Орангутан и Ваучер (сборник)

– Неужели это возможно?

– Коль есть спрос, будет и товар. Закон нашего прекрасного рынка. В дальнейшем заключим контракт, а потом и пятилетний проект на изготовление супермумий.

Артур Борисович поежился, и зрачки его глаз стали еще красней.

– Согласен! – твердо сказал он.

Лицо его вспыхнуло и зарделось, как морда у новорожденного таракана.

– Тогда прошу задаток.

– Сколько?

– Две тысячи баксов. И учтите – здесь, как говорится, преуспевающий миллионер эпохи построения нового социализма с капиталистическими манерами.

Она порывисто поднялась из-за стола и осторожно открыла дверь в спальню.

Артур Борисович заглянул туда и перекрестился.

Посреди просторной комнаты на широкой тахте лежал мертвенно-бледный голый человек. Ноги его были покрыты белой простыней.

– Ну как, впечатляет? – с гордостью спросила Раиса Мартыновна. – Дешево отдаю… Ведь я к нему еще к живому привязалась… Лапушка мой! И какой покладистый был: велела принять две таблетки – принял. Столько, сколько надо!

– Этот гад мне по ночам снится! – зло крикнул миллионер.

– Платите аванс, и через семь дней получите нашего манкурта в обработанном виде.

– А раньше нельзя?!

– Таксидермистика – очень кропотливое дело. Но этого клиента я гарантирую обработать на уровне мировых стандартов со всеми особенностями пола и породы.

– Он мертвый? – поинтересовался Артур Борисович, брезгливо разглядывая голое тело. – Его словно кто-то скоблил или царапал.

– А вы что, собираетесь с ним спать? – язвительно заметила Раиса Мартыновна. – Беднягу здорово подкосили мои таблетки. Короче, выкладывайте задаток. Цена с большой скидкой на ваш авторитет и заслуги.

Миллионер вернулся на кухню, вытащил из кейса пачку денег, вытер пот со лба.

– Здесь две тысячи американского производства, и не трудитесь считать, – со вздохом выдавил он. – А через неделю получить заказ можно?

– Тогда еще пятьсот баксов.

Оно, может, так бы и вышло. За эту сумму Иван Иванович превратился бы в чучело, если бы не врожденная его осторожность и таежный ум охотника.

Снотворных таблеток он не пил: нутром чуял – нельзя спать, когда поблизости Артур Борисович. Он лишь притворился спящим и все слышал. «Так вот почему у циркачки столько выделанных шкур! Вот почему столько чучел!» – с грустью размышлял он.

Как только бронированная машина Артура Борисовича уехала, Раиса Мартыновна, не теряя времени, взяла из аптечки шприц и, наполнив его белой жидкостью, подошла к иконе Богородицы. Иконка висела между самодельным ковром из непонятной кожи и шкурой шимпанзе.

– Да простит меня Господь за то, что я сокращаю страдания гибнущим от зла людского, – тихо прошептала она и осторожно прошла по коридору в спальню… и остолбенела: на просторной тахте никого не было. Иван Иванович сидел в дальнем углу комнаты на полу и громко всхлипывал.

– Ты что? – с дрожью в голосе спросила она.

– Сон жуткий приснился, – пробурчал Иван Иванович.

Раиса едва пришла в себя.

– Не переживай, золотой мой… с Артуром Борисовичем все обошлось. Теперь он уже никогда тебя не потревожит. Дай-ка я укольчик тебе сделаю для успокоения.

Но когда она подошла к своему пациенту поближе, он поднял голову и так посмотрел ей в глаза, что она застыла, будто на что-то наткнулась.

– Ты чего, милый? Инспектор покоя не дает или сон?

– Кто тебя создал, такую?! – вдруг сквозь слезы крикнул он.

– Может, ты по мне соскучился? – она положила шприц на стол и, подойдя к Ивану, цепко обхватила его шею руками.

