Шум шторма ворвался на террасу и меня порадовал. Струи дождя мгновенно вымочили мое лицо, пытаясь проникнуть за воротник. Отполз я метров на пять и прислушался: ветер ревел, стучали ветви по крыше, где-то вдалеке слышался рев бушующего моря и больше – ни звука.
Я поднял руку и через несколько секунд рядом оказались Влад и Ольга. Мы гуськом проползли по тропинке вглубь сада и затем выползли в виноградник. Там мы уже смогли идти на четвереньках и таким манером прошли весь ряд виноградника, ведущего в сторону моря. И поднялись во весь рост только тогда, когда оказались вне видимости дома.
Однако идти по улице мы все же не решились и двинулись к причалу напрямик, через виноградники. Вскоре он показался вдалеке показался. А пока мы падали, скользили по склонам холмов и уже не замечали, что мокры и грязны, а белесая крымская глина сделала нас весьма похожими, как заметил Влад, на мумий.
Вот мы и у цели. Возле причала из железобетона на волнах плясала наша яхта. Равномерно взлетая выше причала и опускаясь глубоко вниз, яхта оказывалась то на свету, то в тени. Свет падал от единственного фонаря на столбе рядом со сторожкой. Конечно, сторожа не было видно – он, думается, не дремал, а дрыхнул – в такую бурю. Встреча с ним нам была ни к чему, ибо я не исключал, что ребята Рыжебородого уже могли предупредить его о возможном нашем появлении возле яхты.
Клуб выглядел бетонным кораблем, носом уходящим в море. Его скошенные балконы-палубы напоминали силуэт океанского лайнера. Яхта стояла с наветренной стороны, и я заметил, что ветер был нужный нам, прижимной. Это радовало – при таком ветре яхту унесет в море, стоит ей только выйти за края причала. Если бы ветер был с другой стороны, то яхту могло бросить на камни.
Мы решили обогнуть здание яхтклуба с затененной стороны. Это был путь хотя и более длинный, но менее заметный. Правда, наш вид позволял ползти по причалу, ибо мы были серы от глины и сливались бы с серым бетоном мокрого причала.
Десять минут коллективного пыхтения, и мы сосредоточились у края причала и с нескрываемым опасением смотрели, как вокруг нашей яхты беснуется море. Привыкнув к периодичности ее взлетов и падений, хотели сбросить на нее свои рюкзаки, но не решились – море могло их смыть. Пришлось попросить еще раз тщательно заправить одежду и надеть рюкзаки за спину. Этого нельзя было делать, когда дело имеешь с водой, с лодкой и сильной волной, но… У нас выбора не было. И мы рискнули. Первым прыгнул Влад – он должен был принять Ольгу и меня. Прыгнул удачно, сразу за уходящей волной. За ним, точно повторив его прыжок, последовала Ольга. Теперь должен был прыгнуть я.
Но если Влад и Ольга отличались худощавостью, то за годы службы я на государственных хлебах отъелся, и моя «морская грудь» начиналась прямо от подбородка. Да и весил я столько же, сколько они оба, если не больше. В общем, пытаясь удержать меня, я сшиб их с ног и здорово помял.
Все! Кажется, все. Мы оказались на борту. Ползком добрались до кокпита, нырнули под укрывавший его брезент и, немного придя в себя, освободились от рюкзаков, прислушались. Чуть приподняв брезент, осмотрелись – все спокойно. Взглянули на друг друга – это было зрелище! Грязные, растрепанные, мокрые до нитки, но бодрые, даже повеселевшие. Ибо мы были на борту яхты – открывался путь к спасению, вернее, уже открылся. Но опять «но»…
Шепотом стали обсуждать следующие наши действия. Влад уже продумал уход от причала, но для этого маневра кто-то должен был снова выйти на причал и удерживать яхту, пока она выйдет за край его, хотя бы на полкорпуса. Сам Влад нужен у румпеля и на парусе, который все же придется ставить.
Правда, потом решили, что лучше поставить кливер, с помощью которого в такой ветер яхту мгновенно вынесет в море. Значит, за кливер отвечать будет Ольга, которой было не впервой управляться с парусами.
Итак, на причал должен был вылезать я. Но если на яхте было за что ухватиться, то причал был гладок, мокр и, следовательно, скользок. Одна была надежда, что мой вес поможет мне удержаться на его поверхности. Так оно и случилось.
