Мистериум. Полночь дизельпанка

Потоптавшись на месте, совершенно не зная, как реагировать на происходящее, Уиклер направился к городской ратуше, чтобы сообщить о странном пришествии, за которым, как чуяло сердце моряка, последует немало других бед. Ему пришлось обойти Фри-Дерби и убедиться, что это нечто огромно в высоту и в ширину и перекрывает улицу от тротуара до тротуара так, что даже крыса не смогла бы пробраться. Оно достигало балконов третьего этажа и тянулось вдаль до дома Искусных Манер, этакой небольшой картинной галереи Марблтана, в которой выставлялись всякие заезжие мастера кисти. Вот тут-то его внимание привлек предмет, явно не относящийся к стеклянному наросту. Башмак старухи Эйры, деревянный, такие никто теперь не носит, со следами обугливания от пожара, имевшего место в Марблтане лет тридцать назад. Из башмака тянулась нога в синем шерстяном чулке, придавленная тушей загадочного нечто. Лужа возле торчащей конечности несчастной старухи была чуть темнее, чем обычная лужа. Даже дождь не мог окончательно смыть эту темноту, хотя и старался вовсю. Не хватало единственного солнечного лучика, чтобы понять очевидное – темнота на самом деле была бордовой. Уиклер, повидавший на своем веку всякого, все же почувствовал себя нехорошо, судорожно сглотнул липкую слюну и ускорил шаг. Ему казалось, что стеклянная масса испускает какой-то тягучий переливчатый гул, почти колокольный, если бы колокола лить из стекла. Возможно, это непогода поглощала вибрации звука и не позволяла им распространяться далеко. Возможно, звук и вовсе шел изнутри сознания шкипера, напуганного зрелищем. Он даже не замечал, что вымок до нитки, после того как снял шляпу. Вода побежала за шиворот и в карманы, она умеет находить себе дорожки. Потому что вода проворней городских крыс.

Потом настало новое утро и стало понятно, что вчерашний день был лишь началом ужаса и старая Эйра – далеко не последняя, кому придется переехать на городское кладбище в качестве вечного гостя.

Когда пытались извлечь тело, пришлось разбить кусок стеклянной туши, накрывшей Эйру. Причем это получилось не с первого раза. Кузнец, который орудовал внушительным молотом, сказал, что испытал ощущение, будто ломает кирпичную стену, хотя звон битого стекла и осколки, брызнувшие во все стороны, казались вполне натуральными, ничего общего с кирпичом не имевшими. А вот плохой новостью стал тот факт, что буквально на глазах место с отбитым куском затянулось наново и все стало как прежде. Разве что Эйру смогли вытянуть и убедиться, что именно так мог бы выглядеть человек, которого придавило трехэтажным домом. Убедиться и содрогнуться от жуткого зрелища.

Второй ночью две трещины перечеркнули стену на городской бане и каменный пояс дизельной мельницы. Из одной выползло нечто, размерами и очертаниями схожее со зданием бани, из второй – новая мельница, такая же, как настоящая, только стеклянная. В момент появления Наростов, как окрестили их в городе, не погиб никто, но вот днем в этом же квартале случилось сразу три загадочных происшествия. Братья-близнецы Букер, взявшись за руки, шагнули с крыши своего дома, который задней стеной выходил на обрывистую часть города. Высота была достаточная, чтобы не оставить беднягам никаких шансов. Вторым происшествием явилось столкновение экипажа с афишной тумбой. Свидетели утверждали, что автомобиль разогнался до предельной скорости, а в самый последний момент свернул к столбу. Погибли управляющий типографией и его помощник.

