Правосудие любой ценой

– Могут, – не смог не признать Владимир Родионыч, – но не должны. В этом вопросе – не должны. У Гринчука полно работы, а он должен сидеть и давать объяснения.

Владимир Родионыч задохнулся от негодования. Нажал кнопку на селекторе:

– Инга, что там министр?

– Буквально секунду назад от него позвонили и сообщили, что он лично беседовал с нашими местными чинами. Если в течение часа подполковника Гринчука не оставят в покое, то мне нужно будет позвонить в приемную министра.

– Спасибо, Инга. Если можно – мне чаю. А Полковнику… – Владимир Родионыч посмотрел на Полковника.

– Как обычно, – сказал тот.

– И Полковнику – как обычно, – сказал Владимир Родионыч.

Полковник немного демонстративно посмотрел на часы и поерзал, устраиваясь в кресле. В обычное время звонка министра хватало для того, чтобы навести порядок, но в обычное время хватало и звонка Владимира Родионыча.

Получалось, что время сейчас – необычное. И получалось, что сюрпризы еще могли продолжаться.

– Мистика какая-то, – пробормотал, немного помолчав, Владимир Родионыч. – Что за муха укусила генерала? Он даже разговаривать со мной не стал. Ответил, что будет разбираться лично. Лично. А у нас тут… Если я не ошибаюсь, сегодня Гринчук должен был подвести итог в этой неприятной истории с Лелюковыми.

– Насколько я знаю, с этим сейчас должен был разбираться прапорщик Бортнев, – сказал Полковник.

– Браток в роли дипломата! – всплеснул руками Владимир Родионыч. – Надеюсь, у него хватило ума хотя бы не бить их резиновой дубинкой.

– Палкой, – сказал Полковник.

– Что?

– Правильно говорить – резиновой палкой.

– Что вы говорите! Вы вот возьмите сейчас и позвоните вашему Братку и выясните, что именно он там устроил. И если уже закончил, то не может ли он прийти сюда и лично сообщить нам, как ему, целому прапорщику милиции, удалось навести порядок в деле ценой в несколько десятков миллионов долларов.

Владимир Родионыч саркастически улыбнулся.

– И заодно передайте ему, что если он что-то испортил, то я лично придумаю для него наказание. Вставлю метровый фитиль господину Гринчуку, за то, что он не отменил мероприятие. А уж что я сделаю с генералом…

Полковник молча достал телефон и набрал номер.

– Иван?

– Да. Слушаю.

– Что там у вас?

– Все нормально. Поговорили.

– Вы не могли бы, если можно, в двух словах рассказать…

Браток рассказал. Опуская подробности, но четко выделяя основные моменты.

Полковник слушал молча, стараясь сохранять на лице спокойное выражение. Только один раз он не выдержал и хохотнул.

– Он вам что, анекдоты рассказывает? – желчно осведомился Владимир Родионыч. – Пусть придет сюда и расскажет мне.

– Зайдите, пожалуйста, в кабинет к Владимиру Родионычу, – сказал Полковник.

– И что же вызвало ваш смех? – спросил Владимир Родионыч, когда Полковник спрятал телефон.

– Он им посоветовал завести ребенка.

В кабинет вошла Инга с подносом. Поставила чай перед Владимиром Родионычем и Полковником.

– Там сейчас должен прийти прапорщик Бортнев, – сказал Владимир Родионыч. – Впустите его сразу. И постарайтесь с ним сейчас не разговаривать. А то он и вам посоветует завести ребенка.

– От кого? – спросила Инга и вышла из кабинета, не дожидаясь ответа.

– Вы обратили внимание, Полковник, как знакомство с Юрием Ивановичем Гринчуком всех нас изменило? Даже Инга, которая раньше никогда не позволяла себе таких вот вольностей, теперь… – Владимир Родионыч пошевелил в воздухе пальцами.

