В координатах мифа
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
В координатах мифа
В координатах мифа: антология
Редактор-составитель Нари Ади-Карана
Серия: Антология Живой Литературы (АЖЛ)
Серия основана в 2013 году
Том 5
Издательство приглашает поэтов и авторов короткой прозы к участию в конкурсе на публикацию в серии АЖЛ. Заявки принимаются по адресу skifiabook@mail.ru.
Подробности конкурса: издательский сайт www.skifiabook.ru.
Все тексты печатаются в авторской редакции.
От редактора
Что первично – реальность или ее описание?
Не вырастает ли этот весомый, грубый, зримый мир из мифа, созданного кем-то и когда-то?
…Или нами самими – прямо сейчас?
Редактор тома Нари Ади-КаранаP.S. Если у вас есть желание предложить свои произведения – мы будем рады. Просто вышлите свои работы вместе с небольшим рассказом о себе по электронному адресу нашего издательства: skifiabook@mail.ru с пометкой «заявка на участие в Антологии Живой Литературы». Мы обязательно рассмотрим ваше предложение и ответим вам.
Зацикленное
Ирина Окс. г. Мурманск
От автора:
Я – Ирина Окс. Имя и фамилия настоящие и мои с рождения.
Прошлое у меня было. Там были Воркута, Москва, Камень-на-Оби, любовь, стихи, работа, работа, работа… Ой, даже Парижа три дня было!
Настоящее у меня есть. Здесь у меня Мурманск, любовь, дочка в Питере, работа-аптека, стихи, стихи, стихи… Я прописана на Стихи. ру уже семь лет.
Будущее у меня будет. Там у меня будет все только хорошее, потому что так поется в детской песне. Взрослые песни врут.
Бог есть. Смерти нет. А остальное – лишнее обо мне будет только мешать читателю воспринимать стихи.
© Окс Ирина, 2016
А все, до цитаты, достанется нищим…
А небо некстати в ночи голубеет,и бездну вбирают глаза глубиной;а жизнь на Земле несравнимо грубее,но небо в стихах остается со мной…И бьются поэтские души босыео камни житейских сует и невзгод,и каждый поэт в своем слове мессия,и каждый поэт в этом мире изгой;и те, кто сейчас не поймут и освищут,за гробом слезами омоют венки,а все, до цитаты, достанется нищим,что вслед усмехнутся: «Отбросил коньки».Мы все улетим. Но останется Словоиконами в храме на нашей крови…А с неба, некстати в ночи голубого,осыплются звездами строки любви.Мое Ангелическое, очередное
Мы шли уготованным ранее чьим-то путем, мы ведалиСолнце и море по тысяче раз и так умирали, не зная, начто мы идем, и с нами измором ушли пять замученных рас.Когда мы вернулись, увидели небо в крови, когда мывернулись, нас жаждали, ждали и жгли,и мумии улиц дорогами дней перевив, армады горгулийуснули в церковной пыли.Тиары и мантии саваном падают в грязь, икон благоокихза окнами снова не счесть, а мир, от ума не горюя,сгорает от дрязг, и Солнце упало с Востока…И мы уже здесь.Кто с нами пойдет, мы не знаем, не видя живых,а мертвые очи способны полнеба убить! Мы плачемдождем, если душами плачете вы, но вряд ли сквозь сонвы упьетесь лишь кровью рябин.Мы ваши потомки, убитые вами давно, и общаяненависть наша должна умереть, как крыса в потемках,оставшись гуано в земном, которое мы еще вспашемна зимней заре. И старых царей из могил поднимая насуд, сдирая кресты с перепачканных кровью гробов,пусть наши друзья и враги общий крест понесут, гремячерепами погибших за слово «Любовь».Когда его вспомнят.Буколическое
На высоких отрогах серьезного Запада рук, там,где ходят стадами волы и коровы мыча, мы идемпо дорогам, их камни ругая к утру, и приносимстраданье туда, где надежный причал.А еще мы привозим надежды без веры в любовь,а еще в наших стойлах в солому заныкана соль, изапретную нежность мы дарим, идя на убой, а доэтого стонем и ломом вбиваемся в сон…На высоких отрогах, где мысли стремятся в Тибет, намс шерстистыми яками тесно – до них далеко,и тропою пологой спешат избавляться от бед те, ктоистину маковым соком дольет в молоко.А еще мы на Север скалистый пойдем зимовать,и спокойная старость – бесцельная цель бытия.А еще мы посеяли истину в Божьих словах и находимв их зарослях слаще лекарства лишь ядна высоких отрогах.Еще раз про Ассоль
