История выигрыша

– У меня тоже есть такие, которых я, при желании, потопил бы. Но я как-то все простил и просто вычеркнул их из своей жизни, а раз уж у тебя есть готовый персонаж, то предоставляю выбор тебе. Техническая сторона полностью будет на мне. Камеры, операторы-невидимки; есть у меня такие ребята, которые справятся с этим мастерски; ну и уличное видеонаблюдение… При этом, я убью сразу двух зайцев: сделаю отличное телешоу и докажу миру, что истинную любовь не купишь ни за какие деньги. Вселю надежду нашим брошенным мужикам, что существует такая любовь, что нужно просто не торопиться с выбором, а поискать ее. Ну а женщины сами об этом давно догадываются. Так что, пари?

– О’кей. Пари! – На лице Макса читалось заметное оживление. Друзья подняли бокалы, звонко чокнулись и осушили их до дна, отмечая столь необычную сделку. – А сейчас сиеста. Ты как хочешь, а я пойду, вздремну пару часов. Активные, однако, девушки попались. Давно не припомню такой бурной ночи. А девки, кстати, и не совсем простые. Одна так вообще под утро стала мне читать Блока. Под эти стихи я и заснул с благодарной улыбкой на устах. Надо будет поблагодарить Арсена; это он прислал мне девчонок; у него хороший вкус. Ладно, пошел я, да и тебе советую, хоть ты и провел ночь праведника. Как насчет вечернего бильярда, не против? У меня отличный стол.

С этими словами Соболев покинул друга и растворился в глубине дома. Минут через десять Сергей последовал его примеру. Через три часа в бильярдной они встретились вновь. Это была обширная комната площадью не менее двадцати пяти квадратов, в центре ее стоял большой стол, скорее всего, перекочевавший сюда из санатория для совковой партийной номенклатуры. Стол был отреставрирован; в углу комнаты стоял арсенал отличных киев. Угол, напротив, украшал мини-бар с множеством напитков на любой вкус и выбор. В третьем углу расположился стеллаж, забитый пластинками. Именно пластинками. Как потом признался хозяин дома, только этому формату звукозаписи он и отдавал предпочтение: «Серега, нечем пока по достоинству заменить „винил“. Я всегда придавал значение качеству звука. Все эти CD, форматы МР-3 не идут ни в какое сравнение с „винилом“, будто ты сам не знаешь». Этот музыкальный уголок вместе с проигрывателем на невысоком столике ограничивали две огромные звуковые колонки. Потолок украшала ненавязчивая импрессионистская живопись в духе Василия Кандинского. Нетрудно было догадаться, что это было прихотью нынешнего обладателя особняка.

Плеснув немного «Хенесси» в два пузатых бокала, Сотников стал намеливать кий, в то время как его партнер перебирал пластинки. Через несколько минут комнату заполнил голос Лучано Паваротти. Его «O solo mia» переворачивала душу. Первую половину партии игроки молчали, наслаждаясь музыкой и между ударами делая глоток коньяка. Лишь звонкие столкновения бильярдных шаров заглушали божественный тенор мэтра.

У обоих было отличное настроение. Сотников, глядя на благодушную физиономию приятеля, был почти уверен, что вечер бильярдом не закончится, что вчерашний разговор будет продолжен. Даже сейчас, в отпуске, он смотрел на это пари как на свою работу – просто никогда не умел полноценно отдыхать, до такой степени всегда был занят, что даже в те редкие недели отпуска, в который его буквально выталкивала Елена Михайловна, он, к неудовольствию своей жены, не выпускал из рук мобильника, постоянно желая быть в курсе рабочего процесса. Один раз на пляже во время очередной телефонной дискуссии она вырвала у него из рук телефон и дурным голосом прокричала: «Вы можете хоть на неделю оставить его в покое… товарищ?» От «товарища» Сотникова прямо-таки перекосило. Елена Михайловна, потомственная дворянка, буквально выгрызшая свою родословную и при каждом удобном случае не забывавшая упомянуть этот весьма сомнительный факт, так и не определилась с формой обращения. Так и не уразумев, что с незнакомыми людьми можно говорить вообще без всякого обращения, она и ляпала «товарищ». Сотников вырвал тогда телефон у нее из рук и зло попросил никогда больше так не делать.

– Ну и кто он, твой герой? – наконец спросил он у Максима, загнав красивый шар в угловую лузу. – Расскажи мне о нем. Может, и я его знаю.

