Куда пойти лечиться

– И ты что?

– Что я… Пихнула его,.. что он на спину упал.

– Башкой не ушибся?

– Он с детства ушибленный.

– А ты? Разве нет? Куришь на работе, иногда выпиваешь.

– Это только с девчонками.

– Остальные тоже видят! И делают выводы!

– Какие выводы?

– Из твоей общежитской жизни. Поскольку она вся на виду.

– Я-то при чём?

– Так твои же ведь титечки! Беречь надо.

Лариска уронила слезу, а я пошёл ставить чайник. Соседи скользили мимо меня по кухне молча и сосредоточенно, как шахматные фигуры по доске, поскольку наступил час нашего звукового перемирия. Но когда я с кипятком приблизился к своей двери в свою собственную комнату, то понял, что она закрыта изнутри на задвижку, которую не так давно я установил собственными руками, причём, довольно прочно. Как раз это произошло после первого случая, когда мы с Виктором сломали дверь из-за потери мною ключей, вернее, похищения их вместе с дипломатом в ресторане «Путиловский». Дипломат в данном случае не являл собою посольского работника, а был простым, распространённым в быту, чемоданчиком, не имеющим, кроме ключей, ни малейшей, даже декоративной ценности. В тот вечер, даже, можно сказать, в ту ночь, мы с Виктором притащились ко мне домой уже без чемоданчика и без ключей. Соседи открыли на звонок почти без рекламаций, и мы остались перед комнатной дверью двое на одну. Витька в жизни бы не пошёл со мной, когда не был бы твёрдо уверен в том, что за закрытой дверью у меня хранится бутылка водки. Он осмотрел дверь как матёрый оперативник, сантиметр за сантиметром в квадрате, потом сказал:

– Нет, я её ломать не буду.

– Это ещё почему? – возмутился я.

– Боюсь, что она после меня с косяком выпадет.

– А что делать?

– Тихо. Только тихо. Вот здесь начинается филёнка, то есть, вставная часть. Её надо аккуратно выбить. Лучше с одного раза, чтобы людей не беспокоить.

– Чем вышибать, как ты думаешь?

– Чем думать – ногой. Сюда становись, получится небольшой разбег и вот в это место…

Виктор фломастером нарисовал на нужном месте мишень для стрельбы из пистолета Макарова.

– Ну, – сказал мой друг, – первый пошёл!

Сразу скажу, что медицина не уронила лицо своё перед МВД, и филёнка вылетела со свистом после первого же захода. Большого треска, надо сказать, не было, но соседи вылетели с шумом. Витя мне сказал:

– Похоже, пролезешь. Давай, я прикрою.

А к соседям обратился с речью:

– Как вам не стыдно, дорогие товарищи! У человека неприятность, а вы крик поднимаете! Вы до чего его довели! Прекрасного врача! Знаменитого хирурга! Честнейшего человека! У себя дома шелохнуться боится!.. Нет, я подниму общественность. Лучших людей района!

Последующих слов Виктора я толком не расслышал, поскольку уже наполовину находился в дверной пробоине, но основной смысл их сводился к дружески-законодательному воздействию на соседей с целью предвосхищения с их стороны проведению несанкционированных ночных собраний и митингов протеста. Впрочем, дверь изнутри отворялась восхитительно, поскольку замок и контактирующие поверхности дверного полотна непосредственно с косяком были мною промазаны лучшим машинным маслом, чтобы создать препятствия возникновению различных механических звуков в момент пользования запорным устройством. Короче, когда затащил я Виктора в свою комнату, тогда только наступила восхитительная тишина.

Мы устроились за столиком у дивана.

– Ну и соседи у тебя, – сказал Виктор, открывая водку. – Что за воспитание… Что за манеры, по ночам орать как потерпевшие… Ну, за нашу российскую интеллигенцию!..

Виктор допил водку, с моим, частично, соучастием, доел грудинку и собрался уходить, сославшись на поздний час, но спросил напоследок:

– Ты помнишь, мы пиво с тобой в баре пили?

– Да как не помнить? Такое не забывается.

– Какое?