– Не надо, Раиса Мартыновна…

– Милый мой, я люблю тебя, – она потянулась руками ниже пояса и царапнула его тело длинными, как у кошки, ногтями. – И не шуми, а то Миша услышит.

– Нет! Нет! Я не хочу…

– Забыл, что ты убийца? – Раиса Мартыновна начала раздеваться. – Не серди меня… Тебе необходимо расслабиться. Выпей и ляжем спать.

Она хорошо знала, что нужно делать в подобных ситуациях.

– Оставьте меня, Раиса Мартыновна. Я немножко отдохну и постараюсь заснуть.

Раиса Мартыновна вышла из спальни. В квартире наступила тишина. Иван Иванович не смыкал глаз. Его знобило от жутких мыслей и предчувствий. Он протянул руку к телефону, снял трубку, прислушался. Гудка не было. Посидев, он сунул руку под тахту, куда положил автомат. Автомата не оказалось. В этот момент послышался голос хозяйки дома.

– Орангутан, радость моя, ты не спишь? – громко спросила она, выглянув в прихожую из своей комнаты.

– Нет! – растерянно и зло ответил он.

– Давай сделаем укольчик, и сразу уснешь.

Иван Иванович не ответил. В этот момент он почувствовал, что в спальне стало вдруг жарко, даже душно. Он хотел открыть форточку, но она даже не сдвинулась с места. Духота в комнате увеличивалась, в щель из-под двери тянуло удушливым едким угаром.

– Как ты там, Иван Иванович? – донесся голос хозяйки. – Не спишь еще, дорогой мой, драгоценный экземпляр?

Голова его стала тяжелой, горячей и пустой, как раскаленный шар. Грудь его часто вздымалась, но чем глубже он дышал, тем больше не хватало воздуха. Собрав силы, Иван Иванович метнулся к окну и навалился всем телом на самое большое стекло, выдавив его.

Угасающим сознанием он успел определить, что спасение его там, в ночной темноте. Перевалившись через подоконник второго этажа, он сделал усилие и рухнул во двор.

Где-то вверху грохнули один за другим приглушенные выстрелы, но пули пролетели мимо…

Около трех месяцев добирался Иван Иванович до своей деревни, и долго описывать, с какими людьми он встречался, где шабашил, чтобы заработать на пропитание и дорогу.

Оборванный, с дикарским заросшим лицом, без денег и каких-либо покупок, предстал он наконец перед своей женой, незабвенной Марией Тимофеевной, обнял ее и покаянно заплакал.

Вскоре Сизарев получил письмо из Москвы, от Раисы Мартыновны. Она писала, что любит его по-прежнему, собирается приехать, привести ружье и порадовать шкурой Артура Борисовича Мордова, которую она собирается обменять на шкуры зверей, пользующихся большим спросом не только у меховщиков застойного периода, но и у западных инвесторов.

«…Без тебя, мой дорогой таежник, мне очень грустно. И все же не забудь передать привет твоей супруге Марье Тимофеевне». Так заканчивалось письмо.

Прочитав его, Иван Иванович глазам не поверил. Шрамы от Москвы еще не зарубцевались, и поседевшая голова разламывалась при одной мысли о циркачке. После московских «университетов» он стал неуравновешенным, замкнутым. Особенно его раздражали бизнесмены, которые по телеящику сулили райские наслаждения и тысячу процентов годовых.

«Я им покажу свободный рынок! – вскрикивал он по ночам. – Всех дармоедов работать заставлю!» А просыпаясь, скрипел зубами: автомата рядом не было.

Он хотел пойти с письмом Раисы Мартыновны к прокурору, но передумал и даже жене не сообщил о приезде столичной гостьи.

Ваучер примчалась, как приведение. На дворе стоял сильный мороз, и в деревне пахло печным дымом, смолой. Новенький «джип» и БМВ подкатили к самому жилью Ивана Ивановича. Было за полночь.

– Иван Иванович! Радость моя дикорастущая! – раздался голос Раисы Мартыновны. – Мороз на дворе, открывай дверь!

