Книга Страсть и бомба Лаврентия Берии - читать онлайн бесплатно, автор Александр Алексеевич Лапин. Cтраница 5
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Страсть и бомба Лаврентия Берии
Страсть и бомба Лаврентия Берии
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Страсть и бомба Лаврентия Берии

* * *

Красивый мощный «паккард» наркома пришлось оставить у дороги и дальше идти несколько километров пешком, потому что засекреченная школа находилась в глухом лесном массиве Подмосковья. Живописная восточная компания, состоявшая из Берии, смуглого лысеющего крючконосого армянина Деканозова, статного грузина с чаплиновскими усиками над верхней губой и густой шапкой волос – начальника школы Шармазанашвили, а также неизменного адъютанта шефа, начальника охраны Саркисова, пробиралась по лесу целый час.

– Что ты меня втравил в это дело? Если бы я знал, не поехал бы, – возмущался Берия, отчитывая Деканозова.

Тот терпеливо отмалчивался, хотя, судя по всему, тоже не ожидал такого марш-броска. Наконец Деканозов высказался в ответ на упреки Лаврентия Павловича:

– Была команда – расположить школы в самой глуши, чтобы никого вокруг не было. Так и сделано. Да, вот, похоже, уже и дошли.

Он показал пальцем на глухой пятиметровый забор, выкрашенный зеленой краской.

Шармазанашвили прошел вперед, по-особенному постучал кулаком в глухую калитку и назвал пароль.

Калитка немедленно открылась, и пришедшие, шагнув через порог, оказались на территории ШОН, как сокращенно называлась созданная в октябре 1938 года при иностранном отделе НКВД Школа особого назначения.

Название, конечно, было звучное. А вот сама школа выглядела вполне обычно. На очищенной от глухого леса поляне стояло неказистое двухэтажное деревянное здание. Впереди – этакий фасад-портик с четырьмя квадратными колоннами и балконом на втором этаже. Покатая крыша, крытая тесом. Над треугольным фронтоном – герб.

К зданию вела широкая бетонированная аллея, по бокам которой росли сосны и березы. Школа была похожа на дворянскую усадьбу помещика средней руки. Не зная настоящего назначения, в жизнь не догадаешься, что это.

– Комары тут вас не заедают? – спросил Лаврентий Павлович начальника школы.

– Лютуют. Но мы как-то привыкли уже.

– А они к вам? – шутя спросил Берия.

– Привыкают, но плохо. Так и норовят присосаться.

– Ну, давай показывай, рассказывай, что тут у вас?

И Шармазанашвили повел их по территории, по ходу дела сообщая о деятельности школы:

– Слушатели, а у нас на потоке около тридцати человек, находятся на казарменном положении. Обучаются по очень насыщенной программе. Люди подбираются по рекомендации партийных органов. Обычно из числа молодых коммунистов и комсомольцев. Как правило, с высшим образованием. Это выпускники технических и гуманитарных вузов Москвы, Ленинграда, Киева, Минска. Проходят собеседование в горкомах партии. Потом в ЦК ВКП(б). Опыта, конечно, нет. Но мы стараемся привлекать хороших практиков.

– Какие предметы ведете?

– Главное, конечно, – это языки. Если кого и исключаем, то только за неспособность освоить иностранный язык. Занятия ведут в основном носители языка – эмигранты. Учат особенностям поведения, манерам, открывающим доступ в высший свет.

– А как быт устроен? – спросил дотошный Деканозов.

– Сами видите. На уровне. Правительство выделило на обустройство школы немалые деньги – полтора миллиона рублей.

Деканозов присвистнул.

– Люди у нас неизбалованные. Выходцы из рабочих и крестьянских семей. А тут у них красивая и удобная мебель. Вокруг ковры, картины, люстры. Теплые одеяла, чистое постельное белье.

– В общем – живи не умирай, советский крестьянин! – сыронизировал Берия.

Они зашли в столовую школы, где уже расставляли на белоснежных скатертях изысканные сервизы из дворцовой посуды.

– Необычная обстановка обязывает людей, подтягивает, призывает к аккуратности, дисциплине.

– Это хорошо! – заметил нарком, судя по всему, впечатленный увиденным и, как говорится, сменивший гнев на милость и по отношению к начальнику ИНО Деканозову.

– Это хорошо, – повторил он с легким грузинским акцентом. – Кстати, ты не забыл о моем поручении? Я жду докладную по делу этого мерзавца Блюмкина. Что-то ты тянешь.