– Позволяет себе такие вольности, – подсказал Полковник.

– Вот именно, – подтвердил Владимир Родионыч.

– Вольности свои будешь демонстрировать в другом месте, – сказал генерал-майор Гринчуку. – А здесь ты будешь отвечать на вопросы.

– Есть! – бодро ответил Гринчук.

– И говорить будешь только по существу.

– Так точно!

– Ты еще раз внятно изложишь все, что произошло.

– Разрешите выполнять?

Генерал-майор понимал, что Гринчук откровенно развлекается, но ничего поделать не мог. Нельзя же требовать от человека перестать действовать по уставу. И нельзя требовать, чтобы этот самый человек перестал излагать информацию, обильно используя протокольные фразы. Особенно впечатляюще выглядело описание убийства Атамана с упоминанием смерти, наступившей в результате многократного проникания пуль из автоматического оружия в грудную клетку потерпевшего и в другие жизненно важные органы.

Самым трудным в диалоге было то, что генерал-майору было понятно – Гринчук тут чист, аки ангел небесный, но над генерал-майором был генерал-лейтенант, и этот генерал-лейтенант отчего-то решил, что Гринчук может на себя наговорить. Или случайно проболтаться. Нужно только заставить его раз двадцать повторить всю историю.

Но у Гринчука была отличная память. И все одиннадцать вариантов его рассказа были похожи друг на друга как патроны к пистолету Макарова.

– Повреждения, несовместимые с жизнью, – закончил Гринчук двенадцатый рассказ.

Генерал-майор задумчиво постучал пальцами по столу. Ему надоело корчить из себя идиота. И надоело позволять Гринчуку издеваться над старшим по званию. Хотя, честно признавался себе генерал-майор, делал это Гринчук мастерски, не давая старшему по званию повода обидеться вслух.

Генерал-майор тяжело вздохнул и потянулся за телефонной трубкой. Нужно было докладывать начальнику, что дальнейшие разговоры ни к чему больше не приведут.

Телефон зазвонил. И когда генерал-майор взял трубку, ему было велено отпустить Гринчука на все четыре стороны.

– Свободен, – сказал генерал-майор.

– Есть! – ответил Гринчук и встал со стула. – Разрешите идти?

– Иди.

Вот славно, подумал Гринчук, выходя из кабинета. Кажется, сработал Владимир Родионыч. Но как-то не слишком оперативно. Печально все это.

Спохватившись, Гринчук включил свой мобильник. Ровно через пять секунд он зазвонил.

– Слушаю, Мила, – сказал Гринчук.

– Юрий Иванович? – обрадовано затараторила Мила. – А я вас вызваниваю и вызваниваю. Мне с вами нужно посоветоваться.

– Опять мальчик? – спросил Гринчук, заранее зная ответ.

– Да. Понимаете, я бы очень хотела, чтобы вы…

– Мила, я старый больной человек, к тому же – гетеросексуальный, – Гринчук покосился на дежурного прапорщика на выходе из областного управления.

Тот тактично отвернулся.

– Ну, что я могу понимать в шестнадцатилетних мальчиках?

Дежурный прапор засопел, явно сдерживая смех.

– Тем более – в семнадцатилетних, – сказал Гринчук и показал кулак прапору.

– Ну, Юрий Иванович… – протянула Мила просительно.

– Ладно, – сказал Гринчук, – в последний раз.

И добавил про себя – в седьмой последний.

«Джип» Гринчук оставил не возле областного управления, а чуть в стороне, чтобы не шокировать коллег. Там же Гринчук обнаружил «опель» Михаила и, что особенно радовало, самого Михаила за его рулем.

– Привет, Миша, – сказал Гринчук, подойдя к машине. – Отпустили?

– Вас ждут, – ответил Михаил.

Метрах в двадцати дальше по улице стоял «шестисотый».

– Почему думаешь, что меня?