Иван Иванович прикрутил к сигнальной ракетнице трубку и, открыв дверь, оторопел. Кроме циркачки, на крыльце стояли еще двое: «покойный» охранник Мордова с большим мешком и его напарник с чехлом для гитары.

– Принимай гостей, дорогой мой, – кокетливо улыбалась Раиса Мартыновна. – Как видишь, охранник – кстати, познакомьтесь, его зовут Рольмопсов. Да не смотри на него так. Кто прошлое вспомнит – тому глаз вон. Где хозяйка? Мы ей тоже кое-что привезли.

– У Марьи Тимофеевны сердечный приступ… Она в больнице.

– Значит, ты вольный казак? Она чмокнула его прямо в губы.

– Не совсем так, – смущенно возразил Иван Иванович. – Мы телку купили.

Гости громко расхохотались и осторожно внесли в дом сначала большой мешок, потом чехол для гитары.

– Стол накрывай, Ваня, – радостно предложила циркачка. – С красной рыбой, лесным медом, брусникой… Великого человека поминать будем… Великого, хотя и дурного.

– Кого это?

– Артура Борисовича Мордова, выдающегося реформатора России. Нынче Москва в трауре. Четыре казино закрылись. Красные фонари тухнут. «Золото, уран, нефть» теперь не банк. Богатейший человек был, рог в его душу!

– А вы что, в бедности живете? – робко возразил Сизарев.

– У меня, дорогой мой, честный бизнес. Товар свой я никому не навязываю. Ты не дури, эскимос! Мы тебе автомат привезли, ваучеры прямо из банка, американского спирта двойной очистки, денег на новый дом…

– Довольно! Хватит!

– Не кричи, манкурт! Рольмопсов теперь на меня работает… Его и зовут теперь иначе. Будь любезен пожать ему руку. Короче, знакомьтесь – это Борис Николаевич Зомби, по кличке Беня. А это – молодой бизнесмен Иван Иванович Сизарев.

Беня первым протянул руку.

– Забудем обиды, господин Сизарев, – процедил он, – впереди у нас неплохое будущее, поэтому не надо стрелять друг в друга.

Иван Иванович молча протянул руку.

– А этого бывшего кремлевского зубра, – продолжала Раиса Мартыновна, – зовут, как и моего утенка, Тимуром, отчество Базарович, кличка – Сытый. Тимочка, помоги, пожалуйста, Бене развязать мешок… Пусть покойник на лавке полежит. Чучело должно подсохнуть.

Иван Иванович неторопливо накрывал на стол: нарезал красной рыбы, положил на блюдо морошки, брусники, меда лесного…

Но когда увидел мумию Мордова, тарелка выпала из его рук, дух сперло, и жуткий крик вырвался из его груди.

– Боже мой! Боже мой! – взмолился он. – Артур Борисович, как же вас окаянный рынок скрутил?! Раиса Мартыновна, он уже не человек, он словно леший перестроечный! Мне, бывшему охотнику, смотреть на него страшно.

– А ты на кого похож, алкоголик несчастный?! – в голосе Раисы Мартыновны послышалось что-то грозное, зловещее. – Мордов даже забальзамированный не на одну тысячу долларов потянет… Особенно на мировом рынке. Что Москва! Весь мир в трауре: еще один реформатор таксидермирован. И без пушек, без баррикад… А ведь он, зараза, сначала в структурах ВВД конспирировался, потом в КРБ, а потом уж просто в БМВ, где мы его и накрыли…

Циркачка, никого на смущаясь, быстро переоделась и стала похожа на королеву рекламных клипов «баунти» и других кокосовых лакомств.

– Милые мои, – с улыбкой обратилась она к своим телохранителям. – Сегодня я буду спать только с Иваном Ивановичем. – Она еще раз поцеловала его. – Дорогой мой, хорошо, что ты уцелел. Я бы с ума сошла без тебя. – Она вытащила из дорожной сумки две бутылки с шампанским, поставила на стол. – Помянем Мордова и бай-бай…

– Может, лучше снотворного принять? – вырвалось у Ивана.

