Примечательно, что сам сталинский строй теоретик национализма определял не как коммунизм или социализм, но как «государственный капитализм»[101].
Фашизм рассматривался украинскими националистами как более конструктивное явление. Согласно Сциборскому, фашизм появился как ответная реакция на негативные явления демократии, социализма и коммунизма. Особенно позитивно воспринималось то, что фашизм во главу угла ставил нацию, которую считал «наивысшим историческим, духовным, традиционным и реальным сообществом, в рамках которого проходят процессы существования и творчества всех поколений – мертвых, живых, не рожденных, связанных между собою неразрывно»[102]. «Исторической заслугой фашизма» является то, что он сумел «задушить внутренние разрушительные силы» и смог заложить основы построения нового строя. Фашизм, а вместе с ним и украинский национализм, отрицают «врожденные человеческие права», а признают обязанности человека, и прежде всего – перед нацией-государством. В отличие от демократии, фашизм, а за ним и украинский национализм, выдвигают лозунг «обязанность, иерархия, дисциплина»[103] вместо прежнего девиза «свобода, равенство, братство»[104]. Хотя украинский национализм признает свое родство с итальянским фашизмом, отмечает его историческое значение, рассматривает как, несомненно, прогрессивное явление (в отличие от демократии и социализма), в то же время он критикует «некоторые основы» фашизма. Прежде всего, чрезмерную, на его взгляд, роль диктатуры[105]. Позже это некоторое недовольство фашистской практикой найдет свое воплощение в Конституции Сциборского, допускающей демократическое самоуправление на местном, муниципальном уровне. Н. Сциборский также отмечает, что социально-хозяйственная система фашизма не совершенна и «к некоторым ее элементам можно подходить и с критическими замечаниями»[106].
Тут необходимо подчеркнуть отличие между отношением украинского национализма к социализму, демократии и фашизму. Если в социализме Сциборский находил некоторые положительные моменты, считая политическую программу социализма насквозь ложной, то с фашизмом наоборот, сама фашистская концепция признавалась конструктивной и правильной, и критиковались только некоторые ее недостатки.
По мнению Сциборского, одной диктатуры для нормального развития общества недостаточно. Поэтому необходимы «элементы народного контроля (в здоровых формах)». Это нужно для предотвращения «перерождения диктатуры в антиобщественный фактор»[107].
Народ в концепции Сциборского не является простой массой, ведомой «проводниками», но источником кадров и идей для этих «проводников». «Достаточно взглянуть, – пишет Сциборский, – на этнографию, эпос, искусство, мастерство («мистецтво, штуку»), музыку и т. д. данного народа, чтобы убедиться в той важной роли, которую играет творческий инстинкт его масс. Еще больше история дает также примеры, когда собственно народные массы в своем здоровом консерватизме и духовном постоянстве («устiйненостi») проявляли в решительных событиях далеко большее упорство, чем их руководящие слои; они сберегали приобретения национальных культур и политическо-государственных традиций даже тогда, когда их элиты, под влиянием ассимиляций, вставали на службу враждебных исторических факторов. Это самое происходило в истории Украинского Народа»[108]. И далее: «элита (руководящее меньшинство) есть функция собственного народа, её внутренний смысл и способности в большой мере зависят от его зрелости и развития, а руководящая роль – от постоянного контакта с народом через втягивание наиболее глубоких его прослоек в процесс активного сотворчества с ней»[109]. Подобное отношение к народу как к резервуару кадров для руководящей элиты мы найдем в работе другого украинского идеолога бандеровского направления Д. Мирона[110].
Народ для украинского национализма был не просто резервуаром кадров, но и силой, способной в решающие моменты взять на себя ответственность за судьбу своей страны. Народ был хранителем народного духа: «творчество избранников данного народа (проводников) обуславливается мерой богатства его духа, его культурных, социальных и материальных ресурсов, его внутренней свободой, его внешней независимостью, его государственными традициями. Собственно, эти признаки делят народы на аристократов и плебеев, на сильных и слабых, господствующих и порабощенных, производителей ценностей и их потребителей, либо… разрушителей»[111]. Деление народов на аристократические и плебейские, и, особенно, на производителей ценностей, их потребителей и разрушителей было весьма характерно не только для украинского национализма, но для расистского мышления того времени. Было оно характерно и для нацистской Германии.
