Врача вызывали?
– Мне бы не прислали, – уклонился от прямого ответа Валера. Он имел в виду, что не похож на идиота. Но Миша понял это по-своему и по-дружески ободрил:
– Ничего, ещё напишут…
Валера вздохнул и сказал:
– А то оставайся, завтра контрольная по органике… а хочешь, тысячу распишем…
Но чем больше Валера уговаривал, тем больше у Миши крепла уверенность, что ехать непременно надо.
– Представь только, – взволнованно говорил он, – девушка под дождём добирается, ждёт меня, надеется… А я буду в тысячу играть.
– Представляю, – вздохнул Бродяга и добавил: – Ну, вольному воля, на худой конец – проветришься… – и беспомощно развёл руками. Сегодня совесть его была спокойна и мирно спала. Ведь он честно пытался отговорить Мишку от ночного вояжа. Но всё равно, жалко хлопца… Когда через два с половиной часа несчастный влюблённый вошёл к Валере в комнату, тот даже не повернул головы. Миша подождал, потом покашлял, желая привлечь к себе внимание, но увидев, что результат нулевой, глухо сказал:
– Ты снова прав – я таки проветрился.
Он по-прежнему был обижен, но в голосе уже звучали нотки раздражения и злости.
– Хочешь чаю? Я только что заварил, – миролюбиво спросил Валера. Ему было чистосердечно жаль бедолагу, но помочь он ничем не мог. А говорить про неудавшееся свидание было и вовсе неприятно. Однако друг, как назло, хотел обсудить все возможные причины и варианты, оправдывающие или хотя бы объясняющие неявку любимой на столь важное мероприятие.
– Валер, знаешь, я тут подумал… всё может случиться – может, гости пришли… И мать попросила срочно помочь приготовить стол? Может, она заболела? – с тревогой в голосе осторожно предположил он.
Бродяга посмотрел на Мишку, как на тихо помешанного, и взорвался:
– Да объелась она гнилых груш, сидит сейчас в туалете и лупит тридцать три струи, не считая мелких брызг! Или обострение хронического шлангита! Мишаня, проснись, девочка шутит!
Но тот только грустно покачал большой головой и молча пошёл к выходу.
– Завтра поедешь? – крикнул ему вслед Валера.
– А она напишет? – с надеждой спросил Мишка.
– Она будет писать, пока ты будешь ездить! – заверил Бродяга.
Миша задумался, взгляд его затуманился, и Валера понял, что те картины, которые рисует воображение друга, делают его жизнь богаче, приносят боль и разочарования, обиду и злость, но и обещают волшебную, романтическую любовь с первого взгляда.
– А знаешь что? – решительно воскликнул Валерка. – Поезжай, обязательно поезжай! – рано или поздно она поймет, что с любовью не шутят.
На следующий день он сам подошёл к подружкам. И сказал:
– Вы представляете, Мишка снова ездил. Но поражает не это. Он ведь даже не знает, кто ему пишет. Однако готов страдать и мучиться. В нём такая огромная и, очевидно, невостребованная потребность любить и быть любимым… Кому-то сильно повезёт, очень романтически настроенный хлопец.
Жанка фыркнула, всем своим видом давая понять, что это не её партия. Таня и Оля последовали её примеру и даже издали похожие звуки, но Валера видел, что сделали они это чисто из солидарности с Жанкой.
В перерыве Миша подошёл к Бродяге и протянул листок.
– Очередная любовная телеграмма? – холодно поинтересовался Валера.
– Да нет, – друг замялся. – Я тут стихи написал… Зацени.
Бродяга с интересом посмотрел на Мишку. Чего-чего, а этого он от него не ожидал…
Стихи довольно казённым языком сообщали о том, как холодно и одиноко влюблённому студенту стоять на почтамте, но надежда на встречу с неизвестной, но уже горячо любимой девушкой греет его израненное страданиями сердце. Вариация на тему «Мне в холодной землянке тепло от твоей негасимой любви…», подумал Валера, а вслух сказал:
– Жизненно, много экспрессии… Убьет наповал, даже контрольный выстрел не потребуется… Если дойдёт до адресата…
– В том то и дело, – взволновано сказал Миша. – Я же не знаю, кому передать…
«Надо кончать с этим цирком», – подумал Валера и сказал:
– Очень просто! Приди завтра на лекцию пораньше, чтоб никто не видел, и напиши на доске наш ответ Чемберлену. Кому надо, тот поймёт…
Мишка горячо поблагодарил за конгениальную идею, и на завтра весь курс дружно читал и терялся в догадках, кто этот тайный Ромео, кому предназначено послание и, наконец, зачем предано гласности.