Чуть подумав, Соболев начал рассказывать.

…В школе Алеша Свинарёв не блистал успехами, был твердым троечником и не проявлял каких-либо способностей. Он не примкнул ни к элитарной части класса, ни к компании двоечников-хулиганов, а был сам по себе, издали прислушиваясь к разговорам и тех и других. Никто не обращал на него внимания и не предлагал дружбу. Однажды на перемене, жадно поглощая принесенный из дома бутерброд с салом, он вдруг встретился взглядом с самым крутым парнем класса. Тот смотрел на обжору неприязненно. Потом сказал: «Не подавись, Свинарёв. И что это за фамилия у тебя такая свинская, а, Хряк?» И с этого момента иначе его не называли. Он чувствовал, что все его недолюбливают, что и учителя относятся к нему, как к любой посредственности, с полным равнодушием. В мелкой душе его зрела обида на весь мир. «Ну ладно, я вам еще покажу… Я им всем докажу…» – злобно шипел он сам себе, засыпая дома на кровати с продавленной сеткой под храп спящих родителей. Жила семья в однокомнатной квартире. Отца, слесаря-сантехника, попивавшего ежедневно и на выходные напивавшегося до буйства, и мать, некрасивую изможденную женщину, уборщицу гастронома, Хряк в глубине души своей презирал и стыдился. «Так я жить не буду никогда», – думал он. Как-то классе в седьмом на перемене кто-то сильно толкнул его, и он, отлетев к окну, разбил стекло. Несмотря на несвязные оправдания, учительница отвела его к директору. Пробыл он там подозрительно долго. После этого случая жизнь в классе изменилась. Многие каверзы худшей половины класса становились известны директору и учителям. Хряк стал самым обыкновенным стукачом, и многие об этом догадывались.

Однажды он по дороге из школы был бит двумя незнакомыми пацанами, которые со словами «стукачей нужно стукать» порядочно его отметелили. Кто-то из «заложенных» им одноклассников попросил тех пацанов об этом.

Кое-как окончив школу, Алеша сделал попытку поступить в Общепит, но, провалившись на экзаменах, стал работать грузчиком на овощной базе и через год надел тяжелые армейские сапоги. Вместе с ним в части оказался и один из его одноклассников, поэтому немудрено, что обидное прозвище Хряк моментально перекочевало из класса в казарму. В солдатской среде Алешу тоже не жаловали. Он заискивал перед начальством, чтил устав и уже через восемь месяцев с тайной гордостью пришивал на свои погоны по две лычки. Теперь он «стучал» крайне осторожно, зная о крутом нраве сослуживцев. Любимой книгой в армейские годы стала для него трилогия Драйзера «Финансист», «Титан» и «Стоик», которую он раскопал в полковой библиотеке. Алеша страстно мечтал разбогатеть, только совершенно не знал, как это сделать. Прочитанное конкретных ответов не давало, а лишь окрыляло его мечту. На дембель Хряк шел в звании старшего сержанта и с двумя знаками отличия на кителе. В дембельском вагоне, в тамбуре, бывшие его товарищи по оружию, крепко выпив, качественно на прощание Алешу побили, едва удержавшись от желания скинуть его с поезда, так что в свой дом – «хрущевку» на рабочей окраине города – Хряк вошел с лиловым бланшем и без двух передних зубов.

Не теряя времени, Алеша начал осуществлять свою мечту. Начав карьеру в качестве грузчика на городском вещевом рынке, он, отказывая себе во всем, стал копить деньги, и уже через полгода у него был маленький бизнес – лоток с женскими прокладками, презервативами и подобным немудреным товаром. Теперь он мог позволить себе не ходить на работу, как раньше, пешком, а ездил на общественном транспорте, а также, приобщая себя к «красивой жизни», раз в месяц ужинал в третьесортном ресторане. Наконец-то он смог вставить два недостающих зуба. Жениться Алеша из экономии пока не собирался. Прошло не так много времени, и лоток сменил маленький киоск с расширенным ассортиментом товара – за счет дамского нижнего белья, что давало Алеше возможность обмениваться репликами с представительницами прекрасного пола в более интимной обстановке.

Женщин Алеша обожал и немного побаивался. Он сразу их разделил на априори недоступных ему и тех, кого он вовсе не хотел. Внешностью он обладал самой заурядной: длинное с тяжелым подбородком лицо с близко посаженными глазами, тонким, почти безгубым ртом и крохотным вздернутым носом. Ранняя плешь, к его огорчению, уже заявила о себе.

