Роковая ошибка

3

Дима был олицетворением человека, взращенного подобно особо ценной, с трудом выведенной породы хищника, в условиях строжайшего и консервативного воспитания. Он неплохо учился в школе. Круглым отличником он конечно же не был, впрочем, цели такой родители ему и не ставили. Пара четверок, считали они, аттестат не испортят, главное, чтобы кроме учебы хватало время и на другие увлечения ребенка. Он конструировал модели машинок и кораблей, любил логические игры и головоломки, с детства серьезно занимался плаванием. Его вечера были расписаны под завязку, времени на побегушки во дворе с друзьями совсем не оставалось. Засыпать ему часто приходилось поздно, именно поэтому голова его, едва почуяв подушку, старалась моментально отключить мыслительную деятельность, чтобы дать организму хотя бы малую толику отдыха.

С самого детства он привык слушать восторженные, а иногда и завистливые отзывы о себе. Это могла быть чья-то бабушка, пришедшая в детский сад забирать своего внучка, мама или тетя очередной девочки, желавшие видеть его будущим женихом своей дочери. Позже его способности стали подчеркивать и учителя. Хотя были и злопыхатели, которые всячески пытались задеть или уколоть маленького Диму. Это могли быть всяческие язвительные выражения от «мальчика голубых кровей» до «проклятый зазнайка». Конечно же, подобные обидные слова не имели ничего общего с действительностью. Дима никогда не зазнавался и старался не показывать свое превосходство над другими. Скорее наоборот, начитавшись книжек о пионерах и тимуровцах, всячески старался помогать тем, кто нуждался в его помощи.

Еще долго он продолжал бы быть белой вороной в классе, если бы не три школьных друга, которые предложили ему вступить в их компанию. Дима долгое время внимательно наблюдал за ними, но так и не решался дать согласие. Когда четверо мальчишек наконец-то скрепили дружбу специальным обрядом, начался новый этап в его жизни – этакое сплоченное братство. Они много времени проводили вместе, часто разгорячено спорили, но затем также быстро мирились. До окончания школы они так и остались самой дружной командой в классе и пережили много приятных моментов вместе.

Родители со школьных лет предупреждали Диму, что их помощь в его карьерном развитии будет минимальной, последнее чего бы им хотелось в этой жизни – вырастить иждивенца, не способного к самостоятельной жизни и ответственным поступкам. Хотя отец и очень сильно любил сына, он всегда был предельно строг с ним, изъяснялся очень резко, но при этом емко и откровенно. Родители всегда старались не вмешиваться ни в его личную жизнь, ни в образовательный процесс, ни в его решения о своей профессиональной судьбе. Однако сразу определиться со своей профессией удается далеко немногим. Вот и Дима, поступив в технический институт, на старших курсах начал испытывать необычную для «физика» тягу к гуманитарным дисциплинам. Его тянуло к литературе, диалогу, искрометной и оригинальной игре слов. Именно поэтому, окончив первый институт, он решился попробовать свои силы во втором образовании на факультете журналистики. Для многих студентов годы обучения чаще всего ассоциируются с веселым времяпрепровождением, перезачетами, хвостами и кулуарной руганью преподавателей. Но только не для Дмитрия. На всех предметах он неизменно садился на первую парту, всегда был опрятно одет и отличался сосредоточенностью. Это был своеобразный тактический расчет. Преподаватели замечали молодого активного студента. С третьего курса его назначили старостой. Нельзя было сказать, что он был несказанно рад этому – дополнительные забота и ответственность еще никому не прибавляли интереса, однако статус все же был важен для него – он подчеркивал его авторитет и заслуги. Совмещать учебу с работой он начал еще с восемнадцати лет, внутренняя энергия в нем бурлила и выплескивалась на поверхность подобно лаве извергающегося вулкана. Его задора, заинтересованности и трудолюбия с лихвой хватило бы на нескольких молодых людей.