После лекции Миша подошёл к Валере и растерянно сказал:
– Ничего не понимаю – сейчас получил уже две записки, причём написаны разным почерком и обе приглашают на почтамт.
– Ты стремительно набираешь популярность. Но должна быть и третья, – пророчески сказал Бродяга и, как показало время, не ошибся.
К концу дня в большой, как сковородка, Мишкиной ладони, аккуратно лежали три клочка бумаги. Все три радушно приглашали на свидание и, соответственно, обещали счастье неземное.
– Валер, что делать-то? – жалобно спросил Миша. – Все приглашают в одно время и в одно место…
– Почерк разный?
Миша утвердительно кивнул. «Значит, сейчас девочки приглашают каждая по собственной инициативе, втайне от подруг. Значит, записки настоящие. Ай да Мишка, ай да сукин сын!» – подумал про себя Бродяга и сказал:
– А в чём проблема? Поезжай, если они такие дуры – ни ума, ни фантазии, – организуй среди них небольшой чемпионат по вольной борьбе или боксу. И та, которая выйдет в финал, получит заветный приз…
Но Мише было не до шуток:
– Поехали со мной, – предложил он вдруг неуверенным голосом. – Вдвоём оно как-то веселее…
– Спасибо за приглашение, однако любовь – дело сугубо личное, – категорически отказался Валера, и Мишка остался один на один со своим непростым счастьем.
Наступил вечер. Валера вышел на кухню и поставил на плиту чайник. Расположившись на столе, он болтал ногами, курил и думал о загадочности и непознаваемости женской души и в результате – о её непредсказуемости. Вдруг в кухню вошёл Миша, его коричневая куртка из кожзаменителя красноречиво говорила о том, что её обладатель только что делал под дождём пешие прогулки без зонтика. Валера посмотрел на часы и спросил:
– Что-то быстро, даже для первого свидания. Ты что, не ездил?..
Миша неторопливо уселся на хлипкий казённый стул, расстегнул куртку и спокойно сказал:
– Почему не ездил. Очень даже ездил.
– Ну?! Не томи! – нетерпеливо воскликнул Валерка.
Миша пригладил мокрые волосы и невозмутимо, словно речь шла не о нём, начал:
– Приехал я, значит, пораньше и спрятался в кабинке для междугородних разговоров…
– Понимаю, – перебил Бродяга, – чтоб была возможность для отступления…
– Ага… Ну, вот… Почти сразу за мной пришла Жанка Голубцова, а Оля Перевозчик и Светка Серова – одновременно, минуты через три. Что они говорили, слышать я, естественно, не мог. Но видно было: сильно удивились неожиданной встрече, потом замахали руками, раскричались – ссорились, наверно. Потом вдруг начали смеяться и ушли…
– Скажи честно, ты не вышел? – догадался Валера.
– Нет, конечно! – сказал Миша, и было ясно, что он полностью уверен в правильности своего решения.
– Но почему?! Неужели ни одна не понравилась? – изумлённо воскликнул Валера.
– Почему не понравилась? Девки – на пять баллов. Ты же знаешь… Да только мне надо что-то попроще… Посмотри на меня и на них…
Бродяга надолго задумался. Резкий контраст между эффектной внешностью девчат и простецким видом Мишки бросался в глаза и вызывал вполне понятное недоумение.
– Но ведь девчата, в отличие от тебя, прекрасно знали, кого приглашают на свидание, – наконец сказал он. – Это их личный, осознанный выбор! Счастье само идёт тебе в руки, а ты…
– Головная боль и большой геморрой, а не счастье, – рассудительно сказал Миша, встал и направился к выходу. На пороге обернулся и недоумённо спросил:
– И что они во мне нашли? – пожал широкими плечами, зацепился за дверной косяк и пошёл к себе в комнату.
– Жалеть потом будешь, Мишка! – крикнул ему вслед Бродяга.
– Не буду! – эхом донеслось из коридора, хлопнула дверь, и стало тихо…
На следующий день Жанка подошла к Бродяге и, смеясь, сказала:
– Ты знаешь, я с подружками, мы… в общем, мы как пули.
– Что, такие быстрые, пулей слетали на почтамт? – с невинным видом спросил Валера.