Как Алеша ни старался, так ни разу и не смог уловить даже намека на симпатию во взглядах своих покупательниц. «Ничего, – думал он, – пока еще мое время не пришло. Разбогатею – любую куплю, сами прибегут». Но он не богател, и они не бежали.

Постепенно постигая законы рынка, Рылеев начал давать заказы «челнокам», скупавшим все подряд в приграничных зонах Китая. Оборот нарастал, киоск был уже втрое больше прежнего, но в одну ночь превратился в железный остов, попав в непонятно по какой причине возникший пожар. Причем соседствующие с ним торговые точки практически не пострадали. Горю не было границ, и впервые в жизни Алеша сильно напился. О рыночном бизнесе он с тех пор не помышлял.

Проходив две недели в полной прострации, Алеша по чужому паспорту, найденному им в базарной сутолоке, смог устроиться кассиром в пункт обмена валют: безупречная армейская характеристика и преданный собачий взгляд развеяли все сомнения работодателя. Через полгода Алеша нежно перебирал в руках солидную пачку долларов, украденную им из обменного пункта. Недели на три он затаился и ненадолго покидал квартиру лишь с наступлением темноты. Душа его ликовала, хоть в глубине ее и поселилось чувство страха.

Последующие годы его существования были ознаменованы мелкими «кидаловами» – ухищренными обманами и различными уловками. Хряк становился элементарным подонком. Друзей у него не было, а знакомства он заводил лишь с теми, кого можно было затем использовать. Но тут Фортуна улыбнулась ему на все тридцать два зуба: Свинарёв вошел в круг организаторов одной из избирательных кампаний и благодаря своей преданности делу, расторопности и пунктуальности обрел со временем доверие этого круга, причем такое доверие, что в разгар событий оказался очень близко к деньгам, собранным на кампанию. Это была касса правящей партии, исчислявшаяся миллионами долларов. Нетрудно догадаться, что деньги из кассы исчезли, а вместе с ними и Алексей. Полгода он отсиживался в доме дальних российских родственников матери (уже со своим паспортом), после чего оказался в Одессе. Прожив почти месяц в гостинице, и осмотревшись, что происходит в городе, Алеша стал хозяином добротного пригородного дома и почти нового «Мерседеса». Он не стал мотом от внезапно свалившегося на него богатства, тратил деньги очень экономно и продуманно. В какой-то момент его осенила мысль, что бумажные деньги лучше всего превращать в вечную ценность – золото. Сначала он купил несколько банковских болванок, потом решил скупать золото в ювелирных магазинах. Рядом с «Мерседесом» уже стоял новенький «Майбах». У Свинарёва было уже все или почти все, о чем он мечтал в короткие солдатские ночи. В доме не хватало лишь женщины, услады плоти в его одиноком лежбище и матери его будущих детей. И Хряк сплел все извилины своего мозга в единую навязчивую идею: «Хочу бабу, бабу хочу. Очень».

И очень быстро она появилась в его жизни. Все в ней пленило его: и божественная фигура, и лицо, не лишенное женской красоты, и неземное имя Эльза, хотя вплоть до школьного выпускного бала она была Софьей, Соней. Познакомились они совершенно случайно. Эльза сидела в пункте приема драгметаллов при ювелирном магазине, куда Хряк забрел за очередной покупкой. В этот раз Алеша решил украсить самого себя (он-то знал, что богат, но другие же этого не знали). Он сразу купил себе золотую цепь размером с собачий ошейник, два нелепых золотых перстня и завершил дело приобретением золотого «роллекса»: всегда считал, что «роллекс» – это очень круто. Хозяин магазина и единственный его продавец Фима Беркович был несказанно рад такому покупателю. Эльза, приемщица, даже вышла из своего закутка с советами по выбору товара. Тут-то Свинарёв ее и рассмотрел. В тот день Эльза была в мини-юбке, голубой кофточке с очень глубоким вырезом, открывавшим взору ее роскошный бюст. Хряка даже затрясло при виде этого совершенства. «Вот она! Она! Она!» – застучало в его голове.

