Дневник провинциального сыщика. Почти документальная повесть
– В том-то и дело, что он трезвый, а от тебя попахивает, – вмешался Лопотко.
– Ну, выпил стопку на ярмарке, что из того? Я же ни в одном глазу! Он первый напал! Сами посудите, стал бы я с таким бугаем задираться!
– Кто тебя знает, – хитро продолжал плести лапти36 Иваныч. – Вот у нас два свидетеля показывают, что не так все было…
– Как же не так?! Спросите у тех, кто по форме одеты – они меня вообще попросили задержаться как свидетеля… А когда те, что по гражданке подъехали…
– Да ты не волнуйся, – успокаивал Иваныч, – мы разберемся… Вспомни, может, у тебя с тем парнем неприязненные отношения когда-то сложились…
– Какие отношения? Да я его в первый раз вижу!
– Ну, не может же такого быть, чтобы ни с того ни с сего один трезвый человек бросился на другого!
– Я же и говорю, проверьте его – он сумасшедший! Подошел, руки трусятся, попросил закурить – не успел я руку сунуть за пачкой в карман, а он мне по роже хрясь!
Иваныч поморщился и незаметно глазами отругал Головина.
– Да ты присаживайся, в ногах правды нет, – в словах Лоскуткова начали появляться угрожающие нотки, – посидишь, вспомнишь чего…
В слово «посидишь» Иваныч сумел вложить тонкий зловещий смысл, который поняли все и, как показалось, задержанный тоже.
– Нечего мне вспоминать, – присаживаясь на стул, где только что сидела потерпевшая, с внезапно появившимися нотками наигранного безразличия отрезал парень.
– Ты, наверное, в Харькове живешь? – наконец-то задал Лоскутков вопрос, мучавший всех.
– Ну да, в Харьковской области.
(Вот почему он был столько времени неуловим!)
– А в Белгород часто приезжаешь?
– Не очень…
– А когда последний раз был?
– С полгода где-то…
(Врет! Значит, уже догадывается, по какому поводу!)
– А точнее? Мы же проверить можем.
– Ну, не помню я… А какое это имеет значение? Я же говорю – вижу парня этого в первый раз!
– Имеет, раз спрашиваю. Так когда был последний раз?
– Полгода.
– Точно или не помнишь?
– Точно.
– А жена другое говорит… – блефанул, хотя и беспроигрышно, Иваныч.
– А что она может сказать? – без тени волнения возразил парень. – Я когда по б… иду, лучший отмаз – в Белгород поехал.
– У тебя и б… есть? – зачем-то спросил Иваныч.
– А у кого их нет!
– Так, может, этот парень, который, кстати, земляк твой, за какую-нибудь из них тебе и по роже, как ты ее называешь, и заехал?
– Как земляк? – искренне удивился задержанный, и в его глазах вспыхнуло и потухло понятное волнение (может, и вправду его белгородские дела тут ни при чем?). – Так он сказал, что из-за б…?
– А теперь вспоминай, из-за какой! – подытожил Иваныч. – И не пора ли перестать ваньку валять37? И не из – за б… ты получил по своей поганой роже, а за вполне добропорядочную милую женщину! Вижу, что вспомнил, за какую! А это ее муж! Теперь понятно?
– Мать честная! – театрально взмахнул руками задержанный. – Вот это влип! А я-то голову ломаю… То-то смотрю, мужик не в себе… Так что ему за это будет? Начальник, раз я сам виноват – отпускайте его, я претензий, как говорится, не имею… Только адрес мой не говорите ему и дайте вперед хоть уехать, а то он меня точно на платформе добьет…
– Не могу больше смотреть, как эта гнида над нами измывается! – сжав кулаки, рванулся к задержанному Лёня. – Позвольте, я ему второй глаз подрихтую, если черепок выдержит!
– Эй, ты чего? – парень сделал вид, что испугался, – Я что, твою жену обидел, что ли? Ну, мужики, у кого не бывает…
– Если бы мою, ты бы уже на кладбище гнил! – глаза у Трофимова налились кровью, а это был дурной знак.
– Прекратите, Леонид Леонидович! – резко тормознул его Иваныч, хотя в душе и поблагодарил Трофимова, наивно думая, что это всего лишь психологический прием. – У всех тут руки чешутся. Человека ведь выслушать сначала надо, может он сам хочет чистосердечно во всем сознаться!