– Да нет, такие дуры! А на почтамт слетали – можешь не сомневаться. А Мишка не приехал. Кстати, не знаешь, почему?
– Да приехал, приехал… Только увидел трёх нимф волшебной красоты и испугался…
Валера достал сигарету, закурил и после долгой паузы наконец выдал:
– Счастья своего он испугался… Не поверил. Знаешь, так бывает – человек мечтает о чём-то, ждёт этого, не спит по ночам… и вот долгожданное счастье рядом – только руку протяни… А он вдруг отказывается… Понимаешь?..
– Не-а, – честно призналась Жанка, но увидев разочарованный взгляд Бродяги, добавила: – Да поняла, поняла… Просто я такне думаю…
Но в голосе её неожиданно прозвучали лёгкие, почти незаметные нотки грусти…
Лифчик из Берлина
Наступал новый 1981 год. Одни студенты уезжали домой, другие спешили в город к друзьям или родственникам. Общежитие беспокойно хлопало дверями, скрипело половицами и стремительно пустело. Подруги Беллы, соседки по комнате, тоже разъехались кто куда, и она не преминула этим воспользоваться. Заблаговременно сообщила родителям, что экзамен по биохимии выпадает на второе января и она просто физически не может участвовать в семейном празднике. Белла считала себя достаточно взрослой, чтобы наконец отпраздновать новый год самостоятельно, а не в тесном, сжимающем горло кругу семьи. Она встречалась с Бродягой почти два месяца, но жилищно-коммунальные условия не позволяли им уединиться и как следует насладиться общением в более живой и интимной форме. До новогодней ночи – ещё три дня, а Белла уже знала точно, что 31 декабря комната её свободна, и строила далеко идущие, волнующие планы. Вечером Валера пригласил её в кино на последний ряд. «Чёрт, очки забыла!» – расстроилась Белка. «Ты что, кино идёшь смотреть?» – спросил Валера, и она весело засмеялась. Ей нравились немного грубоватые шутки друга.
…После фильма ребята не спеша гуляли по проспекту Майорова, и Белка, как настоящая женщина, начала разговор издалека:
– Где ты встречаешь Новый год?
– Не знаю… Знаю, что с тобой, только не знаю, где, – самоуверенно ответил Бродяга.
Девушка продолжала играть в невинное любопытство и спросила:
– А какие у нас варианты?
Хотя на самом деле ей хотелось сказать просто: «Белая ночь. Дамы приглашают кавалеров – встречаем у меня». Но она, в соответствии с воспитанием, полученным в школе и дома, лишь намекнула, что, возможно, подружки разъедутся.
– Отлично! Мечты сбываются! – воскликнул Валера.
– А если они не уедут? – поинтересовалась Белла.
– Что-нибудь придумаем, – беспечно сказал Бродяга, который верил в свою звезду и счастливый случай не менее чем религиозный фанатик. Белла же всегда и во всём сомневалась, поэтому не могла расслабиться и пустить дело на самотёк. Она обо всём заботилась и беспокоилась лично.
Тридцать первого в девять часов с шампанским и цветами Бродяга по-хозяйски постучал в дверь…
– Мы ж договорились в десять? – удивлённо спросила Белка.
– К чему эти условности? Счастливые часов не наблюдают! – сказал Валерка. Он был нетерпелив и начал целоваться, ненавязчиво раздевая подружку, как только переступил порог.
– Давай подождём до Нового года, ещё даже за стол не садились, – с лёгким упрёком сказала Белла.
– Я, конечно, голодный, но не настолько, – отшутился Валера.
И Белка позволила случиться тому, к чему втайне от самой себя давно стремилась…
Они лежали на Ленкиной кровати, потому что та стояла у окна, и дым от сигареты вытягивало в открытую форточку. Молчали. Наконец Белка не выдержала и спросила:
– О чём ты сейчас думаешь?
Большого опыта половой жизни у Бродяги не было, но по рассказам старших бывалых товарищей он знал, что надо сказать что-то приятное. Как назло, ничего, кроме «Post coitum omnia animalia tristia sunt» («Каждое животное печально после соития»), в голову не пришло. Явно не подходит – мудро решил он и сказал просто:
– О тебе, о тебе думаю.
Тут же, как и следовало ожидать, последовал уточняющий вопрос:
– А что ты обо мне думаешь?
