Караван дурмана
– А в общем так, Гром, – сказал он при их последней встрече, – честно предупреждаю: дальнейшая твоя судьба мне неизвестна, не мне ее теперь решать. Есть начальство повыше, и пути его неисповедимы, хотя, сдается мне, ничего хорошего тебя не ждет. С учетом твоих былых заслуг могу сделать для тебя только одну вещь. Рекомендовать тебя, стервеца такого, в новое подразделение при ГУ ФСБ, оттуда тебя выковыривать будет хлопотно, вольный стрелок…
Полковник постарался на славу. Запропастились неведомо куда копии некоторых рапортов, служебных записок, докладных. Эпизод с расстрелом Хана и его банды как бы испарился из анналов курганской истории. Биография Громова обрывалась на этом эпизоде. Белое пятно. Пустота. Майор попросту исчез из города и возник в Москве по адресу Большая Дмитровка, 7/5.
Временно обосновавшийся в столице Громов был зачислен в спецподразделение экстренного реагирования. Оно было создано при ФСБ по секретному указу Президента и подчинялось ему лично, хотя это нигде не отображалось документально. Номинально подразделение ЭР возглавлял директор ФСБ. Формально – понятия не имел о его деятельности и задачах. И месяца не прошло, как новичок прекрасно зарекомендовал себя при поисках афериста, ухитрившегося увести кредит МВФ из Центробанка. Миллиард долларов – вот уж действительно «чисто конкретные баксы», как писали об этом в прессе, когда некоторые подробности операции просочились наружу. Фамилию человека, умудрившегося поставить на уши весь сочинский уголовный мир и разыскать беглого сотрудника Центробанка, журналистам выяснить не удалось. Что касается Громова, то по возвращении с черноморского курорта он был премирован бледными «Жигулями» седьмой модели и до конца лета ходил с отличным загаром.
Следующее дело «волков в погонах» тоже оказалось громким – еще долго его отголоски катились по всем средствам массовой информации. Мог получиться международный скандал, а вышла мировая сенсация.
В конце лета 2001-го Громов вышел на преступную организацию, во главе которой стояли высокопоставленные военные, правительственные и эфэсбэшные чины. Все они принадлежали к так называемому тайному обществу «Ичкерия», ТОИ. Чеченский госаппарат давно превратился лишь в один из филиалов Общества, но этого вчерашним полевым командирам было уже мало. Ограничиваясь у себя на родине малозначительными вылазками и боями местного значения, они перенесли направление главного удара на Москву. К этому моменту колоссальный механизм ТОИ был запущен на всю катушку. Он был отлажен до последнего винтика, обильно смазан финансовыми вливаниями и потому функционировал безотказно. Противодействовать ему можно было лишь одним безрассудным способом – сунуться в него собственной персоной и слушать, как хрустят твои косточки, перемалываемые беспощадными шестернями.
Громов так и поступил, но оказался слишком твердым орешком. Вместо того чтобы сгинуть без следа, он уцелел и наделал такого шума, что эхо пошло гулять по самым высшим эшелонам власти. Единственная неувязка состояла в том, что никакого официального приказа на проведение операции у Громова не было – он действовал на свой страх и риск. И когда начался подсчет трупов, наверху за головы схватились. С одной стороны, ликвидация верхушки ТОИ подтверждала крутость политического курса, взятого Президентом. Никто не забыт, ничто не забыто. Терроризм и коррупция не пройдут! Но при этом пришлось бы признать, что правительство абсолютно не контролирует действия подвластных ему силовых структур. Получалась самодеятельность какая-то, а не управление государством. Так что, изучив выжимки из материалов дела, Президент, досадливо морщась, произнес: «Специалисты в нашем ведомстве, конечно, опытные подобрались, но… Не слишком ли много трупов наворочено? Скажите, этот ваш… э-э, Громов, он нормален?»
Вот и все. Ни рекомендаций, ни пожеланий. Но в президентской команде есть кому ловить на лету мимолетные реплики первого лица государства. Ловить, трактовать по-своему и придавать им вид распоряжений Самого.
И был звонок, и был приказ пройти обследование в спецклинике ФСБ, и несколько дней кряду Громова так и сяк тестировали, изучали, выворачивали душу наизнанку, тянули ему жилы, чуть ли не ланцетами ковырялись в его подсознании. Настораживающих результатов анализов набралось столько, что до вынесения окончательного приговора спровадили Громова домой. Таким образом, вместо заслуженного повышения в звании или ордена получил он десятидневный отпуск с перспективой на скоропостижный инфаркт миокарда.