– Она практически уже готова. Осталось только проверить некоторые факты, – ответил тот.

– Неделю тебе еще сроку!

– Будет сделано!

– Покажи мне товар лицом! – снова обратился Лаврентий Павлович к начальнику школы. – Где люди-то?

– Все на занятиях в классах! Пройдемте ко мне в кабинет. Я вызову кого пожелаете.

Вся группа, стараясь не шуметь и не мешать учебному процессу, поднялась по лестнице на второй этаж в кабинет Шармазанашвили.

Расселись в удобных креслах. Начальник убрал лишние бумаги, лежавшие на столе, в ящик и попросил дежурного пригласить первого курсанта.

Первым зашел молодой красивый хлопец с аккуратно зачесанным набок чубом, тонкими черными бровями и маленьким ртом. Весь такой беленький и кругленький. Одетый, как все, по форме – белый верх, черный низ. Представился официально:

– Курсант Анин по вашему приказанию прибыл!

Берия уловил легкий говорок. Спросил:

– Из Рязани?

– Так точно, товарищ народный комиссар.

Нарком стал допытываться у курсанта о биографии, родственниках. Вспомнил, что из Рязани был и Есенин. Спросил, не пишет ли курсант Анин стихи. На какое направление его готовят…

– Арабские страны, – ответил курсант.

– А как с языком? – спросил Деканозов.

Курсант сбился с официального тона и горестно произнес, разводя руками:

– Ой, тяжело, батька! С ума можно сойти!

Все присутствующие дружно рассмеялись.

Следующим был сухощавый молодой парень с резко очерченным скуластым лицом и зачесанными назад густыми русыми волосами, которые открывали высокий лоб, нависший над глубоко посаженными глазами.

Он вошел и представился:

– Слушатель Школы особого назначения, специальное отделение, Фитин Павел Михайлович по вашему приказанию прибыл.

Берия посмотрел в лежащее рядом на столе личное дело слушателя. Прочитал данные: «Родился 28 декабря 1907 года в селе Ожогино Курганской области. После окончания начальной школы работал в сельхозкоммуне в родном селе. Здесь же вступил в комсомол. Окончил среднюю школу и в 1928 году поступил в Сельхозакадемию имени Тимирязева. На инженерный факультет. Окончил учебу в 1932 году. С 1932 по 1934 год работал заведующим редакцией издательства «Сельхозгиз». В 1934–1935 годах служил в Красной армии. После ухода в запас до 1938 года работал в том же издательстве уже заместителем главного редактора.

В марте 1938 года направлен по партийному набору на учебу в высшую школу НКВД. Заканчивает специальные ускоренные курсы в Школе особого назначения, готовящей кадры для высшей разведки…»

– Хорошая анкета! Чистая! – пробормотал Берия.

И задал простой вопрос:

– Ну что, курсант, тебе здесь интересно?

И моментально увидел реакцию живого человека, который, видимо, ждал какого угодно вопроса о родителях, о партии. А тут… Но Фитин собрался и ответил коротко:

– Конечно, товарищ народный комиссар! – и помолчав, добавил: – Очень…

Они поговорили еще о том, куда курсант готовится, как дается язык, хватает ли еды, умеет ли он писать статьи. И в ходе этого разговора, который поддерживали то начальник школы, то начальник ИНО, Берии стало ясно, что в школе действительно собраны способные, а главное – преданные делу люди.

Прощаясь с Владимиром Харитоновичем Шармазанашвили, довольный Берия сказал Деканозову:

– Ты вот что, возьми этого парня после окончания стажером в пятый отдел Главного управления государственной безопасности. Надо его посмотреть…

Возвращались в Москву, когда уже начало вечереть. Сидя на заднем сиденье, Лаврентий Павлович думал об увиденном:

«Какая разница в людях. Вот эти – Блюмкин, Бокий, Трилиссер, да и Менжинский, Ягода… Все эти революционеры… Накипь, поднятая революцией, пена. Грамоты – ноль, а амбиции выше крыши. И что они умеют, кроме как плести интриги, делать заговоры?

На смену им придет новое поколение. Чистые, ясные, готовые выполнить любое задание, не колеблясь. Преданные партии. А эти… Вот Люшков бежал к японцам. Все продал, всех сдал. И где его революционная сознательность? И таких Люшковых, затаившихся, – сколько?