Влад перебросил мне трос, и я крепко намотал его на руку, оставив небольшую слабину, чтобы он не увлек меня за собой, когда яхта уйдет вниз. Освободив концы на носу и у кормы, я пошел, вернее, пополз вдоль причала к его оконечности. Отливная волна подхватила яхту и понесла ее в нужном нам направлении. Я лихорадочно искал момент, когда мне удастся успеть вскочить на палубу. А момент – это доли секунды.
Вот она уже носом поравнялась с краем причала, и я прыгнул, не думая о том, где в это время палуба. А она, оказывается, поднималась и меня ударила. Хорошо, что я сразу же подогнул ноги и упал на бок, а то бы мне несдобровать.
Влад оказался на высоте: как только яхта вышла за причал, он приказал Ольге поднять наполовину кливер. Ветер упруго изогнул парус, яхта стремглав вылетела на отрытую воду и стала удаляться от берега. Пока Влад работал на румпеле, а Ольга с парусом, им не было дела до меня. А я спокойно лежал, прижавшись к мачте. Ольга помогла мне спуститься в кокпит, и только тогда я почувствовал, что все-таки ушибся.
Яхту бросало как щепку, но с каждым мгновением мы удалялись в кромешную тьму бушующего моря. А там было наше спасение. Душа ликовала – от грозящей нам опасности мы ушли.
Теперь нарастала другая тревога: куда идти? Потеряв во тьме береговую линию, кливер мы убрали, ведь яхту и так несло по ветру. Судя по всему, мы двигались вдоль берега на запад.
В открытом море
… Очнулся я от слабых ударов головой о внутренний борт яхты. Сознание медленно входило в меня, припоминались детали событий прошедшей ночи. Голова болела от спертого влажного воздуха в помещении форпика яхты. Рядом трудно дышали мои спутники, распростертые на старых парусах.
Вчера, после удачного побега, у нас не хватило сил взломать замок, крепкий амбарный, на створках дверей каюты, и мы забились в крохотный форпик для хранения парусов. Сон нас вырубил, как оказалось на целых пять часов.
Ощупью нашел я запор крышки форпика и открыл ее. Солнце брызнуло на меня с такой силой, что я еле удержался, чтобы не свалиться на своих друзей. А они, сбившись в комочки, спали друг к другу носами у моих ног.
Чуть высунув голову, я сделал несколько глубоких глотков свежего воздуха, который бывает только у моря и в горах или в чистом поле и лесу. Море сверкало тысячами брызг солнца. Больших волн с белой гривой не было.
Шторм утихал, яхту плавно качало, и она, не торопясь, двигалась, оставляя солнце слева. Все говорило том, что нас несло на запад. Берега видно не было, но там, где должен был быть горизонт, кучковались облака – это был верный признак, что берег где-то там, за горизонтом. И это нас устраивало, ибо, значит, мы были вне видимости с берега и, более того, в нейтральных водах.
Ребят пока будить не стал – пусть на свежем воздухе поспят еще часок. Мучительно хотелось освободиться от тяжелой и все еще мокрой местами одежды. И придать любимому мне ветру тело, еще с детства привыкшее к его тихим и резким порывам. Снял с себя все, кроме трусов. И хотя всего на несколько минут, но продрог мгновенно.
Я сидел в кокпите, углублении для управляющего яхтой. Румпель был закреплен прочно, направляя яхту по неведомому пока нам курсу. А мной обволакивала тихая радость за все, что удалось сделать за последние дни, за вчерашний удачный побег, да и просто за то, что я снова в море. О заботах впереди не хотелось думать…
Но тревожные думы в голову лезли сами. Во-первых, нужно было вскрыть каюту и найти инструмент для морской прокладки движения яхты. О том, что такой инструмент имеется на ее борту, говорил Влад. Правда, только он знал, где находится тайник с этим самым инструментом. Во-вторых, следовало бы перенести все три рюкзака в каюту и разобраться в их содержимом, особенно с едой и водой. В-третьих, развесить мои промокшие вещи на вантах для просушки.
Собственно, с третьего я хотел начать. Но любимый мной ветер в этот раз меня подвел – все же это было не лето, а ранняя весна, и еще в открытом море, и я мгновенно продрог. Тем более, что солнце прочно ушло за тучи. И потому взялся за рюкзаки и, не вытряхивая их содержимого, чуть-чуть порывшись, вытащил на свет грубой вязки свитер, столь мне знакомый, – это была одна из любимых вещей моего ушедшего из жизни друга. Комплекцией он был даже крупнее меня, и свитер окутал меня до колен. И хотя он был чуть подмокшим, я знал, что на ветру он быстро высохнет. Через несколько минут мои мокрые вещи развевались на ветру, придавая яхте пиратский вид.