Своему трудолюбию, трогательной вежливости и необычайной интеллектуальной закалке он во многом был обязан своему деду, Николаю Сергеевичу, который обычно проявлял чрезвычайную строгость в его воспитании, но это была именно та строгость, которой и не хватало большинству его сверстников. Его дед всеми силами чтил память о добрых русских традициях, в чем бы они не проявлялись: в музыке ли, в изобразительном искусстве, литературе и, в особенности, манере общения и культуре речи. Непременными атрибутами его речи были уже порядком подзабытые такие формы обращения и деликатной учтивости, как «Милейшая» или «Глубокоуважаемый». Дима был его единственным внуком и поэтому был постоянно окружен вниманием и заботой деда.

Кроме того, казалось, что и сама природа явно не обделила Дмитрия мужским обаянием и приятной внешностью. «В этих русых вьющихся волосах, строгих бровях, блестящих глазах определенно что-то есть « – говорили его знакомые и друзья. Он умел показать дружелюбие и веселый добродушный взгляд, что, без всякого сомнения, благотворно действовало на любого собеседника.

Любовные же его дела, как в прочем можно было бы догадаться, скрывались подобно самым сокровенным тайнам, за семью печатями и двадцатью замками, а истории амурных похождений в его рассказах менялись то под действием настроения, то по острой необходимости представить свои странствия максимально художественно и изощренно, что невольно, все сильнее отдаляло их от реальных событий. Каким бы странным это не казалось, он по-прежнему находился в процессе внутреннего поиска, как сказали бы психологи, самоидентификации и баланса внутренних душевных сил, а если выразиться простыми словами – он редко был доволен жизнью, все вокруг представлялось ему обыденным, и по этой причине родственники и знакомые часто подмечали, что настроение у него решительно не зависело ни от хороших, ни от плохих новостей. Он столь же редко пребывал в подавленном состоянии духа, сколько и придавался какой-либо, порой даже значительной радости. Вся жизнь представлялась ему чередой томительных ожиданий: закончить школу, поступить в институт, устроиться на хорошую работу, выучить несколько языков, встретить милую сердцу девушку, создать крепкую семью, родить двоих ребятишек.

Все эти планы, все эти нескончаемые «должен», «нужно», «обязательно» не давали ему покоя и заставляли его держаться в постоянном внутреннем напряжении. Лишь хорошо знавшие его люди понимали, что переживания и эмоции в его душе были в несколько раз сильнее тех, которые испытывают, выставляя на показ, другие. Все это заставляло его постоянно пребывать в завуалированном от посторонних взглядов, нервном напряжении: заснуть он мог только в полнейшей тишине, а просыпался и начинал день с невероятными усилиями над собой.

Однако, как бы не беспокоили его эти проблемы, он панически боялся советоваться с кем-либо по этому поводу; психологи представлялись ему в нисколько не меньшем демоническом виде, нежели хирурги или стоматологи.

4

– Пойдем же быстрее! Смотри как здесь замечательно! – воскликнул Дима, увлекая Лену за собой в парк. Всего за несколько мгновений он поддался незримому, неосязаемому чувству того, что уже где-то видел ее: так сильно знакомым ему казался ее смех, ее движения и голос. Не отдавая душе отчет, его сердце словно ждало эту девушку, а само свидание казалось ему столь ожидаемым, что он никак не мог отделаться от мысли о том, что все, что происходит, решительным образом обязательно должно было бы произойти, словно это было предначертано самой судьбою.

Над их головами проплыла железная кованая арка, и перед глазами предстала сказочная картина: ухоженная, будто руками любящей матери, зеленая газонная трава стелилась вдоль аллеи, высокие и размашистые деревья, вносившие дополнительную, неповторимую красоту, росли по обе стороны дорожек из разноцветных плиточек. Рядом с входом сновали десятки белых голубей, быстро склевывающих разброшенные крошки. За красными круглыми столиками кафе, неспешно потягивая охлаждающие напитки, шумели молодые люди. В воздухе стоял устойчивый запах леденцов и свежескошенной зелени. Все скамейки, конечно же, оказались занятыми. Дима взял ее за руку, и они зашагали вперед сквозь изумрудную аллею из пушистых деревьев и кустарников.

Сначала их разговор получался слегка скованным. Они совсем еще не знали друг друга.