Говоря о роли нации в идеологии украинского национализма вообще, стоит отметить, что украинский национализм объявлял нацию наивысшей ценностью. Украинский национализм провозглашал лозунг: «нация превыше всего!», поэтому ОУН строила свою идеологию на «максимализме, здоровом эгоизме, нетерпимости к чужому»[112]. Украинские националисты противопоставляли свое «интегральное» понимание нации «атомистическому» пониманию нации либерализмом. Нация определялась украинскими националистами как народ, который стремится к построению собственного государства[113]. Именно нация, а не государство, была основой основ для украинского национализма. Человек мог принадлежать только к одному народу, нельзя было одновременно быть украинцем и поляком[114]. Выражаясь современным языком, возможность существования двойственной идентичности, самоидентификации, украинскими националистами отрицалась. При этом самоидентификация человека играла важную роль для украинского национализма. В одном из идеологических «вишкилов»[115] подчеркивалось, что именно субъективное отождествление человека с тем или иным народом, а не какие-либо объективные признаки (такие как, например, религия, общие антропологические признаки и т. д.) является первоочередным в определении его национальной принадлежности[116]. Эта идея была заимствована украинскими националистами из работ украинского ученого В. Старосольского[117], подчеркивавшего роль субъективного фактора – самоотождествления человека с народом в качестве одного из основных факторов в определении национальности[118]. Как отмечал в своих воспоминаниях Л. Ребет[119], работы Старосольского активно использовались украинскими националистами. Тем не менее большое внимание самоидентификации человека вовсе не мешало тому, что украинские националисты видели в нации аналог биологического вида, когда подчеркивалась именно общее происхождение нации, «объективные» черты, нежелательность межнациональных браков[120].
Государство для Сциборского, и для украинских националистов вообще, было тем единственным средством, с помощью которого возможно развитие нации: «только посредством своего собственного государства нация становится творческим фактором истории и полноправным хозяином своей собственной судьбы», – писал Сциборский. Без этого нация неминуемо становится объектом со стороны других государственных акций. Естественной целью государства было построение национального государства на всем «этнографическом просторе» данной нации. Из этого следовал еще один принцип украинского национализма – «великодержавности»[121]. Для ОУН «государство не является оторванной от жизни самоцелью», но оно «становится вместе с нацией наивысшей целью, которой подчиняются все прочие цели и интересы»[122].
Что касается собственно национального вопроса, отношения украинского национализма к национальным меньшинствам, то оно прописано в работе недостаточно четко. Россия и Польша однозначно провозглашались Н. Сциборским «историческими врагами», но каких-либо практических выводов для будущей политики по отношению к полякам и русским в независимом украинском государстве на основании этого не делалось[123]. Более четко обозначена экономическая политика относительно национальных меньшинств. Помещичьи и колонизаторские владения подлежали конфискации[124]. Если с помещиками все ясно, то термин «колонизаторы» требует некоторого разъяснения. К «колонистам» относились польские осадники[125] (польские ветераны, поселившиеся на Волыни в период Второй Речи Посполитой), а также население, поселившиеся на Украине после начала Первой мировой войны. В пользу такой трактовки слова «колонисты» свидетельствует более поздний проект Конституции Сциборского (о нем речь пойдет ниже), который признает гражданами Украины всех лиц, постоянно проживавших на Украине до 1914 года. Соответственно нет ничего удивительного в том, что когда в 1943 г. УПА стала создавать свои повстанческие «республики» на Волыни, то одной из первоочередных мер новой власти была конфискация польских земель. Эта мера имела преемственность с довоенными проектами украинских националистов. Однако разница в том, что если Сциборский предполагал ликвидацию землевладения «колонистов» (при всей размытости и неопределенности этой категории), то во время Второй мировой войны конфискации со стороны УПА подлежали уже все польские земли.