На доверчивых далях скалистого Севера дней,до которых доплыть удается живыми не всем, далеконе всегда ожидает нас море огней, и других водоемовна них не увидишь совсем.А увидишь пустыню и ту́пиков целый базар, и летающийпух, поседевший, как пепел. Нет, снег. Но на немне остынут мечты, просолившись в слезах, даже если имза… и тебе не до крыльев во сне, вместо них две лопаткии опыт – горбом – за спиной, и в альбомах столпилисьпортреты забытых друзей, и тетрадки-палатки соглядкой припомнить смешно, и разбились в степи двекареты, а ты на козе, и на юге оставленном, сытно, темнои тепло, и побита бессонницей шкура потертых ночей, ив проклятую старость по пояс воды натекло, и заметноусохла душа… и еще… – и вообще…На доверчивых далях скалистого Севера дней, на крутыхберегах, где Ассоль никогда не паслась, не затерты вольдах, стаей ту́пиков плачут по ней шумный домс пирогами и пара не склеенных ласт.Только где она бродит, неведомо мне и тебе, и чего онахочет, не знает, наверно, сама, но при ясной погодескрипит в том дому колыбель, видно, ждет ее дочку,пока не настала зима на доверчивых далях скалистогоСевера.О зависти. Еще
На завистливых далях песчаного Юга ветров, гдесамумы с мистралем сплетаются, падая в штиль,там, где ждали и звали того, что зовется добром, исмеялись над страхом, стремясь к окончанью пути,мы оставили радость открытого настежь окна, накотором листает дневник непутевый апрель. Тамраспахнутым взглядом следила за нами весна, илюбовь не святая легла простыней в акварель иразмазала слезы, глаза во все щеки открыв, потомучто испорчено краской прекрасное в них… Мыоставили звездный азарт до начала игры, написавнеразборчиво кучу наивной фигни.На завистливых далях, где дети помашут нам вслед,будут счастливы внуки, но мы не узнаем о том, какдавили педали они и на велике лет с ветром мчалиськ науке, что в мире несчастлив никто.Кроме них.Аум
На поющем Востоке далекой и близкой души пребываем мывечно и вечно тоскуем о нем. Он Бангкоком и Токио нас исмешит, и страшит, и дорогами млечными манит, когда мы уснем.На поющем Востоке из чаш вырастают цветы, и на сакуредивное диво поет по весне, и из древних истоков течет попредгорьям крутым Беловодье бурливое к солнцу до кровикраснеть;и мечты зарождаются там, и возможен полет, и не хочетсядумать о том, чего может не быть и не может не быть…А хрустальный нетронутый лед так похож на звездуопрокинутой ступы Судьбы. Мы толчем и толкуем, но толкупока не видать, эта скучная сказка без смысла, как день безконца. Словно дуло к виску, в рюмку бросившись кубикомльда, приставляем мы маску, скрывая личину лица.На высоком Востоке души, где вибрации мантр резонируютс сердцем, живет и всевластвует Бог. Нервом, ниточкойтонкой пришит Он к карману ума и за тридцать сестерциевв церкви торгует собой.…потому что так легче серьезному Западу рук.…потому что так проще жить в зависти Югу ветров.…потому что так лечит доверчивый Север хандру.Бог Адамову рощу срубил им под кров и для дров.…чтобы стало теплее душе.Потому-то
На пуховой на постели облаковв полудреме пьют парное молокоиз разлившегося Млечного Путидвое странников, которых Бог простил.Ножки свесив, улыбаются-молчат,греют крылья в ярких солнечных лучах.То ли облачность пернатая легла,то ли радость их с печалью пополам,но куда по облакам они пойдут,взявшись за руки у мира на виду,непонятно им самим, а в облакахим друг с другом очень нравится пока.На закате в небесах царит покой,на пуховой на постели облаковдвух заблудших по головкам гладит Бог,потому-то мы и счастливы с тобой.Бабочки
Бабочки друг с другом в одуванчикахпо весне на солнышке любилисьи с нектаром желтые стаканчикизалпом осушали в изобилии.Без ума любились, безоглядные,бабочки – всей жизни двое суток —без задумок: хорошо ли, надо ли,без боязни сплетен-пересудов.Солнышко светило в небе ясное,май пришел, и травка зеленела,бабочки друг с другом были счастливы.Кто на ком?Кому какое дело.