Хочет, чтоб я сказал: «Люблю!», – смекнул Валера. И тут же озвучил свою догадку. Он не врал. Дело в том, что было ему восемнадцать лет, и он не видел тонкой семантической разницы между словами «люблю» и «хочу». В юности, как известно, каждую мгновенную эрекцию принимаешь за вечную любовь. Любая девушка, которая хоть немного симпатична, сразу нравится. А если она не симпатична, но улыбчивая, то, безусловно, становится симпатичной и нравится тоже.
– Правда, любишь? – не унималась Белка.
– Я тебе справку выпишу! – пошутил Валера, и подружка поняла, что большего не добиться.
Вдруг она посмотрела на часы и удивлённо воскликнула:
– Полдвенадцатого!
Ребята, не сговариваясь, бросились одеваться, чтобы встретить Новый год как положено, за столом и с шампанским. Неожиданно раздался настойчивый стук в дверь. Валера вопросительно посмотрел на подружку – она недоуменно пожала плечами.
– Не открываем, – одними губами сказал Бродяга.
– Дочка, это мы! – послышался женский голос за дверью. Белла широко раскрыла глаза и рот, да так и застыла. Валера чертыхнулся и продолжил одеваться. – Ну, где ты там? Долго мы будем стоять под дверью? – раздался нетерпеливый мужской голос, и Валера понял, что папа тоже здесь.
Белка потуже запахнула халат и обреченно пошла открывать. Перед дверью она постаралась придать лицу радостное и немного удивлённое выражение. Удивление без особых усилий получилось предельно натуральным. А вот радость – так себе… Станиславский бы точно сказал: «Не верю!» Как говорится, над сценическим образом ещё работать и работать.
Валера уже успел одеться и даже расправил смятое одеяло. Родители и младшая сестра вошли в комнату и немедленно принялись осматривать местность на предмет прямых и косвенных признаков половой жизни. Однако на первый взгляд ничего подозрительного, кроме Валерки, разумеется, в комнате не нашли. Обнялись, поцеловались, и мама опытной рукой незаметно провела по дочкиной спине. Лифчика не обнаружила, скользнула ниже – трусики явно отсутствовали. Белка осознала, что мамочку обмануть не удалось. В её глазах застыл смертельный ужас человека, висящего над пропастью, на дне которой ожидает голодный тигр. Каждое мгновенье казалось последним. И выхода, увы, не было! Но мудрая женщина сделала знак глазами – дескать, не выдам родную дочь. Это, мол, так – исключительно внутренняя проверка. И как ни в чём не бывало, проворковала:
– Как я рада тебя видеть, Белочка!
Потом повернулась к Валере и сказала как родному:
– Меня зовут Лидия Георгиевна, это – Валентин Егорович, а вот и Маруся – младшенькая наша…
– Это Валера, – сказала дочь и с благодарностью посмотрела на маму. Никогда она ещё не любила её так сильно.
– Мы с Беллой учимся на одном курсе… дружим… Ребята в основном разъехались… Вот мы и решили отпраздновать Новый год вместе, – ненавязчиво объяснил своё присутствие в комнате Валера.
– А что ж вы дверь заперли? – невесело и подозрительно спросил батя.
– Пап, сегодня Новый год! Может, кто выпьет и по ошибке завалит… Мало ли что, – миролюбиво объяснила Белка.
Но папу ответ совершенно не убедил, и он беспокойно рыскал по комнате, словно ищейка, которая сбилась со следа.
– А что кровать не заправлена? – сердито спросил он.
– Это Ленкина кровать! Она вернётся, я сразу спрошу… – дерзко ответила дочь. «Похоже, пронесло», – подумала она и добавила: – Прямо следствие ведут знатоки! Майор Знаменский, прошу к столу. Скоро уж полночь…
Батя, не найдя никаких улик, сел, но взгляд его продолжал блуждать по комнате и на лбу у него было написано крупными буквами: «Я не верю в платоническую любовь», а ниже – чуть помельче: «То, что улик не нашёл, вовсе не значит, что их нет». Лидия Георгиевна тем временем распаковала сумки, и на скромном студенческом столе появились замечательная утка с яблоками, холодец, большая банка салата оливье, солёные грибы, кислая капуста и другие не менее аппетитные вещи. А ещё – литровая бутыль с домашним красным вином и коньяк. Для бати, наверное, догадался Валера. Он вопросительно посмотрел на Белку: оставаться или поздравить и потихоньку свалить? Но Валентин Егорыч опередил дочь и неожиданно гостеприимно сказал:
– Валера, присоединяйся. Ты что пьёшь?