Характерной чертой украинского национализма был его антикапитализм. Полагая, что и капитализм, и коммунизм являются классовыми политическими движениями, которые отражают интересы буржуазии и пролетариата соответственно, украинский национализм провозглашал надклассовый характер будущего украинского государства. Поэтому основой экономического строя будущей Украины должен был стать государственный синдикализм. Его лозунгом должно было стать изречение «продукт труда принадлежит работающим». Все работающие группы людей объединялись в единственные в данной отрасли профсоюзы. В плане производства продукции Сциборский выступал за «хозяйственный план», который должен был заменить «производственную анархию» капитализма[126]. В соответствии с концепцией государственного синдикализма участие партий в политической жизни отменялось, поскольку Н. Сциборский считал, что именно объединение граждан в профсоюзы, члены которых будут представлены во Всеукраинском хозяйственном Совете («Всеукраїнськiй Господарськiй Радi»), имеющей законосовещательный голос, и будет «режимом господства всей нации в собственном государстве»[127]. Очевидно, что эти идеи были заимствованы из доктрины фашизма.
Воплотиться все эти оуновские идеи должны были после «вооруженного выступления Украинской Нации против оккупантов», в результате которого вся полнота власти должна была перейти украинским националистам. Н. Сциборский допускал возможность участия в будущей политической жизни украинского независимого государства представителей действующих политических партий, но не самих партий. Партии обвинялись в отстаивании узких партийных интересов, отрицании национального единства, отсутствии влияния на общество и т. д. Важно отметить, что украинские националисты подчеркивали свой республиканизм и крайне отрицательно относились к монархическому прошлому и попыткам некоторых украинских политических сил (В. Липинский) его реставрировать[128]. Украинские националисты отрицали идею суверенитета монарха и признавали идею суверенитета нации. Более того, националисты не отказывались и от концепции прав граждан: «нациократия защищает здоровые (созданные самой демократией, хотя и не соблюдаемые ее же политической практикой) принципы равенства граждан перед законом, личных и общественных прав, сотрудничества власти и народа в управлении государством. Но, в противоположность демократическому хаосу и его культу «прав без обязанностей», – она эти необходимые элементы правового государства расставляет в точно обозначенные интересами нации места и пределы»[129].
В проекте украинского государства, который Н. Сциборский обрисовал в «Нациократии», существовал отдельный законодательный орган – Государственный Совет («Державна Рада»), члены которого избирались прямым всеобщим тайным голосованием. Депутаты в Государственный Совет выдвигались синдикатами. «Глава Государства» («Голова Державы») являлся Вождем Нации. Но, в отличие от дуче, фюрера и всех прочих «вождей», украинский Глава Государства избирался на 7 лет не прямым голосованием, а на Большом Съезде («Великом Зборе»), созываемом из Государственного Совета, Всеукраинского Хозяйского Совета и Территориальных Советов. Вождь Нации имел право распускать Государственный Совет, был главой правительства, и министры должны были быть ответственными не перед Государственным Советом, а перед ним[130]. Очевидно, украинский «вождь» обладал практически неограниченными полномочиями, сходными с теми, которыми обладали лидеры западноевропейских фашистских и авторитарных режимов, от которых его отличала только его выборность.
Влияние «Нациократии» Сциборского трудно переоценить. С момента выхода работы Сциборского, и по крайней мере до середины войны нациократия считалась официальной формой общественнополитического устройства будущего украинского государства.
В августе 1939 г. в Риме состоялся ІІ Съезд ОУН. Позже его результаты не были признаны ОУН-Б и, таким образом, решения римского съезда продолжали действовать только для ОУН-М. Согласно «устрою» (уставу) во главе ОУН стоял «Глава ПУН». Постановлялось, что «за свою деятельность и решения Глава ПУН отвечает перед Богом, Нацией и собственной совестью»[131]. В уставе закреплялся узкоэтнический, эксклюзианистский характер организации: «членом ОУН может быть каждый украинец и украинка»[132]. Таким образом, неукраинцам путь в ОУН был заказан. Верная традициям учения Д. Донцова ОУН выступала против «обездуховленного и бесплодного интеллектуализма». В «сфере идей и духа» ОУН исходила «из основ психологически-общественного волюнтаризма и действующего идеализма»[133]. Идеалом социально-политического устройства оставалась нациократия – «власть нации в государстве, которая опирается на организованное и солидарное сотрудничество всех социально полезных слоев («верств»), соединенных – соответственно с их общественными функциями – в представительных органах государственного руководства». В будущем украинском обществе каждая единица имела свое место и функцию. ОУН выдвигался лозунг антипартийности, «надклассовости и национальной солидарности». Одновременно признавалось широкое местное самоуправление[134]. В будущей Украине все партии были бы запрещены, единственной формой политической организации допускалась ОУН «как основа государственного порядка и фактор национального образования и организации общественной жизни» (п. 12)[135]. Забастовки рабочих и локауты работодателей запрещались «как несоответствующие понятиям национального государства и противоречащие основам социальной солидарности» (п. 6). Сами рабочие организовывались в профессионально-сословные («професiйно-становi») организации по отраслям производства (п. 2)[136]. Очевидно, что все эти идеи были тождественны идеям, выдвигаемым итальянским фашизмом[137]. Доподлинно известно, что крупнейший идеолог ОУН Н. Сциборский интересовался фашистским опытом и пользовался конспектами о фашистском общественном устройстве, составленными в начале 1930-х гг. оуновским резидентом в Риме Е. Онацким[138]. Но сами украинские националисты, как мы убедимся ниже, всячески противились простому отождествлению их движения с итальянским фашизмом или национал-социализмом.