– Подходил оттуда паренек, просил, чтобы вы заглянули в их машину. Судя по номеру – машина Мастера.

Гринчук кашлянул. Посмотрел в сторону «мерседеса». В «мерсе» открылась задняя дверца, но никто не вышел.

Все идет как-то быстро и как-то раком, подумал Гринчук. Зачем такая суета? Или послать приглашение на фиг? Или?

Мысленно выругавшись, Гринчук отдал свой пистолет Михаилу и пошел к «шестисотому».

Его подменили, сказал Атаман. Заколдовали. Опоили.

— Добрый день, – сказал Гринчук, останавливаясь возле машины.

– Садись, – пригласил Мастер.

– Насиделся, спасибо. Лучше прогуляемся, поговорим на свежем воздухе, – предложил Гринчук.

– Мои знают, что я к тебе поехал, – сказал Мастер. – А твои могут и не понять, когда мы тут гулять начнем.

– Ничего, поймут. Я, в конце концов, могу со своей агентурой встречаться где мне угодно, – Гринчук даже наклонился к машине, чтобы было видно его знаменитую улыбку. – Стукачи – народ переборчивый. Один хочет встречаться только на лоне природы, другому нравится гулять перед областным управлением.

– Хорошо, – сказал Мастер, – я выйду.

Не обиделся, оценил Гринчук. Молодец.

Мастер был значительно ниже Гринчука, но держался так привычно-властно, что разница в росте была почти незаметна. Во всяком случае – теряла значение.

– Я слушаю, – сказал Гринчук, когда они отошли на несколько шагов от «мерса».

Мастер потер ладонью правую щеку. Когда-то, на зоне, отморозил ее. Все давно прошло, а привычка осталась. И для знающих людей служила признаком волнения Мастера.

– Мне Атаман как сын был, – сказал Мастер.

Гринчук промолчал.

– Если б я нашел того, кто в его смерти виноват – замочил бы, падлу.

Гринчук снова промолчал. В конце концов, какое ему дело до таких вот неофициальных заявлений. Век воли не видать.

Мастер поднял воротник плаща.

– Неужели снова похолодает? – не обращаясь к Гринчуку, спросил Мастер.

Как к отцу, сказал Атаман. Либо здесь замочат, сказал Атаман. Подменили, сказал Атаман.

Гринчук мотнул головой, отгоняя наваждение.

– Ты зачем с Атаманом встречался? – спросил Мастер.

– Вы… – Гринчук надавил на «вы», – вы ничего сейчас не перепутали?

Мастер еле заметно усмехнулся. Вообще-то он редко улыбался. Но и люди, возражавшие ему, также встречались редко. Такая смелость забавляла.

– Вы зачем, уважаемый Юрий Иванович, встречались с Атаманом? – повторил свой вопрос Мастер.

– А почему это вас интересует? – спросил в ответ Гринчук.

– А потому что вы очень неудачно перебили всех стрелков, так что мне не у кого спрашивать больше.

– А вы спросите у Грыжи и его приятелей, – посоветовал Гринчук. – Прямо вот так возьмите и спросите. Я думаю, что они вам все расскажут.

– Спрошу, – медленно кивнул головой Мастер. – Они расскажут. Но ты мне все-таки скажи, о чем вы с Атаманом беседовали?

– А вам, извините, какая разница? Партию на бильярде сыграли. Пару киев друг о друга сломали. Договаривались, как он мне Мастера сдаст, а сам на его место станет.

– Он не говорил, кто мог его смерти хотеть? – спросил Мастер.

Его взгляд стал таким твердым, что Гринчук ощущал его почти физически.

– Не успел, – сказал Гринчук. – Мы только перетерли с ним на тему наезда, он извинился и сказал, что хотел просить у меня помощи…

– И ты?

– Я его послал, естественно. Я с конкретными пацанами в такие игры не играюсь.

– А он?