Считалось, что майор ФСБ Громов прибыл в родной город отдохнуть, но на самом деле это было что-то вроде ссылки. Не имея права покидать пределы Курганска до особого распоряжения, он был вынужден ожидать, какое решение будет принято относительно него наверху. «Наслаждайтесь покоем и ни о чем не думайте, – посоветовали ему, выпроваживая из Москвы. – Сейчас для вас главное – полностью восстановить физическое и психическое здоровье». Звучало напутствие заботливо, да только на деле Громов понятия не имел, чем закончится его отпуск. Благополучным возвращением в подразделение экстренного реагирования ГУ ФСБ РСФСР? Прохождением специального курса лечения? Переводом в разряд кабинетных работников? Отставкой? Или чем-нибудь похуже?
Последнее было очень даже вероятно. Так уж заведено, что люди, допущенные к важным государственным тайнам, помирают значительно раньше, чем эти тайны переходят в разряд подлежащих разглашению. Естественной смертью, разумеется. Настолько естественной, что прямо оторопь берет. Хоть бы один из отставников утонул по пьянке или в автокатастрофе погиб. Нет, у всех сплошные инсульты с инфарктами. А когда знаешь, сколько коварных препаратов находится на вооружении спецслужб, невольно задумываешься, почему так много здоровых тренированных мужиков умирают в расцвете сил от нарушений кровообращения. Подозрительная закономерность для прошедших огонь, воду и медные трубы. Что ж у них у всех такие сердечки слабые, как на подбор? В настроении весьма далеком от радужного Громов собрал вещички и укатил на дачу, чтобы не подставлять под возможный удар своих домочадцев. Ему просто необходимо было некоторое время побыть одному, совсем одному. Наедине с мыслями, с совестью. Чтобы никто не трогал, никто не донимал, не бередил раны. Ему требовался полный покой, как тяжело больному зверю, который еще не знает, заставит ли он себя жить дальше или так больше никогда и не встанет на ноги. Но отдохнуть не получилось. Такой мирный на вид дачный поселок оказался на поверку очередным военным полигоном, потому что его решил прибрать к рукам тот самый Итальянец, с которым Громов не успел разделаться до перевода в Москву. Теперь он звался Рудневым Александром Сергеевичем, считался видным курганским бизнесменом и политиком. Завтрашний губернатор области, без пяти минут сенатор, почти что полновесный член Совета Федерации, стоящий высоко над прежними корешами-уголовничками.
Для достижения заветной цели Рудневу требовалась лишь крупная сумма денег, и он решил обогатиться за счет создания так называемой курортной зоны, куда вкладывались капиталы прижатых к ногтю коммерсантов. Громов не задумывался о том, как бы сложилась дальнейшая судьба поселка, не окажись он на месте в критический момент. Он там оказался, и он начал действовать.
В результате Руднев, прикованный наручниками к бензовозу, отправился не на заседание верхней палаты, а прямиком в пекло. После той памятной истории местный криминалитет окрестил Громова «Матерым», а ФСБ окончательно списала его со своих счетов. В отставку он ушел всего-навсего майором, что многое говорило о его умении делать карьеру. Оставшись без работы, он лишился также своего любимого револьвера «смит-энд-вессон» и долго не мог привыкнуть к своему новому статусу совершенно штатского и абсолютно безоружного человека.
Нельзя сказать, что Громов ушел в отставку обеспеченным человеком, нет. Что-то около девятисот долларов у него осталось от лучших времен. Супруга, прознав об этой сумме, принялась мечтать вслух о совместном отдыхе в Анталии или хотя бы на Золотых песках. Громов терпел две недели, а потом сорвался, – кажется, когда увидел купленные для него сандалии и ультрамодные шорты до колен, в которых он не рискнул бы появиться даже на дачном участке. Многие мужики на его месте отправились бы лечить нервную систему в кабак или к любовнице. Громов поехал на автомобильный рынок и, обратившись к нужному человеку, обзавелся новым оружием. Супруга после такого вопиющего безобразия перебралась жить к сестре, но, поразмыслив, Громов пришел к выводу, что эту потерю он переживет. Положа руку на сердце, он был вынужден признать, что без оружия ему жилось куда тоскливее, чем без дражайшей половины.
