Вояка среднего звена

Глава 5

В эту сторону нас доставили на самолете, с комфортом, а обратно пришлось топать ножками – обычное дело. Вот только дорога после двухдневного ливня обернулась канавой с жидкой грязью, а чаща на обочинах «гостеприимно» встречала шипастыми ветками и чавканьем болота под ногами.

В грязи хотя бы нельзя утонуть, и в ней не водятся черные черви, способные обглодать человека за пять минут.

Поэтому мы час за часом монотонно чавкали нижними конечностями, полупустые рюкзаки казались свинцовыми. Небо закрывала плотная пелена из туч, и время от времени начинало моросить, и тогда я невольно втягивал голову в плечи, вспоминал закончившееся только утром буйство стихии.

Естественно, я так и не догадался, кто напал на меня во мраке, но с подозрением смотрел чуть ли не на каждого, исключая Равуду – этого гада орден Трех Сил не мог купить ничем. Вздрагивал при каждом шорохе, боялся даже задремать, и ни секунды не чувствовал себя в безопасности.

Если этого хотел ночной гость, то он своего добился.

Топавший где-то за спиной Макс одну за другой исполнял песни Пугачевой, начиная от «Арлекино» и заканчивая ее дуэтом с Галкиным, и я с тоской думал – что вот так, два мужика, взяли и поссорились на пустом месте. И как возвращать дружбу – вообще неясно. Дю-Жхе командовал своими людьми, Юнесса осваивалась в роли десятника, и давно я не был в таком одиночестве.

От тоски в какой-то момент я решил позвонить жене – вдруг она оттаяла, выйдет поговорить. Заставил себя позабыть о том, что в ботинках хлюпает, что голени и спина ноют от усталости, не слышать шелеста мокрых листьев на ветру и мрачных реплик соратников.

У меня все получилось… кроме одного.

Юля не захотела со мной разговаривать – раз, второй, третий меня ударило с такой силой, что я пошатнулся и едва устоял на ногах.

– Эй, что за беспредел? – меня схватили за плечо, и я обнаружил рядом Ррагата.

Круглое лицо его, все в чешуйках и родинках, выглядело обеспокоенным.

– Нормально, дело такое, – я попытался изобразить улыбку, хотя судя по виду собеседника, у меня получился скорее оскал.

Грунтовка закончилась примерно через километр, уперлась в брианскую дорогу из серых плит, и мы воспрянули духом. Но тут же пришлось отступить к обочине, чтобы пропустить ревущие транспортеры, набитые бойцами – тяжелые шлемы, мощная броня, явно какое-то элитное подразделение.

Один из транспортеров резко вильнул, остановился рядом с нами, клацнула открывшаяся дверца кабины.

– Чтоб я сдох, – пробормотал я, глядя на того, кто из нее высунулся.

Легат Зитирр тяжело спрыгнул на землю, и улыбнулся мне так ласково, как улыбается жертве палач – оценивая толщину ее шеи, крепость позвоночника и угол, под которым надлежит обрушить секиру.

– Вольно, – прорычал он, и мои бойцы расслабились.

Но вот я напрягся еще сильнее – что ему от меня надо, чего он прилип ко мне как репей?

– Вот я думаю – сразу глаз тебе в жопу засунуть, или подождать немного, – объявил Зитирр, подойдя ко мне. – Держи, тебе еще одно послание от высокородного принца… Полюбил он тебя всей душой. Руку давай!

Отмазаться от приказа я никак не мог, и новое кольцо оказалось у меня на пальце. Опять передо мной возник Табгун в понтовом мундире, высокомерный, злобный и страшный, точно голодный тираннозавр.

– Пришло время большой… игры, – начал он, – Гегемон, да править ему тысячу лет, не проживет и месяца, он уже не понимает, кто он такой и в каком мире находится… Упокоившимся – покой, тем же, кто остается – борьба за трон. Стервятники слетаются. Помни, что и ты не останешься… – в стороне. Тебя убьют, как только все раскроется. Сохранить твою никчемную жизнь могу только я.