В программе ОУН, принятой на съезде, обозначалось, что нация – «это наивысший тип человеческой общности («спiльноти»), которая при своей духовной и общественной различности («зрiзничкованости») имеет один внутренний унитарный смысл, созданный единством природного положения, общим переживанием исторической судьбы и непрекращающимся стремлением к полному самоосуществлению»[139]. Украинские националисты понимали украинскую нацию скорее мистически, ни о каком гражданском понимании нации как сообществе людей, населяющих страну, тут нет и речи.
По мнению руководства ОУН, отношение к национальным меньшинством должно зависеть от их отношения к украинскому государству: «Свое отношение к национальным меньшинствам государство сделает зависимым («узалежнить») от их отношения к освободительной борьбе Украины и ее государственности» (п. 13)[140]. Некоторые украинские исследователи трактуют данный пункт как свидетельство миролюбивости планов ОУН. Однако проблема заключается в том, что у национальных меньшинств Польского государства и Советского Союза отсутствовали какие-либо стимулы и резоны поддерживать создание украинской государственности, поэтому возможностей найти факты, подтверждающие нелояльность того или иного меньшинства к украинской государственности, было предостаточно.
В церковной политике ОУН встала на путь отделения церкви от государства, тем не менее это отделение не мыслилось полным: «Национализм не имеет своей отдельной теологии, но имеет свою мораль» (п. 2)[141]. И далее: «Национализм признает свободу совести до тех пор, пока она не идет в разрез с добром и моралью Украинской Нации» (п. 3). Пропаганда атеизма и антинациональных учений запрещалась. В отличие от последующих решений съезда бандеровцев, программа римского съезда не содержала конкретных выпадов против «московства» в области церковной политики, «украинскими церквями» провозглашались и православная, и греко-католическая (примечательно отсутствие среди национальных церквей католической)[142].
Был среди программных положений ОУН и отдельный параграф о евгенике. В нем отмечалось, что будущее украинское государство «будет использовать меры для улучшения популяции, запретит супружеские связи больным определенными болезнями, поведет решительную борьбу против социальных недугов, … будет контролировать гигиену общественной жизни»[143].
В увлечении украинских националистов евгеникой нет ничего удивительного. Евгеническое движение успешно развивалось в межвоенной Европе[144]. Евгенику принято делить на «позитивную» и «негативную». По определению видного историка биологии Э. И. Колчинского, если сторонники позитивной евгеники стремились к «улучшению наследственности путем селективных мероприятий», то поборники негативной евгеники выступали за «насильственное устранение от размножения носителей вредных признаков»[145]. Таким образом, программные постановления ОУН принятые на ІІ съезде скорее соответствовали идеологии негативной евгеники, а не позитивной.
Увлечение идеями отрицательной евгеники было мировой тенденцией межвоенного периода. Хотя наибольшего развития отрицательная евгеника получила в гитлеровской Германии, она успешно развивалась и в других странах, проводивших более либеральную или социалистическую политику. Еще в 1907 г. стерилизация была введена в некоторых штатах США. К 1940 г. в 33 штатах США и во всех скандинавских странах была введена добровольная или обязательная стерилизация для различных групп населения[146].
