Русский акцент

– Тонкое, не тонкое, но посредством вашей миллионной армией репатриантов мы будем двигаться на Запад, а пока, Борис, давайте посмотрим ваши документы.

Борис протянул ему диплом о получении квалификации инженера астрономогеодезиста в Московском институте инженеров геодезии и картографии, диплом о присвоении учёной степени кандидата технических наук, аттестат присвоении учёного звания доцента, а также уже израильские свидетельства члена инженерной гильдии страны и третьей учёной степени доктора наук. В дополнение он предоставил переведенную на иврит трудовую книжку, из которой следовало, что её предъявитель являлся не только преподавателем и научным сотрудником, а успел поработать также рядовым инженером на полевых геодезических работах. Игаль молниеносно просмотрел документы, его взгляд едва задержался на бумагах, свидетельствующих об учёных степенях, и буквально на полминуты приостановился на трудовой книжке. Бросив недоумённый взгляд на Бориса и, перестав улыбаться, он, неожиданно понизив голос, процедил:

– Ты, Борис не в Гарвард и не в Кембридж на работу поступаешь, а на чисто практическую работу в непростых полевых условиях израильского солнцепёка, поэтому скажи-ка лучше, умеешь ли ты работать с дистоматом?

В СССР прибор под таким названием в геодезическом обиходе не значился. Борис скорее догадался, чем понял, что речь идёт об инструменте, призванном измерять расстояния на местности. Лишь по прошествии некоторого времени он узнает, что слово «дистомат» в Израиле носило сленговую окраску, на самом деле он являл собой многофункциональный измерительный прибор, представляющий собой электронный теодолит на компьютерной основе. Советский Союз, который в то время запускал спутники с космонавтами и, как говорят, даже в области балета был впереди планеты всей, относительно современной геодезической техники скромно плёлся в хвосте той же планеты. Исходя из этого, бывший доцент головного геодезического ВУЗа страны электронного теодолита никогда не видел. В данной ситуации Борис хорошо понимал, если он скажет, что никогда не работал на этом приборе, то, по совершенно понятным причинам, ему откажут в приёме на работу. Борис был воспитан в духе неприятия обмана, хитрости и фальши. С другой стороны логический склад ума как бы закулисно нашёптывал ему:

– Боря, в пограничных обстоятельствах следует быть более гибким. Теодолит, он ведь, и в Африке теодолит. Зрительная труба, горизонтальный круг, уровни, геометрические оси – всё то же самое, только электроникой начинено. Никуда не денешься, разберёшься.

Полуминутное размышление неожиданно для самого Бориса вслух выразилось небрежной и чуть ли не мажорной фразой:

– И дистоматом тоже приходилось работать.

После чего Игаль, аккуратно сложив документы Бориса в конверт, торжественно объявил:

– Ну, раз так, то с завтрашнего дня начинаешь работать в моей фирме в должности руководителя группы. Надеюсь, что всё будет хорошо, и мы сработаемся.

Молоденькая стройная девушка-официантка, мило улыбнувшись, поставила перед ними два красненьких подноса, на которых из такого же цвета чашечек дымился кремового цвета капучино, приготовленный на основе эспрессо с добавлением сладкой молочной пенки. По неизвестной причине этот кофе в дословном переводе с иврита называли «обратный кофе». В данном случае для Бориса не имело никакого значения прямой этот напиток или полярный. Важно, что он был приятный и вкусный, а ещё важнее, что перед ним открылись очередные ворота для въезда на рынок труда.

На следующий день в шесть утра, как и было договорено, к дому Бориса подъехал «Рено пикап», который и повёз его на объект. Объект представлял собой окраину небольшого городка Офаким, расположенного в сердце негевской пустыни, у которой был украден квадрат со стороной, равной одному километру. Воочию этот квадрат являл собою бездыханный и выгоревший под жгучим солнцем каменистый грунт, на котором по замыслу архитекторов должен быть воздвигнут новый жилой квартал с прилагающейся к нему инфраструктурой. В одном из углов этого виртуального абсолютно пустого квадрата белел фанерный барак, внутри которого во всех видимых плоскостях выглядывали полки, заваленные строительными чертежами, картами, схемами и журналами измерений. Под полками громоздился стол, больше похожий на верстак, чем на конторский инвентарь, предназначенный для инженерных расчётов. Когда Борис зашёл в этот барак, который почему-то называли караваном, он не сразу заметил небольшого роста лысоватого мужчину. При виде нового работника он торопливо приподнялся и, щурясь от бивших прямо в глаза солнечных лучей, ворвавшихся через приоткрытую дверь, чуть ли не подбежал к Борису и, протянув ему руку, сердито выкрикнул:

– Иосиф, будем знакомы.