Голова у меня пошла кругом – сначала он обещает меня прикончить, а теперь обещает сохранить жизнь? и какое отношение я имею к этой возне среди высокородных кайтеритов, дерущихся за власть? что должно открыться, чтобы меня захотели немедленно прикончить, да и за что меня убивать?

Дайте мне Обруч на пару деньков, отпустите домой, и больше мне ничего не надо!

Табгун смотрел на меня испытующе, и хотя я понимал, что это только изображение, я все равно ерзал под его взглядом.

– Помни, о чем я тебе сказал. У тебя есть немного… времени, чтобы решить. Присоединяйся ко мне. Если откажешься, то смерть смертных покажется тебе легкой прогулкой.

«Да не хочу я к тебе присоединяться, морда ты лошадиная! – хотелось заорать мне. – Оставьте меня в покое! И какого хрена вы все тут изъясняетесь загадками, чтоб я сдох восемнадцать раз?».

Но на этом видение кончилось, и толстые пальцы Зитирра сорвали кольцо у меня с пальца.

– Понял? – спросил тот. – Рожа у тебя такая, словно грибов обожрался, гыгыгы!

Краем глаза я заметил, что рядом с нами остановился еще один транспортер, из него выбрался кто-то невысокий и коренастый.

– Что за цирк? – поинтересовался Шадир резко. – Десятник в чем-то провинился?

– Ты можешь отправиться со мной прямо сейчас, – Зитирр не обратил на трибуна внимания, только дернул щекой. – Иначе… иначе в следующий раз мы поговорим иначе. Вкуриваешь?

И он хлопнул в ладоши, огромные, мозолистые.

– Куда отправишься? – Шадир подошел вплотную, оттер меня плечом так, чтобы оказаться между мной и легатом. – Этот боец вам не подчиняется, и я его никуда не отпущу. Приказ наварха – только тогда.

Трибун покачивался с носка на пятку, и даже со спины было видно, насколько он зол.

Зитирр посмотрел на сородича-шаввана, подняв брови.

– Ты не лезь в серьезные игры, маленькая мошка, а то твой глаз сам знаешь, где окажется, – посоветовал он. – А ты, – бешеные зенки обратились на меня. – Хорошо думай. Быстро думай.

И развернувшись, он зашагал к своей машине.

– Что он хотел? – Шадир повернулся ко мне. – Что это за акробатические номера? Конкретная ерунда!

– Если бы я знал, – я покачал головой.

Признаться в том, что сам Табгун, родич Гегемона, шлет мне личные послания? Невозможно! Трибун решит, что я сошел с ума и у меня мания величия!

– Не доверяешь, – сказал он, оглаживая подбородок. – И зря. Я мог бы тебе помочь. Ладно, сейчас подойдут транспортеры, загрузимся и до линкора… Пока отдыхайте.

– Есть, – ответил я.

Ну хоть дальше не пешком, и то хорошо.

– Знааачит так, – Равуда смотрел на меня со злой радостью в алых глазах, и это очень мне не нравилось. – Комуу я могу поручить такое важное и ответственное дело? О да, да… Мне ли не знать?

Мы снова были в трюме, между контейнеров и ящиков, и в брюхе у меня назойливо урчало от голода.

Нас привезли на линкор какой-то час назад, и тут же началась безумная суета. Никакого тебе отдыха или даже душа, кидай оружие, и побежали таскать новые грузы, надрываться и потеть.

– Вот этот штабель, – кайтерит показал на уходящую под потолок колонну из ящиков, – нужно перетащить вон в тот угол… и сделать это, – он улыбнулся, блеснули белые зубы, – ровно до отбоя… инаааче наказание. Займется этим Егорандреев и его бойцы, остальные свободны.

– По почему? – не удержался, выпалил я, сжимая кулаки.

– Что «почему»? – спросил Равуда.

– Если навалиться всем, то успеем, чтоб я сдох! А мы будем возиться до завтра!

Еще я не понимал, зачем перетаскивать штабель с места на место, что это либо выдумка нашего центуриона специально для меня, либо очередной бессмысленный армейский приказ в стиле «круглое носить, квадратное катать», смысл которого не объяснит даже тот, кто его отдал. Зато четко осознавал – задачу мне выдали невыполнимую, собственными силами мы провозимся до утра, и пропустим не только ужин, но и завтрак.