Дима боялся полностью раскрывать все свои сокровенные тайны, Лена стеснялась и была отчасти смущена слишком стремительным развитием их отношений. И все же разговор становился все более оживленным. Лена потихоньку начала чувствовать, чем живет и о чем мечтает Дима. Его душа казалась ей бескрайним космосом, таившим в себе огромную бездну нескончаемых загадок и неизведанных уголков, которые ее так и подмывало исследовать.

– Знаешь, что мне в тебе нравится? – заговорила она после небольшой паузы.

– Что? – Дмитрий вопросительно посмотрел на нее.

– Твоя разносторонность. Наверное, с тобой никогда не бывает скучно!?

– Я стараюсь.

– Откуда все это берется? Вся твоя энергия?

– Сам иногда задаю себе этот вопрос. Наверное, таким родился. Бабушка и дедушка всегда говорили, что у меня скрытый моторчик. Я вечно везде совал свой нос, – он повернул голову к Лене и ухмыльнулся.

Это был его обычный мимический жест, но она поймала себя на мысли, что он чем-то насторожил ее. Ухмылка была очень дружественной и все же чем-то необъяснимо отталкивала ее. Они молчали некоторое время, и чтобы эта пауза не переросла в недосказанность, Лена решила перехватить инициативу в разговоре.

– Раз ты такой разносторонний, как насчет дискотеки?

Дима воспроизвел гримасу сомнения, и теперь уже Лена вопросительно и немного игриво посмотрела на него:

– Неужели трусишь? Никогда не танцевал?

– Нет, что ты! – гордо и напыщенно парировал он, – наоборот, мне очень интересно.

Неизвестно кого он пытался обмануть в этот момент. Для него самого было очевидно, что все его естество противилось любым быстрым ритмичным движеньям, в особенности тем, которые неизбежно практиковались на современных дискотеках. Он всегда чувствовал себя чужим на подобных мероприятиях. В глубине души его раздражало в них абсолютно все: публика, манеры, ужасная музыка, нелепые движения конечностями. Но ему так не хотелось показаться старомодным и выглядеть стариком на фоне этой дышащей жизнью прелестной девушки, что вскоре он все же выдавил из себя:

– Почему бы и нет! Конечно, сходим!

– Только мне нужно будет еще успеть в…

– Так я заеду за тобой. Скажи, во сколько и куда?

– Нет… нет. Это личное. Нужно привести себя в порядок.

– Это так необходимо для подобного мероприятия? – Дмитрий не мог сдержаться от сарказма.

– Не становись занудой, ты еще молодой. В десять вечера. Вот адрес, – она протянула ему зеленую визитку клуба с названием улицы и номером дома.

Они сделали еще пару кругов вокруг великолепного сада, обходя аккуратно разбитые полоски из ирисов и роз по четко уложенным, расчерченным как по линейке насыпным дорожкам.

Было сложно не заметить, как на них оглядывались прохожие. Они были замечательной парой и очень подходили друг другу. Он – элегантен и галантен, она мила и привлекательна. Со стороны иногда даже казалось, что они были чем-то похожи внешне. В их лицах царило спокойствие, уверенность и умиротворенность. Они рассказывали друг другу свои любимые анекдоты, вспоминали смешные истории из своего детства, вместе улыбались сложностям, которые когда-то казались им непреодолимыми проблемами.

– Представляешь! У меня вот какой случай был, – начал свою историю Дима, когда снова подошел его черед делиться воспоминаниями из детства. – Пошли мы как-то с отцом в бассейн. Лет семь, наверное, мне было. Папа у меня прыгает с самого большого трамплина, тот что почти у самой крыши бассейна… Все на него смотрят… Кажется даже плавающие остановились и замерли на водяной глади. И он в воду как прыгнет. Весь бассейн хлопает, радуется. Думаешь, конец истории? Не тут-то было. Папа берет меня и тоже на трехметровый трамплин ставит – вот, мол, мой сынишка посмотрите, тоже так может… Неудобно мне стало. Делать нечего. Подхожу я к самому краю… Так страшно стало, аж голова кружиться начала. А папа мне: – «Не прыгнешь – опозоримся, прыгнешь – три пачки мороженого».