– Милый, не серди меня. О прошлом молчок, и этот «жвачный» больше не угроза тебе, – она указала на чучело. – Хочешь, подарю его в день твоего рождения? Не хочешь? Жаль, редкий, дорогой подарок… Господа, раскупоривайте шампанское. Ну-ну, Иван, не грусти. Ты сегодня бледный. Может, тебе «Сибирской» налить? И тебе, Тимурчик, налью. Но только один стаканчик. Не забыл, куда завтра идешь?

– А куда? – поинтересовался Иван.

– В морг. Гляди в оба, Тимур, выбирай только крупных, местных, белолицых. Черномазых карликов в Москве хватает. Ну, помянем раба…

Все выпили, и тут Иван замер и выронил из рук вилку. Ему вдруг показалось, что забальзамированный Мордов словно потянулся к столу.

– Глядите! Глядите! – не выдержав, закричал Иван. – Покойник к столу лезет!

– А куда он еще может лезть? – с улыбкой подметила циркачка. – Он всегда лез к столу, к власти да к бабе без лифчика! Куда еще может лезть эта скотина в накрахмаленной рубашке? Наглая, как банк Шарикова.

Она плеснула шампанского в сторону Мордова, и его стеклянные глаза неожиданно зашевелились.

Иван Иванович вздрогнул, отшатнулся от чучела. Попутчики циркачки тоже были удивлены.

– Боже мой! – взмолился Сизарев. – Неужели мне показалось?! Ведь у него глаза, словно живые и даже очень знакомые! Где я видел их?! Это не Мордовские глаза! Вспомнить не могу, чьи?

Циркачка расхохоталась.

– Эти глаза я купила в престижной конторе лет пятнадцать назад, – с улыбкой сказала она, откусив кусок «Сникерса», – из-под полы и очень дорого. Они намного старше мумии. А вот чьи они, вам, господа хорошие, навряд ли угодать! Но я дам небольшую подсказку. Помните многосерийный фильм «Семьдесят четыре мига осени»? Он сотрудничал с партийными экранизаторами из самых высоких дач, так сказать, писателями криминальной, простите, кремлевской верхушки. Сейчас они миллионами ворочают.

– Людей?! – не понял Иван Иванович.

– Нет… – задумчиво возразила Раиса Мартыновна, – отпечатанными бумажками. Но их цель – научиться распоряжаться живыми людьми так же, как выделанными, или так же, как баксами или нашими зелеными бумажками.

– Но ведь живые люди не бумажки! – не выдержав, возмутился Иван Иванович.

– Быдло! – брезгливо отрезала Раиса Мартыновна. – Сытый прав, надо использовать их как дешевых рабов!

– Раиса Мартыновна, – обрадовался Сытый. – Мы начинаем понимать друг друга. Ваши мумифицированные тушки из московских миллионеров становятся шедеврами. Не торопитесь продавать золотой запас. Скоро акции их обесценятся, а на тушки спрос увеличится! Впрочем, я уже догадался, чьи это глаза.

– Они словно живые… – опять простонал Иван Иванович.

– А что им сделается? Такие глаза, да и мозги, будут жить еще долго… – брезгливо подметила циркачка. – Власть быстро меняется, гены – медленно…

Уже была съедена семга, похожая на красного поросенка, и выпита не одна бутылка шампанского, как в дверь постучались. Сизарев пошел открывать, но Ваучер остановила его.

– Спрячь чучело, – строго приказала она. Мумию положили обратно в мешок и сунули за печку. Иван Иванович подошел к двери предбанника, спросил:

– Кто там?

– Это я, Петя Рыжов.

– Чего надо, Петя?

– Проезжал мимо… Вижу у твоего сарая две импортные машины, решил зайти.

– Сейчас, Петя, – Сизарев вернулся из предбанника. – Раиса Мартыновна, к нам мясной производитель пожаловал.