– Да пора уже, – злобно прошипел Лёня.
– Мужики, ну правда, что вы, – театрально взмолился парень, видимо, решив прикидываться до конца, – я свое уже получил, разве мало? И претензий ни к кому не имею. Можно я поеду? Жена ведь ждет. И не ровен час узнает!
– Узнает, узнает, – начинал и Иваныч беситься, – узнает, с каким гаденышем живет! А чтобы узнала не всё и дождалась, начинай сейчас себе срок укорачивать! А то, знаешь, бабы долго ждать не могут…
– А что нам его признания? – вмешался Лопотко. – Курточка в крови налицо – экспертиза определит, кому он ее пустил…
– Это я поросенка в деревне резал…
– Потерпевшая его опознает, – продолжал Серега.
– Да и пуговку мы нашли, – не мог смолчать Федор.
– Так что рассказывай, – подвел Лоскутков итог, – а лучше сразу пиши чистосердечное признание, ну, дальше все знают…
– Да не в чем мне сознаваться, – спокойно парировал парень, – вы меня с кем-то перепутали… Бабы были, да… Но при чем здесь кровь? И пуговица какая-то… Вы мне уж сами расскажите, в чем дело, а я поясню, может…
– Если мы тебе начнем рассказывать, поздно будет, – урезонил его Иваныч, – только потом не жалуйся, что не дали явку с повинной написать.
Лоскутков, конечно, насчет явки кривил душой – уже тогда такая мода начинала зарождаться: есть явка с повинной – значит, человека можно было задержать, арестовать и спокойно заниматься дальше. А пока экспертиза покажет, пока опознание… Правда, по состряпанному мелкому хулиганству можно было тоже подержать какое-то время, но где гарантия, что судья понимающий окажется, хорошо, если трое суток даст, а то оштрафует – и все дела! Ищи тогда ветра в Харьковской области…
Зашел Велиев.
– Ну что, опросили жену? – спросил его Иваныч.
– Да.
– Подтверждает?
– Конечно. Мы же ей всю правду рассказали.
Задержанный выражал полное равнодушие.
– А этот как же? – спросил Велиев.
– Не хочет явку с повинной писать. Значит, будем накручивать на полную катушку. Знаешь, что по этому делу грозит? – снова обратился к парню Лоскутков. – Вышак38! А уж мы постараемся, будь уверен: убийство, грабеж, тяжкие телесные повреждения, а если попытку изнасилования привяжем, то баб ты уже никогда не увидишь, хотя секс иметь будешь – сам ею станешь… Ты судим был? Нет? Проверим! Так что готовься к самому худшему… Не надумал писать? Что? Не слышу…
– Я подумаю…
– Глеб, бери, кто тебе нужен, и пусть он быстрее думает, пока я добрый. Если через полчаса явку с повинной не напишет – помогайте следователю проводить следственные действия, и чтобы он уже на свободу никогда не вышел… Уводи его к себе.
– Ух, – перевел дух Иваныч, когда задержанного увели, – вроде сморчок какой, а не колется. Я прямо устал злодея из себя корчить. Что за работа такая – ищешь этих сволочей, ну прямо убить готов, когда попадутся, а когда вот они, у тебя в руках, куда все девается?
– Не имеем права у своих эмоций на поводу идти, – неожиданно сумничал Кузьмин.
– Хм, нахватался уже, замполит, – усмехнулся Иваныч. – Кстати, тоже с Климовым помогайте Велиеву.
– А может, и я на что-нибудь сгожусь? – шутливо сжав кулаки, вставил Лёня.
– Только без рук! – в тон ему ответил Иваныч.
1994. Особые правила
А дни проходили своим чередом. Чем характерна служба в уголовном розыске? Тем, что ты практически почти все время проводишь на работе, но при этом никто тебя не заставляет этого делать – главное, чтобы результат был. А результат как раз и бывает, когда ты, не замечая времени, проводишь его за работой. Ругаешь постоянно и себя, и начальство, и саму службу, что нет у тебя минутки на личную жизнь, но в то же время замечаешь – а как без этого жить? Недаром говорят, что сыщик – это не работа, а призвание! Бывают дни поражений, отчаяния, потом они сменяются победами, от которых получаешь невероятное удовлетворение, поглощающее все предыдущее уныние. И снова работа, работа и работа, порой без права на сон, элементарный отдых, когда этого требует дело, без права расслабиться и забыть, кто ты есть и в чем твое предназначение.