– Вот это я понимаю, мотивация, – засмеялась Лена, щелкнув большим и безымянным пальцем (жестом, которым она так любила щеголять) – и что, прыгнул?

– Прыгнуть-то прыгнул… Но смешное дальше. Мама, оказывается, пораньше с работы освободилась. Пришла в бассейн и вместе с бабушками других детей на это зрелище через огромное стекло на втором этаже смотрит. Коленки затряслись, а душа в пятки ушла. Я на краю стаю. Бабушки вокруг мамы заволновались, притихли, закрывая обе щеки руками, все на меня смотрят. И тут я прыгаю… Мама молчит в ужасе, бабушки вокруг нее как закричат: «Матерь божья! Что ж делается-то! Куда же мать смотрит?!»

Лена закатилась смехом так, что невольно заулыбались даже прохожие.

Два часа прогулки пролетели, как пара минут, да и могло ли быть иначе на первом свидании. Не зря ведь говорят, что жить надо так, как будто ты сейчас должен проститься с жизнью, как будто время, оставленное тебе, есть неожиданный подарок и не относись к жизни слишком серьезно, живым тебе из нее все равно не выбраться.

Они медленно приблизились к палатке с мороженым.

– Хочешь, перекусим? – предложил Дима.

– Давай эскимо! А ты тоже будешь?

– Шоколад не люблю, – темпераментно ответил Дима, – я лучше какое-нибудь ягодное!

– Не любишь шоколад? Моя мама говорит: – «Шоколад – это не вопрос жизни и смерти, это гораздо важнее!» Мы, девушки, без него просто не можем…

– Да уж наслышан. Он вам тонус повышает, и сразу жить хочется дальше, да?

– Точно. Ты проницательный, – улыбнулась Лена.

Они взяли по брикетику и продолжили прогулку. Внезапно Лена остановилась у невысоких кустов с крупными красными ягодами.

– Неужели смородина? Посмотри, какая прелесть! Редко сейчас в парках ее встретишь, – она сорвала пару гроздей и протянула Дмитрию. Он взял их, едва коснувшись ее ладони.

– Мне нравится красная, а вот черная нет.

– Почему же? Она сладкая и из нее получается замечательное варенье.

– Вот именно, поэтому и не люблю, – улыбнулся Дмитрий, и на его щеках появились симпатичные ямочки.

– Серьезно? И что же такого плохого в варенье?

– Слишком приторно.

– Так это же хорошо – подсластишь свою жизнь!

– Она у меня не такая уж плохая, чтобы подслащивать. Я вообще сладкого почти не ем.

– Какой ты забавный… редкий экземпляр, – Лена кокетливо улыбнулась.

Неожиданно из-за кустов показалась большая лошадиная голова. Лена, стоящая спиной не могла ее заметить, и лишь когда та приблизилась к ее руке с гроздями смородины, Лена отскочила от удивления и неожиданно оказалась в объятиях Димы. Он закрыл ее своими мужественными руками. Ее ладони оказались на его плечах, волосы слегка закрыли изящные щеки, а добрые и выразительные глаза были устремлены прямо на него. Объятие оказалось таким чувственным, трогательным и в тоже время необычно трепетным. Он почувствовал тонкий, божественно утонченный аромат ее духов. Дмитрий обожал этот компромисс изысканности и разумного употребления. Эти нежнейшие, почти музыкальные ландышевые нотки как будто парили вокруг своей хозяйки, она же лишь ловко дирижировала этими цветочными мелодиями. Казалось, что запах исходил от самой ее кожи и был таким ненавязчивым, и в тоже время притягательно сладким.

– Извини, – тихо, словно мурлыкая, прошептала Лена и перевернулась, не покидая его объятий, – я ее не видела! Какая красавица!

– Действительно. Симпатичная… – Дима продолжал держать Лену в своих объятиях, ее спина и, обласканная солнцем шея плотно прилегали к нему, и было заметно, что ей не хотелось покидать пределы обвивающих ее рук.

Черная лошадиная голова с аккуратно расчесанной выделяющейся на общем фоне белой холкой продолжала внимательно смотреть на них. Они подошли ближе и не удержавшись, нежно погладили ее. Лошадка смешно фыркнула, замахала гривой, и Лена, сделав пару шагов назад, снова оказалась в объятиях Димы. По ее спине заиграл озорной холодок.