Третье происшествие несколько выбивалось из единой цепочки, поскольку им стало возгорание библиотеки. Огонь рвался изнутри, из всех помещений сразу, но сверху его успешно заливал дождь. В этот раз стихия воды победила. Именно с этого момента в дело вступил старший инспектор Мирабо, который вместе с городским брандмейстером целый день провел на пепелище, спускаясь в библиотечные подвалы, пытаясь понять, что же могло послужить причиной пожара. В этом хранилище знаний в нынешнюю погоду никого не было и быть не могло – по устоявшемуся обычаю в сезон штормов всякая общественная жизнь в Марблтане замирала, – однако посланные за хранителем библиотеки констебли также никого не нашли. Вот это уже было странным.

Инспектор слыл мастером розыска, хотя для маленького городка не бог весть какое умение – найти воришку, выяснить, кто из приезжих расплатился поддельными векселями, кто снял банк в игре, используя шулерские приемы, и все такие подобные мелочи. Разве что в начале лета, когда приезжих становилось больше, чем жителей Марблтана, таланты инспектора находили себе применение. Но сейчас никаких приезжих не осталось за исключением какого-то чудаковатого художника с юга, задержавшегося, чтобы запечатлеть на холсте буйство стихии в сезон штормов. Первая же вылазка на пленэр закончилась для него печально – ветер сломал мольберт, разъяренная волна, которая, видимо, не желала, чтобы кто-то ее запечатлевал, дотянулась до смотровой площадки и едва не утянула беднягу в залив. Он отделался испугом, утратой своих кистей и красок, а также легкой простудой, каковая имела больше психические свойства, о чем поведал врач, осматривавший пострадавшего. Больше ни о каких творческих походах к заливу художник не помышлял, сидел тихо в гостинице, пользуясь гостеприимством и щедростью городского правления, приславшего в качестве компенсации и извинений за невежливость местной погоды пару ящиков замечательного высокогорного вина Анри-Мальотте-Бланк урожая восьмилетней давности. В общем, Марблтан был достойным местечком, что и говорить.

Был.

– Мирабо! Наконец-то! – В голосе бургомистра звучал целый оркестр. Тут и облегчение, и радость, и немой вопрос – Ну? Как там?

Еще усталость и тревога, загнанные глубоко-глубоко, и тот же страх, что владел городом и терзал его кровь последние несколько дней.

– Никак не могли разобраться с дорогами. – Голос старшего инспектора, напротив, был цельным как орех. В нем сквозила одна-единственная усталость. Весь свой страх инспектор растерял за двое суток метаний по окрестностям Марблтана.

Радиоприемник, приютившийся на краю необъятной дубовой столешницы, яростно шипел и плевался, как взятый в плен отважный герой, не желающий выдавать самый главный секрет, пока его пытают всякими способами. То расширяющийся, то сужающийся зеленый зрачок индикатора на внешней панели обдавал кабинет мягкими изумрудными отблесками. Было видно, что собравшиеся в кабинете у Шефа, как называли бургомистра, уже долгое время пытаются уловить в хаосе звуков хоть какую-то информацию. Но среди всей этой свистопляски помех самой разумной фразой, выданной приемником, была такая:

– Фи-ууу-йукс!

Она прозвучала и неожиданно, и громко, и визгливо, заставив всех вздрогнуть. Всех, кроме старшего инспектора. Насквозь промокший, заляпанный рыжей грязью до колен, что явно указывало на то, что дороги и впрямь к нему сегодня не благоволили, Мирабо мечтал о чашке чая. Или кофе. Или коньяка. Или всего сразу, в одной чашке. Но вначале доклад, ради которого он, собственно, и добрался до ратуши.

– Рассказывайте, Мирабо! – поторопил его Шеф.

– Да-да, говориль нам скорей! – поддакнул обычно сдержанный фон Штейблиц.

Когда он волновался, то наружу сразу же выползал ужасный акцент, выдававший в агенте тайного сыска выходца из северо-западной провинции. Вначале это вызывало у многих насмешку, но после того как Штейблиц трижды вызывал обидчиков на дуэль и трижды выходил победителем, шутки прекратились. Высокий, худощавый, прямой как палка, сейчас он походил на новенькую хрустящую купюру в сотню крон, которая привлекает многих женщин своим хрустом: парадная тройка, шейный платок с заколкой, увенчанной парой камней – рубином и изумрудом. В прокуренном насквозь помещении, кроме бургомистра и сыскного агента, находились три констебля, брандмейстер и еще пара человек, имеющих отношение к поддержанию порядка.