– А он возьми да и умри сразу после этого. Трудно не умереть, когда в тебя штук пятнадцать пуль влетело. Мог и меня с собой забрать, да я увернулся. Повезло.

– Повезло, – сказал без выражения Мастер. – Но только слух пошел, что это ты его…

– Замочил?

– Подставил, – Мастер рассматривал Гринчука в упор, словно перед расстрелом.

– Предъявляете? – спросил Гринчук, недобро улыбнувшись.

– Нет, предупреждаю.

– Быстро что-то у нас слухи ходят. И у нас, и у вас.

– Быстро, – согласился Мастер. – Но я в них не верю.

– Тогда мы можем прощаться, – подвел итог Гринчук. – Со своей стороны я заверяю вас, что не имею к этому расстрелу никакого отношения. И если я обнаружу, что слухи продолжают расширяться, да еще не без вашего участия…

– Угрожаешь? – спросил холодно Мастер.

– Предупреждаю. И если кто-то попытается что-нибудь предпринять в мой адрес или в адрес людей, мне близких, то я, уж не обессудьте, оставляю за собой право обидеться. Ву компране?

– Вполне, – кивнул Мастер.

– Я никого не обидел? – спросил Гринчук.

– Все в порядке. Только если решишь, что это я на тебя наезжаю, вначале свяжись со мной. На всякий случай.

Мастер протянул Гринчуку руку, и тому вначале показалось, что для рукопожатия. Но потом увидел визитку. Взял.

– Это мой прямой телефон. Если что-то понадобится – звони. Я не хочу ссорится с нормальными людьми, – Мастер повернулся, поморщившись от ветра, ударившего в лицо, и быстро пошел к машине.

Подменили его, сказал Атаман. Опоили.

Гринчук подождал, пока «мерседес» Мастера уедет.

И что теперь должен делать приличный человек? Нормальный. Рассказать кому-нибудь о страхе Атамана? Интересный вариант. Особенно забавно он прозвучал бы в кабинете генерала. Или вот сейчас нужно было сказануть это прямо в морщинистую, как у черепахи, рожу Мастера. И посмотреть, что он скажет. И скажет ли что-нибудь.

Гринчук подошел к «опелю».

– Что, Юрий Иванович? – спросил Михаил.

– Отдай мне мое родное табельное оружие и езжай, наверное, домой, – сказал Гринчук, – а я поеду к начальству. Заодно выясню, каких там дров наломал Браток.

«Опель» уехал.

Что с Михаилом, подумал Гринчук? То, что это не срыв – понятно. А как он вообще наступает этот срыв? Мгновенно? Вот только секунду назад это был добряк Михаил, симпатяга и всеобщий любимец, а через секунду изощренная машина для убийства?

Или все происходит исподволь?

Спросить у Полковника. Естественно, можно спросить у Полковника. Только что Полковник скажет. И скажет ли что-то вообще. Он в той программе, которая искалечила Мишку, был только завхозом. Финансовая служба вооруженных сил. И поэтому выжил тогда Полковник, когда все остальные, особо умные или слишком информированные погибали и пропадали без вести.

Полковнику повезло. Он не просто выжил, но и смог унести в клюве историю Михаила, который тогда Михаилом не был. Который был отбракован из той программы, потому, что органически не мог принять необходимость убийства. И который постоянно балансировал на грани срыва. И которого нужно было постоянно подстраховывать, чтобы успеть вывести его из боевого режима. Выключить.

Ты слово знаешь, сказал Атаман.

Прицепилось, зло подумал Гринчук. Он действительно знает код. Знает, что сможет вывести Михаила из состояния механического убийцы. Но как распознать, что Михаил идет к этому состоянию, как распознать, что через секунду может грянуть…

Гринчук достал из кармана телефон. Набрал номер.

– Доктор? – спросил Гринчук.

– Да, Юрий Иванович.

Усилившийся ветер швырнул в лицо Гринчуку старую газету.