– Кто такой?

– Лосятник местный… Браконьер в законе… Снайпер по лесному мясу.

– Впусти.

На пороге появилось существо, очень отдаленно похожее на человека. Это был крупный мужик с дикими глазами и красным лицом, как лошалая семга.

– Знакомиться будем? – буркнул он, и лицо его заиграло множеством ярко-рыжих веснушек.

– Кобель рыжий, откуда ты?! Ха-ха! Красавец, да у тебя шея толще, чем у Шварценеггера. Раздевайся, садись рядом, я тебе «Сибирской» налью.

Рыжов как будто ждал этого.

Раиса Мартыновна, пока он раздевался, достала из-под лифчика маленький пузырек и плеснула в стакан гостю розовой микстуры.

– Беня, налей! «Сибирской» драгоценному лосятнику… Буду рада познакомиться с добытчиком, но прежде, Иван Иванович, можно вас на минутку…

Сизарев и Ваучер вышли в предбанник.

– Иван Иванович, – почти прошептала Раиса Мартыновна, – вы, наверное, догадались, почему мы втроем приехали? Короче, на этом животном мы заработаем не одну тысячу долларов.

– На каком животном?

– На госте вашем.

– На Пете Рыжове?

– Ну да… Для деревни он – обычный мерзавец, браконьер в законе, а для нас – находка.

Ивана передернуло.

– Раиса Мартыновна, – растерянно возразил он, – я вам не указ, но Рыжова весь район знает… Он древнего рода, у него трое детей, жена, мать, и потом, он на «Буране» приехал.

– «Буран» мы быстро ликвидируем: металл в стружку, шины переплавим. У нас полный сервис. Ну ладно, пойдем в комнату… Я со своми посоветуюсь.

Поминки превратились в праздничное пиршество. Россия всегда славилась пьянством во время чумы.

– Иван Иванович, радость моя драгоценная, – защебетала циркачка. – А ведь дружок ваш ни в чем вам не уступит! Ох и выпьем мы как следует, позабавимся! У нас вся ночь впереди.

– В шесть утра, уважаемая, мне корову кормить, – вежливо возразил лосятник.

– До шести успеем…

– Чего успеем? Я вас не понял, гражданочка.

– Не притворяйся, кобелек! Ты мне очень нравишься. Ты знаешь, кто я?

– Нет.

– Потом узнаешь… Короче, я хочу, чтобы ты вместе с орангутаном развлек меня.

– С каким орангутаном?

– С твоим земляком.

– А-а-а, с Иваном, что ли?

– Ну, да…

– Как развлек?

– Очень просто, и самым натуральным образом. Ты что, не мужик?

– Прямо здесь? А как же попутчики ваши?

– А они у меня вроде худсовета будут!

– Раиса Мартыновна, – вмешался в разговор Си-зарев. – Можно мне с Петей перекурить?

Они вышли в предбанник, Иван Иванович умолял своего земляка ехать домой, но тот уже изрядно опьянел и под воздействием розовой микстуры желал только пить и развлекаться.

– Моя Танька капустой пахнет квашеной, а от этой заразы так и веет, так и веет кокосами и сникерсами. А ноги у нее?! Как у сохатого! А грудь – глухарь позавидует.

Сизарев понял, что земляка не убедишь, и, махнув одной рукой, другой перекрестился.

– Хочу выпить за вас, красавица, – с пьяным форсом провозгласил Рыжов, войдя в теплое помещение.

– Хватит пить, дорогой. Давай раздевайся.

– Так сразу…

– А как же, ненаглядный мой?..

– Но ведь вы, пардон, при кавалерах…

– Рыжий, не испытывай моего терпения. Господа! – на этот раз властным тоном приказала Раиса Мартыновна. – Снимаем только по одному дублю. Поэтому принесите все необходимое: лучшую камеру, стойку, шприцы, крем для кожи.

– Раи-и-чка, пойдем в машину… – Рыжов отяжелел не на шутку.