– А что говорить? Похоже, для Марблтана наступают последние деньки. Вернее, последние ночи.

– Все так плохо? – подал голос Лауфер, человек абсолютно новый, прибывший в город незадолго до сезона штормов исполнять обязанности коронера, однако успевший подружиться с инспектором полиции.

Именно для коронера работы оказалось чертовски много. Вскрытия. Посмертные экспертизы. Аутопсия. Работа, которая не каждому по плечу и по нервам. Не многие без волнения наблюдали до конца, как Лауфер колдует над растерзанной плотью старухи Эйры. Но он справлялся.

– Даже хуже, чем я ожидал. Мы выехали по вызову с Западной окраины. Там все более-менее ясно – некая пани вцепилась в волосы своей лучшей подруге, и они вдвоем вывалились из окна. Полет с четвертого этажа редко оканчивается удачно. Причины ссоры неизвестны. Каким образом они оказались на подоконнике – загадка. Пока мы разбирались с этим случаем, на соседней улице произошло более нелепое происшествие. Известный всему городу торговец антиквариатом на глазах у соседей, слышавших перед этим крики, выбежал на улицу и прыгнул в обводной лодочный канал, откуда его потащило в залив. Бедняга наверняка утонул.

– Извиняль меня, я перебивайт! – снова вмешался Штейблиц. – Тот биль герр Мозер?

– Именно он, а что вас так встревожило?

– Нет, ничего не тревожиль…

– Вы знали его? Поймите, я спрашиваю не из праздного любопытства, и мне даже плевать, если окажется, что антиквар был вашим тайным осведомителем, это сейчас совершенно неважно, просто вы могли бы сказать: такой поступок, как прыгнуть в бушующий канал, – он мог бы его совершить? Что могло бы его заставить сделать такое?

– Сделать такой – найн! Никогда! Я зналь… Герр Мозер подариль мне этот брошка, – инспектор коснулся заколки на платке, – и я покупаль еще немношко вещь, но… Но сделать такой – никогда! Герр Мозер биль… Он биль мой земляк. Мой земляк никогда не прыгнуть в воду, он всегда драться! – Штейблиц оглядел присутствующих с вызовом, будто кто-то собирался оспаривать его заявление.

– Ясно. Мне кажется, тут дело не в слабости. Есть то, что сильнее нас. И это идет из появившихся Наростов. Они – корень зла. А что говорит городской архитектор?

– Ничего. Он пьян. Я собираюсь его уволить, – ответил Шеф.

За стенами ратуши выл ветер, где-то вдали слышались пушечные раскаты прибоя. Ливень безжалостно хлестал тюльпановое дерево под окном, трепал его листья, сбивая сочные цветы. Все замолчали. Только радио продолжало беситься, издавая шорохи и всякие загробные звуки, перемежаемые то воем, то свистом.

– Ну, это всегда успеется. Сейчас его знания могут пригодиться, – вступился за архитектора Мирабо.

Как и все, он понимал, что между появлением Наростов, гротескно, до кривляния копирующих здания, рядом с которыми они возникали, и странными смертями обитателей Марблтана существует самая тесная связь. Но в чем она выражалась, что заставляло людей сводить счеты с жизнью – вот этого никто понять не мог. А счет жертв шел уже на десятки.

– Лучше рассказывайте дальше, – скрывая раздражение тем, что ему перечат, буркнул Шеф.

– Рассказываю, – покорно вздохнул инспектор, зная упрямство бургомистра. – На телефонной станции разбежались все барышни, город остался без связи. Но не только без нее. Проезжая через Швейный квартал Гильдии Мастеров, мы убедились, что квартала как такового больше не существует. Он исчез.

– Как это – исчез?