А жрать после сегодняшнего марша по грязи хотелось неимоверно.

И еще – ночью я бы не отказался снова поохотиться за Обручем, если смогу оторвать себя от кровати, конечно.

– Это прикааааз, десятник, – едва не пропел кайтерит.

И вот тут у меня сорвало котелок.

– Да идите вы в жопу со своим приказом! – заорал я, наслаждение бешенства накрыло меня с головой. – Охренели совсем! Может быть мне еще и стены в серый цвет покрасить?! Стрельбище пропылесосить!?

– Если я прикажу, то ты будешь это делать, – вставил Равуда, пока я набирал дыхание для нового вопля.

Бойцы смотрели на нас с откровенным ужасом, кайтерит же наслаждался происходящим. За его спиной хихикал в кулачок Молчун и тупо моргали два здоровяка, каждый больше меня в полтора раза.

– Да вы охренели… – на вторую вспышку у меня сил не хватило.

И наверняка усталость спасла меня от опрометчивого решения – съездить этому гаду по физиономии, да покрепче. А ведь это вышло бы нападение на собственного командира, за которое и в мирное время трибунал и расстрел, а в военное – тот же расстрел безо всякого трибунала.

– За дело! – рявкнул кайтерит. – Или ты не подчинишься приказу?

– Нет! – и я показал ему фигу.

– Отлично, – Равуда даже просиял. – В карцер его!

И те самые двое здоровяков двинулись на меня, один справа, другой слева.

– Эй, вы чего! – едва успел вякнуть я, руки мои весьма болезненно завернули за спину, в плече хрустнуло, я обнаружил, что смотрю в пол и не могу распрямиться. – Твою мать! Отпустите!

– О нет, – голос Равуды полнило довольство. – Приказы тут отдаю я, и я тут командир, – тут он нагнулся к самому моему уху и добавил шепотом. – Я же обещал, что ты повесишься? Обещал? И я свое слово сдержу. В карцер его.

И меня потащили прочь, согнутого, кипящего от злости и унижения.

Закрылись за нами двери лифта, тот с гудением поехал вниз, я оказался в слишком хорошо знакомом коридоре. Брякнул замок, в нос ударил тяжелая спертая вонь камеры-одиночки, где из всей обстановки дыра в полу да лампочка на потолке, которая будет светить тебе всегда по заветам Ильича.

Меня пихнули вперед, я выставил руки, чтобы не расквасить нос о стену.

– Суууки… – прохрипел я, разворачиваясь. – А ну-ка, где вы там?

Но дверь уже закрылась, и те, кто меня сюда притащил, наверняка торопились прочь. Да и они, если подумать, тоже исполняли приказ, и виноват во всем был только Равуда, мерзкий, отвратный подонок!

Я сжал кулаки, собираясь кинуться на дверь, и тут силы меня окончательно покинули. Голова закружилась так, словно ее отвинчивали, и я буквально сполз спиной по стене, опустился на холодный пол.

Какой я уже тут раз? Третий?

Но сейчас меня никто не выручит, никакой Диррг на выручку не придет…

При воспоминании о сержанте-технике из памяти выплыли те шавванские блюда, которыми он меня угощал: тонкие, как веревки, острые колбаски, сплошь капельки жира и зернышки специй, жуешь целым пучком, и слюна буквально капает на пол; лепешки, начиненные хрустящими, поджаренными фруктами, но при этом не высушенными, а очень сочными, как яблоки только с дерева; прозрачный, точно из хрусталя вырезанный цветок с голубыми огоньками внутри – никогда не догадаешься, что это вообще нужно есть, что это не украшение, а деликатес чуть ли не со стола Гегемона. Диррг притащил эту штуку в лазарет, где я восстанавливался после раны, когда Равуда едва не пристрелил меня, и на вкус она оказалась невероятной, каждый лепесток таял во рту, оставляя сложнейшее послевкусие.

Эх, сержант, не болезнь свела тебя в могилу, как ты боялся, а пуля.