Теперь очередь дошла до каюты. Чуть укрывшись от ветра в кокпите, я еще немного покопался в рюкзаках и среди мокрых вещей обнаружил топорик и ножи. Один из ножей фактически был острой финкой. Это и решило судьбу замка – его я не тронул (он был мне не по зубам), а набросился на петли для него. Они были врезными и, аккуратно работая финкой, я вырезал одну из них и проник в каюту.
Там было тепло и уютно – три спальных места буквой «П», столик и встроенные в стены шкафчики. Где-то здесь находился тайник с навигационными инструментами и, возможно, с картами Черного моря. Пора было будить моих друзей, невольных пленников моря. Но прежде мне хотелось «принять душ». Эта мысль ко мне пришла, когда в шкафчике под трапом в каюту я нашел парусиновое ведерко литров на пять с привязанным к нему концом – длинным пеньковым тросом (по-морскому – шкертом).
Пройдя на корму, я начал черпать за бортом воду, которая была не очень – то теплая. И лил на себя, правда, не больше двух ведерок, большего вытерпеть не смог. Очнулся от этой добровольной экзекуции от возгласа:
– Ну, вы даете, Максим Алексеевич! – удивленно взирал на шестидесятилетнего «моржа» Влад.
– Эх, молодежь! Вы, верно, не знаете секрета купания холодной водой? А мне это знакомо по Балтике и Северу… Когда корабль в море, то душ бывал только из забортной воды… А прием прост: намылься, и тогда уже деваться некуда…
А за Владом, прикрыв рот ладошкой, как это делают в русской деревне бабки, хихикала над старым человеком Ольга.
– Посмотрите на себя, мумии несчастные, – по-доброму огрызнулся на них я.
Глядя на моих друзей, нельзя было сказать, что это были те самые напуганные событиями вчерашней ночи молодые люди. Хотя теперь их одежду украшали лишь белесые полосы глины. И я спокойно предложил сделать то же самое – для бодрости.
– Влад, с тобой все ясно – ты морского племени, а вот Ольга?
– А что – Ольга? – начала заводиться наша спутница. – Я-то в севастопольском дельфинарии с дельфинами резвилась до самого ноября… Могу и сейчас опрокинуть на себя несколько ведер…
И я скомандовал, что первой примет «душ» Ольга, но только два ведра. Затем она переоденется в сухое и займется едой. В общем, минут через двадцать к моим шмоткам на вантах добавились мокрые вещи Влада и Ольги. За стол мы сели в каюте, где не традиционном «блюде»-газете высились три хороших куска хлеба, три кружка колбасы и три бело-розовых шмата сала.
– Большего и не надо, – заметил я, похвалив Ольгу за бережливость.
– Только сегодня так богато, – решительно заявила Ольга, – это плата за вчерашний страх…
– А ведь план-то удался?! – не мог удержаться я. – Наша взяла…
И видя бодрость и воодушевление на лицах моих друзей, я решительно сказал:
– Нужно думать о следующем нашем шаге! Что скажете, друзья? Тревожно спросила Ольга, почему-то шепотом:
– А если нас станут искать?
Я молча обратился взглядом к Владу.
– В море шторм не столь заметен, у берега волны более высокие и шумные… Значит, можно вполне считать, что по береговой оценке там еще штормит…
Мы согласно кивали.
– Качка стала плавной, но в открытом море – это обычно явление. Главное – нет пенистых волн, а это говорит о том, что дело идет к спокойной воде, – не торопясь, Влад пояснил, что нужно уходить южнее, в открытое море…
Естественно, берега не было видно. Косматых туч становилось все меньше, вот-вот должно было снова проглянуть солнце. Мы сгрудились в кокпите перед каютой и стали определяться, где мы есть, и куда нас несет. – Судя по вчерашнему ветру, мы продвинулись к западу километров на 50–70. Если учесть, что побег начался ближе к двенадцати часам вечера. А сейчас – семь утра, – показал Влад на свои штурманские часы.