– Вы сегодня не собирались в гости к Михаилу? – спросил Гринчук.

– Нет, а что случилось?

– Вы сегодня свободны с какого времени?

– В восемнадцать тридцать я принимаю Безумную Герцогиню, а потом – совершенно свободен. Тем более, для вас.

– Тогда я к вам заеду в половину восьмого, если не возражаете.

Доктор, естественно, не возражал. Доктор, понятное дело, готов был встретиться с Гринчуком в любое время, особенно, если это касалось Михаила.

Телефон Гринчук спрятать не успел.

Звонил Михаил и предупредил, что ночевать поехал к маме Ире. Давно обещал заехать в гости.

Плохой признак? Или просто совпадение? Ирина была рядом с Михаилом, когда он сорвался в последний раз. Это она вытянула его из этого безумия. Даже не вытянула, а удержала на самой грани. Она, тогда живой еще Тотошка – ее муж, и Доктор – уважаемые представители славного сообщества бомжей. В просторечии – Крыс.

Михаил поехал к Ирине. Это тоже нужно будет обсудить с Доктором. С Полковником и Владимиром Родионычем это пока обсуждать не стоит.

Кстати. Гринчук набрал номер Полковника и доложил, что уже освобожден и через пятнадцать минут планирует предстать перед начальством.

– Можете особо не торопиться, – сказал Полковник, – как оказалось, ваши подчиненные очень толково справляются с порученными заданиями. И даже принимают посильный вклад в деле планирования семьи некоторых новых дворян.

– Что-то намудрил Браток? – насторожился Гринчук.

– Ни в коем случае. Все совершенно в порядке. Проблема решена. В несколько своеобразной манере, но весьма эффективно.

– Я сейчас приеду, – тяжело вздохнул Гринчук.

Всю дорогу до дома Мастер молчал. Не говоря ни слова, вышел из машины и молча прошел мимо охранников к себе в кабинет. Собственно, комната кабинет напоминала мало. Два кресла в углу, обеденный стол, шесть стульев вокруг него и диван возле стены.

Записей Мастер не вел. Память никогда его не подводила, а лишние писульки ни к чему хорошему никого не приводили.

Мастер, не снимая плаща, сел на диван. Потер ладонью правую щеку. Достал из кармана телефон, задумчиво посмотрел на него, словно прикидывая, стоит звонить, или нет. Набрал номер.

– Левчик, ты? – спросил Мастер.

– Я. Что-то случилось?

– Я тут подумал… – медленно произнес Мастер. – Чего мы решили, что это Атамана хотели замочить?

– Что? – удивился Левчик.

– Я говорю, почему это мочили Атамана? Я тут мозгами пораскинул… Может, Атамана грохнули случайно? А хотели мочкануть Зеленого? У него ведь знаешь сколько врагов?

– У Зеленого? – переспросил Левчик.

– У Зеленого, – подтвердил Мастер.

Левчик задумался. Наверное, у Зеленого действительно должны быть враги. Странно было бы, что такой резкий мент не нажил себе врагов. Только… Левчик никак не мог вспомнить конкретно хотя бы одного. Более того, до него вдруг дошло, что те, с кем Гринчук мог иметь конфликт, либо уже лежали в могиле, либо пребывали неизвестно где, явно пытаясь обрубить все концы.

– Ты, Левчик, прикинь, кто мог бы хотеть Зеленого замочить, – прервал молчание Мастер. – Подумай как следует.

– Да я думаю…

– Ты не торопись, Левчик, – сказал Мастер. – Но и не тяни. Придумай все часа через три.

– И что? – спросил Левчик.

– А то, что, может, нам стоит мента этого, Зеленого, прикрыть. Типа, отмазать. И найти этого беспредельщика, который мента заказал. Наших ментов мы сами мочим только в крайнем случае. И нечего чужим в это дело лезть. А если кто из наших… – Мастер не закончил.