Приобретение стоило шести сотен баксов, выложенных за него. За эти деньги Громов обзавелся пистолетом необычным, можно сказать, уникальным. В конце 80-х годов прошлого века командование спецподразделений сухопутных войск США приняло решение о создании специального «наступательного личного оружия» для применения его в ближнем бою, с дистанции 25–30 метров.
Заказ выполнила западногерманская фирма «Хеклер энд Кох», назвав свою модель «Universal-Selbstlade Pistole». Этот «универсал» был предусмотрительно подогнан под самые ходовые на международном оружейном рынке патроны 9x19 мм для систем «парабеллум» и «смит-вессон». Причем немцы изготовили два варианта пистолета – коммерческий и служебный.
Громову посчастливилось обзавестись служебным «универсалом», значительно более совершенным. Причем самой новой его моделью 45-го калибра. В переводе на русский это означало, что пистолет стреляет одиннадцатимиллиметровыми патронами, которых, кстати, у Громова с прошлых времен осталось навалом.
«Универсал» был оснащен 10-зарядным магазином, на задней стенке которого имелось отверстие с цифрами, показывающими оставшиеся выстрелы. Вести прицельную стрельбу из этого чудо-пистолета можно было даже в потемках благодаря тритиевому источнику, встроенному в мушку. В умелых руках «универсал» допускал самое минимальное рассеивание пуль – всего 5 сантиметров на 25 метров. Тренируясь, Громов постоянно улучшал этот показатель и как-то под настроение расплющил друг о друга целых три, посланных одна в одну, пули.
Относительно короткий, приятно увесистый (почти два кило) «универсал» зарекомендовал себя идеальным оружием. В отличие от большинства стандартных пистолетов он весь, до мельчайшего винтика, был покрыт антикоррозийным покрытием, придававшим ему неповторимый матово-черный оттенок.
Как только это чудо техники перекочевало за пазуху Громова, его сердцу стало теплее. Не только потому, что он умел ценить первоклассное оружие. Просто тот, кто хочет мира, должен быть постоянно готов к войне.
Война… Сколько помнил себя Громов, столько она продолжалась: в мире, в стране, в любой точке, куда забрасывала его судьба, днем и ночью. И то обстоятельство, что порой выстрелы затихали, ничего не меняло на планете под названием Земля. Невооруженный человек всегда оказывался слишком слабым и уязвимым, чтобы отстаивать свои права, свободу, жизнь. Побеждать зло удавалось только с оружием в руках.
В очередной раз эта печальная истина подтвердилась в конце осени 2001 года, когда за помощью к Громову обратилась его дочь Ленка-Леночка-Елена. В ту пору она учредила собственную фирму. Наняла альпинистов, занялась размещением рекламных щитов на высотных зданиях, мостах, башнях. Дело для Курганска было абсолютно новое, но вместо того, чтобы расширять его и углублять свою коммерческую нишу, Ленка ввязалась в аферу, предложенную ей местным бизнесменом Зинчуком. Его фирма перечислила Ленке рубли, которые она конвертировала и превратила в полтора миллиона долларов. На ее счету осело пять процентов за услуги, а все остальное было отправлено в адрес заранее оговоренного кипрского банка.
Ленка наивно полагала, что после такой сделки сможет не думать о завтрашнем дне, но призадуматься пришлось крепко, и не ей одной. Операционистка банка, в котором находился расчетный счет ее фирмы, проболталась о крупном перечислении группировке Лехи Катка, и бандиты, не вдаваясь в подробности, решили завладеть мифической суммой. Похитив Ленкину дочь, они назначили за нее выкуп в те самые полтора миллиона долларов, которые уплыли за границу, и никаких доводов, кроме стрельбы, слушать не желали.
Вот когда нашлось достойное применение громовскому «универсалу».
Как только из его ствола была выпущена первая пуля, курганский РУБОП не имел ни дня передышки. Слишком много получилось трупов, даже по нынешним лихим временам. Во-первых, полегла вся бригада Лехи Катка в полном составе, а кроме того, досталось грузинским боевикам еще одного «отмороженного авторитета», Сосо Медашвили. К тому моменту, когда «универсал» закончил свою кровавую работу, Курганск вполне мог претендовать на звание второй криминальной столицы России. Зато жизнь Анечки была спасена.