Сотрудник уголовного розыска не имеет календарных выходных, но это не значит, что у него совсем нет возможности решать какие-то свои личные неотложные дела. Как солдат на фронте, в минуты затишья он умудряется и пообщаться с семьей, и навестить родных, и починить кран в квартире, сходить в спортзал, сауну, посидеть с друзьями, хотя заранее спланировать все это удается редко. Чаще всего подобные дела решаются не вечерами после работы, как у обычных людей, а в течение дня, когда выпадает эта минутка. И даже находясь в отпуске, опер остается милиционером, который не имеет права пройти мимо совершаемого преступления, сделать вид, что не узнал преступника, находящегося в розыске, или не оказать помощь людям, терпящим бедствие. Милиционер – это, в общем-то, обычный человек, но его жизнь проходит по особым правилам. И в эти правила включается не только трудолюбие до самоотдачи, но и кристальная честность, порядочность, способность чувствовать чужую боль и, конечно, высокий профессионализм. Сотрудник милиции – это не робокоп, и у него тоже бывают свои слабости, недостатки, а иначе, как он будет понимать других людей, чтобы помочь им?
Преступник – тоже человек, хотя и живет по своим особым правилам. И у него есть свои понятия о справедливости, которые так и называются «понятиями». А так как и преступнику ничто человеческое не чуждо, – милиционер, должен видеть не только плохое, но и хорошее во всех без исключения людях, даже преступивших закон.
Впервые Климов почувствовал, что начал жить по милицейским правилам в первый свой отпуск после года службы. Точнее, он все это время уже жил по ним, но осознал только теперь, когда солнечным днем стоял на остановке «Улица 3 Интернационала» в ожидании троллейбуса и строил планы на предстоящий беззаботный отдых. Там же на остановке находилось человек десять, двое из которых сразу привлекли его внимание. Это были мужчины среднего возраста, небрежно одетые, но не бомжи, предлагающие на продажу гражданам дорогую электробритву. Краем уха Климов услышал, что просят они за нее всего две бутылки водки. Это была выгодная сделка для потенциального покупателя, но никто на нее не соглашался, тем более что на остановке находились в основном женщины. Исколотые синими перстнями руки красноречиво указывали на мужиков как неоднократно судимых, поэтому Федор сделал вывод, что электробритва наверняка краденая, возможно, даже из квартиры.
Климов непроизвольно почувствовал навязчивое и какое-то естественное желание задержать любыми путями этих зеков с поличным, к тому же на все похищенные вещи опера составляли специальные карточки, на что уходило много времени, но зато потом это значительно облегчало раскрытие квартирных и иных краж. При этом все электроприборы имели свой идентификационный номер, по которому и вовсе легко было найти принадлежность вещи к конкретному преступлению! Но как задержать их одному, ничего не имея в руках, кроме удостоверения? Они ведь сразу убегут или еще хуже, окажут сопротивление, что, конечно, маловероятно, но все же… В любом случае одному Федору вряд ли удастся их задержать. Эх, был бы хотя бы газовик… Мужики медленно обходили людей на остановке и скоро должны были приблизиться к стоящему несколько в отдалении Климову, который лихорадочно в уме разрабатывал план действий и, когда они приблизились, был, в принципе, уже готов.
– Хорошая бритва, – вертя в руках вещдок, согласился он.
– Ну дак, всего два пузыря водки!
– Надо подумать… А чего так дешево?
– Трубы горят, братан, неужели не видно?
– Может, неисправная?
– Ну что ты, братан, вообще не видишь, что новая? Я за базар отвечаю. Давай бабки на пару пузырей и пользуйся! Где ты такую почти даром купишь?
– В принципе, я бы взял, – согласился Федор, но все же проверить надо.
– Дак где мы ее проверим?
– Дак я тут живу неподалеку. Дома и бутылка имеется, и розетка.
– Эх, братан… Сразу видно, не наш ты человек… Как можно не доверять? Ну да ладно, пошли… Недалеко хоть?
– Угол Богданки и Островского – пять минут ходьбы.
– Ладно…
Климов специально указал эту точку, потому что, идя к ней, просто невозможно было пройти мимо Октябрьского РОВД, а там уж кто-то на помощь наверняка придет – никуда зеки не денутся!
Чтобы и вовсе притупить их подозрения, Федор решил немного поторговаться по дороге.