– Как хозяин коммерческое пиво вылил, а личное, для собственного употребления принёс. Когда тебя опознал.

– Не, я не об этом. Он скумбрию приносил, помнишь?

– Помню.

– Ты её ел?

– Нет, не ел. Она мне, честно, не понравилась. Не тот был запах.

– Ты смотри… Нюх у тебя тонкий. А мы поели с Владимиром – потом нас так проволокло… Сперва подумали – из-за пива. Ан, нет. Ладно, разберёмся.

И тихо прикрыл за собою предмет, напоминающий по форме дверь.

А тут ещё, как назло, Лариска. Закрылась, видите ли. В коммунальной квартире, где я окружён супостатами, способными нацарапать на меня любую жалобу… Я вежливо постучал в свою же дверь три или четыре раза. Подруга дней моих суровых не отвечала. Вышел сосед. Спросил:

– Что там у тебя, опять?

– Опять, – говорю я, – замок, понимаешь, клинит.

– А ты ей скажи – на себя пусть потянет.

– Тянула уже. Не получается.

– Так, что, теперь дверь доламывать?

– А что делать? Осторожно, у меня кипяток в руках.

– Решай сам, тебе жить.

А чего тут было решать? Чайник я поставил на пол, отошёл на два шага и устремил взгляд на то же самое место, которое не так давно укреплял двумя крепкими плашечками. Мишень для пистолетной стрельбы я рисовать не стал, просто отворил филёнку тем же самым отработанным ударом. Потом произнёс в образовавшееся отверстие волшебные слова:

– Ларочка, пожалуйста, открой дверь, скотина!

Пятки замелькали прямо у меня перед лицом, заскрипело полотно, которое оставалось ещё от двери. Я вошёл. Лариса бледная, словно в ожидании мордобоя, сидела на диване и повторяла:

– Что я сделала, Боже мой… Что я сделала…

Я крепко обнял её за плечи.

– Хорошо, Ларочка, всё хорошо, не беспокойся. Кофе, правда, не будет, остыл уже. Давай, милая, собирайся.

– Куда?

– Погуляем, дорогая моя. Погуляем, и к дому.

Лариска зачем-то заплакала.

Я долго не звонил ей, потом вдруг она позвонила сама и сказала ужасным голосом:

– Знаешь, что… Меня только что изнасиловали.

– Кто изнасиловал? Сколько их было?

– Один.

– Знаешь его?

– Знаю.

– Заявление будешь писать?

– Не знаю.

– Тогда жди, сейчас приду.

Я не пришёл, а приехал, с Виктором и Вовкой. Лариса заметила нас с крыльца своего общежития и убежала.

– Всё, – сказал Виктор, – писать на него она не собирается. А мы не собираемся охотиться за ней. Захочет – пусть приходит. Всегда ждём.

Лариска через две недели вышла за него замуж, через суд. Через две недели он выкинул её из дома без суда и следствия. А ещё через две недели он сел в тюрьму на семь лет, опять через тот же самый суд.

Однако, кроме структур МВД, расположенных рядом с моим жилищем, одним из интереснейших объектов, в архитектурном и прикладном понимании, была, естественно, баня. Она была велика, кругла и трёхэтажна. Собственно, она такою и остаётся и по сей день, только ныне не функционирует. Стоимость воды, водопровода, поддержка в должном состоянии стен, крыши и электропроводки оказалась непосильной как олигархам, так и муниципалам. Но в рабочем состоянии, при большевиках, это не баня была, а бани, потому что разные на разных этажах. Где мужские, где женские, где отдельные душевые. Настоящие термы! Пар, добываемый промышленным способом, добавлял не столько жару, сколько туману в такой степени, что частенько невозможно было определить пол, возраст и физическое состояние посетителя. Придёшь, бывало, устроишься на лавке, расслабишься, а как присмотришься – так вокруг одни женщины. Что будешь делать, идёшь к выходу, смотришь на дверь, а там табличка: «мужское отделение». Возвращаешься, так и сидишь один, как дурак, поскольку никто тебя не замечает. Не обращается с дружбой. Идиотизм какой-то. А ранее другое было дело…