Вызволять девочку из плена помогал Громову двадцатипятилетний лейтенант Костечкин, который сразу после этого уволился из милиции и перенес всю свою кипучую энергию на семейную жизнь с майорской дочерью, ставшей для него Еленой Прекрасной, самой желанной, единственной и ненаглядной.
Им бы жить не тужить, добра наживать да любить друг друга без памяти, но этой весной Андрей Костечкин пропал. Подрядился шофером в дальний рейс через Казахстан и сгинул, как сквозь землю провалился.
И теперь, чтобы разыскать зятя, Громов был готов пройти по его следам до самого конца. Даже если для этого придется спуститься в преисподнюю.
Глава 4
Елена прекрасная, одинокая и несчастная
Ленка стояла у окна и глядела во двор. Ее глазам открывалась неприглядная картина. Проржавевшие насквозь мусорные баки, голые деревья, черная земля, загаженные собаками островки ноздреватого мартовского снега. На одном из них лежал трупик котенка, возле которого собралась молчаливая стайка детворы с серьезными личиками.
«Хоть кто-то пожалел бедняжку», – растрогалась Ленка.
Краснощекий малыш в островерхом колпаке с помпоном взмахнул лопаткой и ударил котенка по голове. Тотчас его примеру последовали остальные малыши, которые, как оказалось, прихватили с собой камни и палки. Звуков ударов Ленка не слышала, но сквозь стекло проникал возбужденный гомон, сопровождавший экзекуцию. Детишки учились убивать.
Серый мартовский пейзаж за окном показался Ленке еще более омерзительным, чем он выглядел на самом деле. Обхватив себя руками за плечи, она отошла от окна и села перед телевизором.
На экране американский проповедник красноречиво описывал прелести рая, куда должны стремиться все сознательные люди. Поясняя, как славно все устроено на небесах, он жестикулировал руками и закатывал глаза. Но Ленке подумалось, что ей не хотелось бы провести целую вечность в компании этого типа с фарфоровыми зубами. Даже в раю. Тем более в раю. Страшно представить себе всю эту массу пасторских воротничков, пыльных ряс и расшитых золотом риз, которые накопились там за минувшие тысячелетия. Интересно, святоши и на небесах выясняют, кто из них более богоугоден? Не тошно ли Всевышнему в этой компании? Неужели не опротивели ему все эти бесконечные разборки на религиозной почве? Или…
Телефонный звонок заставил Ленку вздрогнуть. Не так испуганно, как если бы вдруг прозвучал гром небесный, но все равно по коже побежали мурашки.
С тех пор как Андрей не вернулся из рейса, она все время ждала плохих новостей. Однажды в Ленкиной жизни уже был телефонный звонок, известивший ее о гибели первого мужа. Пережить такое вторично было бы свыше ее сил. Ленка дважды протягивала руку к телефону и дважды отдергивала ее обратно, прежде чем решилась взять трубку.
– Алло, – это прозвучало, как еле слышный шелест.
– Доченька, – встревожился далекий материнский голос, – что с тобой? Уж не заболела ли ты?
– С чего ты взяла? – произнесла Ленка громче. – Со мной все в порядке. Между прочим, здравствуй, мама.
– Здравствуй, доченька. У тебя такой голос…
– Самый обычный голос, мама. У меня все нормально. А как ты? Как Анечка?
– Анечка просится обратно. Ей скучно. Она хочет домой и жалуется, что тебе совсем не нужна.
– Глупости! – воскликнула Ленка, ощутив, как в горле разрастается горячий ком, который не так-то просто проглотить. – Просто в любой момент может случиться так, что мне срочно придется выехать по делам… – «В какую-нибудь больницу за тридевять земель, – подсказал внутренний голос. – Или в морг судебно-медицинской экспертизы, на опознание Андрюшиного тела. В любом случае это будет путешествие не того рода, в которое хочется взять пятилетнюю девочку».
– Ты уже говорила, что у тебя намечаются какие-то неотложные дела, – напомнила мать. – А я ответила тебе, что родная дочь важней всех твоих коммерческих затей, вместе взятых. Разве не так?
– Так, – согласилась Ленка, – но эти мои коммерческие затеи, как ты их называешь, позволяют мне кормить и одевать Анечку.