– Там холодно, дорогой мой…

– Я согрею тебя…

– Ты лучше здесь мои ножки согрей, видишь, как они дрожат? – циркачка ловко сбросила с себя трико цвета розовой микстуры, и по избе, как по сигналу, разлилась легкая музыка.

Профессионалка начала с танца живота. Верхняя часть ее тела прикрывала белоснежная майка, а нижняя, удивительно стройная, мускулистая, словно задние ноги породистого жеребца, была голой.

Лосятник не выдержал, стал раздеваться.

– Ну, вот, давно бы так, – обрадовалась Раиса Мартыновна. – С общего плана переходим на укрупнение и снимаем все детали.

– А у меня их всего две, – мало что соображая, бубнил Рыжов и не замедлил снять сначала ватные брюки, потом теплые трусы. – Раи-и-ичка, а можно свет выключить?

– Не, дорогая горилла, в темноте я не найду тебя.

Извиваясь в танце, циркачка совсем близко подошла к лосятнику и вдруг, обхватив своими длинными ногами его веснушчатые конечности, застыла на мгновение и потянула к себе. Лосятник не выдержал и тоже потянулся к циркачке, стараясь как можно плотней приблизиться к ее телу. Но циркачка вовремя ускользнула из его рук, ловко «держала расстояние».

Наконец, когда гость, теряя рассудок, рассвирепел и начал своими ручищами цеплять Раису Мартыновну за волосы, наматывая их на кулак, антуражные съемки пришлось прекратить и перейти к детальным укрупнениям. Для этого лосятника привязали к лавке, а циркачка, при помощи приготовленных шприцев, вздула свои груди до мировых стандартов.

Иван Иванович не знал, куда деться и благодарил Бога, что о нем все забыли. Судя по тому, что ничего не происходило, а лишь изображалось, он понял, что вся эта порнуха станет просто видеоприложением при торговле мумифицированным лосятником.

После нескольких дублей циркачка порозовела, как возбуждающая микстура, и послала подручных за новым снадобьем.

Достав халат из роскошного кожаного «дипломата», она надела его на голое тело и устало опустилась на лавку.

– Ну как, Иван Иванович, я очень вам нравлюсь? Сизарев окаменело молчал, опустив глаза в стакан с водкой.

– Дорогой мой, это моя работа.

– Я никогда не пойму вас, Раиса Мартыновна!

– А ты постарайся… Я тоже долго не могла понять, почему убийцы всегда живут намного богаче умных, честных людей.

– Но ведь сколько веревочка ни вьется…

– Помолчи-ка, орангутан! Или ты из примерных пионеров?.. Шучу, шучу, Иван Иванович. Просто мне охота, чтобы вы были богаты, образованы и разбирались не только в ружьях и медвежьей желчи, но и в людях. Хочу работать с вами.

– В цирковом номере?

– Обрадовался… Это не главное… Прежде всего – заниматься чучелами и при этом обеспечивать товаром моих клиентов, которые нуждаются в трансплантации весьма ценных органов. Теперь-то вы от меня никуда не денетесь.

– Почему вы так считаете?

– Потому что, дорогой Иван Иванович, я жду от вас ребенка.

Сизарев только крякнул, зажмурился, потом поспешно налил в стакан «десять буль-буль», выпил и опять опустил глаза.

– Если будет мальчик, – продолжала циркачка, – назову его Валентином, если девочка – Валя. Нравится мне это имя.

Сизарев вновь потянулся к бутылке, но она отодвинула ее в сторону.

– Орангутан, не надо! Ты не Мордов и не лосятник… Я тебя люблю! Я ведь все-таки приперлась к тебе за тыщу верст! Ценить надо!

Иван Иванович молчал, растерянно поглядывая на мешок с Мордовым и на обезвреженного лосятника.

– Раиса Мартыновна, чего вы хотите от меня?

– Чтобы ты всегда был рядом. Любить себя не заставишь, но быть рядом с богатой красивой женщиной, по-моему, всегда приятно.