Стоит отметить, что в программных постановлениях ІІ съезда ОУН (бандеровцев) параграф про евгенику уже отсутствует, хотя некоторые видные деятели бандеровского движения (как Я. Стецько), как мы дальше увидим, продолжали выступать за воплощение программы евгеники в жизнь[147].
В 1940 г. в ОУН произошел раскол, который юридически окончательно оформился на ІІ Великом съезде ОУН-Б в 1941. Прежде единая ОУН разделилась на две враждующие организации ОУН во главе с А. Мельником (ОУН-М) и ОУН[148] во главе с С. Бандерой (ОУН-Б)[149]. Что послужило причиной раскола? Как полагает большинство исследователей[150], в основе конфликта лежало недовольство «краевиков» эмигрантским руководством ОУН. Трения между эмиграцией и Краем возникали еще раньше, однако тогда авторитет главы ОУН Е. Коновальца препятствовал расколу, а у сменившего Коновальца на посту главы ПУН А. Мельника такого авторитета в глазах галичан не было. Еще с 1930-х гг., со времен саботажной акции, Краевой провод был настроен несколько более радикально насчет террористической деятельности по отношению к Польше. Именно такая позиция радикальных «краевиков» поставила ОУН на рельсы террора. Известно, что Е. Коновалец выступал против индивидуального террора как метода политической борьбы на западноукраинских землях, тем не менее он не препятствовал деятельности террористов и защищал их позицию перед менее радикальными членами Провода.
Убийство Е. Коновальца и вступление в должность главы ОУН А. Мельника, который на протяжении 1930-х гг. не принимал активного участия в деятельности организации, обострили имевшиеся трения.
Ситуация, сложившаяся вокруг Карпатской Украины в 1938–1939 гг., и позиция ПУН относительно политики украинских националистов и их участия в жизни Карпатской Украины[151] еще более углубили накопившиеся противоречия.
Еще до долгожданного юридического оформления автономии Подкарпатской Руси в октябре 1938 г. украинские националисты-«краевики» наводнили Закарпатье, однако вскоре ПУН запретил своим членам переходить польско-чехословацкую границу без разрешения Провода, а представитель ПУН в Закарпатье Я. Барановский требовал выезда украинских националистов из Закарпатья[152]. Это было сделано, очевидно, из-за желания ПУН не идти на конфликт с Берлином, который в данный момент не хотел идти на конфликт с Венгрией ради надежд западных украинцев на независимость Карпатской Украины. Позиция ПУН вызвала неприятие «краевиков», которые открыто не подчинялись решениям Провода[153].
В ситуации с Карпатской Украиной наметились границы будущего раскола между мельниковцами, представленными в основном эмигрантами, и бандеровцами-краевиками по вопросам внешнеполитической тактики. Хотя и бандеровцы, и мельниковцы одинаково ориентировались на гитлеровскую Германию и тесно с ней сотрудничали, но бандеровцы были менее последовательно настроены на сотрудничество с Германией, рассматривая взаимодействие с ней скорее как временное явление (это предопределило то, что ОУН-Б во время Второй мировой войны в конце концов перешла в оппозицию Германии, в то время как мельниковцы до последнего возлагали надежды на обретение Украиной независимости практически исключительно на Германию).
Основным поводом для раскола послужило нежелание А. Мельника исключить по требованию Бандеры и его сторонников из ОУН Я. Барановского и О. Сеника, которых сторонники Бандеры подозревали в предательстве в пользу Польши[154].
Разногласия между бандеровцами и мельниковцами в момент раскола не носили идеологического характера. Тем более не существовало тогда между двумя ОУН разницы во взглядах на то, какой должна быть политика Украины по отношению к национальным меньшинствам, что представляет собой украинская нация и т. д. Главный идеолог ОУН-Б на начало войны С. Ленкавский признавался, что между бандеровцами и мельниковцами не существует идеологической разницы, а есть вопросы расхождения тактики, а также проблема личных отношений проводников[155].
10 февраля 1940 г. началось юридическое оформление раскола.
В тот день состоялось собрание революционной фракции ОУН. С. Бандера был провозглашен проводником ОУН-Б. Также было принято решение о создании Войскового Штаба ОУН для подготовки антисоветского восстания. Его главой стал Д. Грицай, а ближайшими сподвижниками Р. Шухевич, В. Кук и А. Гасин[156].