– Тогда зачем тебе нужен муж? Если Андрюшенька не в состоянии обеспечить семью, то сидел бы дома с дочкой. Хотя бы и с приемной. Не хочу навязывать тебе свое мнение, но я на твоем месте сто раз подумала бы, прежде чем связать свою судьбу с человеком без определенных занятий, без царя в голове. Что это за мужчина, который бреется через раз и не способен обеспечить будущее своей жены и приемной дочери? Какой из него муж, скажи на милость, какой отец?
Ленка досадливо поморщилась:
– Нормальный муж. Нормальный отец. Когда мы с Анечкой попали в беду, он доказал, что на него можно положиться.
– Геройствовать – дело нехитрое, – нравоучительно заметила мать. – Ты сначала семью всем необходимым обеспечь, а потом уж геройствуй. Сделай так, чтобы девочке, которую ты называешь дочерью, не приходилось мыкаться по чужим углам, вот тогда будет тебе честь и хвала.
– Между прочим, ты Анечке не посторонний человек, – напомнила Ленка. – Она не по чужим углам мыкается, а гостит у своей бабушки.
– Тогда почему бы Андрюшеньке не составить ей компанию? – воскликнула мать таким тоном, словно эта расчудесная идея осенила ее буквально только что. – У нас тут, кстати, давно трубы в ванной протекают, замок на входной двери барахлит, утюг вышел из строя. Есть к чему приложить мужские руки. Если, конечно, твоему Андрюшеньке когда-нибудь надоест отлеживать бока на диване.
Когда мать начинала разглагольствовать про мужские обязанности, Ленке становилось муторно. В материнском голосе чудились свои собственные интонации, и слушать их было неприятно.
– Послушай, мама, – произнесла Ленка, борясь с желанием жахнуть телефонной трубкой об стену. – Если Анечка тебе и тете Маше в тягость, то так и скажи, а не ходи вокруг да около. Я придумаю, куда ее пристроить.
– Вот именно, что пристроить! – Голос матери зазвенел то ли негодующими, то ли торжествующими нотками. – Ты говоришь так, словно речь идет о щенке или котенке, а не о пятилетней девочке!
Тут Ленке вспомнилась недавно увиденная во дворе сцена, и ее настроение упало до самой нижней отметки.
– При чем здесь котенок! – взорвалась она. – Что за глупые аналогии? И вообще, некоторым неплохо бы уладить свою собственную семейную жизнь, прежде чем поучать других. Ты никогда не задумывалась, почему отец от тебя ушел, мамочка?
– Он ушел? – Прежде чем продолжать, мать сочла нужным издать демонический хохот. – Ха-ха-ха! Это я его бросила, а не он меня. Достаточно того, что он загубил мою молодость! Жить с ним – все равно что с запрограммированным роботом, это же терминатор какой-то, а не человек!
– Но ведь мой отец не из тех, кто станет отлеживать бока на диване, верно? – ехидно осведомилась Ленка. – И семью он обеспечивал, насколько я помню. Не слишком ли у тебя большие запросы, мамочка? – но ответом на ее реплику были лишь отрывистые гудки в трубке.
* * *Отец допил крепчайший кофе, смахивающий на деготь, и сунул в зубы сигарету, уже вторую за десять минут.
– Ты слишком много куришь, – тускло произнесла Ленка.
– М-м? – Отец приподнял бровь, рассеченную шрамом надвое. – С каких пор тебя волнует мое здоровье?
– Ты куришь и молчишь, молчишь и куришь, – продолжала Ленка, – а потом гасишь окурки в тарелке с заботливо приготовленным мамой салатом. От этого страдает твоя личная жизнь. И близкие тебе люди тоже страдают от этого.
– От этого страдают только мои легкие, – возразил отец, поднося к сигарете желтое пламя зажигалки. – Что касается окурков в салате, то, сдается мне, кое-кто поделился с тобой давними воспоминаниями.
– И что в этом плохого?
– Ничего. Просто в рассказе наверняка была опущена маленькая деталь, в корне меняющая дело.
– Что за деталь?
– Окурок был потушен не в моей тарелке. В тарелке гостя, которого твоя мать пригласила на Новый год. – Громов яростно затянулся, после чего его сигарета укоротилась сразу на треть. – Мы были молоды, зарабатывали копейки, и главным блюдом, выставленным на наш праздничный стол, был салат «Оливье»: колбаса, огурцы, зеленый горошек, мелко покрошенная картошка плюс много-много майонеза.