– А может, и одной бутылки хватит? Я же говорю, у меня дома только одна…
– Ну ты, паря, вообще совесть потерял! За новую бритву, которая в десять раз дороже, пары бутылок водки жалко? Мало того, что еще переться черти куда приходится…
– Ладно, одну бутылку водки, а вместо второй – деньги.
– Другой разговор! Из дома жена хоть не попрет?
– На работе она. Нет никого. Там же и подлечитесь…
– Вот это по-нашему! Заодно и обмоем…
Когда приблизились к райотделу, мужики заметно заволновались и предложили:
– Давай на другую сторону перейдем.
– К чему этот крюк? – сделал вид, что удивился Климов.
– Да место это нам не нравится…
– Да что вы в самом деле, мужики, что за место?
– Мимо мусарни ходить не любим, вернее, нас там не очень любят… Как говорится, береженого…
– Уж не краденую ли вы мне вещь подсунуть пытаетесь? – сделал вид, что испугался, Федор.
– Век воли не видать! Ты что, братан? Дома лежала, не пользовался ни разу! Пошли, черт с тобой, только побыстрее.
Возле входа в Октябрьский никто, как назло, не стоял, но Климов, ощутив стены родного заведения, почувствовал прилив сил и остановился.
– Вот и мой дом родной, заходите!
– Я так и знал! – в сердцах воскликнул один из мужиков, а другой укорительно пробурчал:
– Эх, паря…
Усадив мужиков в кабинете Андрейченко, Климов объяснил им:
– Короче, мужики, пробиваю вашу вещь по картотеке, если в краденых не числится – пойдете домой.
– Ага, знаем мы вас, только сюда зайди – вмиг в клетке окажешься!
– Слово офицера!
– Посмотрим…
Дежурный по просьбе Федора дважды пробивал по базе данных электробритву, но в краденых вещах она не числилась.
– Может, просто кто-то из вас карточку поленился заполнить, – подколол дежурный.
– Может быть, – с досадой согласился Федор, – но ведь приятно все-таки, что мужики эти, возможно, и не крали ее. Нельзя же человека просто за то, что он ранее судим, постоянно в грязь лицом тыкать, мол вор должен сидеть, но с другой стороны, не пойман, не вор!
– Да ты философ, – усмехнулся дежурный. – А может, закрыть их – пусть опера поработают. Наверняка нароют что-то!
– Нет, так тоже нельзя, – решил Федор, – пойду отпущу.
На улице мужики чуть не прослезились, когда Климов вывел их из райотдела и искренне извинился за отнятое у них время.
– Ничего, братан, мы не в обиде. Другие бы мусора… ой, извини! Короче, ты понимаешь… Так что тебе спасибо…
– Ну, прощевай…
Федор на дорожку дал им по сигарете, закурил сам, после чего мужики поспешно покинули неприятное место, но каково же было его удивление, когда они снова вернулись и предложили:
– А может, все-таки купишь? За одну бутылку…
1994. В паре с Трофимовым
Лёня Трофимов проживал непосредственно возле ОМ-1, а потому, подружившись с Климовым, стал частенько пропадать у него. Дружба опытного опера-обноновца и подающего надежды разыскника благотворно сказывалась не только на профессиональном становлении последнего, но и на значительном повышении процента раскрываемости отдела. Климову по-прежнему нужен был старший товарищ-наставник, а Трофимов давно искал работящего напарника, готового по первому зову и днем и ночью реализовать вал информации, которую он получал от опытного негласного аппарата.
– Ты давно квартирников задерживал? – спрашивал Лёня у Климова.
– Задержали недавно группу, сейчас в ИВС на другие кражи раскручиваем.
– У меня есть информация, что братья-наркоманы Воронцовы, Вовка и Димка, совершают квартирные кражи. Там еще старший Славка с ними живет – тот вообще уже еле живой, не ворует, но наркота в квартире всегда для него водится.
– А где живут?
– На Ватутина – ваша территория.
– А кто еще в квартире?
– Сестра их младшая, лет восемнадцать. Тоже уже на игле.
– А родители?
– У родителей в деревне дом. Эти сами тут живут ну, и, конечно, притон устроили. Только осторожные очень – посторонние к ним не ходят, соседи не жалуются, квартира на последнем этаже, пятикомнатная, – кумар никого не беспокоит, вот и расслабились…
– И что предлагаешь?