Лучше перебдеть, чем недобдеть! А оставь их на свободе – они начнут тут же плести заговоры, интриги, готовить убийства. Чем они и занимались до революции, в революцию, всю Гражданскую войну. Вот Фриновский, зам Ежова, в Гражданскую как сражался! А здесь притух, а главное – протух как человек. Подговаривал Николая на убийство… Как таких оставлять? Надо чистить…

А таких много. Ой как много! Погрязших… Хоть Коба и не особо блюдет нравственность, не считает большим грехом, например, плотскую любовь, да и выпивку, но когда уж совсем переходят все грани…»

Берия вспомнил присланное Сталиным покаянное письмо Ежова.

«Да, а самая верхушка как себя ведет? Старый революционер, близкий друг Кобы, секретарь ЦИК Авель Енукидзе до чего дошел! Был в ссылках, семь раз его арестовывали царские жандармы. Из простой ведь семьи. Сменил арестантскую робу на кремлевский кабинет и буквально погряз в роскоши и разврате. Вместе с Калининым не вылезают из Большого театра. Нередко наведываются туда на репетициях. Приглянувшуюся балеринку вызывают к себе в ЦИК. Договариваются. И после выступлений понравившихся артисток везут в кабинеты. Говорят, что те скидывают балетные пачки и нагие исполняют фуэте на письменном столе…

Енукидзе – тот подбирал любовниц все моложе и моложе. Дошел до десятилетних девочек. Развращал их если не физически, то морально. Создал своеобразный гарем. И все ему сходило с рук. До тех пор пока он не пошел против самого Хозяина. Вступился за Зиновьева-Радомысльского Овсей-Гершен Ароновича и за Каменева-Розенфельда Льва Борисовича».

Берия обычно про себя называл людей по их настоящим фамилиям и именам, а не по придуманным революционерами псевдонимами, потому что считал, что настоящие, данные при рождении имя и фамилия более правильно и точно выражают суть человека, нежели принятая им для маскировки подпольная кличка.

«Да, выступил в защиту. И сразу Коба ему заявил: «Запомни, Авель, кто не со мной, тот против меня!» И все. Хоть и связывала их старая мужская дружба, основанная на любви к юным, скорее даже чересчур юным, особам, но ударил его Хозяин именно за эти очевидные для всех признаки бытового и морального разложения. Исключили его из партии, изгнали из ЦК. И опустили на низовую работу. Потом он еще побарахтался, и дело о педофилии потонуло в череде других «смертных грехов», которые ему уже навесили. Тридцать седьмой Авель уже не пережил. А вот Калинин живет и здравствует. Как жил и великий пролетарский писатель. В одной квартире с женой и сразу двумя любовницами…

Значит, в чем здесь дело? А в том, что в бытовом плане никто тебя не будет трогать, если ты «не суешь нос туда, куда не надо» в политическом плане. Не лезь в политику, не противься воле генсека – и можешь спокойно развлекаться как хочешь! Вот это главное, что надо было мне понять. Человеку из провинции. Верному нукеру Хозяина».

В этот момент автомобиль наркома въехал под своды кремлевской башни и устремился к подъезду. И обогащенный новым пониманием ситуации во взаимоотношениях с Хозяином, Берия отправился на очередные посиделки к нему в кабинет. Начинался рабочий день, вернее, рабочая ночь вождя. И все знали, что часов до трех-четырех утра нужно быть готовым ко всему.

IV

Он вспомнил до мельчайших подробностей весь ночной разговор со Сталиным. Тот уже особо не вуалировал происходящее: «Впереди у нас маячит война. Конечно, мы активно готовимся. Но… у нас есть один вопрос, который во время этой войны может выйти СССР боком. Это вопрос Троцкого. Может оказаться так, что и он, и его сторонники станут на сторону наших противников во время этой войны. Мы должны действовать сейчас. Превентивно. Фактор Троцкого не может довлеть над нами вечно…»

Вернувшись от Хозяина с этой задачей, Лаврентий Павлович понял, что операция «Утка» по ликвидации зловредного Лейбы Давидовича Бронштейна – это особая забота вождя. Провалить ее нельзя. И стал размышлять на тему, кто может сделать эту непростую работу:

«Конечно, у меня имеется огромный опыт по работе в ВЧК в Закавказье, но есть одна сфера, в которой я, образно говоря, не понимаю ни черта. Это внешняя разведка. Дальняя разведка.