27 сентября 1940 г. Бандера был исключен из ОУН. После раскола бандеровцы имели в Галичине 80 % от общего числа оуновцев, на Волыни – 60 %, но в Буковине преобладали мельниковцы[157]. Борьба между сторонниками ОУН-Б и ОУН-М была не просто организационной или идеологической. По некоторым (вероятно завышенным) данным с момента раскола по июнь 1941 года погибло в столкновениях 400 мельниковцев и 200 бандеровцев[158].
Раскол ОУН на мельниковцев и бандеровцев положил начало существованию двух независимых организаций. Однако этот раскол был не единственным проявлением разногласий внутри ОУН касательно политики организации. Уже к 1940 г. в ОУН наметилось левое крыло. В этот период, по воспоминаниям Т. Боровца[159], один из лидеров ОУН-Б И. Митринга[160] стремился направить ОУН-Б в левое русло, однако все его предложения встречали отпор со стороны лидеров ОУН[161]. Вскоре после начала войны И. Митринга фактически отошел от работы в организации.
В 1940 г. произошло еще одно важное событие. Бандерой и Ленкавским была создана Служба Безопасности (СБ) ОУН, которая в недалеком будущем сыграет важнейшую роль в организации репрессий против врагов бандеровцев. К 1941 г. ее отделы существовали уже при всех ячейках организации. Первым главой СБ стал Н. Лебедь. С марта 1941 г. главой СБ был Н. Арсенич («Григор», «Арсен», «Березовский»)[162].
В апреле 1941 г. в Кракове состоялся ІІ Съезд ОУН-Б. Этот съезд не признал решения ІІ Съезда ОУН 1939 г. Апрельский Краковский съезд ОУН-Б подтвердил решение, принятое 10 февраля 1940 г. о создании ОУН-Б. На съезде была принята программа ОУН и красночерный флаг. Первым замом главы центрального Провода Бандеры стал Я. Стецько, а вторым – Н. Лебедь[163]. Съезд ОУН-Б окончательно оформил раскол ОУН. Им перечеркивались решения ІІ Съезда ОУН 1939 г., которые ОУН-Б отныне не признавала. Теперь существовало две независимые друг от друга организации со своими собственными уставами и программами.
В программных постановлениях ІІ Съезда ОУН-Б заявлялось, что ОУН борется за «суверенное соборное Украинское государство, за власть украинского народа на украинской земле» (п. 1). Согласно националистам «только суверенное Украинское государство может обеспечить украинскому народу свободную жизнь и полное и всесторонние развитие всех его сил» (п. 2)[164]. Провозглашалось, что только «путь революционной борьбы» с «оккупантами» («наїздниками») мог создать украинское государство (п. 3)[165]. В будущем украинском государстве все украинцы (но не все население Украины!) были бы равны в своих правах и обязанностях по отношению к нации и государству (3а). Производилось «разделение на разные занятия и специальности и в соответствующие им производственные и профессиональные организации, построенные на основе производственной солидарности и равноправия всех работающих» (п. 3б). Собственником всей земли, вод, полезных ископаемых провозглашался украинский народ (3в). Продолжением этого постулата был лозунг: «украинская земля – украинским крестьянам, фабрики и заводы – украинским работникам, украинский хлеб – украинскому народу» (п. 3 г). При этом тяжелая промышленность и транспорт должны были быть национализированы (п. 3 г)[166]. Украинское государство гарантировало бы своему населению определенный набор социальных прав, таких как пенсии по старости и по инвалидности (п. 3е), бесплатная медицина (4а), помощь матерям и детям (4в), бесплатное образование (п. 5). При этом программные постановления националистов включали в себя и «специфические» националистические пункты, такие как: «перевоспитание целого украинского народа в духе собственных традиций украинской истории», «уничтожение чужих разлагающих влияний» (здесь речь идет об инонациональных влияниях), «за новый героический смысл украинской истории» (п. 5). ОУН-Б выступала за «свободу совести и религиозных культов, не противных моральной силе нации и интересам украинского государства» (п. 6)[167]. Как видим, церковь занимала у националистов подчиненное отношение по отношению к интересам государства.