Все было и так понятно.

– Хорошо, – сказал Левчик.

Хрен там хорошо, подумал Левчик, положив телефонную трубку.

Мастеру легко давать такие указания. Левчик – голова. Левчик все сможет придумать и спланировать. Левчик сможет договориться с газетами и вбросить нужный слух в оборот… А тут…

Левчик достал из серванта хрустальный графин и плеснул себе в хрустальный стакан коньяку. Ленчик любил красивую жизнь и не любил суеты и крови. Деньги свои он зарабатывал чисто, поставляя идеи, разрабатывая планы и выполняя обязанности пресс-службы Мастера. Последним шедевром Левчика была организация отставки районного прокурора. Козел зажрался и стал слишком жадным.

Кто-то хотел убить Зеленого. Левчик покачал головой. Кто? Такое решение мог принять Мастер. Покойный Мехтиев тоже мог бы, но… Али, взявший азербайджанские дела в свои руки после смерти Мехтиева, такого творить не стал бы. Али очень серьезный и спокойный человек. И у него, кажется, были свои отношения с Зеленым.

Кто-то из бригадиров?

Левчик допил коньяк. Слишком мелкие для того, чтобы зацепиться с самим Зеленым. Да и кроме этого, Левчик слишком хорошо знал, что Зеленый среди братвы приобрел славу почти мистическую. Стал фигурой, приносящей несчастья.

Мастер дал всего три часа.

Левчик аккуратно поставил графин в сервант, достал из портфеля записную книжку и набрал номер на телефоне. По этому поводу стоило проконсультироваться.

– Вы хоть бы проконсультировали своего прапорщика, – закончил нравоучение Владимир Родионыч.

Все время выступления шефа Полковник внимательно рассматривал подвернувшийся под руку журнал, а Гринчук молча сидел в кресле, глядя перед собой.

– Он ведь мог все испортить, – вывел мораль Владимир Родионыч.

– Но ведь не испортил, – сказал Гринчук. – Побоев не будет, конфликт исчерпан, о нем знают только они втроем и мы с вами. И Братку на это понадобилось десять минут. Я бы разговаривал дольше. И, подозреваю, в принципе, сделал бы все точно также.

– И посоветовали бы им плодиться и размножаться, – не отрываясь от журнала, добавил Полковник.

– А почему бы и нет?

Полковник пожал плечами и промолчал.

– Вам обоим, похоже, это кажется смешным, – сказал Владимир Родионыч.

– Вы ведь хотели быстрого и чистого решения конфликта, – напомнил Гринчук.

– Но я не хотел, чтобы супругу уважаемого человека выдергивали из спальни…

– Из квартиры, она уже успела накраситься и одеться, – поправил Полковник.

– Залепливать ей рот и пристегивать наручниками к креслу, – не дал себя сбить с мысли Владимир Родионыч. – Это нормально?

Гринчук заинтересовано посмотрел на люстру.

– И нормально, что вы позволили втянуть себя и Михаила в эту глупейшую историю с уголовными разборками? – спросил Владимир Родионыч.

– Это не совсем зависело от Юрия Ивановича, – попытался вмешаться Полковник, но Владимир Родионыч пресек попытку ледяным взглядом.

– Мы с вами говорили о профессионализме. И мы с вами говорили о том, что все эти уголовники не входят в сферу деятельности Юрия Ивановича. У него, как я полагаю, и так много работы. Он, на сколько мне известно от вас, уважаемый Полковник, до сих пор не разобрался с проблемами Кононовых. И должен был вчера выяснить, что там происходит вокруг лицея. Того самого, в котором учатся наши дети.

– Наши новые дворянские дети, – сказал Полковник, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Да, дети наших новых дворян. И мы с вами понимаем, что это входит в прямые обязанности Юрия Ивановича. А в ваши прямые обязанности, Полковник, и в обязанности ваших людей, входит решение проблем с уголовниками. Именно вы должны сейчас понять, что именно произошло в бильярдной. И сделать так…

– Чтобы подобное не было возможно впредь, – закончил Полковник мысль шефа.