Там, в Грузии, у меня, конечно, был какой-то опыт по этой части. Но дела с политэмигрантами, борьба с буржуазными перерожденцами, конечно, не могут идти ни в какое сравнение с теми масштабами и задачами, которые стоят сейчас. Кобе проще – он поставил задачу. А как и кому выполнять ее – это, как говорится, моя профессия. Может, надо поискать в Коминтерне? Там есть мастера на все руки. Ведь Коминтерн – это такая организация, о которой мало кто чего знает. Для масс она известна по фильму «Чапаев». Когда Василия Ивановича спрашивают, за кого он, «за большевиков али за коммунистов», тот решительно отвечает: «Я за Интернационал!»

* * *

Коммунистический интернационал свил после октября 1917 года в России свое прочное гнездо. И многие, а скорее всего большинство населения России, даже и не представляли себе, что это такое. Не понимали, что с точки зрения «мирового революционного процесса» Коминтерн намного главнее Советского государства.

Точнее сказать, Советское государство, по замыслу создателей этой организации, – это только некое временное образование, такой лагерь, из которого коммунисты всего мира пойдут походом к построению новой жизни на всей планете Земля. И партия здешняя, правящая в России, всего лишь одна из партий, всего лишь секция III Интернационала.

Коминтерн же – это некая надгосударственная структура. Центр земной будущей коммунистической империи. И решения, директивы Коминтерна должны выполняться правительством СССР. А не наоборот.

Для Лаврентия Павловича тоже только сейчас, когда ему понадобилась помощь этой гигантской структуры в весьма щепетильном деле, начали открываться масштабы и сама деятельность данной организации.

«В Коминтерне штатно работают и получают зарплату почти триста тысяч человек. Для сравнения – у меня в наркомате их меньше на порядок. Оргструктуры этого международного монстра находятся более чем в сорока странах, и получают они там вовсе не продуктовые пайки, как здесь, а настоящую полноценную валюту. Валюту, которую СССР добывает, продавая буржуям все, что может продать, – начиная от леса, пеньки, угля и заканчивая драгоценностями царской семьи. Сотрудники Коминтерна ни перед кем не отчитываются за те большие деньги, которые они получают на проведение своих операций. У них нет проблем с выездом в любые страны.

Какая же основная задача у этой чудесной организации, в которой собрались революционеры со всего света?

А главная их задача – продвигать коммунистические идеи по всему миру и совершать революции везде, где это возможно. Все в соответствии с завещанием великого мыслителя Карла Маркса».

В последние годы он, Лаврентий Берия, конечно, заметил, что мудрый Коба уже не так любит своих бывших соратников. После того как он изгнал из страны самого яркого из «гусаров революции» Бронштейна, продвигает новую идею. Для него теперь важна не «мировая революция» как таковая, а построение социализма в отдельно взятой стране. А он, Лаврентий Берия, конечно, прекрасно чувствует, откуда дует ветер. Чувствует так же, как и миллион номенклатурных коммунистов в СССР. Зачем им мировая смута, в которой еще надо уцелеть? Зачем им перманентная борьба на пределе сил, когда уже есть под руками огромная страна, а под задницей крепкий стул или кресло?

Поэтому многие вслед за Кобой посматривают на III Интернационал искоса. Пока приглядываются. Взвешивают, как говорится, убытки и прибытки от существования этой гигантской организации, которую пока щедро оплачивают советские трудящиеся. Оплачивают всё. Всю систему баз, производств и учебных центров. В Подлипках, например, производят бумагу, из которой можно фабриковать поддельные паспорта и удостоверения. Делают там и специальные чернила для тайнописи. В Ростокине есть радиоцентр для связи со всеми заграничными группами. В Пушкине – школа, где учат тайнописи, шифровальному и радиоделу. Еще несколько школ готовят диверсантов, убийц, похитителей людей.