Валера чуть было не выпалил по-пионерски: всё! Но вовремя спохватился и как бы неуверенно пожал плечами.
– Ладно, женщинам – вино, а мы с тобой – коньячку… – довольно дружелюбно сказал Белкин папа.
Выпили и даже успели проводить старый год. Из старого чёрно-белого телевизора ещё более старый Брежнев выдал не прожёванные поздравления советскому народу, а также пожелания здоровья, успехов в труде и личной жизни. Забили куранты, и новогоднее настроение (хоть и с опозданием) пришло к Валентину Егоровичу. Он начал расспрашивать студентов о быте, об учёбе, его интересовало практически всё. Алкоголь расслабил и слегка притупил бдительность, напряжённость исчезла почти полностью. Коньяк подходил к концу. И предусмотрительная маман достала вторую бутылку.
Маруся незаметно покинула стол, улеглась на Ленкину кровать и моментально уснула.
– Долгая дорога, час поздний – ей ещё и десяти нет… Умаялась… – с трогательной теплотой сказала Лидия Георгиевна. – Накрой её, – попросила она мужа.
Маруся спала, не раздеваясь, свесив с кровати маленькие ноги в красных сапожках. Отец наклонился и аккуратно, стараясь не потревожить дочь, снял их. Девочка устроилась прямо на одеяле. Тогда он, чтобы перекладывая, случайно не разбудить малышку, решил просто накрыть её свободным краем одеяла и приподнял его. Жуткое зрелище открылось ему. Из-под одеяла рубиново горел лифчик! Атласный красный лифчик! Он узнал бы эту важную деталь женского гардероба из тысячи похожих, так как лично покупал её по просьбе любимой доченьки, когда был в Берлине этим летом. А вот и трусики… кровь ударила отцу в голову, и с лифчиком, как с боевым знаменем в высоко поднятой руке, он пошёл в атаку.
– Ленкина кровать, говоришь?! Двери закрыли, чтоб гость незваный не забрёл? А незваный гость, между прочим, ехал триста пятьдесят километров, чтоб проведать родную доченьку, которая учится на доктора.
И, очевидно передразнивая жену, добавил, покачивая головой: «Учёба в мединституте такая тяжёлая!», и сплюнул: тьфу!
Белка расплакалась и выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Валера – за нею следом. Подружка бежала вниз по лестнице и, очевидно, хотела выскочить на заснеженную улицу прямо в халате. Но Валера догнал, схватил её за плечи, развернул к себе и слегка потряс. Посмотрел ей в глаза и, медленно проговаривая каждое слово, сказал:
– Сейчас я всё улажу.
Она с большим недоверием посмотрела на него. Конечно, Бродяга кому хочешь может зубы заговорить, но папе… Она перестала плакать и обеспокоенно спросила:
– Что ты ему скажешь?
– Пока не знаю. Он у тебя случайно не в полиции нравов работает?
– Почти… Папа – следователь по особо важным делам.
– По убийствам, что ли? – удивился Валера.
– И по убийствам тоже, – подтвердила Белка.
– Как интересно… – воскликнул Валера. – Что ж ты раньше не сказала?
– А мне неинтересно… – Белка всхлипнула, посмотрела на Валеру влюблёнными глазами и спросила: – Что делать-то будем?
Валера взял её за руку.
– Положись на меня… Пошли! Там уже заждались нас, наверное, – сказал он и мягко повлёк её за собой.
Они стали медленно подниматься по лестнице, держась за руки, как дети малые. А двумя этажами выше стояли Белкины родители, смотрели на них, и, очень возможно, им эта картина понравилась.
Когда Бродяга с Белкой вошли в комнату, папа с мамой мирно сидели за столом и сосредоточенно смотрели «Голубой огонёк». Петросян рассказывал древние плоские шутки и корчил противные рожи. Мама не спеша пила вино из большой чайной кружки и краем глаза наблюдала за Белкой. Папа, очевидно с трудом переживший сексуальную революцию собственной дочери, слегка увеличил дозу коньку и, не стесняясь, ел оливье прямо из банки. Лицо его выражало не больше, чем лицо статуи с острова Пасхи. Валера и Белла молча сели и тоже стали смотреть телевизор. Наконец, мать мягко сказала: «Валик, оставь салат в покое…» Валентин Егорович быстро очнулся и послушно поставил банку на стол. Налил коньяку себе и после небольшой внутренней борьбы – Валере. «За знакомство!» – и опустошил рюмку, не чокаясь. Валера спокойно выпил и закусил грибом. Напряжение росло…
– Ну, что, молодой человек, как думаете жить дальше? – с плохо скрываемым раздражением спросил батя. – Поматросишь и бросишь?