Просто вместо овечек. Ночное полубредовое
Ежик седых волос,время течет к нулю…Поводов нет для слез,просто пока не сплю,просто в окне луна,просто давно вдвоем,просто твоя спинасердце спасет мое;просто смешно сопишь,просто тревожно спать,просто такая тишь,просто одна кровать,просто тобой дышу,носом уткнусь в плечо,люстра, как парашют…Что это я? О чем?Просто родным тепломпахнет твоя рука,просто блестит стекло,и без тебя – никак,и в голове сумбур…Тихо подкрался сон.Нашу с тобой судьбуночью разделит он.«Сибирь моя, любовь моя – Алтай…»
Сибирь моя, любовь моя – Алтай,мой сон, мой теплый край, моя стихия,мой идол поклонения мостам,и тайна, и алтарь…Какой трухи яни натащу к тебе из дальних мест,с какой бы ни пришла к тебе дороги,скитов твоих негромкий благовестсмиренно встретит и омоет ноги,и инокиня Обь, темна водой,печаль мою с души сотрет подолом,и месяц в небе, робкий, молодой,осветит эту ширь. Пусть будет долог,моя Сибирь, твой век, чтоб Русь моглаомыть свои стопы, чиста тобою,и чтоб Москвы златые куполавосславили ее твоей Любовью!Сибирь моя, любовь моя – Алтай,ты песня, ты весна моя святая,моей Судьбы полет и высота,ах, мне б к тебе за журавлиной стаейв родимый край…Bestпросветное
Под омофором розовых небессовсем не важно, где мы или кто мы,не важно даже, море или омутмутит хвостом наш персональный бес.Наш мир бескрайний состоит из бездн,и он бездонен под бездонным небом.совсем не важно, зрелищ или хлебане выдаст Бог или свинья не съест.и каждый в этом мире is the best,и сам себе и цирк, и bestиарий,и каждый зверь способен двести арийисполнить для других живых существ,но не поет, а только просит естьи выедает собственную душу.Так океан Любви остатком сушив бессильной жажде будет выпит весь.Когда не станет в этом мире песени музыка исчезнет навсегда,тогда иссякнет Божья благодатьи мир, дойдя до дна, нам станет тесен.Осеннее бабье
Суета, маета и дороги расхлябаны…Вопреки ожиданьям, всем бедам назлозапестрят зеркала бестолковыми бабами,что в погоне за счастьем встают на крыло,запестрят зеркала лебедицами-ведьмами.По осеннему небу на метлах, шутя,бабы верят в любовьдо конца до победного,как в пришествие смерти не верит дитя.Бабы верят в любовь,громыхая кастрюлями,привыкая в миру забывать о себе,если их мужики не погибли под пулями,значит, будет кому приготовить обед.Бабы верят в любовь.Эта вера по странностивере в Деда Мороза из детства сродни:сможет стать им любой, кто придет, звякнув санками,по головке погладит и влезет на них.Бабы верят в любовьради слова приветного,ради счастья судачить с подругой о том,что терпеть невозможно диванно-газетногокобелину с ленивым пивным животом.Бабы верят в любовь,сериалами вскормлены,и, мечтая, играют в чужую судьбу,голодая в погоне за стройными формамии по жизни таща мужика на горбу.Если держится мир на доверии бабами,дай им ноги покрепче, Всевышний,хотя…Хорошо, что дороги и души расхлябаны,раз им выдался шанс полетать,пусть летят.И все еще…
Ветхозаветный театр теней:за райским садом Божий ад,потом потоп. И все.Верней, побило градом виноград.И все.И не напился Ной.И все.И не родился Хам.И, слава Богу, под лунойнет места горю и стихам.И все?Отнюдь. В который разнашелся умник – попросил.И все.И – кто во что горазд,на что хватило средств и сил.И все.И зря старался Бог.И все.И не пошли ко днуни пьянство с хамством, ни любовь,ни стихопесни про луну.И все.И нет скончанья дней.И все.И молится за насВетхозаветный театр теней,творя намаз в рассветный час.И все? И все.