Послал меня однажды выдающийся терапевт Баркаган Зиновий Соломонович, завкафедрой пропедевтики внутренних болезней нашего Университета на 3-ю Всесоюзную конференцию по теме «Гепарин» со статьёй «Гипергепаринемия и её химеры при геморрагических, тромбогеморрагических и тромботических заболеваниях и синдромах». Мы с ним в соавторстве, отнюдь не отрицая обычного механизма противосвёртывающей реакции крови, т.н. гипергепаринемии, при обширных заболеваниях и операциях, хотели бы обратить внимание интересующейся публики, что ряд антитромбинов и патоглобулинов, не имеющих ничего общего с гепарином, могут в разной степени имитировать влияние гепарина на свёртывающую систему крови. Вот и прикинь. Попробуй донести такую тему на 5 страницах благодарным, изнывающим от жары, слушателям.

Я тогда ещё страха натерпелся, когда подлетал к Астрахани на ИЛ-18. Самолёт был велик и надёжен с виду, одни винты, как у Титаника, способны были избороздить весь воздушный океан, но только я увидел дельту Волги и Каспийское море, затеял было разглядеть в подробностях всю эту блистательную красотищу, как началась такая турбуленция, что лайнер, казалось, вот-вот развалится на части от болтанки. Кресло в заднем салоне подкидывало меня чуть не до потолка, отчего я никак не мог увидеть хоть один цветущий лотос. После приземления, которого я уж и не ожидал, меня ещё часик потряхивало по инерции, зато поселили меня с немыслимой для меня роскошью в резервной гостинице, поскольку места в студенческом общежитии к моему появлению были заняты. А в маленькой гостинице с утра имелся резервный второй этаж. Я выбрал наилучшую кровать и устремился на разведку. Что я успел увидеть, мне понравилось. Милый город. Романтичный. Особенно пальма, растущая из земли в вестибюле кинотеатра. Но то, что я встретил в гостинице, меня совершенно взволновало. Вот этого я не ожидал. Астраханская болтанка возобновилась. В коридоре милая девушка шла мне навстречу.

– Привет, – сказала она, – ты тоже на конференцию?

– Я тоже… И ты?

– Да, я из Красноярска. Меня зовут Лариса.

– Ничего себе… Моё любимое имя. А как фамилия?

– А тебе зачем?

– Мне – на память.

– Ты ж забудешь!

– Что ты! Такое не забывается. Ведь я впервые на таком большом форуме.

– Моя фамилия Попельнух.

– Ты не шутишь? Таких фамилий не бывает!

– Ага, конечно… Ещё как бывает. Тебе, может, паспорт показать?

– Покажи!

– Да вот он, на, любуйся.

– Действительно… Какая же ты красавица…

– Брось… А твой где?

– Пошли ко мне.

Мы вошли в мой номер, где она устроилась на кровати. Пока Лариса рассматривала страницы, я оказался рядом с ней.

– Интересно, – сказала Лариса, – пойдём погуляем. Как ты на это предложение?

– Всегда! – ответил я и повёл коллегу по тем астраханским местам, которые уже отчасти изучил. Под пальмой, растущей из-под крыши прямиком в небо мы взялись за руки в пылу научных рассуждений, когда исчерпаны были уже все возможные доводы для достижения консенсуса и приблизились друг к другу максимально близко.

– Домой? – спросил я.

– Гулять, – ответила Лариса. – Гулять, гулять, гулять. А вот спутник летит!

Тёмной приморской ночью, устремившись в небо, не только спутник, южный крест можно разглядеть, даже если его там нет. Но вот вернувшись всё же в гостиницу, мы не разглядели ни одного нового приезжего и установили научно тот факт, что на первом этаже, кроме нас, никакой жизни нет и не ожидается в ближайшем времени. Напитавшись Ларочкиными духами, мы принимали душ в одном отделении, в женском, потому что в мужском не положено. Но после весёлого и дружеского омывания, после беготни и обнимашек Лариса сказала категорически:

– Дальше нет.

– Почему?