Эльза тоже обратила на него внимание – но скорее на его пухлое портмоне. Устроившись на эту работу, она сразу же положила глаз на хозяина магазина, Фиму. Дела ее мужа не оставляли надежд на процветание, ей нужен был богатый любовник, а в лучшем случае – муж с хорошими деньгами. Сначала Эльза пыталась обольстить Фиму самыми обычными женскими уловками. Беркович был сорокалетним одесским евреем – абсолютно лысым, с усами, обрамлявшими чувственные губы, и ухоженной бородой. Одевался неброско, но очень качественно, предпочитая костюмы от Гуччи. Фима сразу же разбил надежды обольстительницы, дав ей ясно понять, что женщины его вообще не интересуют. Он был геем. Но Хряк им не был, и теперь он чуть не ежедневно наведывался в этот магазинчик только ради того, чтобы взглянуть на прехорошенькую приемщицу. Но не только ради нее. Часто они с Фимой уходили в кабинет, где Хряк получал информацию о выгодной скупке золота. Потом он скупал его на базарах, у барыг, возле приемных пунктов – цепи, браслеты, золотые николаевские «десятки», как в свое время делал Остап Бендер, с тем отличием, что за границу Хряк вовсе не собирался.

В магазине работали всего три человека – третьим был охранник, дуборылый Паша, целыми днями решавший кроссворды. Эльза сразу оценила ситуацию и даже пару раз предложила Хряку кофе. После месяца взаимного обмена комплиментами Свинарёв начал носить ей цветы, а еще через месяц набрался духу и пригласил в ресторан. Приглашение было принято; за шампанским он узнал, что она замужем за каким-то бизнесменом, что дела ее мужа идут все хуже и хуже и что не за горами полный их крах. И хотя это сообщение не порадовало, влюбленный Хряк готов был разбить чужую семью, лишь бы не выпустить из рук предмет своего вожделения. Он хотел только эту женщину и никакую другую – и даже не подозревал, с каким вероломством ему придется столкнуться в будущем.

Эльза же, расчетливая, падкая до денег, хитрая (а хитрость – признак недалекого ума), сметливая бабенка, прирожденная актриса, давно уже поняла, что хороша собой; чуть ли не ежедневно ловя похотливые мужские взгляды, она быстро сообразила, что не пользоваться своей красотой – непростительный грех. Теперь же, когда денег в семье становилось все меньше, а муж из-за полосы неудач почти перестал с ней спать, в голове начали рождаться мысли, как от него избавиться. И хотя она не исключала возможности, что пройдет время и муж выпутается из сложной ситуации, ждать этого она не хотела. И тут возник Хряк собственной персоной. Прозондировав почву, а в этом плане ей не было равных, Эльза быстро поняла, что Алеша – очень небедный человек, а побывав в его доме, убедилась в этом воочию. Соня-Эльза, уже начавшая забывать об уютных креслах салонов красоты, услугах частных фитнес-тренеров, еженедельных посещениях дорогих саун в обществе подружек такого же толка, пляжах Анталии и Кипра, немного подумав, решила проглотить наживку. Вскоре она подала на развод, а еще через полтора месяца целовалась с Хряком после традиционного «горько».

Буквально на следующий день после свадьбы Свинарёв отстегивал доллары за «Ауди» с откидным верхом перламутрово-розового цвета для своей новоявленной жены. Дом он, хоть и чужими руками, построил, дерево лично и символически посадил. Правда, на следующий год оно усохло, но на участке было достаточно деревьев, чтобы пренебречь неудачей. Осталось ознаменовать кодекс чести всякого уважающего себя мужчины самым главным – родить сына. Но прошел год, потом два, а намеков на предстоящее отцовство так и не появилось. Только много позже Хряк, обнаруживший в тумбочке своего божества штабеля противозачаточных таблеток, понял, в чем дело. «Милый, – ворковала Эльза за завтраком, – давай немного подождем. Узнаем друг друга получше, а потом уже и подумаем о детях, ведь мы еще так молоды. Давай пока поживем просто для себя. Ты же знаешь, каково воспитывать ребенка?» На последней фразе она, как правило, окатывала Хряка непорочным взглядом, в котором читались все страдания вырастивших своих чад матерей, но Алеше эти разговоры не очень-то нравились.

В доме появилась домработница, затем соседка за небольшие деньги предложила свои услуги в качестве поварихи. Деликатесы и напитки Свинарёв привозил из города. Жену Хряк обожал и ради нее готов был на все. В его дом она вошла с небольшим чемоданом. Через год одна из комнат их гнездышка, предварительно отремонтированная вместе с остальными помещениями, превратилась в ее личный гардероб, в котором было все, начиная от пляжных шлепанцев и заканчивая писком моды – шубой из шиншиллы. Еще через два месяца новоиспеченная семья выбрала отличную четырехкомнатную квартиру на улице Преображенской из категории «заходи и живи». Теперь их жизнь предстала во всем многообразии самых радужных красок.