– Вот так. Весь. Полностью. Теперь там какие-то дома без окон. Подозрительные люди, которые не известны ни мне, ни констеблям. Они не пожелали подойти к автомобилю и ответить на вопросы, так что… Но по всему, это тоже были мастеровые, правда, в совершенно разноцветных халатах – белых, синих… Черт их разберет, кто они такие.

– Вот это новость! – присвистнул Лауфер. – Новые здания. Теперь новые люди. Вы уверены в том, что говорите сейчас, Мирабо?

– Ф темно все кошочки в серий цвет, – поддакнул Штейблиц.

– Кошки, может, и серые… Я сам рад бы ошибиться, но…

Фон Штейблиц вскочил. Прошелся вдоль стола. Прищелкнул пару раз пальцами. Потом запустил их в ухоженную шевелюру, растрепав прическу.

– Нужно немедленно туда ехать! – Фон Штейблиц заговорил совершенно безо всякого акцента. Это был верный признак крайнего сосредоточения и проявление инстинкта гончей, почуявшей добычу.

– Да-а-а-а! – раскатисто пропела птица Да, сидящая в клетке по левую руку от шефа.

– Не-е-е-ет! – одновременно с ней резко возразила птица Нет, находящаяся в клетке справа.

– Тихо! – прикрикнул на своих птиц шеф, стукнув ладонью по столу, отчего несколько бумаг слетело на пол и опрокинулась чернильница, по счастью, с завинченной крышкой.

Когда птица Да и птица Нет кричали одновременно, это был совершенно редкий и совершенно плохой знак, больше обозначающий «нет», чем «да», Но забияку Штейблица уже ничего не могло остановить. Он совершенно не верил в приметы. Вернее, верил лишь тогда, когда они сулили что-то хорошее. Всякий негатив офицер тайной службы отвергал с ходу. Таков был принцип его жизни.

Снаружи ветер расколошматил один из фонарей у входа в ратушу. Шофер полицейского авто подал сигнал, бедняге было страшно. Ночь развевалась, словно черный плащ факира, скрывающего в каждой складке сотню смертельных кобр. Ночь пела и играла на тысяче флейт, от самых тонких и пронзительных до огромных, повторяющих голоса древних чудовищ. Море откликалось пенным шипением и молотом волн, ломающих сейчас причалы.

Краса и гордость Марблтана – флотилия летающих лодок – была заперта в небольшой гавани массивной тушей баржи, принимающей бортом все удары стихии. За баржей тянулись волнорезы. Огромные аэростаты были спущены и накрывали корпуса лодок большущими серебряными шапками. Раздуть огненные форсунки и запустить моторы в такую непогоду было решительно никак невозможно. Да и если бы такое случилось – что дальше? Перемахнуть через скалу, выгибающуюся в сторону моря, чтобы оказаться по ту ее сторону? Там, где волны вырастали сейчас одна выше и свирепее другой и напоминали шагающие вразнобой горы… Бессмыслица, не несущая никакого спасения. Можно было только отсчитывать дни, надеясь, что кошмар окончится раньше, чем город окончательно падет. Или из него вытечет вся кровь. Ведь счет на десятки вот-вот должен был смениться счетом на сотни. А там, глядишь…

– Решено, я еду! Вы как, Мирабо?

– Обязательно присоединюсь к вам чуть позже, как только сменю одежду. Если вы не заметили, я несколько, э-э-э, поистрепался за два дня метаний среди всякого безумия, поразившего город. Мне нужны свежие носки, новые брюки и чашка кофе, черти вас подери! Никто не додумался угостить меня даже простой водой…

– Хорошо. Ловлю на слове. – Полностью игнорируя жалобу инспектора на невнимание со стороны коллег, агент тайного сыска порывисто вскочил, цепляя к поясу дуэльный клинок. – Я отправляюсь прямо сейчас.

– В добрый час! Возьмите констеблей, на местах вы сейчас вряд ли кого-то найдете.

