать свою трудовую деятельность с прогула, – в тон ему подхватила Вита. – Нет уж, Евгений Шатов, сегодня у тебя тяжелая судьба – отправляться в постель с въедливой женщиной, которая внезапно обнаружила, что твое присутствие ее возбуждает. Намек понятен?
– Еще как! – Шатов поцеловал Виту в ладонь. – Этот намек спасает сегодня тебя от изнасилования, а меня от статьи за вступление в половую связь с применением силы, угрозы силы, беспомощного состояния жертвы или своего служебного положения.