Не давая Борису опомниться, Иосиф, приподнявшись на цыпочки и заглядывая ему прямо в глаза, грозно спросил:

– Ты, в самом деле, приехал с России?

Это потом старожилы Израиля привыкнут, что в качестве репатриантов из СССР к ним прибыли культурные, в подавляющем большинстве своём, образованные и интеллигентные люди. А поначалу они смотрели на русских евреев как на людей, прилетевших с другой галактики. Что же касается женщин, в большей степени это касалось обладательниц белых и русых волос, то все они без исключения считались проститутками. Какая-та доля правды в этом присутствовала, так как представительницы самой древней профессии из России, действительно, разрушили этот нелегальный бизнес тёмных еврейских девушек, корни которых уходили в Марокко, Йомен или Ирак, заняв в иерархии торговли женским телом первые места. Однако, справедливости ради, эти русские жрицы вряд ли составляли больше, чем сотые процента от числа всех приехавших из СССР женщин. Понятно, что Борис в глазах Иосифа не примыкал к категории проституток. Иосиф родился в Болгарии и в отличие от выходцев из восточных общин не думал, что в российских городах по улицам прогуливаются медведи. Зато он безоговорочно верил, что все, без исключения, русские евреи пьют водку в чудовищных количествах. Это уже потом ему расскажут, что многие чисто русские или украинские девушки стремились выйти замуж за еврейского юношу хотя бы за то, что он вообще не выпивал алкогольных напитков и, как следствие этому, приносил всю зарплату домой, не избивая при этом жену и детей. Но об этом Иосиф узнает потом, а сегодня он, призывно глядя на Бориса, спросит его:

– Скажите, пожалуйста, вы водку пьёте?

Борис вздрогнул от неожиданного вопроса. Всё выглядело как-то нелепо, вместо того, чтобы поинтересоваться, какие виды работ он может исполнять или выдать задание на сегодняшний день, его спрашивают, потребляет ли он спиртные напитки. Ну не будет же он растолковывать Иосифу, что водку он, мягко говоря, не пьёт, а предпочитает рюмку хорошего коньяка. Кроме того, выстроить такую фразу на иврите для него было бы непросто. Поэтому, на минуту задумавшись, он с трудом сконструировал ответ:

– Я пью, Иосиф, только по праздникам.

На что тот, ни на минуту не задумавшись, скаламбурил:

– А вы знаете, Борис, у нас в Израиле каждый день праздник.

С этими сакраментальными словами Иосиф резко вытянул правую руку к противоположному краю стола. Только сейчас Борис заметил, что там покоилась удлинённая матовая бутылка с красивой этикеткой «FINLANDIA». Иосиф, переводя взгляд с бутылки на Бориса, а затем в обратном направлении, ловким движением фокусника достал из ящика два пластиковых стаканчика. Раздались аплодисменты, кто-то громко хлопал в ладоши. Борис обернулся, он и не заметил при входе в караван, что позади него на стульях сидят трое чернявых молодых людей, которым было суждено стать его рабочими и помощниками. Ребята с нетерпением ждали продолжения спектакля, режиссёром которого являлся Иосиф, который, на самом деле, являлся не представителем какой-то богемы, а руководителем геодезических работ на этом объекте. Богемный геодезист тем временем привычным жестом откупорил водочную бутылку и наполнил стаканчики, один из которых протянул Борису. Новоиспечённый работник попал в непростую ситуацию. Кто бы мог подумать, что здесь в Израиле, в стране, где 90 процентов населения не знают вкуса спиртного, первый рабочий день придётся начинать с алкогольного возлияния. Если бы этот эпизод происходил в России, то понятно, что отказ от выпивки означал бы тотальное неуважение к собутыльнику или, ещё больше, на отказнике было бы поставлено вечное и нестираемое клеймо человека, которого надо остерегаться. Но в том то и дело, что события развёртывались в северной части еврейской пустыни Негев. Конечно же, Борису не представляло особого труда одним залпом осушить предложенный ему тридцатиграммовый стопарик. Но термометр при входе в караван показывал тридцать восемь градусов, и это в семь часов утра. Но не это являлось главным: Борису очень не хотелось идти на поводу у кого-либо, пусть даже у своего будущего начальника. Тем временем, Иосиф выжидающе смотрел на него и, увидев, что Борис не собирается брать в руки стопку, ухмыльнулся и не без издёвки спросил:

– Скажи мне, пожалуйста, ты, в самом деле, из России?

Не дождавшись ответа, он язвительно заключил:

– Нет, Борис, похоже, что ты приехал не из России, а из какого-нибудь Кувейта, где живут одни мусульманские трезвенники.

Борис и на этот раз счёл за благо промолчать, а Иосиф, как залихватский забулдыга из российской глубинки, коснулся своим стаканчиком стопки Бориса и со словами «Барух аба, Борис, лехаим!» выпил свою дозу качественной финской водки. Микротост, произнесенный Иосифом, в русской транскрипции звучал как «Добро пожаловать, Борис, твоё здоровье!». Иосиф счёл за должное повторить свою краткую здравицу в честь новоприбывшего и осушить при этом вторую стопку. Ребята, сидевшие при входе, громко зааплодировали, видно это входило в утренний ритуал, а Иосиф, закусив выпитое куском хлеба с намазанным на нём хумусом, подозвал к себе Бориса и развернул перед ним карту. Он долго и детально объяснял ему, вставляя изредка в ивритские фразы русские слова (похоже, что в социалистической Болгарии, где он родился, тоже изучали основы русского языка), какие измерения надлежит сделать за сегодняшний день. С Бориса сошло, должно быть, не семь, а все четырнадцать потов, и, видимо, не столько от жары, сколько от огромного напряжения понять, что растолковывает ему Иосиф. Когда он закончил, Борис был вне себя от радости: он постиг практически всё, что говорил ему начальник. Это была уже маленькая победа. Исполнение инженерного задания, указанного начальником, являлось уже делом техники. Однако, составной частью этой техники являлся электронный геодезический прибор под пресловутым названием «дистомат», который Борис не видел даже во сне и на котором, как он заверил хозяина, работать у него нет никаких проблем. Как бы там ни было, помощники усадили его в то же «Рено» и повезли к месту дислокации, где предстояло вынести в натуру (на местность) оси проектируемых дорог. Во время поездки он познакомился с ними. Высокого темнокожего атлетически сложенного парня, родители которого в своё время приехали в Израиль из Ирана, звали Самир. Другого пониже ростом загорелого коренастого крепыша величали Моше, родственные корни этого помощника Бориса происходили из Египта. Третий, светловолосый, не похожий на своих друзей, совсем молоденький юноша с величественным именем Ричард переселился в еврейское государство из Аргентины. Налицо был полный Интернационал иудейского происхождения, возглавить который предстояло коренному москвичу Борису Буткевичу.

Тем временем Рено притормозил у какого-то дерева, похожего на саксаул. Ребята выпрыгнули из машины, а Ричард вытащил из багажника пластмассовый ящик ярко-оранжевого цвета. Оказалось, что именно в нём и размещался этот самый дистомат. Борис перехватил у Ричарда дистомат и привычным движением при помощи станового винта прикрепил его к штативу, услужливо и во время подставленному Самиром.

– Похоже, что мои помощники знают своё дело, – подумал Борис, осматривая неизвестный ему оранжевого цвета прибор.

– В принципе самый что ни есть обыкновенный теодолит, – отметил он про себя, – только красивее советских, недаром в Японии сделан. Единственное новшество это – навороченный на лимбе миникомпьютер с зеленоватым дисплеем.

Но именно электроника и являлась в данном случае притчей в языцех. Борис беспорядочно нажимал на какие-то кнопки этого устройства, но маленький монитор лишь издевательски подмигивал ему едва заметными красноватыми отблесками. Бывший доцент находился в состоянии, близким к отчаянию.

– Это же надо так опозориться, – тревожился он, – надо начинать измерения, а прибор предательски препятствует этому.

На самом деле, сопротивлялся, конечно же, не инструмент, а просто незнание простого электронного алгоритма, неосведомлённость в каком порядке какие кнопки нажимать. Это просто большая удача, что рядом нет хозяина Игаля или Иосифа. Эти бы точно хохотали бы со словами:

– Вот приезжают тут инженера из Советского Союза с купленными дипломами, а потом не знают с какой стороны подойти к обыкновенному измерительному прибору.

Надо было срочно что-то предпринимать. Его работники настороженно смотрели на него, не понимая, чего он ждёт, а он тупо всматривался в жёлтый ящик, из которого вытащили дистомат. Неожиданно для себя Борис заметил, что на дне этого раскрытого ящика горячий ветерок развевал какую-то синюю брошюру. Он не поленился достать её и обнаружил, что эта было не что иное, как инструкция для пользователя. В данный момент эта обретение было сопоставимо разве что с находкой Робинзона Крузо на необитаемом острове, когда он нашёл ящик корабельного плотника, который бы не отдал бы и за корабль, наполненный золотом. Несмотря на то, что руководство было составлено на английском языке, Борис с помощью рисунков и чертежей в течение получаса разобрался в алгоритме измерений. Настроение тут же быстро поползло к плюсовой отметке, и он сразу же приступил к измерениям. Однако и тут его ждали подводные рифы, хотя воды в радиусе пяти километров видно не было. У него, как и помощников, были радиотелефоны, работающие в километровом диапазоне, который позволял ему оперативно отдавать ребятам необходимые распоряжения. Но не тут было, снова начались языковые проблемы. Ну, казалось, что может быть проще, чем сказать работнику, стоящему с отражателем в пятистах метрах от тебя, что ему надо перейти по направлению к тебе примерно на двадцать метров. Но выстроить на иврите простую фразу:

– Самир, пожалуйста, продвинься на меня на двадцать метров, – было выше как физических, так и духовных сил Бориса.

Он потел не только от сорокаградусной жары, он парился, прежде всего, от бессилия руководить своими работниками на иврите. Борис нервничал, психовали и его помощники от того, что не понимали руководителя группы и поэтому двигались не в ту сторону и, как следствие, им приходилось в этом пустынном пекле возвращаться, преодолевая по скалистому грунту двойное расстояние. В конце концов, Борису удалось решить и эту проблему, разработав вместо слов «вперёд, назад, направо, налево» систему жестов, указывающих направление движения.

Время до обеда пролетела, как одна минута. Тонкая хлопчатобумажная рубашка Бориса напоминала влажное полотенце после стирки в кипящей воде, трусы буквально прилипли к пятой точке, как казалось, на всю оставшуюся жизнь, голова сильно кружилась, а перед глазами мелькали какие-то розовые кружочки. За пять часов работы Борис не выпил не грамма воды, хотя ребята неоднократно предлагали ему. Когда он вошёл в караван, Иосиф с первого взгляда понял, что его новому работнику угрожает обезвоживание. Он вытащил из шкафчика небольшую солдатскую флягу, наполнил её водой из трёхлитровой бутылки и прошептал Борису на ухо:

– В израильской армии каждый солдат на утреннем построении должен перевернуть флягу горлышком вниз, чтобы продемонстрировать командиру, что в ней присутствует вода. А ты, Борис, должен сейчас сделать в точности, наоборот, повернуть флягу вверх и выпить воду.

Борис согласно кивнул головой и отпил несколько глотков. Иосиф коснулся его подбородка, чуть приподняв его вверх, и гневно прокричал:

– Бог простит, Борис, что «Финляндию», предложенную мной, ты пить не захотел. Но воду не менее литра выпить сейчас ты просто обязан, если, конечно, не захочешь через час оказаться в реанимационном отделении израильской больницы.

– С больницей знакомиться не желаю, – промямлил Борис, снова прикоснувшись к фляге.

– Ну, вот и правильно, – похвалил его Иосиф, – знакомиться надо с красивыми женщинами, и запомни, дорогой, что в Израиле ты не должен, а просто обязан, как минимум, выпивать два литра воды.

Борис вдруг вспомнил, что ранним утром перед покорением покрытой ледниками вершины высотой более шести километров в горах Памира, бывалые альпинисты настоятельно рекомендовали во время чуть ли не дневного восхождения не брать в рот не капли воды. А тут в Израиле выходит каждые полчаса даже, когда не хочется пить, надо заливать в своё нутро живительную влагу. Придя через четверть часа в себя, Борис заметил, что его подчинённые достали из сумок свёртки, в которых находились бутерброды. Он тут же вспомнил, как провожая его на первую работу, Татьяна, вложив в пакет какую-то снедь, весело изрекла:

– Сдаётся мне, что в пустыне Негев, ещё не додумались открыть кафе и рестораны, поэтому, Боря, я тут тебе приготовила всякую всячину.

Всячиной оказалась круглая, слегка поджаренная пита, внутренность которой Татьяна наполнила разными овощами, соленьями, варёной колбасой и скандинавским сыром. Борис почувствовал приятный запах съестного, притуплённый ранее обезвоживающим эффектом пустынного региона. Он жадно набросился на еду. Вдруг он заметил, что Самир и Моше, почему-то подталкивая друг друга в спину, недоумённо смотрят на него. Перехватив их не то огорошенные, не то угрожающие взгляды, Борис понял, что смотрят они не столько на него, сколько на питу, из которой выглядывали аппетитные кусочки крупно нарезанной свиной буженины вперемежку с желтоватыми пластинами прокопчённого сыра. Самир, не отводя взгляда от питы, подошёл к Иосифу и что-то прошептал ему на ухо, после чего последний, обратился к Борису:

– Ты уж извини меня, Борис, но у себя дома ты можешь поедать всё, что только твое душе заблагорассудится. Но в Израиле существуют определённые правила, даже не то, чтобы правила, а, можно сказать, запреты.

– Я что-то не так делаю, – поинтересовался оживший Борис, не отрываясь от своей пикантной питы.

– Послушай, дорогой, – назидательно продолжил Иосиф, – ты нарушил сразу два вето. Первый из них: в Торе провозглашён запрет на употребление свинины. Понимаешь, хоть это и не совсем так, но в еврейской культуре свинья считается грязным или, как говорят, некошерным животным.

– А что же это за второй запрет, – спросил Борис, опуская свою злополучную питу в сторону.

– Второе табу, – язвительно усмехнулся Иосиф, – это не что иное, как разделение всех продуктов животного происхождения на мясные и молочные, совместное употребление которых строго запрещается.

– Теперь всё понятно, – покраснел Борис.

– Не думаю, дорогой, что тебе всё ясно, – заключил Иосиф, – что касается меня, то можешь запивать свою свинину свежим молоком. Но возле тебя сидят твои рабочие, ты, наверное, не обратил внимание, что у них на голове.

Борис перевёл взгляд на своих помощников и вдруг увидел, что их головы прикрыты кипой, традиционным еврейским головным убором, непредвзято указывающим на их религиозную сущность. Он невнятно пробормотал: «хаверим, слиха», что означало, что он просит прощения за допущенную бестактность. Самир шутливо погрозил ему указательным пальцем, а Моше приветливо помахал ключом зажигания от машины, приглашая тем самым продолжить полевые измерения.

День пролетел незаметно. Вернулся домой Борис до того вымотанным, что отказался от ужина. Он, даже против обыкновения, не поинтересовавшись, как прошёл день у Татьяны и дочерей, тут же завалился спать. Просто счастье, что следующий день оказался «шабатом» (субботой), так как проснулся Борис ровно в полдень. Он никогда бы не подумал, что жара может так изматывать. Ведь приходилось выполнять измерения даже в Заполярье, где было жутко холодно, ветер пронизывал до самых костей, обмораживались уши, плевок, не успевая долететь до земли, превращался в ледышку. Несмотря на всю эту жуть, он никогда так не уставал, как вчера от этого пекла. Да и от холода, хоть частично, можно было спастись утеплённым одеянием. От зноя спастись было невозможно ни при каких обстоятельствах и никакими подручными средствами. К нему надо было просто привыкнуть. Горячие мысли Бориса перебила Татьяна.

– Ну что, Боренька, выспался, похоже, досталось тебе вчера на орехи, – смешливо заверещала она, – ты так и не рассказал, как прошёл твой первый рабочий день на земле обетованной.

– Было не холодно, – успокоил её Борис, – а досталось мне не только на орехи, а даже на шампанское с мороженым. Говорят в день, я буду получать около ста шекелей.

– Да мы теперь почти миллионеры, – радостно воскликнула Таня, – это ведь в два с половиной раза больше, чем моя зарплата в супермаркете.

– Получается, что так, – амбициозно подтвердил Борис, – потирая обожжённое солнцем плечо.

– Ну, если так, – обрадовалась Таня, – то немедленно беги за шампанским, мы с тобой сегодня идём в гости.

– Какие ещё гости, Танюша, – жалобно заныл Борис, – мне надо отдохнуть.

– Наотдыхался уже, муженёк, – воспротивилась Таня, – пора уже на люди выходить, хватит уже вариться в собственном соку.