Испуганные лица младших служителей порядка явно свидетельствовали, что им вовсе не хочется ехать в непроглядную темноту среди всей этой завирухи, где город может измениться в любую секунду по непонятной прихоти непонятных сил. Но только спорить с фон Штейблицем всегда сложно. Особенно, когда у него исчезает акцент. Это знали все.

– Жду внизу через пять минут. Возьмите фонари и оружие, – распорядился Штейблиц, – я пригоню свою машину.

Окончание фразы исключало любые споры. Все знали, как бережет свое авто чиновник и как редко использует его для служебных целей. Все состоящие на службе при мэрии «рейнвагены» и «саар-твины», в подметки не годились «сириусу» S-класса фон Штейблица.

Мощный и прожорливый движок, ревущий как океанский лесовоз, звук сигнала, буквально все сметающий на пути движения, полуметровые линзы на фарах, пробивающих темноту что твой морской прожектор, и огромные колеса, предназначенные для продвижения по самым непролазным окраинам, – все это использовалось крайне редко. Но сейчас дело было совершенно запутанным и особенным. Исчезновение целого квартала Гильдии Мастеров, появление на его месте новых зданий – это еще вписывалось в ту картину безумия, что посетила город, а вот исчезновение жителей – это звучало весьма зловеще. Вот только Мирабо умудрился рассказывать обо всем непринужденно-усталым тоном, безо всяких оттенков серого липкого страха.

Штейблиц умчался к гаражу. Несчастные констебли, пошептавшись между собой, решились ехать все втроем, но Мирабо воспрепятствовал такому проявлению служебного рвения, замешанному на страхе и стадном инстинкте.

– Липсиус! Вы останьтесь в мэрии… Поедем с вами позже. Хватит с нашего швабского задиры Этингера и Риксона.

– Да-а-а-а! – раздалось по левую руку от шефа.

– Ну вот… – кивнул Мирабо и направился к двери. – С вашего позволения, шеф, схожу к себе в кабинет.

– Конечно, идите. Как переоденетесь, прошу на рюмку коньяка, все же ночка выдалась сложная…

– И она еще не окончена, – согласился Мирабо.

Вслед за ним вышел коронер и тоже сделал приглашение. Мирабо согласился и удалился к себе в кабинет, где всегда наготове была свежая одежная пара, нижнее белье и обувь.

Тем временем внизу раздался звучный рев. По мраморным ступенькам прокатилась ботиночная дробь, и констебли выбежали прямо под дождь, интересуясь – не нужна ли какая-либо помощь? «Сириус» взрезал улицу оранжевым ножом света, чинно щелкнул дверями и, взвизгнув шинами из натурального каучука, наращивая скорость, покатил по мостовой. Ветер продолжал утюжить тюльпановое дерево, от цветастого великолепия которого остались одни воспоминания. Абсолютно все алые лепестки лежали в глубоких лужах, их уносило в сточные канавы, скручивало в безнадежные и бесцветные струпья, нигде и никому уже не нужные.

– Ну как вам все это? – сделал неопределенный жест рукой Лауфер, как только Мирабо вошел к нему.

Основное место работы коронера, находилось, разумеется, не здесь, а при городской больнице. Но куча всяческих административных забот требовала отдельного кабинета в здании мэрии. Здесь было более чем уютно. Пара массивных шкафов со всевозможными папками, обшитыми суровыми нитками, полки с толстыми томами различных отчетов, рапортов, экспертиз и прочего, три вазона с одинаковыми растениями, загораживающими листьями окно, что сейчас было явно к лучшему. Другой шкаф, в котором хранился фотографический аппарат с принадлежностями и всякие предметы, в том числе осколок Нароста, разбитого при извлечении тела первой жертвы. Рядом с осколком лежали щипцы и увеличительная линза, что позволяло сделать вывод о том, что коронер не расстается с надеждой понять природу явления. Узкое казенное кресло в единственном экземпляре, что свидетельствовало о редкости появления гостей. Небольшой стол. На отдельной полочке – канделябр с тремя подсвечниками, но сейчас в кабинете горел электролитический светильник на стене, свечи тут наверняка присутствовали лишь для декорации. Из странностей – пустой аквариум. Маленький. Но все равно непонятный здесь предмет, стоящий посреди стола, в котором не было ни воды, ни песка, ни тем более каких-либо рыб или растений. Он просто стоял на столе, забирая почти все внимание, как забирает его глубокое декольте красивой женщины.