Старый круг любви очерчен…Старый круг любви очерчен. Циркуль во́ткнут в середину,я смотрю, как завершает серый росчерк карандаш…Мозг усталый гуттаперчево замкнулся и окинулпрежний путь, и жизнь большая изменилась навсегда.Круглый стол осенней тризны… Что ж, обратной нет дороги:мы останемся друзьями и расстанемся светло,на могилке прежней жизни не помянем всуе Бога,хилый трупик в волчьей яме зимней выметут метлой.Мы черту перешагнули, цепи замкнутого кругатяготить тебя не будут, вот и все, прости-прощай,новых мыслей старый улей, новый циркуль – друг без друга,вновь доверие к Иудам, снам, приметам и мощам.Циркуль во́ткнут в середину, не ко времени доверчив,по окну текут снежинки, начинается зима.А вернувшийся с поминок инцидент давно исперчен:лист, повисший на осинке, даже ветки не сломал.
«Щербатый мир свистит в прорехи ветром…»
Щербатый мир свистит в прорехи ветром,Святая ночь уже не за горами,и вечный миф от елки и до вербывсем суждено пройти и стать ветрами.А снег, как зуб, из детства выпадаети небо режет, рвясь из Божьих десен.А здесь, внизу, грань бытия седаяложится между осеней и весен.И выгрызает в Солнце, словно в сыре,окно для ночи крыса-непогода,и вновь неон царит в подлунном мире,и заморочен он водой и модой.А снег летит, ему до них нет дела:он сам вода, без времени красивый,и этот стих, почти без рифмы – белый —зиме подарок. Только ночью синейвсе кошки серы, и не видно снега,и рот закрыт, и зубы не при деле,и Божья вера в собственную силув финал игры выходит на пределе,но не сдается, значит, будет буря!И заштормит на целое столетье:в пылу эмоций Бог, чело нахмурив,щербатый мир раскрыл навстречу детям.НеАхматова
…и если писать стихитебя приспособил Бог,то, будь ты хоть трижды хитрый,все выйдет само собой:ты можешь сопротивляться,от рифмы сбегая в кайф,но даже из птичьей кляксыродится твоя строка.А ты не пиши, попробуйобидься и не пиши —стихи заползут микробомв обитель твоей души,и будешь ты диким зверемметаться от них, вопя,гони их в окно, но в двериони будут лезть опять,пока не достанешь листики, взяв над собою верх,не вывалишь все, очистивпомойку, что в голове,из вываленного сораполучится строчек семь,но ты остальные сорокне вздумай забыть совсем,и если стихи сподобилзачем-то писать нас Бог,пиши и с тобой до гробапройдет по Земле Любовь.Осеннее депрессивное
Ушла в себя и не вернулась,и так живу,а осень вдоль печальных улицметет листву,и жизнь летит, как листья, мимо,скупа теплом,не чувствую себя любимой —и поделом…Внутри меня темно и сухо,чего ж еще?Придет с косою Смерть-старуха,предъявит счет,да нечего ответно Смертимне предъявить,ведь не отнимут счастья черти,раз нет любви.Скажу: жила в плену иллюзий,и вот итог:скатался, завязавшись в узел,Судьбы моток.Исчезну, без вести пропавшейв осеннем дне,и серый дождик подгулявшийвсплакнет по мне…Навстречу птицам, осенью на север…
Навстречу птицам —осенью на северя снова следую природе вопреки.Опять не спится.Чаем сон рассеяв,твердят соседи мне, что люди – дураки.К чему я еду,снова возвращаясь,чего не видела? Мой дом уже не тот…Истлевшим пледомда остывшим чаемменя обыденность заплесневело ждет.Как странно: памятьдушу мне не греет,и от грядущего я радости не жду,но это ранитосенью острее,как будто времени печальней нет в году.И небо низкойоблачностью хмуроглядит слезливо поезду вослед.Перрон так близко,я и вправду дура,и лишь наивные считают, что поэт.Клен. Из мужского альбома