Некому придти мне на помощь, и хотя я могу «позвонить» Максу прямо из головы, тот тоже вряд ли захочет меня выручать, он точно на меня обижен, и остальные вряд ли рады тому, что их заставили работать больше… Может явиться Котик, само собой, но вряд ли он прогрызет двери камеры и вытащит меня наружу.

Головокружение отступило, и я немного пришел в себя, чтобы с новой силой ощутить проклятое одиночество.

– Юля, Юля, – забормотал я, – ответь… ты не представляешь, как ты мне нужна… Ответь же!

Раньше я всегда мог положиться на жену, на то, что она меня поддержит, а теперь эта подпорка рухнула. Остались на Земле мать, друзья, но до них я никак не доберусь, даже если выскочу из собственной шкуры.

Я напрягся, почка с хрустом вылезла у меня из переносицы… возьми трубку, возьми!

– Чего тебе? – дружелюбия в голосе Юли было не больше, чем в прошлый раз, но самому голосу я обрадовался. – У нас все в порядке, у мамы твоей тоже. Ты возвращаешься? Когда?

– Нет, я…

– Тогда не звони, – и связь оборвалась.

Если бы я не сидел, то у меня наверняка подкосились бы ноги, но и так я ощутил, что падаю.

Юля была в том халате, который она носила, когда мы только поженились – светло-зеленый, короткий, что едва прикрывает округлую попу и оставляет на виду длинные стройные ноги. Она стояла ко мне вполоборота, грива светлых волос почти целиком закрывала лицо, и мне ужасно хотелось его увидеть.

Я тянулся к ней, пытался что-то сказать, но губы были точно заклеены скотчем. Движения выходили неловкими, медленными, меня то ли кто-то держал за руки, то ли я был смертельно пьян.

Я еще я чудовищно хотел жену, я ощущал болезненную, очень жесткую эрекцию, напряжение в паху. Сорвать этот халатик, обнажить тело, которое я знал до последней родинки, зацеловать ее так, чтобы Юля застонала, открылась навстречу мне, сама не захотела отпускать, и взять ее раз, другой, третий, на сколько хватит сил.

Ощутить вкус ее кожи, запах ее пота, нежность ее ласк, раствориться во всем этом.

Я хотел, я тянулся, но ничего не получалось, и она никак не поворачивалась ко мне, смотрела куда-то в сторону.

– Ю… Юля! – наконец выдавил я, и проснулся.

Эрекция была на месте, но вот жены рядом не имелось, полыхала сверху лампочка, смердела дыра в полу. Поблескивали гладкие стены, черное уродливое пятно на полу, напоминавшее осьминога, намекало, что тут кто-то истек кровью.

Я с трудом сглотнул пересохшим горлом – сон, только сон!

Сесть удалось со второй попытки, и тут же, словно на мое движение, заскрежетал замок. Я подался вперед, к открывающейся двери, внутри полыхнула глупая надежда, что за мной явилась жена.

– И снова в том же месте, ведь так? – сказал трибун Геррат, шагая через порог.

Надежда издохла с тонким писком – ну да, откуда Юле взяться на «Гневе Гегемонии»?

– Снова пытать будете? – спросил я.

– Ну нет, – контрразведчик смотрел на меня сверху вниз, и в прозрачных глазах его читалось беспокойство: уж наигранное или нет – этого я не мог понять, и даже гадать не собирался. – Ты ни в чем не обвиняешься, кроме глупого неповиновения своему командиру… Задам несколько конкретных вопросов. Но сначала попей.

И он протянул мне фляжку, которую я с жадностью схватил.

Прохладная жидкость смочила горло, и я ощутил, что понемногу начинаю оживать, что в одеревеневшем со сна теле начинает двигаться кровь.

– Спасибо, дело такое, – проговорил я.

– Не за что, – Геррат опустился на корточки, заглянул мне в глаза. – Легат Зитирр. Командир особого подразделения, что подчиняется непосредственно принцу Табгуну и выполняет такие задачи, о которых даже Служба надзора не всегда имеет полную информацию, что уж говорить о генеральном штабе? Он ведь дважды разговаривал с тобой?

– Ну, разговаривал – громко сказано, – я пожал плечами. – Несколько фраз.

– А чего он хотел?

– Он передал мне послание от принца… ну, кольцо такое на палец. Два послания.