Но это низший слой. Коминтерн вербует и интеллектуалов. Агентов влияния. Готовят в Коминтерне и будущих вождей освобожденных народов. Для этого созданы высшие учебные заведения, коммунистические университеты, Международная ленинская школа. Из них вышли руководители многих коммунистических партий Запада и Востока…

На все нужны деньги, деньги… Бюджеты братских компартий требуют золота. Точнее, золотых рублей. В двадцать первом году немцам выделили пять с половиной миллионов марок на неудавшуюся революцию 1923 года. В ноябре 1921 года Фрунзе отвез миллион рублей золотом Кемаль-паше на продвижение Турецкой революции…

В двадцать втором, в марте, после ограбления церквей по всей России Коминтерну распределили пять миллионов пятьсот тысяч золотых рублей. Немало перепало революционерам в Корее, Эстонии, Финляндии, Латвии… На деньги России создавались и новые компартии. В Британии, Италии, Соединенных Штатах…

Отчетности не требовали. Ведь дела-то секретные. «Доверенные» люди получали наличные, писали расписки. И… деньги растворялись… Сколько международного жулья попользовалось «деньгами Коминтерна», никто толком не знает. Ходили только слухи. Некий товарищ «Томас», он же «Джеймс», а на самом деле Яков Самуилович Рейх привез в Германию в деньгах и драгоценностях сумму, равную семидесяти миллионам марок. В конце концов его фантастически роскошная жизнь подверглась ревизии. В его квартире проверяющие находили деньги в чемоданах, шкафах, в картонных коробках…

Но была от этой организации и польза. Из нее вербовались шпионы очень высокого класса. Он лично, Лаврентий Павлович, знал таких немало. Например, Зорге – немецкий коммунист. Или еще один немец – Треппер. Конечно, доверять им трудно. Кто из них дает правдивую информацию, а кто гонит дезу – отличить очень сложно. Приходится подстраховываться. Например, жену Зорге на всякий случай посадили. Для обеспечения верности…

Недавно он вызвал в Москву почти всех резидентов из зарубежья. Многих пришлось просто уволить. Кого-то расстрелять. А почему? А потому, что нет стопроцентного доверия этим выкормышам из Коминтерна. Приходится страховаться по каждому поводу. А что делать? Лучше перебдеть, чем недобдеть.

Но теперь вот они понадобились. Для ликвидации Льва Давидовича придется прибегать к их услугам.

«Ох, скорей бы заработали новые кадры, которые мы набираем в спешном порядке. – Лаврентий Павлович призадумался, снова вспомнив всю эту историю с коминтерновцем Блюмкиным. – Ничего! Скоро мы избавимся от этих мутных кадров. А пока… Пока пусть займутся Бронштейном. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Так и доложу Хозяину. Оттуда подберем нужных людей. И направлю не одну группу, а сразу две. Чтобы наверняка».

V

«У каждого есть свои скелеты в шкафу! Кто мог тогда, в годы революции и Гражданской войны, знать, за кем будет победа? А я, тогда молодой, совсем молодой парень, очень хотел власти. В любой форме. И работал для этого. Одно время даже пришлось служить у тех, кого сегодня все проклинают. Мусаватистов. Недолго. Но когда я стал возвышаться, враги это припомнили.

Мне и в голову тогда не могло прийти, что служба в контрразведке мусаватистов будет компроматом на меня и дамокловым мечом десятилетиями висеть над головою. И враги будут постоянно вытаскивать этот факт, чтобы меня погубить.

Но выкусили! Здесь я их окоротил вовремя! Сообразил, что к чему». Берия довольно усмехнулся. Еще работая в Тбилиси, он подготовился к защите. Вызвал к себе верного Меркулыча и отправил его в Баку. Там, в партийном архиве, Меркулов нашел папки с документами за 1919 год. Это были протоколы Бакинского комитета партии – просто четвертушки бумаги, которые доказывали, что Берия не виноват, а работал в контрразведке по заданию партии. Тогда же он вовремя запасся характеристикой от старого члена партии большевиков Вирапа и эти бумаги до поры до времени хранил в сейфе. И вот они понадобились! Товарищ вождь потребовал объяснение. И хочет, чтобы нарком его дал сейчас же.

В кабинет без доклада вошел Меркулов.

– Вызывали, Лаврентий Павлович? – старорежимно-фамильярно спросил он.

– Вызывал. Ты помнишь те папки из Баку, которые лежали у меня в сейфе. Где они?

– Я, как вы и просили, когда уезжали в Москву, разобрал все ваши бумаги и сложил их в мешки из бязи. Запечатал и отправил сюда фельдсвязью. Так что они здесь, у меня в сейфе, зашиты в мешках…

– Принеси ко мне. Будем писать объяснение товарищу Сталину. Опять враги клевещут на меня…

Меркулыч вышел и вернулся с нужной папочкой, сел к приставному столику в кабинете наркома. А Берия начал комментировать имевшиеся в папке документы.