Партия уже давно была закончена. Последние фразы Соболев произносил под слабое шипение доигравшей пластинки. Отложив кии, друзья, не сговариваясь, вышли на веранду. Подул легкий муссон, волна немного усилилась; комары вдруг исчезли. Ветер перебирал кромку солнцезащитного зонта и колыхал пламя свечей в непонятно зачем возникшем на столе канделябре. Луна, пробиваясь сквозь клочья облаков, совершала свой ежедневный обход со времен сотворения мира. Был второй день полнолуния.

– А почему именно он? Хряк-Свинарёв? Он что, испортил тебе жизнь? Просто из чистого любопытства.

Сергей, хоть и сразу понял, что людей подобного сорта и сомнительного статуса низвергнуть с высот проще пареной репы, все же задавался вопросом: как же этому ничтожеству, Свинарёву, удалось навлечь гнев Соболева. Сотников уже начал догадываться, что здесь что-то личное, и через минуту в этом убедился.

– А ты что, не догадался? Он попросту увел у меня жену. Эльзу, мою вторую, он и сманил. Буквально через полгода после после их свадьбы я опять начал подниматься, всплыли новые контракты; но этого я ей не простил. Но скорее не ей, а ему. Потом я с головой ушел в работу, рана зарубцевалась. Вскоре появилась женщина, прекрасная, как мечта. Но предательства я не забыл, поэтому, когда мы заключили это пари, сразу же вспомнил об этой парочке. И наказать их посчитаю благим делом. Я все знаю об этом подонке – от одного своего приятеля, которому Хряк в свое время изливал свою поганую душу и рассказывал о трудном детстве и армейских кошмарах. Он каким-то косвенным образом помог ему обобрать партийную кассу во время той избирательной кампании, но в результате Хряк кинул и его, не поделился и уехал непонятно куда в Россию. Мой приятель сначала пытался его разыскать, потом плюнул и решил, что с этим ничтожеством лучше не связываться. Тем более партия та на выборах проиграла, деньги на кампанию были, как водится, списаны, и Хряка никто, кроме моего приятеля, особо и не искал. Я отлично знаю, где Хряк сейчас живет, и под какой фамилией. Я сделаю ему так плохо, как он этого заслужил, и, причем, с преогромным удовольствием! Ну а на кого пал твой выбор?

– Есть такой парень. Я знаю его несколько лет, и довольно неплохо, а также его семью. Он сосед моего тестя, теперь живет под Киевом. Так, как его поломала жизнь, и врагу не пожелаешь. Тесть в хороших отношениях с этой семьей: все праздники отмечают вместе за одним столом, помогают друг другу по хозяйству. Старику хоть уже и под восемьдесят, но он еще ого-го! Как мало на свете стариков, владеющих искусством быть стариками! Он, видимо, еще не до конца исчерпал свою потребность о ком-то заботиться, относится к этой семье как к своим детям. Мы с женой время от времени наезжаем на выходные туда, и каждый раз тесть тащит к нам за стол этого парня. Ну, парень – это по нашим меркам, ему уже сорок с небольшим, Андреем его зовут. Пару раз он приходил к нам со своей женой, Олей, которую зовет исключительно Оленькой. Кстати, на редкость красивая женщина, с хорошими манерами, в общем, не из простушек. На ней просто взгляд отдыхал! За столом мне только на нее и хотелось смотреть, что я исподтишка и делал, втайне по-хорошему завидуя Андрею. Он сразу понравился мне. У него открытый взгляд, приятная улыбка, хорошо подвешен язык, и, как я впоследствии убедился, он глубоко порядочный человек. Скажи, где ты сейчас найдешь такой набор человеческих качеств в одном флаконе?

Он приглашал меня в свой дом. Поражала скудность обстановки. Старая тусклая мебель, пожелтевшие обои, допотопный компьютер. Но в доме очень чисто, и из-за этого убожество обстановки бросалось в глаза еще ярче. Сам дом был очень старый, обветшалый; весь участок, за малым исключением, засажен картошкой. Видно было, что семья живет очень скромно. И при этом они еще и поднимали двоих детей: старшеклассника, сына Оли от первого неудачного брака, и очаровательную трехлетнюю девчушку. Когда я первый раз к ним попал, та возилась во дворе, пытаясь приделать оторванную ногу к своей Барби. Я еще, помню, помог ей справиться с этим. Она внятно сказала мне «спасибо» и лучезарно улыбнулась.