– Значит, мы прошли траверз Алушты и выходим на мыс Сарыч, – предположил я, – но берега не видно. Это означает, что нас сносит не к берегу, а на юго-запад…
Мы переглянулись и согласились с Владом, что нужно уходить южнее и тем избавиться от погони. Конечно, если ее все же устроят. А чтобы не расстраивать ребят, добавил:
– У Рыжебородого забот и так много, и наше исчезновение ему на руку… А погоня – это очень дорогостоящее дело, тем более сейчас, в дни разрухи… Да и как он объяснит столь большой интерес к нашим персонам? Яхта-то моя, все документы на нее связаны с моим именем…
– А пограничники? – спросила Ольга.
– Их из тридцати человек в Судаке осталось всего пятеро, а это уже не отряд – группа, – успокоил я ребят.
Максимум, что могли они сообщить, так это о яхте, которая в шторм оторвалась от причала и унесена в море, думалось мне. И если о ней никто не заявит, то ни пограничники, ни власти палец о палец не ударят, чтобы ее найти. Тем более, что все говорит – людей на ней не было. А пока мы, поставив кливер и смягчив этим бортовую качку, пошли по компасу к юго-западу, поочередно сменяя друг друга на руле.
В каюте нашлась старенькая сухая одежда. Каждому досталось что-то теплое. Я вообще совсем просох и щеголял в своем шерстяном свитере толстой шерстяной вязки. Попытка передать его Ольге или Владу, хотя бы на время, не вызвала у них желания принять такой прямо-таки царский подарок.
Ольга еще ранее вынула из рюкзаков все и развесила на вантах для просушки множество вещей. Мы находились в спокойной нирване и не торопили события. Неожиданно Влад сорвался с места и заорал:
– Солнце… Выглянет солнце… Быстрее сектант, – и с этими словами он исчез в каюте, где уже вскрыл тайник и приготовил навигационные инструменты к работе.
Действительно, слева от нас на небе что-то светлело. Но и этого светлого пятна оказалось достаточным, чтобы определить наше положение в море. Между тучами светлело все больше, луч солнца к нам не прорвался, но Влад успел замерить высоту светила. Теперь речь шла о работе с таблицами и картами, которые мы нашли в каюте в клеенчатом портфеле.
Ольга сидела на румпеле, а мы с Владом колдовали над справочниками. Несколько минут поиска нужных данных, совмещение со временем, угол солнцестояния и…
Широта с долготой оказались у нас в руках. Мы были в пятидесяти километрах юго-западнее мыса Сарыч, что рядом с Балаклавой, и вблизи Севастополя. А это означало, что ближайший берег, кроме крымского, – румынский и болгарский. Узнав, что нас несет к Румынии, Ольга воскликнула:
– Нет, только не туда… У нашей семьи к румынам свои счеты… Еще с войны… Они здесь такое вытворяли… Только не туда…
– Успокойся, Ольга, мне так же не хотелось бы оказаться в Румынии по двум причинам: мой дядя-танкист погиб там, и я был в этой стране в конце семидесятых с «щепетильными делами»… Мог остаться след…
И чуть ли не хором мы воскликнули:
– Даешь Болгарию!
* * *Вот так случилось, что мы даже не стали обсуждать вопрос из вопросов: что делать дальше, после побега? И если возвращаться в Россию, то не через Крым или даже Украину, а через заграницу.
Болгария… Русские сердца всегда связывали с болгарами самые лучшие чувства. Еще со времен конца восемнадцатого века, затем русско-турецкой войны семидесятых годов позапрошлого века и времени борьбы с фашизмом. Наконец, православные болгары – наши братья по разрушенному соцлагерю…
Итак, жребий был брошен – Болгария. Тогда я не сказал, но подумал о том, что в Болгарии я, возможно, смог бы разыскать моего знакомого по делам службы – коллегу по профессии. Мы встречались с ним в Москве.
Я знал, что разорение социалистических начал коснулось и Болгарии, но «мой» болгарин не мог исчезнуть бесследно. Последний раз я его видел незадолго до нынешних событий в Москве. Он тогда работал на одном из каналов болгарского телевидения, имея свою программу…
К полудню небо прояснилось окончательно и брызги солнечных лучей слепили глаза, не вызывая недовольства с нашей стороны. Окончательно просохла и наша одежда, которую мы в свое время не догадались простирнуть в воде.