– Дим! Она смеется?

– Может просто чихает!

Они отошли от кустов смородины и размеренными шагами продолжали движение. Дальше дорога раздваивалась. Вилявшая между деревьями и кустарниками тропинка, ведущая налево, словно искрилась в пылких солнечных лучах; разливающийся здесь свет озарял все вокруг так сильно, что казалось, эта дорожка ведет прямо в рай. Замечтавшийся и зачарованный этой красотой Дима ускорил шаг и в тот же момент неожиданно подскользнулся на брошенном кем-то мокром целлофановом пакете, в неловком движении он все же успел подставить левую руку и не запачкать брюки. Это было так похоже на него: в порывах своей задумчивости или восхищения от увиденного он часто утрачивал внимание и становился рассеянным.

– Осторожнее, мечтатель! – улыбнулась Лена, подбегая помочь ему встать и протягивая руку.

– Царапина! Шрамы украшают мужчину!

– Шрамы!? Смеешься!? У тебя и царапины, наверное, на руке нет! – достав из сумочки влажную салфетку, она нежно провела ею по его ладони. В этот момент Дима испытал прилив чувственного возбуждения. Ее сдобренные прозрачным, душистым кремом руки, сжимали его ладонь так ласково, так мягко, словно через это бархатное прикосновение растекалась любовная серенада. Их взгляды встретились вновь. Лена на мгновение наклонила голову и, прищурив свои блестящие глаза, слегка заигрывающе оглядела его.

Залитая светом тропинка встретила их божественной тишиной, лишь изредка прерываемой пением птиц и шуршанием листьев, которые всеми силами старались удержаться на ветках, не поддаваться ветреным порывам.

Дальше тропинка заканчивалась, и начинались густые дебри, напоминавшие настоящий лес. В Москве в последнее время оставалось все меньше подобных островков зелени, и поэтому все жители района при первой же возможности старались выкроить минутки и насладиться целебной атмосферой, которая подобно завораживающему покрывалу, окутывала здесь все вокруг. Тонущий в обильной зелени парк обладал своим собственным волшебным духом, и люди, заходившие в него и находившие приют под пышными кронам благодетельных деревьев, становились добрее, отзывчивее и приветливее. Здесь природа творила настоящие чудеса, исцеляя своими невидимыми руками измученные человеческие души.

В десять вечера Дима уже ожидал Лену в условленном месте. Он бросил беглый пренебрежительный взгляд на неоновую вывеску ночного клуба, из которого уже доносились бешеные дискотечные ритмы.

– Скучаем? – пожевывая лимонную жвачку, произнесла подошедшая к нему сзади, Лена.

Одета она была откровенно и нужно признать весьма вызывающе. Ее живот был едва прикрыт красным топиком, на пупке красовалась большая сережка.

– Не знал, что ты носишь эти …

– С шестнадцати лет. Папу попросила – он поддался, а мама потом чуть не убила нас обоих, – засмеялась она.

– И правильно сделала! Может, не стоило?

Лена грозно насупилась, явно не ожидая такого откровенно резкого комментария. Она предполагала, что воспитание Димы было весьма консервативным, но не думала, что настолько, чтобы позволить себе подобную критику.

– В каком смысле… “может, не стоило?”

– Потом ведь все равно снимать… не вечно же с нею ходить – попытался капитулировать Дима, почувствовав, что его комментарий оказался настолько неприятен ей.

– Когда буду бабушкой, вот тогда и сниму, а пока эта вещь весьма эффективно притягивает современных молодых людей.

Это был своеобразный поединок обидных слов. Никто из них не понимал, откуда пошла это ненужная словесная перестрелка.

– А разве тебе нужно искать?

Она приблизилась к нему и нежно провела ладонью по его подбородку.

– Нет, у меня же такой замечательный спутник.

– Конечно! – успокоившись, улыбнулся Дима.

Они вошли внутрь, взявшись за руки. Их стили совершенно не подходили друг другу. На Диме была консервативная тройка с черной жилеткой и темно-голубым галстуком поверх белоснежной рубашки.