В углу, за дверью, спрятался иконоскоп. Мирабо во многом отдавал предпочтение старому надежному радио, но отлично помнил день, когда в здании мэрии впервые зажегся бутылочного цвета экран иконоскопа. И помнил первую передачу, которую смотрел. Это была трансляция ежегодных соревнований летающих лодок. Экран не передавал цвета, потому было сложно судить, кто лидирует, а кто ошибся потоком и теперь вместо подъема вверх снова и снова плюхается в воду залива. Потом кто-то додумался рисовать на аэростатах огромные цифры, и смотреть соревнования стало интересней. Перед экраном размерами полторы на полторы ладони на штативе располагалась полуметровая система из двух стекол, заполняемая водой, предназначенная для того, чтобы можно было разглядеть мелкие детали. Вот только коронер заправлял линзу не водой, а абсентом, благо полыни на плоскогорье хватало с избытком. Из-за этого иконоскоп Лауфера всегда показывал изображение не вполне черно-белое, а с примесью зеленого цвета. Это было сделано на случай, если шефу в очередной раз вздумается бороться с пьянством в мэрии, как он называл свои неожиданные рейды с целью изъятия всех запасов спиртного у служащих. В чем в чем, а в полном отсутствии самодурства шефа упрекнуть было сложно. Чего стоили одни вопли несносных птиц, к мнению которых он прислушивался все чаще и чаще.

Лауфер отцедил из линзы в два стакана по чуть-чуть прозрачной салатовой жидкости с горько-пряным запахом полыни, долил почти доверху простой водой, затем достал из стола пару кусочков сахара, смочил в абсенте, выложил по одному на ложечки, которые водрузил на стаканы и поджег. Запах сразу стал гуще и приятней. Мирабо вдохнул, прикрывая глаза, дождался, пока расплавленный сахар полностью стечет из ложечки в стакан и выпил.

– Ваша «Зеленая фея», как всегда, восхитительна, док!

– Благодарю. Но у меня такое чувство, что сейчас самое время просить эту фею о придании нам силы и мужества. В молодости мне довелось проходить службу в колониальных войсках, в весьма отдаленной стране, и когда произошла очередная заварушка, я видел, как командиры угощали абсентом пехотинцев перед атакой…

– Это помогало?

– Еще как! Солдаты гибли пачками, но со счастливыми улыбками на лицах. Пушки оказались действенней спиртного. Не люблю вспоминать о той бойне. С выпивкой всегда так – главное, не переусердствовать.

– О да!

– Поэтому я не предлагаю повторить, ведь вам еще предстоит пить коньяк с шефом. А потом… Кто знает, что будет потом…

– Что-то вы совершенно захандрили, мой друг, и абсолютно не веселы – попытался изменить настрой коронера старший инспектор.

– Не весел, вы абсолютно правы…

– И в чем причина? Смерть – такое же естественное явление, как и жизнь. Неизвестно еще, что тут начало, а что конец. Вам ли этого не знать?

– Я-то знаю, но знаю и другое… Это не наша смерть. Вернее, это не та смерть, которая предназначалась всем погибшим в городе за последние несколько дней.

– Поясните?

– Ну, мой друг, пока это все догадки… Как и сам город, нас просто стирают. Вам известно, что происходит с Наростами, уже после появления? Что происходит с домами, которые они пародируют – уж простите, другого слова найти не могу?..

– Как-то даже времени не было задаваться такими вопросами.