Я никак не мог взять в толк: что делает здесь эта женщина, Оля. Как она, при всех своих данных, живет в этой халупе, в этой нищете, ведь она явно заслуживает лучшей участи! Такого не бывает! Притом при своих тридцати пяти годах выглядит лет на десять моложе без грамма косметики на лице. А понаблюдав за ними, со всей очевидностью понял, что она не просто хорошо относится к своему мужу, а влюблена в него! А какой же жалости достойна женщина, истинно любящая и притом добродетельная! Он же боготворил ее; то и дело слышалось: «Оленька, чем тебе помочь?»

Помню, сидя с ними за одним столом и любуясь Ольгой, я невольно перевел взгляд на свою супругу. Нет, я не искал сравнений, веселило ее поведение и собственная догадка, что, скорее всего, в молодой женщине она увидела соперницу. Она часто доставала зеркальце, поправляла прическу, иногда бестактно вставляла в разговор: «Сереженька, а ты помнишь, как мы с тобой на Елисейских полях… как это было замечательно…», – взывая к моей памяти и напоминая, что нам всегда было вдвоем хорошо, и сейчас хорошо, и так будет всегда. Хоть мне и было досадно, я оборачивался к ней и с фальшивой улыбкой подыгрывал: «О да, дорогая, такое разве забудешь?» В особенно смешное положение ставят себя те стареющие женщины, которые помнят, что когда-то были привлекательны, но забыли, что давно уже утратили былое очарование.

Как-то мы оказались у деда на дне рождения. Что? Моя теща? Нет, она жива, хоть и не совсем здорова, но она настолько заурядный человек, что мне о ней и рассказать нечего. Так вот, это был день рождения деда (а я к нему иначе и не обращался); я взял три выходных, мы набили багажник вкуснятиной, хорошей выпивкой, ну и, конечно, захватили шмат мяса для шашлыков. Андрей, помню, порывался бежать в магазин за водкой, внести свою лепту. Я еле его отговорил. Нам повезло с погодой: царило бабье лето. В воздухе летала паутина, жужжали оводы, в палисаднике возле дома цвели астры – прощальный привет от уходящего лета. По двору носилась их малолетняя дочка. Рот ее был выпачкан шоколадом. Я очень отчетливо помню этот день… Стол стоял прямо во дворе, у всех было радостно-приподнятое настроение, даже лай местных собак звучал иначе, как бы подтверждая, что жизнь, если подумать даже и собачьим умом, очень даже неплохая штука. Мы с Андреем вызвались жарить шашлык, и тут-то он мне и рассказал свою историю.

Сотников налил в обе рюмки, закурил очередную сигару, взял свой коньяк и отошел к перилам веранды. Хорошо отхлебнув и впустив в легкие дозу никотина, он повернулся к собеседнику и продолжил:

– Не буду особо затягивать, хотя история этой любви достойна романа. Было видно, что Андрей рассказывал ее не из желания вызвать сострадание. Вел рассказ он в легкой манере, будто события, изломавшие его, происходили с кем-то, а вовсе не с ним. Вырос он в довольно обычной семье. Отец, заводчанин, был добродушным человеком, в меру выпивающим. Мать же, интеллигентная женщина, преподаватель в одном из городских техникумов, умудрявшаяся совмещать работу с поддержанием порядка в доме, готовкой еды и воспитанием Андрея, была воплощением всех добродетелей.

Андрей мне признался, что всем хорошим, что в нем есть, он обязан именно ей. Все, что было в ее силах, она делала для него. Там было все: и навязчивые потуги засадить отпрыска за пианино, которые успехом не увенчались, и еженедельное подсовывание на его тумбочку очередного литературного шедевра взамен предыдущего непрочитанного. Все это он рассказывал слегка похохатывая, как бы не всерьез.

Раньше я полагал, что к новым знакомствам нас обычно толкает не столько усталость от старых или любовь к переменам, сколько недовольство тем, что люди хорошо знакомые недостаточно нами восхищаются, и надежда на то, что люди малознакомые будут восхищаться больше. Я давно уже так не думаю. Подозреваю, что я немного поумнел. Вот и с Андреем мне просто захотелось поближе познакомиться, а со временем он стал мне настолько симпатичен, что, я мог бы захотеть рассказать ему о себе.