А так как воды вокруг было полно, мы решились испробовать старый матросский способ стирки еще со времен парусных кораблей. С этой целью наиболее загрязненную глиной часть одежды мы насадили на длинный шкертик и выбросили… за борт. И через час-другой, прополоскавшись в волнах, выстиранная одежда и белье стали чистыми до неузнаваемости.
Окончательно, кажется, мы привели в порядок и свои мысли о будущем. И даже наметили конкретные шаги. Во-первых, мы находились в километрах трехстах от болгарского порта Варна. Имея ход в двенадцать-пятнадцать, а то и двадцать километров, мы могли преодолеть это расстояние за сутки. Яхта такой ход могла держать, если, правда, погода будет благоприятствовать, волна станет более спокойной, и мы сможем поднять все паруса.
Во-вторых, мы были в состоянии управлять яхтой по очереди, ибо каждый владел в разной степени навыками работы с парусом.
Наконец, в-третьих, захваченные из дома продукты вполне могли составить наш рацион на два-три дня: хлеб, колбаса, сыр, сало, картошка, лук… и огурцы.
И все же было одно «но». Вода! Обыскав все уголки яхты, мы нашли два анкерка с остатками воды – не более 5–6 литров. Чуть затхлая, но все же вода. И это на троих?! Поэтому оговорили, что часть воды мы будем получать для утоления жажды из… огурцов, благо, что они чуть ли на девяносто процентов состоят из воды, а их у нас было с десяток. Мы благодарили нашу Ольгу за то, что она, в темноте и наощупь, выбрала самые большие из них.
Конечно, еще вчера можно было бы собрать воду штормовую, но время было упущено. Сегодня же погода все более радовала нас, как и море, которое час от часа успокаивалось. Однако меры к приему «небесной влаги» мы все же предприняли: на случай дождя держали наготове парус.
Прокладку курса доверили, естественно, Владу и по очереди стояли на руле. В кокпите каждый из нас с удовольствием сидел – это было приятное место. Над бортом торчала только голова, а по телу разливалось тепло, даримое мартовским, но все же южным солнцем.
Курс мы держали на мыс Калиакрия, чуть-чуть севернее порта Варна. Этот мыс привлек нас по двум причинам: мы не хотели идти прямо в большой порт, к местным властям, а еще нас интересовал этот мыс своим легендарным прошлым. Здесь была одержана одна из первых блистательных побед русского парусного флота над турками, еще при адмирале Ушакове. После сражения при Калиакрии северная часть Черного моря стало безраздельно принадлежать русским.
Тревога, естественно, не покидала нас. Нужно было думать о встрече с болгарами – пограничниками, таможенниками, властью. Нам следовало бы подготовить убедительную легенду нашего побега и «биографию» каждого из нас.
Конечно, и легенда, и биографии лишь частично стали бы носить элементы блефа – лучше всего кое о чем умалчивать. Но впереди мы имели двадцать, а может быть, тридцать часов хода, и за это время надеялись подготовить достаточно убедительные причины нашего побега и просьбу к местным властям в чем-то помочь нам.
Итак, на борту небольшой пятиместной яхты «Кафа» собрались без преувеличения смелые люди, хотя и волею судьбы оказавшиеся таковыми. Теперь каждый должен был рассказать о себе поподробнее, но в рамках того, что позволило бы выдержать перекрестный допрос на суше.
В этой ситуации одно могло радовать: бегство наших сограждан из отчизны по разным причинам, вернее всего, становилось нормой. И конечно, Болгария принимала у себя русских братьев, тем более единоверцев, и всех, кто хотел следовать дальше в Европу или за океан.
– Ну, начинай первым, Влад, – предложил я. – Пусть Ольга пока подумает о грехах своей непорочной жизни…
Мы сидели в кокпите, укрытые от ветра и укутанные в просохшие куртки, надетые на свитера грубой вязки. На руле сидела Ольга, и ее молодость и крепкая спортивная фигура вполне увязывалась с боевой операцией прошедшей ночи.
Я выбрал Влада первым для самоотчета, потому что Ольга была более опытной на жизненном пути.
– Максим Алексеевич, я здешний, феодосийский… С Карантина, – начал Влад. – Вам это место хорошо знакомо… Но школу кончал в Судаке…Мне двадцать пять. За плечами – морской техникум по классу судоводителей малых судов, имею диплом штурмана четвертого класса… С морем дружу с двенадцати лет – морские классы с походами под парусом по всему Крымскому побережью…
Меня несколько озадачило поведение моих новых молодых друзей. Что они друзья, я не сомневался – Влад подарил мне жизнь, рискуя своей. А озадачивал тот факт, что им как-то была чужда молодецкая бравада и, что особенно странно, чувство тревоги за произошедшее. Видимо, мое знакомство с новым поколением все еще не состоялось.