– А вы знаете, от чего ушел в запой архитектор?

– От чего же?

– Он измерял величину Наростов, ползал с рулеткой прямо под ливнем и молниями, которые хлестали в громоотводы… И он нашел! Наросты постепенно расползаются, расширяют свое присутствие в нашем мире.

– А дома? Я имел в виду – наши настоящие дома, рядом с которыми выползла эта опухоль? Они что, сплющиваются при этом?

– Вот тут загвоздка. Боюсь, я не способен все пояснить, мне просто не хватает ума, чтобы понять самому, как может случиться такое, что дома сжимаются самым странным образом, но при этом внутри у них все остается по-прежнему – длина и ширина комнат, коридоры, все… Ширина улицы тоже неизменна, но вот посреди них постоянно растет нечто… Понимаете, нет? В общем, я и сам до конца не понимаю. Бедняга архитектор, похоже, тронулся, размышляя на эту тему. Он сказал, что вместе с Наростами в наш мир вползает другое пространство, какая-то иная реальность, со своими собственными объемами и расстояниями… В общем, черт его знает что.

– Ого! Вы меня удивили. Но почему об этом не сказать открыто в кабинете шефа?

– Дело в том, что архитектор вначале рассказал о своих наблюдениях и выводах бургомистру, а потом уже мне.

– Ага, ясно. Шеф ему не поверил.

– Больше того! Выгнал из кабинета под вопли своей дурацкой птицы Нет. Орал и топал ногами. Ну, вы знаете, каким иногда бывает наш драгоценный шеф. И в лучшие времена на него снисходили затмения, а тут… Давайте-ка я все же плесну еще по чуть-чуть… Потому что уже чувствую ваш следующий вопрос, про жителей города, и тоже не знаю, как это все сообщить… Вот, смотрите сами.

Лауфер достал из ящика какую-то тряпицу, размотал ее и осторожно вытряхнул содержимое на чистый лист бумаги.

Пока Мирабо разглядывал высыпавшиеся предметы, коронер соорудил еще одну пару абсента, разбавленного водой с добавлением жженого сахара.

– Ну как вам?

– Да совсем никак. Что это, Лауфер?

– Если быть совершенно точным, это прах с одежды всех погибших в последние несколько дней.

Мирабо, который в силу профессии вовсе не был ни мнителен, ни брезглив, тем не менее отшатнулся от стола.

– Вот спасибо! Это что, розыгрыш?

– Скорее самая большая странность, которую я встречал у покойников за все время своей работы… Вы же не ханжа. И это никакой не розыгрыш. Я исследую тела как одежду отлетевшей души, а подсказка была прямо перед глазами нужно было исследовать просто одежду. Вот вам подробности: одежду всех погибших сжигают в крематории. На стальной поддон санитары швыряют все, что снято с покойников; если при них случайно оказываются деньги, санитары оставляют себе, я закрываю на это глаза… Деньги – единственная вещь, которая никому не принадлежит, но которой принадлежат все или почти все… Потом поддон толкают в печь и запирают жароупорной дверцей. Газ подается под давлением вперемешку с чистым кислородом. Затем смесь воспламеняется. По сути, происходит что-то вроде небольшого взрыва, который живо превращает одежду в горстку праха. Затем поддон вынимают, смывают с него гарь и пепел и откладывают до следующего раза. В общем-то, примитивное действо. Я вам это подробно описал, чтобы у вас не возникало иллюзий, будто что-то может пойти случайным образом. Так было всегда. А вот несколько дней назад, начиная с тряпья старухи Эйры, на поддоне стали оставаться странные предметы. Вначале их тоже смывали, но после, когда все повторялось раз за разом, наконец-то поняли, что это совершенно инородные тела, которых не должно здесь быть. Я исследовал это явление и выяснил – то, что остается после сожжения одежды, является стеклянными капельками, будто одежда была осыпана мелкой стеклянной пылью, которая при обжигании сплавлялась в эти самые капли. Понимаете, что тут к чему?