Так вдвоем они поработали с полчаса. Берия наконец закончил диктовку утверждением, что он никогда в мусаватистской разведке не состоял. Потом взял лист у Меркулова, перечитал текст, внес поправки и собственноручно переписал его.

Пробормотал:

– Ну, вот и все.

Сложил все документы к себе в портфель, отпустил Меркулова и спустился вниз, к машине. Он торопился на Ближнюю дачу. В Кунцево.

Ближняя дача, любимая резиденция вождя, находилась в Подмосковье. Но ехать из центра Москвы до нее было совсем недолго, минут двадцать.

* * *

Машина наркома притормозила у ворот. Часовой глянул в салон, козырнул, и «паккард» мягко покатил по главной аллее к зеленому двухэтажному зданию, похожему то ли на помещичью усадьбу средней руки, то ли на сухопутный пароход с двумя рядами окон.

Лаврентий Павлович уже бывал здесь. Ему, архитектору по специальности, внешний облик дачи вождя активно не нравился. Построена она была в тридцать четвертом году М.И. Мержановым. Кстати говоря, в таком же ключе он воздвиг и остальные шестнадцать дач, на которых мог жить и отдыхать товарищ Сталин. Здания большинства этих «чудных апартаментов» были похожи, как братья.

«Зеленое, шершавое, длинное, но не крокодил – что это?» – скаламбурил про себя Берия, «проплывая» в салоне машины мимо бьющего из каменной чаши фонтанчика.

Лаврентий Павлович курировал строительство таких «гнезд» в Абхазии и Грузии и достаточно ясно представлял, что и как здесь было устроено, потому что принципиально и функционально все эти жилища были сделаны по одному типажу, хотя «сшиты» под человека так же, как шьется у портного хороший костюм.

Кроме собственно главного здания, в Кунцеве находился еще дом для обслуги, бомбоубежище, малый дом, бильярдная, хозяйственный двор.

На даче имелся и огромный зал, стены и потолок которого были обшиты деревянными панелями из карельской березы. Парадный вид ему придавали массивные люстры на потолке, разноцветные ковры и длинный, накрытый белой скатертью стол в самом центре.

Тут вождь пировал с соратниками и устраивал домашние концерты.

В стороне от этого главного стола стоял тоже довольно внушительный круглый стол, на который обслуга приносила и выставляла разнообразные кушания. Гости сами подходили к нему, сами наливали себе суп, сами брали второе и закуски, в общем, угощались по принципу, который впоследствии назовут «шведский стол».

На главном столе всегда стояла выпивка, и выбор был весьма широк. Русская водка, армянский коньяк и, конечно, грузинские вина. Все наилучшего качества. Хозяин сам открывал свою бутылку и пил только из нее. Видимо, опасался отравления.

Сам он пил очень мало. А вот гостей заставлял напиваться, памятуя, видимо, нравы царских пиров Грозного и Петра. Особенно – Петра.

В каждом таком доме имелась бильярдная. Сталин любил эту игру, но из-за того, что левая рука у него была «испорчена», он не мог играть по-настоящему. Он бил только с одной правой, и чтобы это получалось эффективнее, вождю сделали специальный кий, для равновесия залитый изнутри свинцом. Но все равно Хозяин играл плохо и, когда проигрывал, злился. Гости об этом знали и старались поддаваться.

Кроме того, в каждом сталинском убежище-жилище имелись большие шахматы. (Математический ум Хозяина требовал тренировки и загрузки.)

В большом зале стоял и рояль. На нем играл ближайший друг и соратник Кобы Андрей Жданов. Под его аккомпанемент Сталин, Молотов и Ворошилов любили трио петь народные песни.

Вообще, вождь был очень музыкален, и, зная это, зарубежные лидеры частенько дарили ему радиолы и патефоны.

Вождь называл себя «русским грузином». У него хранилось большое собрание грампластинок с русскими народными песнями. Но кроме них, он любил и романсы, и новые песни советских композиторов, а также замечательные мелодии его родины – Кавказа. Любимые пластинки он помечал крестиками: чем больше на ней было крестиков, тем любимей. Откуда была эта страсть? Вестимо откуда. В духовном училище он и сам пел и руководил хором. И сейчас он следил за репертуаром Большого театра, лично решал, что будет исполняться на праздничных концертах в Кремле.