– Часика в 4 утра засаду в подъезде устроить.
– А что, ночами воруют?
– Ну да. Мой человечек сказал, что рано утром с вещами приходят, пока соседи спят. Авось повезет этой ночью. Ну, если нет, так в другую обязательно получится… Готов?
– Всегда готов!
Лёня ошибался редко – на следующее утро первый отдел работал с новой группой квартирников, а ОБНОН получил солидную «палку» по наркоте.
Любимой тактикой раскрытия преступлений у Трофимова, как сразу понял Федор, была засада, и это не столько было связано со спецификой работы по наркотикам, сколько являлось отпечатком прежней – скрытое наблюдение. В этом Лёня, несомненно, являлся профессионалом.
– Знаешь, как в случае необходимости совершенно бесшумно передвигаться по лестничному пролету в подъезде? – учил он Федора.
– На цыпочках, что ли?
– Все равно тебя песок на лестнице выдаст.
– Ну и как?
– Берешь ботинки в руки и в носочках…
– Так ведь грязно…
– А ты хочешь опером быть с чистыми ногами? – смеялся Лёня.
В другой раз стоят в засаде в подъезде не один час.
– Лёнь, я в туалет хочу. Схожу, ладно?
– Терпи, а то запалимся!
– Сколько можно терпеть?
– Сколько надо, столько и терпи!
– Я больше не могу!
– Хорошо, иди, только осторожно. Наберут ссыкунов в милицию!
– Как конвоировать одному двух задержанных, знаешь? – спрашивал Лёня.
– В наручниках?
– Допустим, мы вдвоем задержали четверых наркоманов. Их нужно довести хотя бы до машины, чтобы они не убежали. Как нам не тратить время на наручники, связывание и т. п.?
– Ну и как?
– Становишься сзади них и берешь каждого за его брючный ремень в районе поясницы. Потом ведешь впереди себя. Как только кто из них дернется, резко поднимаешь его за ремень вверх – и он, какой бы амбал ни был, падает пузом на живот.
– Не может быть!
– Можешь попробовать на мне… Вот блин! Не на асфальте же…
В работе Трофимову часто помогала его врожденная артистичность. Он умел мгновенно перевоплощаться в кого угодно в зависимости от обстоятельств, особенно если употребит немного. Если доза зашкаливала, мог и переборщить. Часто вечерами, когда Федор дежурил в опергруппе, Лёня приходил к нему в отдел и предлагал свою помощь.
Находясь на дежурстве, оперативник обязан брать заявления у всех потерпевших, принимать оперативные меры по этим заявлениям, задерживать, если необходимо, подозреваемых, выезжать в составе опергруппы на все совершенные преступления на территории, закрепленной за отделом, опрашивать свидетелей, подозреваемых и выполнять круглосуточно много-много другой работы, связанной с криминалом. Хорошо, если час-другой удастся поспать! Время в такой круговерти пролетало быстро – не успеешь утром заступить, как выезжаешь на угоны и разукомплектования автотранспорта, которые были совершены ночью. До обеда прокрутился – квартирные кражи! Хозяева уходят на работу, а воры уже тут как тут. И свидетелей возле дома минимум, и соседей не наблюдается! Часам к шести, когда у людей кончается рабочий день, они по несрочным делам приходят заявления писать: на соседей, родственников, друзей, просто на неустановленных лиц. Чуть стемнело – вал грабежей пошел: шапки снимают, сумочки вырывают, если с применением оружия – разбой. Не говоря уже, что в течение дня пострадавшие от карманников просто строем в райотдел ходят. Работаешь и молишься, чтобы убийство не произошло – тогда вообще рискуешь утром не смениться!
Часов в двенадцать ночи чаще всего затишье. Именно в это время собирается вся опергруппа на ужин в дежурке: дежурный, помощник дежурного, «клеточный», следователь, участковый, иногда дознаватель и сотрудник ИДН39, ну и водитель, конечно. По крайней мере, в ОМ-1 так заведено было. И за ужином обсуждают события дня – что еще по материалам необходимо сделать, а то и просто анекдоты травят, если все нормально. После этого час-другой удается поспать в хорошие дни, но часов с трех снова угоны, кражи из автотранспорта, изнасилования и хулиганки… А сколько в течение дня еще и несуразных заявлений поступает! Однако всех необходимо выслушать, опросить, зарегистрировать и принять решение.