Вновь улетело лето, птичьи стаиготовятся растаять в небесах,листва желтеет, выжжена местами,и всех стихов уже не написать…Сады расшиты бисером черемух:что было белым, кажется черней.Немного грустно выходить из дома,немного пусто в доме и во сне,немного странно жить в начале века,в котором предречен конец времен,немного больно с сердцем человекатому, кто был Любовью ослеплен,немного страшно без любви остаться,грешно немного оставаться с ней,смешно немного выглядеть паяцем,немного пошло злиться и краснетьот горьких слов одной из тех немногих,в которую немного был влюблен…Немного поздно вспоминать о Боге,когда ты сам – давно опавший клен.Укусила себя за хвост…
Я Уроборос, я голый Феникс, я обгоревшийбескрылый птах, бог-богоборец, vagina-penis,орел и решка…В чужих устах я так устал от пустых проклятий внабитых мною несытых ртах, что на глиста сталпохож я статью, и харкать гноем на тень Христа втени креста я устал не меньше, но что поделаешь —смерти нет, есть только дети мужчин и женщин, дасемь наделов чужих планет, да звон монет – чешуейпо коже, да поминальный протяжный звон… Да,смерти нет. Но ведь жизни – тоже. Так что же с нами?Неужто сон?Я Уроборос, я бесконечен, и хвост – все то, что неголова, и перьев поросль болит, как печень, и в осеньпошло летят слова… И целовать этот хвост противно,и укусить его западло, и мне бы в ад давно уползти,но на небеси возлюбили зло. И сам себя я люблюи плачу, и снова плачу и хохочу, в своих объятьяхсебя же трачу на бред собачий и перья чувств. Онипотеряны всеми, всюду и сожжены на хвосте времен,а вместе с перьями вера в чудо, с ней иже ны… Иприговорен я грызть сей хвост обгорелый, горькийи помнить вечно, башку обвив, о брызгах звезд натарелках гор и о бесконечной большой Любви…Я Уроборос, я память предков, я амнезия, я тьма исвет, костер и хворост……возврат каретки…Плевать на зиму мне. Смерти нет.
Подражание Шекспиру 85
Как трудно вознести Тебе хвалу,влача свою Судьбу, как я влачу.Как трудно прочитать молитву вслухи уберечь дыханием свечу,и, обжигая воском пальцы рук,нести ее тому, кому велишь,и, замерзая на сыром ветру,идти за ним, светя, на край земли,и боль терпеть, и петь о боли той,и знать, что счастье будет не со мной,и быть мечтой, расставшейся с мечтой,оставшейся земной и неземной,и ежечасно говорить с Тобой,и верить в то, что Ты и есть Любовь.Солнце на синем
Елена Копытова. Латвия, г. Рига
От автора:
По образованию – юрист, по профессии – преподаватель. Есть сын-школьник. Люблю поэзию и воздушный экстрим.
© Копытова Елена, 2016
Дорожное
…А за окном – березово. Шпалы – чересполосицей.Небо играет красками щедро и нараспев.Сумерки гонят с пастбища рыжее стадо осени.Даль убегает в прошлое, выдохнуть не успев.Только прикосновение, только намек – не более…Тянется-канителится времени волокно,зыбится послесловием чеховской меланхолии…Желтый зрачок прожектора высветил полотно.Беглый этюд – плацкартное: рыжий трехлетка с яблоком.Ложка по подстаканнику бряцает бубенцом.На незнакомой станции суетно, как на ярмарке.Пахнет капустой квашеной, бочечным огурцом.Можно дышать, как дышится… или парить, как движется.Можно сказать, как выдохнуть – шелестом-ветерком.Только вот слово «Родина», в общем-то, слишком книжное…лучше бы – полушепотом, тающим сквозняком.Бродят слова ненужные (вроде письма с оказией) —то ли уже на подступе, то ли еще в пути…– Вяленым рыбным Севером, спелой арбузной Азией,мокрым хохлатым Питеромвстреть меня, приюти…и посмотри доверчиво… и обними по-дружески…пусть себе паутинится медленной речи вязь.Будь ты слегка подвыпившей, луковой и простуженной…Знаешь, и пуповинная недолговечна связь.Вижу – на шею времени кольца легли годичные.Вижу, как из дорожного старого рюкзакаволком глядит предательство паспорта заграничногос ужасом обреченности вечного чужака.
Без слов
Говорят, в Отечестве нет пророка,да и кто б узнал его, если – есть?Но зато опять на хвосте сорокапритащила сдуру худую весть.…А в чужое сердце влетишь с разгона,так тебя проводят – «на посошок»полной чаркой спелого самогона.Сумасбродно, ветрено… – хорошо!…А потом – привычный рассол на завтрак.Хоть полвека пей, все равно – тоска.Ты чужой здесь и… не сегодня-завтраупорхнешь, как ласточка с облучка.…но пока… молчи! На душе бездонно.Все, что важно, сказано и без слов.Просто Бог, шутя, раскидал по склонамзолотые луковки куполов.Просто остро пахнут лещом и тинойна равнинах волжские рукава.И тебя пронзает гусиным клиномножевая русская синева.Провинциальное
…И неважно, где он и как зовется —городок с часовенкой под ребром.Ночью время черпаешь из колодца,до утра гремишь жестяным ведром.И душа наполняется зыбкой грустью.Все застыло будто бы на векав закоулках этого захолустья.На цепи по-волчьи скулит тоска.…колосится утро над бездорожьем.На лугах – ершистая трын-трава.Вот бы враз оторваться, сдирая кожу! —Отболев, отникнуть, но – черта с два! —Как ни бейся – хлесткая пуповинанеизменно тянет тебя назад.…у хозяйки – брага (к сороковинам.)На столе – портрет (утонувший брат.)На цветастом блюдце – свечной огарок.Кислый квас – во фляге. В печи – блины.На плакате выцветшем – Че Гевара,и ковер с оленями – в полстены.Даже то, к чему ты едва причастен,прикипает к памяти навсегда.В сенокос – царапины на запястьяхда жара без продыху – ерунда.От того, что было сплошной рутиной —горячо и больно, по телу – дрожь…тишина колышется паутиной —даже выдохнуть страшно,а вдруг порвешь?Не парижское
Улицы не парижские… Ветер гуляет кочетом.Голуби над задворками. Нудные холода.У пацанов с окраины папы – сплошные «летчики».Рано стареют матери. Чадно горит звезда.Хочется… прочь! – Из города, чтобы дорога – скатертью,чтоб разговоры в тамбуре, а за окном – поля,чтобы вдыхать заутренний свет над церковной папертью…чтобы отцу и матери пухом была земля…или… на тесной кухоньке пить до утра шампанское,чтоб на одном дыхании – залпом объять сполна —русское и еврейское, польское и цыганское…чтобы в душе – бубенчики, а на дворе – весна…был бы, слегка присоленный, хлеб – на ладони времени…чтобы в гостях – желанные (и никогда – врасплох),чтоб прорастало лучшее не из чужого семени…но… на ветру качается пыльный чертополох…не золотятся колосом Псковщина и Смоленщина,наглухо занавешены долгие вечера…а в безымянном городе плачет хмельная женщина,будто опять поверила, что из его ребра…будто припала Родина к теплой груди Всевышнего —плачет – не успокоится, не оторвет лица.Улицы не парижские – с кошками и мальчишками,папы – сплошные «летчики», нет холодам конца.