– Вы правы, Раиса Мартыновна, но у меня уже есть жена.

– Дурак ты, хоть и прекрасный мужик. Я тебе что, жить с Марьей Тимофеевной запрещаю? Употребляй ее на здоровье… Все условия создам… Только я тебя тоже люблю.

– А как же совесть?!

– Когда бы совесть кормила, так у нас на Руси давно бы нищих не было.

Она подвинулась к нему, обняла его за плечи и поцеловала в губы.

– Орангутан… Люблю… Ты мой единственный.

– Экземпляр, – неожиданно вырвалось у него, и он тут же получил сильную пощечину.

– Не смей так говорить! Я тебя от тюрьмы спасла!

– А кто мне снотворные таблетки дал?!

– Мордов ни за что бы не раскошелился, если б не застал тебя спящим.

– А кто хотел сделать мне укол, а потом отравить газом?

– Дорогой, мне хотелось вылечить, снять с тебя стресс!

– А когда ничего не вышло – расстрелять из окна… Хорошее лечение…

– Орангутан, успокойся. Это не я стреляла.

– А кто же?

– Охранник мой, с третьего этажа, которому я плачу тридцать долларов в сутки. А за то, что промазал, я заплатила сто долларов.

– Вот спасибо, Раиса Мартыновна! – усмехнулся Иван. – Значит, благодаря именно вам я сижу в своей бане, жив-здоров и пью чай с брусникой.

– Не ерничай!

– А вы не считайте меня идиотом!

– Никто не считает. Ты думаешь, мне легко было обломать этого паука-Мордова, а потом переманить его кремлевских жвачных в свою контору? – она, не обращая внимания на слетевший с тела халат, подошла к чучелу и, распрямив его, вытряхнула несколько пачек новеньких купюр. – Это все твое, орангутан, только поверь мне, я не хотела твоей смерти… Ты мне живой нужен. – Она судорожными и скользкими от крема руками сгребла часть денег в охапку и, бросив их в печку, еще раз поцеловала его. – Я хочу быть с тобой! Делай со мной, что хочешь, только будь моим! – она опять потянула его на себя. Это она делала прекрасно.

Иван Иванович уже знал обворожительный, всеобжигающий запах этого тела и, как в Москве, противостоять соблазну был не в силах.

Откуда появилась музыка – он не понял. Но в этот раз он вдруг почувствовал, как циркачка нетороплива, даже робка в своих профессиональных движениях и, оказавшись в ее объятиях, ему совсем не было противно. Сквозь звуки музыки он неожиданно услышал молитву, которую она нашептывала, обхватив его обеими руками и прижимаясь к нему всем телом. Молитва была из Ветхого Завета и просила об одном – спасении человечества. Иван Иванович уже слышал ее не раз, правда, при других обстоятельствах, но только сейчас до него стал доходить ее глубинный смысл.

Уже светало, когда к баньке Сизарева подъехала еще одна машина. Из нее вышел холеный, разрумянившийся мужчина.

Сизарев глянул в окно.

– Чего это его черт несет, да еще чуть свет, – поморщился он. – Наш животновод теперь директор АО «Перестройка», господин Еремей Долбарис.

Раздался сильный стук в дверь.

– Ну, чего делать будем? – спросил Иван Иванович.

Набросив персидский халат и надев колготки, циркачка обратилась к своему единственному приказным тоном:

– Миллионера да лосятника убери за печку – и впускай. И не дрейфь. Со мной не пропадешь.

Долбарис вошел, как игривый конь постукивая железными копытами. На лице его застыла улыбка, заготовленная на все случаи жизни. Под его кожаным меховым пальто был надет кажаный пиджак, а под ним – все это знали – американский бронежилет. Такого, как он, на мякине не проведешь. И хотя Еремей не был официальным главой района и за ним не ходили охранники, но каждый в округе, да и за пределами, знал, что именно Долбарис – хозяин, а не тот, которого подсунул местный парламент охмелевшему от свободы народу.