Поэтому от Лёниной помощи Климов никогда не отказывался. Особенно в паре им здорово удавалось раскалывать подозреваемых по известному принципу «плохой-хороший». Трофимов мастерски изображал злого сотрудника, а Климов довершал дело по-хорошему. Внушительная фигура, профессиональная способность к перевоплощению, а иногда и огромные кулаки Трофимова оказывали неизгладимое впечатление на преступников любого профиля, заставляя их в беседе с Климовым быть искренними и сговорчивыми, чтобы снова не оказаться один на один с «этим сумасшедшим».
В этой связи происходили и забавные случаи. Однажды Лёня пришел вечером в отдел, когда Федор в очередной раз загибался от вала преступлений, сел за соседний столик, достал внушительный батон колбасы, небольшую бутылку водки, которую в этих краях называют чекушкой, употребил граммов сто, закусил, после чего деловито осведомился:
– Что у нас на сегодня?
– На сегодня грабеж по улице Мокроусова.
– Что, прямо в нашем районе? Забавно…
– Вроде как пэпээсники задержали по приметам подозреваемого, сейчас привезут.
Не успел Лёня выпить вторую стопку, как трое сотрудников в форме еле затащили в кабинет огромного роста и крепкого телосложения парня, изрядно подвыпившего, который крыл их матом на чем свет стоит и пытался вырваться.
– Что вы меня сюда тащите? – громким басом орал он. – Вы еще не знаете, кто я! Да я вас…
Троим сотрудникам стоило большого труда удерживать его, но тут из-за стола внушительно приподнялся Лёня и тихим, но властным голосом произнес:
– Отпустите его.
Задержанный как-то сразу успокоился, словно Трофимов его загипнотизировал, и Климов понял, что сейчас что-то случится необычное, в отличие от пэаээсников, которые, хоть и отпустили парня, но стояли наготове, опасаясь возобновления у того пьяной истерики.
– Не надо насилия, – продолжал тем же тоном Лёня, обращаясь к конвоирам и давая знак отойти от задержанного подальше.
Парень стоял теперь свободно в центре кабинета и пьяно ухмылялся:
– Вот так-то лучше!
– Ну и кто мы? – вкрадчиво спросил Лёня.
– Да я… да я… да я тут самый главный на районе! – выпалил он, угрожающе выпучив глаза.
Резко и неожиданно Трофимов нанес парню удар кулаком в район лба, отчего тот подлетел, как мешок с тряпьем, и рухнул в угол кабинета. Его широко раскрытые глаза выражали испуг и растерянность, а Лёня как ни в чем не бывало снова сел за стол, допил водку, не спеша закусил, после чего тем же тихим и властным голосом пояснил свои действия:
– Ты ошибаешься, парень. На этом районе самый главный – я.
Как ни странно, задержанный еще больше испугался – его глаза забегали, как бы ища защиты, по пэпээсникам, обратились к Климову, затем на секунду поникли, после чего вновь загорелись спасительной надеждой:
– А можно я тогда буду вашим заместителем?
Какой раздался дружный хохот в кабинете, думаю, описывать нет необходимости. Не смеялись только Лёня и задержанный.
В один из вечеров Климов также сидел за столом и, почти не поднимая головы, едва успевал опрашивать потерпевших, количество которых, казалось, нарастало в геометрической прогрессии. Лёня в своей любимой позе сидел за соседним столом и скучал без живой работы. На улице стоял март, слякоть, мокрый снег лежал вперемешку с грязью – весна вступала в свои права, но выходить на улицу в такую погоду не очень-то хотелось. Какие могут быть преступления – в голове просто не укладывалось!
Очередного потерпевшего в кабинет завели сотрудники ППС, которые пояснили, что нашли его в нетрезвом виде на улице Костюкова, одетого довольно легко для такой погоды, а когда хотели доставить в вытрезвитель, он пояснил, что подвергся грабежу – с него неизвестные сняли кожаную куртку.
– Фамилия, имя, отчество? – даже не взглянув на потерпевшего и автоматически положив перед собой чистый лист, спросил Климов.
– Ложкин Игорь Олегович, – хмуро сообщил тот, присаживаясь на стул напротив, когда пэпээсники по знаку Климова ушли.
– Место рождения, работы, жительства? – автоматически продолжил Федор, но тут скучающий Лёня почему-то взял инициативу на себя: