– Вот и хорофо, – улыбнулся Балабол.
Постепенно приходя в себя, Гульд оперся о стену и поднялся на ноги:
– Будь ты проклят, Бошелен…
Чародей удивленно повернулся:
– За что, сержант?
– За гибель моих солдат. Я сам готов принести за них клятву на крови…
– Чепуха. Они вовсе не убиты. Просто бесцельно блуждают, только и всего. В этом я точно могу поклясться.
– Если ты лжешь, маг, лучше убей меня прямо сейчас, ибо я…
– Я не лгу, сержант. И доказательство тому – то, что я оставил тебя в живых.
– Он говорит правду, – сказал Бирклас Гульду. – Как я уже упомянул раньше, нашему терпению есть предел.
Бошелен положил руку на плечо Корбала Броша:
– Идем, друг мой. Наш слуга уже ждет нас на пристани.
Гульд смотрел им вслед, полуослепший от накатывающей волнами боли.
Принцесса Шарн, похоже, пришла в себя. Она тоже уставилась им вслед, и лицо ее было белее луны.
– Он собирался меня убить! – яростно прошипела принцесса.
– Он всего лишь клятый евнух, – прохрипел Гульд. – Чем ты могла бы его очаровать? Ему даже бриться не нужно.
Стек Маринд застонал и повалился на булыжники. Его арбалет с лязгом ударился о камни, но не выстрелил. Гульд увидел на бесчувственном лице лежащего чуть глуповатую улыбку.
Бирклас Пунт и Балабол Рой приподняли шляпы и не спеша удалились.
Сержант сделал шаг от стены и пошатнулся, но сумел устоять на ногах. По его шее стекала кровь. Слышались далекие крики: наконец-то сюда шли его солдаты. Гульд вздохнул, глядя на лежащее в луже крови тело служанки, к которому целеустремленно бежала вприпрыжку какая-то дворняга. Сержанта затошнило.
– Безумие, – прошептал он. – Сплошное безумие!
Из темноты в переулке послышался сухой кашель, а затем хриплый голос нараспев произнес:
– Видишь, к чему приводит порочная жизнь?
С трудом проснувшись, Эмансипор Риз обнаружил, что смотрит на четыре дорожных сундука, прикрепленные ремнями к стене перед ним. Со всех сторон доносились скрипучие звуки, а койка, на которой он лежал, качалась и кренилась.
«„Солнечный локон“. Теперь вспоминаю. Во имя Худа, до чего же ужасная ночь!»
Он медленно сел. Корабль то поднимался, то опускался на волнах: они находились в открытых водах за пределами Минорской бухты, в Десятинном проливе. Воздух в тесной каюте был горяч и влажен.
«Едва успел сообщить Субли, – подумал Эмансипор. – Ничего, она справится, может, даже вздохнет с облегчением после того, как немного успокоится».
Он огляделся. Две другие койки были пусты.
Эмансипор яростно уставился на сундуки.
«Проклятье, ну до чего же они были тяжелые. Едва ось повозки не сломали».
Естественно, во втором сундуке Бошелена хранился огромный, завернутый в ткань кусок сланца, который тот извлек и положил на пол. На его плоской поверхности виднелись замысловатые знаки. Эмансипор моргнул, глядя на камень, и тут же нахмурился, внезапно вспомнив странный звук, который его разбудил. Внутри одного из сундуков Корбала Броша что-то шевелилось. Это нечто сумело освободиться.
Поднявшись на ноги, Эмансипор расстегнул удерживавшие сундук ремни. В замке торчал ключ. Отперев сундук, он поднял тяжелую крышку.
Увиденное повергло его в неописуемый ужас. Сдерживая тошноту, Эмансипор захлопнул крышку и дрожащими руками снова застегнул ремни.
Каюта вдруг показалась ему слишком маленькой. Ему нужен был воздух. Ему хотелось… убраться отсюда прочь.
Шатаясь, он добрался до двери и, поднявшись по потертым, побелевшим от соли ступеням, обнаружил, что находится в средней части «Солнечного локона». Неподалеку от носа корабля стоял Бошелен, который, похоже, не обращал никакого внимания на качку. Вокруг некроманта и Риза сновали матросы: проход через пролив требовал тяжкого труда.
Тяжело дыша, будто выброшенная на берег рыба, Эмансипор пробрался к Бошелену.
– У вас изможденный вид, любезный Риз, – заметил маг. – У меня есть ряд действенных снадобий…
Эмансипор покачал головой и перегнулся за борт.
– Я думал, вам несвойственна морская болезнь, – продолжал Бошелен.
– Это… только первый день, хозяин. Скоро буду крепко стоять на ногах.
– Понятно. Вы уже ознакомились с моим творением?
Эмансипор побледнел.
– Я говорю про сланец, Риз.
– Ах это… Да, хозяин.
– Я стараюсь помочь Корбалу в его беспрестанных попытках стать отцом, – сказал Бошелен. – И потому изобретаю… средства, если можно их так назвать. Начертанный на камне круг сохраняет живительную силу и при необходимости обеспечивает ей пищу. Еще ни разу не случилось, чтобы я не узнал в процессе что-то новое, так что польза есть для всех нас. Вы хорошо себя чувствуете, Риз?
Эмансипор не ответил. Уставившись невидящим взглядом на серые волны, вздымавшиеся перед ним будто стена, каждый раз, когда корабль нырял вниз, он весь дрожал, даже не чувствуя, как с грохотом вибрирует корпус корабля. «Стать отцом? Упасите меня боги!» Лишь болезненно извращенный разум мог назвать лежавшую внутри сундука корчащуюся и подрагивающую груду сшитых между собой органов, каждый из которых был жив и наверняка содержал в себе душу, заключенную в мучительную тюрьму, откуда невозможно было сбежать… мог назвать нечто столь чудовищное… ребенком. Мечты евнуха о родительском счастье порождали лишь кошмары.
– Воистину, свежий чистый воздух оживляет душу, – проговорил Бошелен, глубоко вздохнув. – Я всегда чувствую себя… э-э-э… помолодевшим, вновь отправляясь исследовать этот мир. Хорошо, что удалось договориться с Оседлавшими Бурю. Морское путешествие не должно стоить больше одного-двух кувшинов крови – думаю, мы все можем с этим согласиться. А теперь, любезный Риз, позвольте мне заняться излечением вашей злополучной болезни. Мой прошлый опыт вскрытий и вивисекции помог мне определить ее причину – и кроется она, как ни удивительно, внутри ваших ушей. Будучи достаточно умелым алхимиком, я могу положить конец вашей чрезмерной чувствительности. Заверяю вас…
«Ох, Субли…»
– До чего же замечателен дневной свет, не правда ли, Риз? Ведают боги, я так мало его вижу. А вот и Корбал…
Эмансипор повернулся туда, куда указывал Бошелен. Следом за кораблем среди десятка кружащих чаек летел одинокий ворон. Черная птица ныряла и скользила по ветру, будто клочок тьмы.
– Он не знает устали, наш Корбал Брош, – любовно улыбнулся Бошелен.