– Да, уникатор, который невозможно взломать и прочитать, который открывается только адресату, – лицо контрразведчика было озабоченным, меж бровей залегла складка. – Что там внутри?

Я сглотнул.

Сказать правду? Или как обычно, ничего не ответить?

Много выгоды принесло мне молчание раньше, когда я изображал героя-партизана в лапах немецких оккупантов? Табгун все равно не отстал от меня, жизнь моя легче не стала. Кроме того, ничего особенно секретного принц в этот раз не поведал, и язык за зубами держать не попросил.

– Там всякая ботва была, – осторожно начал я, помня, что коготок увяз, и всей птичке пропасть, начнешь говорить, и пропадешь целиком. – Сказал, что Гегемон при смерти, что…

И я вкратце пересказал содержание двух посланий.

– Это все? – спросил Геррат. – Угрозы? Приглашение перейти на свою сторону? Честно?

– Да что вы постоянно думаете, что я вру! – не выдержал я. – Зачем мне это, блин!? Совершенно не понимаю, на кой ляд я сдался этому самому брату вашего императора и чего он имеет в виду!

Но контрразведчик, судя по недовольной физиономии, мне не поверил.

Он открыл рот, явно собираясь что-то сказать, но тут за дверью камеры послышались голоса и шаги. Она распахнулась повторно, и на пороге появился трибун Шадир собственной персоной, усталый и мрачный.

– Ха, ну и встреча? – буркнул он, уставившись на Геррата без малейшего дружелюбия. – Служба надзора! Что ей нужно от скромного десятника? Очередные фокусы и трюки?

– Я делаю свою работу, – отозвался контрразведчик. – Задаю конкретные вопросы.

– Так вперед, задавайте, – на скулах Шадира набухли желваки. – Только при мне. Очевидно же, если он в чем-то снова подозревается, то об этом должен знать я, его непосредственный командир.

Я думал, что Геррат отступит, но тот неожиданно сказал:

– Мы обсуждаем легата Зитирра. Вы ведь тоже его видели, ведь так?

Шадир хмыкнул:

– Этого урода из придворного цирка? Я сталкивался с ним на «Твердыне Гегемонии». Когда мы вели на этой планете разведку два года назад, и уже тогда эти дрессированные псы Табгуна путались под ногами.

– Принца Табгуна, – автоматически поправил Геррат, на что мой командир ответил ироничной улыбкой.

– Что он делает здесь сейчас, я не знаю, это очевидно, – продолжил Шадир. – Обстряпывает грязные делишки для своего хозяина, убирает навоз с арены и все такое… Зачем ему нужен мой десятник, – мне достался сердитый взгляд, – я тоже не знаю, вот так. Отвечать на мои вопросы Егор отказался. Вот это номер, да?

Контрразведчик посмотрел на меня, облизал тонкие губы.

– Еще вопросы есть? – мой командир откровенно давил, он, как и большинство полевых офицеров, к Службе надзора относился с презрением, и это еще Геррата на борту более-менее терпели потому, что у него имелся боевой опыт, и он, когда надо, брал оружие в руки, и защищал линкор вместе с остальными.

– Нет, – контрразведчик поднялся. – Но ты, Егор, подумай над тем, что я предложил.

Ничего он мне не предложил, и последняя фраза явно предназначалась для того, чтобы вбить клин между мной и Шадиром, посеять сомнения в душе последнего.

– У, крыса усатая, – пробормотал мой командир, когда мы остались вдвоем. – Поднимайся! Чего разлегся. Пошли отсюда.

– Я свободен? – я неуклюже поднялся, в затекших ногах закололо.

– Не только свободен, но и повышен… – Шадир хлопнул меня по плечу так, что я пошатнулся. – Полчаса назад в лазарете умер командир третьей центурии, и ее отдали Равуде. Ну а ты возглавишь вашу… знаю, что у тебя нет пятнадцатого класса, только тринадцатый… но война, куда деваться?

И тут я пошатнулся второй раз.

Глава 6

Сержант-хозяйственник разглядывал меня с таким видом, словно я признался в изнасиловании его жены.