– Влад, ты послан нам Богом для нашего дела! Твои штурманские навыки – это то, что нас сейчас больше всего устраивает… А дальше? Твои планы? В Болгарии?
– Меня давно тянуло в Европу… Ходил я на судах пока вдоль берега, в каботаже… Даже загранпаспорта не имел… Да и никто загранку не предлагал, особенно после девяносто первого года… Ходил вдоль берегов турецких, румынских, болгарских, а в их портах так ни разу не побывал… А ведь интересно!
Увидев мой изучающий взгляд, Влад поправился:
– Да вы не думайте, что я сбегу… Нет, пересижу где-нибудь в Болгарии и опять в Крым, к себе… Только вот как добираться домой?
Я прервал исповедь моего товарища вопросом: все ли документы у него при себе – паспорт, удостоверение штурмана и водителя судов, трудовая книжка, профбилет, метрики? Как оказалось, и это вполне естественно, трудовая книжка осталась в кадрах порта Судака, где он последний раз работал на близких перевозках. Но для Болгарии документов было предостаточно.
Влад принял управление яхтой, и передо мной оказалась Ольга. Она внимательно слушала наш разговор и начала свой рассказ с возраста.
– Мне идет также двадцать пятый год… Закончила школу в Судаке, курсы библиотечные, машинописи и работы на компьютере… Была машинисткой в маленькой фирме и подрабатывала в библиотеке… Дочь моряка и сама в душе и наяву морячка… Для вашего, личного сведения, – весела закончила Ольга, – не замужем…
И ничего – про Севастополь.
Ольга так выплеснула нам свою «биографию», что я не успел даже удивиться – в ней не было ни слова о службе во флоте. Разве что дельфинарий, упомянутый ранее. Она – молодец!
Упоминание о замужестве нас особенно обрадовало и развеселило, ибо эту особенность ее биографии мы знали давным-давно, как и всех ее поклонников. Правда, по линии школы, в которой они с Владом какое-то время учились вместе. А у меня в ответ на это ее признание дрогнуло сердце: не обращалась ли она с этим возгласом к сердцу Влада?
Мне было интересно знать об их отношении к событиям последних дней, так стремительно ворвавшихся в их жизнь.
– Оля, ты вчера здорово испугалась?
– Еще как, – немедленно ответила она. – Но… рядом были вы с Владом. А когда мы поползли, уже бояться было некогда… Мне говорил отец: трясись, пока думаешь, но не трусь, когда приняла решение…
Вот она, нынешняя молодежь, умеет выделить в жизни человека главное – не трусь… Это ее среда, где чуть ли не ежедневно приходится чего-то бояться и защищаться.
– Кто был твой отец? – спросил я, понимая, что это нужно знать не столько Владу, сколько там, в Болгарии.
– Отец был хорошим для нашей семьи и меня… Но он ушел от нас с мамой и братом… Брат сейчас уже очень взрослый и живет в Севастополе… У него семья… А отца мне здорово не хватало, с десяти лет… Вот почему я говорю «был»… Сейчас он снова один, я ведь его покинула… ради «путешествия на яхте», – искренне печально улыбнулась Ольга.
Позднее Ольга рассказывала, что отец ходил на сухогрузах по всем портам Черного моря. Отовсюду привозил подарки, был жизнерадостным и веселым человеком, с удовольствием отдыхал дома, возился с детьми с утра до вечера.
– Папа нас баловал и очень гордился нами, разбойниками, как назвал он нас… Ушел из семьи в одночасье, узнав об интересе мамы к его другу, работавшему на берегу… Маму я не осуждаю, ведь папа отбил ее у того самого друга чуть ли не в день их свадьбы…
Исчезновение из ее жизни отца Ольга переносила тяжело и искала утешение в общении с мужчинами, но они чаще всего, как она говорила, видели в ней только куклу для развлечения.
– А Влад? – спросил я.
– Влад – это другое. Он мой друг и, наверное, теперь брат, которого я потеряла в Севастополе. Он рос без отца и без матери… Рано встал на ноги, причем сам, и начал помогать деду и бабушке, которые его воспитывали… И вообще, он искренен к людям и добр…