Бродяга посмотрел на него, на Беллу, и она заметила у него в глазах весёлых чертей. Это значит, что у него есть идея или шутка, как обычно – совершенно непредсказуемая. Она любила эти шутки и одновременно боялась.
– Зачем вы так говорите? – обиженным голосом сказал Валера. – Я жениться хочу.
Белка поперхнулась воздухом и перестала дышать, папа открыл рот и, не мигая, смотрел на свежеиспечённого зятя, и только железная маман не потеряла присутствия духа и внимательно наблюдала за развитием событий. Бродяга, воспользовавшись всеобщим замешательством, самостоятельно налил Валентину Егоровичу и себе коньяку по полной рюмке. Лидия Георгиевна мгновенно проглотила оставшееся вино и с готовностью подставила кружку. Белла, как послушная дочь, не задумываясь, последовала примеру мамы. Выпили быстро и охотно, словно сильное обезболивающее лекарство по острым медицинским показаниям.
– Час от часу не легче… – выдохнул папа, забыв закусить, и пронзительно посмотрел на дочь, тестируя её на беременность.
– Да вот только Белка не согласна… рано, говорит… – пожаловался Валера.
Папа моментально сориентировался на местности, оценил перспективу и внезапно переменил позицию на строго противоположную.
– И правильно говорит! – горячо поддержал он дочь. – Восемнадцать лет – куда жениться…
– А в каком возрасте вы женились, Валентин Егорыч? – вежливо поинтересовался Валера.
– В девятнадцать, и что из… – он хотел продолжить: «…и что из этого вышло?», но вовремя остановился и нашёлся: – И что из этого следует? Время было другое, – сказал уже спокойно и абсолютно миролюбиво.
– Ничего не рано, – вмешалась мать.
И начался обыкновенный застольный разговор, в котором, как обычно, участвует вся семья одновременно, и никто никого особо не слушает. Однако родители успокоились, так как вдруг поняли: Валера не обманывал их дочь, а, наоборот, это больше её выбор, и что если нужно что-то решать, то не срочно, не сегодня, во всяком случае. Только Белка могла по достоинству оценить всю тонкость маневра. И сказала:
– Ну, мы пойдем, прогуляемся, если вы не против…
В коридоре никого не было, и Белла, притянув его к себе, жарко поцеловала, потом, не размыкая объятий, немного отодвинулась, чтобы заглянуть в глаза, и спросила:
– Ну, что, змей коварный, а ты не боишься, что я вдруг соглашусь за тебя замуж?
– Ты же знаешь, я ничего не боюсь, – засмеялся Валера, и Белке очень захотелось верить, что он не шутит.
Malum discordiae (яблоко раздора, лат.)
Началось всё с ерунды. Впрочем, лавина всегда начинается с камешка. Прозвенел звонок на перерыв, и студенты-первокурсники разбрелись: кто покурить, кто перекусить, а кто – просто постоять да поболтать. Толик достал огромное, просто шикарное яблоко. Налитая антоновка вызывала аппетит даже у сытых. Он уже собирался вонзить в её сочную мякоть зубы, уже чувствовал кисло-сладкий вкус во рту, как раздался голос:
– Дай укусить!
Это был Бродяга, бесцеремонный и простой, что называется, дитя общежития. И тут что-то произошло с Толиком. Вместо того чтобы поделиться, он сказал:
– Счас, помоем!
Поплевал на яблоко, тщательно вытер и протянул Валере. Тот отстранился и отошёл, ничего не сказав. А Толик, уже поняв, что дал маху, решил перевести всё в шутку, засмеялся и сказал:
– Брезгуешь, да?
– Ты бы ещё посцал на него, – беззлобно ответил Валера.
Стали прислушиваться и собираться ребята. Но отступать было некуда, и Толик предпринял ещё одну попытку.
– Да ладно, завтра я тебе принесу такое же, целое. – Тут он заметил, что Бродяга не слушает его, а с кем-то говорит, причём о чём-то совершенно не касающемся происшедшего. Толяну показалось, что сказано было недостаточно громко, и он, превозмогая унижение, повторил:
– Слышь, завтра я…
Бродяга обернулся, посмотрел прямо в глаза и неожиданно добродушно сказал:
– Отстань, – помолчал и добавил: – Обосрался – обтекай.