– И вареные яйца, – машинально заметила Ленка.
– Может быть, хотя с уверенностью сказать не могу. Я же сказал: мы жили довольно бедно, так что вполне могло случиться так, что денег на яйца не хватило. Но вот лук в салате присутствовал, это я хорошо помню. Похрустывая этим луком… или огурцами, – Громов выпустил дым из ноздрей, – наш дорогой гость, институтский комсорг твоей матери, стал дружески выговаривать ей за скудное угощение. Он-то, оказывается, был большим любителем домашнего холодца и сельди под шубой.
– А ты?
– Я погасил окурок в его салате и предложил ему продолжить праздник в каком-нибудь другом месте. Там, где меню поразнообразней.
– А мама?
– Она осталась дома.
Ленкины глаза прищурились:
– Меня интересует, как она отреагировала на твой поступок.
Громов равнодушно пожал плечами:
– Она потом со мной месяца два не разговаривала. Или три, точно не помню. Комсорг, будучи по совместительству сексотом КГБ, написал на нее донос, и ее моментально исключили из института.
– За окурок в салате? – изумилась Ленка.
– За спекуляцию, насколько я помню. Твоя мать привезла из Москвы несколько пар итальянских сапог и продавала их сокурсницам по завышенной цене. Можно считать, что она отделалась легким испугом. За подобные штучки можно было запросто угодить на скамью подсудимых.
Ленка нахмурилась:
– Разве борьба со спекуляцией входила в компетенцию сотрудников государственной безопасности?
– В их компетенцию входило все, буквально все. Я бы сказал, что КГБ являлся стержнем, на котором держался социализм.
– Но ты ведь и сам служил в Комитете, разве нет?
– Служить и стучать, – сказал Громов, – две большие разницы. Кроме того, в ту пору никто не знал, кем я являюсь на самом деле. Официально я числился разнорабочим геологической экспедиции, что здорово облегчало мне жизнь при необходимости исчезнуть из города на неопределенный срок.
– Сдается мне, что ты это делал с гораздо большим удовольствием, чем возвращался, – усмехнулась Ленка.
– Совершенно верно, – кивнул отец. – До твоего рождения.
– А потом?
– А потом ты как-то слишком быстро выросла, стала очень взрослой, самостоятельной и вышла замуж. С тех пор началась сплошная головная боль. – Затушив сигарету, Громов посмотрел дочери в глаза. – Твои мужья впутываются в разные темные истории, и ты вдруг вспоминаешь, что у тебя есть отец с темным чекистским прошлым. Тогда ты звонишь и зовешь меня на помощь.
– Это случается не так-то и часто, – запальчиво сказала Ленка.
– В том-то и дело. Так что я намерен использовать ситуациию на всю катушку. – Неожиданно улыбнувшийся Громов озорно подмигнул дочери. – Останусь ночевать у тебя под тем предлогом, что нам надо разработать план дальнейших действий.
– По-моему, для этого не требуется никакого предлога. Просто оставайся и все.
– Но Андрюшу искать нужно, м-м?
– Нужно, – решительно кивнула Ленка, – обязательно нужно.
– Вот поэтому я и остаюсь, – просто сказал Громов, запуская пальцы в сигаретную пачку. – Займись-ка обедом, а я тем временем введу тебя в курс дела. Вот что мне удалось выяснить у господина Яртышникова…
Глава 5
Мы едем-едем-едем в далекие края
Автотранспортное предприятие «Монтажник» занималось перевозкой грузов несколько лет кряду, но дела шли через пень-колоду. То заказчик попадется жуликоватый, то грузовики застрянут на дорожном посту, то поломки, то штрафы. «Не бизнес, а геморрой», – жаловался Яртышников знакомым, морщась так, что сразу чувствовалось: человек знает, о чем говорит. Но в этом марте все изменилось: господь смилостивился над Яртышниковым, ниспослал ему удачу. Нежданно-негаданно в его кабинет заявился некто Корольков, столичный бизнесмен с целым набором кредитных карточек, которые хранились в специальном отделении его бумажника. Беспрестанно открывая и закрывая этот бумажник, вертя его так и сяк перед глазами собеседника, Корольков предложил Яртышникову не вполне обычную, но зато крайне выгодную сделку.