– Ходют тут всякие, ходют, – проворчал он, потирая пухлую щеку, заросшую зеленоватой щетиной: волосы у всех веша разного оттенка этого цвета. – Воевали бы так! Чего нет?

– Это как «так»? – отрезал я. – Голыми руками, что ли? Ты хоть раз сам в бою был? Пулю на броню ловил?

После отсидки в карцере, пусть и краткой, и беседы с Герратом я был не в самом лучшем настроении, и новость о том, что я стал центурионом, меня тоже не особенно порадовала. Я не хотел командовать, не мечтал становиться офицером, все эти дурацкие армейские приколы в виде дисциплины и ответственности меня совершенно не веселили, и я предпочел бы, чтобы меня просто оставили в покое рядовым бойцом.

Ну разве что подальше от Равуды.

– Не твое дело, – буркнул сержант, с которым мы были в одном звании. – Жди давай. Сейчас все принесу.

Он поднялся из-за стола и уковылял в глубины склада, а я подумал, что мне сейчас достанется самое что ни на есть барахло. Интересно, какое добавочное снаряжение положено центуриону – понятно, что шлем с более мощной системой связи, но ведь должно быть что-то еще!

Веша громыхал чем-то за стеллажами, ворчал так громко, что до меня доносились обрывки фраз «ходют тут…», «воевал он…», «послужи с мое…», «никакого вот уважения…». Наверняка он нарочно тянул время, и мне оставалось только переминаться с ноги на ногу.

И я решил снова позвонить жене… ну не может же она посылать меня вечно!

– Да, – спросила Юля холодно, когда связь установилась.

«Ну хотя бы не «что тебе?» – подумал я обрадованно.

– Э, привет… – сказал я. – Просто поговорить… а то мы вообще не говорим же… Полная ботва же.

– Ну говори. Хотя о чем? Я жду, когда ты вернешься.

– И я жду! Я… – тут я ощутил, как в голове у меня что-то шевелится, словно щупальца ползли там между складками, раздвигали мозговую ткань, двигались медленно, но неостановимо, и это было так мерзко, что я содрогнулся, волна тошноты заставила меня согнуться.

– Что «ты»? Только о себе и думаешь! – выпалила Юля.

И тут я увидел жену – за рабочим столом у нее в больнице, за окном деревья во дворе, ворота, через которые как раз проезжает грузовик, на стене плакат с печенью в разрезе и надписью «ЦИРРОЗ – НАШ ВРАГ!». Картинка оказалась невероятно яркой, я мог различить морщинки у нее на лбу, побелевшие, стиснутые пальцы на смартфоне.

– Ну нет, что ты… дело такое… – я попытался справиться с собой, отогнать назойливое видение.

Но копошение в голове не прекращалось, там что-то менялось, росло и достраивалось. Неужели та псевдоживая штуковина, которую мне вживили тиззгха, продолжала эволюционировать и меняться?

Мысль об этом заставила меня похолодеть от страха.

– Егор, – впервые с объявления о разводе Юля назвала меня по имени, и чуть ли не впервые в жизни мое имя в ее устах не прозвучало для меня сладкой музыкой. – Я сказала. Либо возвращайся сейчас же… либо ты мне не муж больше, ты мне больше никто…

– Подожди, не в этом дело, – наваждение рассеялось, я справился с тошнотой и кое-как распрямился. – Вы можете быть в опасности… Иван не появлялся? Звонил или приходил?

Юля засмеялась, и смех ее звучал принужденно, неестественно.

– Хватит нести ерунду! Пытаешься отвлечь меня? Нет, я его не видела и не слышала. Повторяю – либо ты возвращаешься к нам прямо сейчас, либо ты мне… нам больше никто!

– Но ты не можешь решать за Сашку! – я почти орал.

Ладно мы поссорились, но отбирать у меня дочь, разлучать нас Юля не имеет права! Нет-нет-нет!

– Ты так думаешь? И зря, – слова падали на меня, точно глыбы льда, били по голове. – Пока она мало чего понимает и переживет расставание с тобой легко, а если надо, то и забудет тебя…

Тут я вообще помертвел.

– Нет, ты не сделаешь! – завопил я, но уже в пустоту, со мной никто не разговаривал.