– Вот именно, – подтвердил шеф. – Отправляйтесь и работайте.

– Я, кстати, хотел с вами обсудить… – начал Полковник.

Что именно он хотел обсудить, Гринчук дослушивать не стал, а вышел в приемную.

– Все в порядке? – спросила Инга.

Гринчук механически вытер руку о джинсы.

– Все нормально.

Инга с сомнением покачала головой. Был у нее редчайший дар – понимать, когда Гринчук говорит правду, а когда, вот как сейчас, врет самым бессовестным образом. И Гринчук врал ей, скорее, по привычке.

– В тебя стреляли? – спросила Инга.

– Хуже, – ответил Гринчук и осторожно дотронулся рукой до щеки Инги. – Я стрелял.

Инга потерлась щекой о его руку.

– И убил, – добавил Гринчук.

– Но ты же…

– Да, – кивнул Гринчук. – Я защищался.

– Хочешь, я вечером к тебе приду? – спросила Инга.

– Ага, – мягко высвобождая руку, сказал Гринчук. – Грязное белье у меня на полке в ванной, грязная посуда – в мойке. А в холодильнике…

– Как всегда пусто, – сказала Инга. – Я буду часам к девяти.

– Инга… – Гринчук присел на корточки возле ее кресла. – Зачем тебе это? Ничего хорошего у нас с тобой не получается. Ты сегодня придешь меня жалеть, а завтра утром мы снова погрыземся и неделю будем говорить друг другу гадости.

– Я? Тебя? Жалеть? – сделала удивленные глаза Инга. – Гринчук, ты давно уже должен был понять, что я тебя элементарно использую. Ты, когда расстроенный, так замечательно трахаешься…

– Мерси за комплиман, – сказал Гринчук, выпрямляясь.

– Так, значит, я буду в девять, – напомнила Инга.

Из кабинета Владимира Родионыча вышел Полковник и осторожно прикрыл дверь. Даже несколько демонстративно.

– Я не помешал? – спросил Полковник.

– Ни в одном глазу, – сказал Гринчук. – Нам с Ингой помешать невозможно.

– Тогда я приглашаю вас, Юрий Иванович, отобедать со мной в «Клубе» у Графа. Сегодня он обещал нечто особенное.

– Тогда ужин можешь не готовить, – сказал Гринчук Инге. – Простирнешь, помоешь посуду и будешь меня ждать. Не забудь перебрать фасоль, посадить кусты роз и познать самое себя.

– Непременно, – язвительно улыбнулась Инга. – Особенно – самое себя. В этом случае вы рискуете опоздать к празднику.

Прикрыв дверь приемной, Полковник посмотрел в глаза Гринчуку и постучал себя пальцами по лбу.

Гринчук молча кивнул и развел руками.

– Теперь, когда мы преодолели эмоциональную часть нашего разговора, – в лифте сказал Полковник, – перейдем к прозе жизни. Как там Михаил?

– Михаил? – переспросил Гринчук.

– Именно. И не нужно мне сейчас устраивать театр одного актера.

– Не имел ни малейшего…

– Вот именно это вас и выдает, – сказал Полковник. – Вы сегодня, как актер, явно не в ударе.

– Не мой сегодня день, – кивнул Гринчук. – То есть – абсолютно. Все меня видят насквозь, и каждый при этом норовит уколоть побольнее. Опера каждый обидеть может. А понять его…

– Оценить по достоинству, – подхватил Полковник. – Что там с Михаилом. Он, как я понял, сегодня убил двоих.

– А что Михаил… – вздохнул Гринчук. – Михаил говорит, что у него все нормально. Немного пожелтел после стрельбы, но в пределах нормы. Сами понимаете, как оно – убить.