– Ты не знаешь моих родителей. А вот когда узнаешь…

Ну, нет, значит нет. Был страх один – поссориться и не помириться. А на втором месте – запутаться при чтении доклада. Впрочем, их было так много, что все они, как ни читай, шли под аплодисменты слушателей. Успех был предсказуем, но перерос он почему-то в большой Санкт-Пропускник. Не более, не менее. Лариса была ко мне дружелюбна, но строга, а я был доброжелателен, но послушен, отчего у меня возникла долгая переписка с девушкой по фамилии Попельнух. И пропускник.

Из банного тумана периодически возникали самые разнообразные фигуры. Однажды возникла голограмма заведующей отделом кадров нашего подразделения и сказала:

– Срок вашего последипломного образования истёк, потому не пошли бы вы во Вредена, на переподготовку. При этом вашего согласия не требуется.

И вручила мне соответствующую путёвку. Я и пошёл, солнцем палимый. Вообще, в травмпункте мне позволяли любую операцию, в пределах компетенции и при соответствующих условиях. Дело я, как мне казалось, знал, теорию тоже, осталось сдать экзамен. Или финальный зачёт. Было несколько вариантов: сдавать по билетам, как положено основной массе переобучающихся, написать реферат на заранее обусловленную тему – это уже для избранных, тему могли утвердить либо отвергнуть. А вот совершенно уникальным лицам позволено было с высокой российской кафедры травматологии и ортопедии имени Вредена, который, с его же слов, был для больных скорее полезен, чем вреден, зачитать лекцию на тему такую, чтобы она также для слушателей и преподавателей была бы в значительной степени полезна. Я предъявил тему, совершенно убойную по тем буйным временам, да и ныне остающуюся, на мой взгляд, в зоне повышенного интереса практикующих врачей и остеопатов. Свою фишку я обозначил как «Неортодоксальные направления современной медицины». Лекцию утвердили молниеносно, ибо материалов на эту тему никаких не было, да и сейчас не густо, особенно, если посмотреть, что, вообще, можно считать материалами. День и час назначили за неделю до окончания курсов, чтобы успеть покарать меня за сомнительную или вредную информацию.

Скажу не без гордости, что зал был полон. Правда, президиум наполовину пуст. Академики задерживались, но очень убедительно просили без них не начинать, каковую просьбу периодически доводил до моего сведения старший преподаватель. Время тянулось со страшной скоростью черепахи. Я сидел на сцене, на приставном стуле и думал, с чего бы начать. О чём говорить с народом я себе приблизительно представлял, но начало как-то не начиналось. Однако, с задержкой минут на двадцать, парадные двери отворились и в большой круглый зал Института травматологи и ортопедии плавно вошли академики, доктора и прочие члены-корреспонденты. Пока рассаживались, директор, великий Демьянов Виктор Митрофанович, спросил старшего преподавателя:

– Лектор на месте?

– Сведения дайте о нём.

Дали сведения. Шеф пробежал взглядом краткую информацию и перешёл со мною на ты.

– У меня сразу вопрос, – обратился он непосредственно ко мне, – скажи честно: ты за советскую власть или против?

Начало лекции сложилось сразу.

– Я за любую форму власти, – шуткой на шутку ответил я, – если она избрана демократическим путём.

Шеф изобразил полное разочарование.

– О-о, – махнул он рукой – это же антисоветчик, мужики, пошли отсюда. Мы такое слушать не будем.

И якобы с возмущением зашагал к двери. Академики на всякий случай привстали, но уходить воздержались. Тогда и Виктор Митрофанович как бы передумал.

– Ладно уж, – сказал он, – послушаем. Говори, только конкретно.

Тут уж я воспарил, окрылённый такой увертюрой.

– Благодарю за доверие, Виктор Митрофанович, и в свою очередь хочу обратиться к вам со встречным вопросом. Скажите, пожалуйста, как вы думаете, чем живая материя отличается от мёртвой? Причём, сообщаю сразу, ответ лежит на поверхности вещей. Взять, например, врача скорой помощи. Получает он вызов, прилетает на адрес, поднимается на пятый этаж без лифта, заходит в комнату, видит там два объекта. Один из них вроде мёртвый. А второй вроде живой. Но скорая помощь ориентируется молниеносно!