«Это русская сторонка»…
«Это русская сторонка». Летний зной в затоне тонет.Спит соломенное солнце, зарываясь в облака.Голосит петух поддатый: «Распрягхайте, хлопцы, ко́ней!» —Метит в «яблочко» – навылет (чтоб уже наверняка)!Хоть полшара – десантируй, здесь любому хватит места.За бескрайним Енисеем всякий – Будда (в меру сил.)Медитируют в Сибири дети светлой Поднебесной…«Рэнь-шэн бу-кэ хвань-дэ-хвань-ши»[1] —как Конфуций говорил. —Прав он был. Да кто бы спорил? – Все бесценно. Время тленно.Над чубатыми борами – желторотая заря.Машут лапами березы. Вечер будет офигенным…Разбавляй речной прохладой жгучий спирт из «пузыря»!..Ветеран двадцатилетний. Он послал меня в… европу!Он сказал, что я с акцентом говорю!.. Достал баян… —понеслись гнедые звуки по околице галопом. —Это русское… застолье…«Это Родина моя.Это русская сторонка».Здесь тебя не ранят в спину.Ночи лунные полынны. Тонкокожи тополя.И… почти невыносимо…бьется жаром за грудиной:«Это русские картины…это русская земля…»
Незнакомая Родина
Два вопроса: «Что делать?» и «Кто виноват?»,как седые проселки, навеки схлестнулись.В Ярославле над Волгой ярится закат.Тлеет Тула витринами пряничных улиц.А в вагоне – туман опрометчивых слов.Да и сам ты доверчив, наивен и жалок,обнаживший всю душу до самых основ,точно Питер – изнанку своих коммуналок.…За спиною – перрон. Переступишь порог —и на пир с «корабля», но расходятся гости.…А рассвет с огоньком, и с горчинкой дымок,и дрова – на дворе, и трава – на погосте.Оживает душа, обращенная в слух.Акварельные зори свежи и прозрачны,но умолк предпоследний нетрезвый петух,оцарапав околицу хрипом наждачным.Вот бы взять да попробовать жить-не тужить,чтоб душа – нараспашку!.. Похмельно-непьющий,понимаешь, что… – к лешему вся эта жизнь! —Что за чушь, что дорогу осилит идущий?Кто соврал, что идущему ноша легка? —Добрести бы до дома неровной походкой…(Как известно, Россия – в глазах чужака —пресловутый медведь, балалайка и водка.)Незнакомая Родина… Все занесло —заметелило пеплом неверного слова.…А в плацкартном вагоне тепло и светло.И подросток-«ботаник» читает Толстого…Из дорожных зарисовок
Алеше не снятся…Все – сам! – Он никак не согласен на меньшее.Мальчишка – в тельняшке, но… спит, как сурок.Алеше не снятся дороги Смоленщины…(не видел он толком российских дорог.)Над верхней губой – чуть заметная родинка.Он – сам по себе, не задолблена роль.Он знает, «с чего начинается Родина» —с таможни, со слов: «Пограничный контроль!».…А плюшевый мишка две бусины вылупили смотрит насквозь, от бессонниц устав…пока по «нейтралке» – из Себежа – в Зилупесо свистом летит желто-синий состав…За далями – дали вослед… и – так далее…Смолистый рассвет заливает леса.И вздрогнешь, увидев – колодцы Латгалиисухими глазами глядят в небеса.…И с полок слетают крылатые простыни.…Небритый сосед говорит: «Вуаля!»…Саднящий динамик фонит девяностыми —«Зачем нам, поручик, чужая земля?».Так странно – «проселки, что дедами пройдены» —другая судьба, незнакомая жизнь.…И поезд опять прибывает на… Родину (?)…А здесь, как везде… —ни своих, ни чужих…В плацкартном вагоне«Скорый» ход набирает, время его пришло —Измерять колесами Среднюю полосу.А моя попутчица – как же не повезло —Говорливая тетка, жующая колбасу.И она все болтает, битком набивая рот…Вот ведь, думаю, надо же – выдался мне «досуг»!А она – про соседку, Путина, огород…Начала о себе. Побежали мурашки вдруг.И в глазах ее шевельнулось на самом днеТо, что с детства задолблено: взялся – тяни свой гуж…Ее сын в девяносто пятом погиб в Чечне.В девяносто девятом повесился спьяну муж.Она, пот отирая со лба, говорит: «Жара».Отхлебнув воды, улыбается: «Хорошо».У нее умирает от рака в Москве сестра,Она едет прощаться с последней родной душой.Паренька жалеет: «Совсем еще не окреп.Видно, мать измаялась, бедная, ждать сынка!» —Спит в наушниках тощий дембель, сопя под рэп,С верхней полки свисает жилистая рука.Все затихло, уснуло, съежилось, улеглось.И вагон стучит колесами и храпит.Но метет мозги бессонницы помело.Сколько сорных мыслей…какая из них пронзит,прошибет, проймет до ядрышка, до нутра? —«Я лишь пепел Европы, и здесь – не моя страна»…Как же сладко курится в тамбуре в пять утра!За окном рябинно, розово. Тишина.Авторизация