– Как только сойдут отеки и синяки, сходи еще раз к Доку на осмотр. Если все будет в норме, то я дам тебе работу, Герман, – бросил напоследок Альберт и вышел из общей спальни.
Не особенно представляя, чем занять себя на целую неделю, боксер устало упал на кровать, окинув быстрым взглядом комнату. Судя по всему, раньше в этом помещении находилось что-то вроде балетной комнаты или какого-то гимнастического зала, поскольку две стены из четырех были с пола и до самого потолка покрыты зеркалами. Это визуально увеличивало пространство спальни, но в то же время в подобной комнате невозможно было ускользнуть ни от чьего внимания. И Герман первые четверть часа постоянно ловил на себе чужие осторожные взгляды в отражениях. Вампы, мирно отдыхавшие в своих постелях, или же негромко общавшиеся в стайках, то и дело украдкой оглядывали новичка.
Чувство дискомфорта усиливал еще и тот фактор, что общая спальня предназначалась как для мужчин, так и для женщин, и Герман раз за разом торопливо отводил взгляд, когда видел, что кто-то без всяческого стеснения переодевался у всех на виду. Ему после всего произошедшего больше всего хотелось тишины и покоя, чтобы тщательно обдумать ситуацию, в которой он оказался, но, судя по всему, о подобном не стоило и мечтать. А, возможно, в этом и заключалась вся суть ассоциации: здесь невозможно было укрыться ни от любопытных глаз, ни в спокойствии поразмышлять, ни сбежать или сделать что-то с собой.
Терпения Герману хватило ненадолго. Он постоянно либо неосознанно прислушивался к чужой болтовне, либо морщился от ароматического пара вейпов. И его все это безумно раздражало.
Рывком поднявшись на ноги, он вышел из общей спальни и направился на подвальный этаж. Там располагались душевые: два вытянутых помещения, покрытых желтоватой плиткой и изъеденных плесенью до самого потолка. Никаких кабинок, душевых насадок и прочих удобств – только узкие загородки, забитый волосами слив и резиновый шланг с посредственным напором.
Но Герману было достаточно и этого. Он разделся и залез под чуть теплую воду, с наслаждением окатывая из шланга свое избитое тело.
Дантист хорошо его подлатал: вскрыл крупные гематомы, аккуратно зашил ссадины, облепил силиконовыми противорубцовыми пластырями половину тела и, судя по всему, накачал его организм лекарствами по самые гланды. Потому что, уже имея опыт получения таких тяжелых травм, Герман знал, что не мог бы сам стоять на ногах в этот момент. Значит, как только выйдет время обезболивающих и стимуляторов, он упадет без сил и проспит половину суток.
Эта выделенная Альбертом неделя на восстановление действительно была ему жизненно необходима. Хотя даже такого времени Герману не хватило бы, чтобы решить другие важные вопросы, которые его терзали. Он лишился голосмартфона, из-за чего утратил доступ к своему практически пустому банковскому счету и всем контактам – теперь даже сестра не могла выйти с ним на связь и несомненно волновалась. Еще и Султан, которому Герман теперь крупно задолжал, наверняка так просто не собирался расставаться с боксером и в ближайшем будущем должен был бросить все силы на его поиски. В штабе ассоциации можно было хотя бы временно спрятаться от назойливого внимания организатора подпольных боев, но вряд ли это укрытие было таким уж надежным. А единственный способ заработать деньги, выплатить долг Золтану и обзавестись новым голосмартфоном заключался в том, чтобы согласиться на работу Альберта. Но ее суть так и оставалась для Германа загадкой, а подобные тайны ему никогда не нравились. Он хотел понимать, во что его собиралась впутать эта скрывавшаяся от закона организация, к которой он теперь невольно прибился.
Еще и неожиданный факт заражения этой опасной малоизвестной болезнью доставлял Герману головной боли. Не то, чтобы он не верил в слова Дантиста и Альберта о присутствии вируса в своем теле, ведь его самочувствие в последний день и правда было очень странным, но Герман никак не мог понять, как он мог заразиться этим вирусом так незаметно и явно уже после своего приезда в Старую Москву.
Набрав в рот воды, боксер прикрыл глаза. Он вспомнил вкус собственной крови, которая придала ему сил во время схватки с Лосем. Именно этот солоноватый металлический привкус тогда сотворил что-то фантастическое с телом Германа, вернув ему энергию, восстановив выносливость в полной мере. Хотя мысль о том, чтобы вновь сделать даже глоток крови, тем более чужой, претила боксеру. Он и подумать не мог, что существовали такие мутировавшие вирусы, которые делали из человека какое-то озлобленное животное, жадное до крови.
И теперь он стал этим существом. Вынужденным питаться алой артериальной жидкостью.
Выплюнув воду, Герман поморщился, пощупав языком свои новые зубы.
Его жизнь перевернулась с ног на голову буквально за одну ночь, и теперь он был болен неизлечимой болезнью, был должен двум опасным главарям и без единого доллара на счету должен был жить в казармах какого-то доисторического театра. Все это, скорее, походило на какой-то дрянной спектакль, чем на реальность.
«Осталось, чтобы я пережил все акты этого театрального представления».
***
Несколько дней прошли как в тумане. Действительно, стоило закончиться действию лекарственных средств, как тело Германа будто вспомнило всю ту боль, что оно пережило. Мышцы ныли, суставы скрипели как несмазанные дверные петли, а кожа и вовсе словно горела изнутри. Многие внутренние органы восстанавливались крайнее неохотно: хуже всего было отбитым почкам, из-за которых Герман мочился кровью и не мог спать на спине от нестерпимой боли в районе поясницы.
Все время он проводил в кровати, отвернувшись лицом к стене, то проваливаясь в дрему, то изнывая от широкого спектра всех малоприятных ощущений. К счастью, никто его не трогал и даже не пытался заговорить. Идти к Дантисту с просьбой об уколе обезболивающего Герман не хотел из гордости. Этот угрюмый медик со своим холодным взглядом производил впечатление человека глубоко безразличного к чужим проблемам, а потому боксер и не хотел выглядеть жалким в его глазах, выпрашивая ампулу, способную подарить ему пару часов блаженства и покоя.
К удивлению Германа, Дантист сам пришел к нему на третий день. То ли кто-то из соседей по спальне заметил дурное состояние новичка и позвал его, то ли Док сам решил проверить своего пациента. Он возник возле кровати боксера бесшумным призраком в белом халате и с неизменной голубоватой шапочкой на голове.
– Почему не пришел ко мне сам? К чему это геройство и борьба с болью? – с легким раздражением в голосе поинтересовался Дантист, измеряя медицинским пистолетом основные показатели тела.
Герман лежал, вытянувшись во весь рост, и из-под полуприкрытых век наблюдал за манипуляциями доктора.
– Вся моя жизнь – это постоянная борьба с кем-то или чем-то. Я привык.
– Иногда нужно уметь попросить о помощи, Герман. Иначе так можно в вечной борьбе утратить собственное лицо.
– И чем же чревата его потеря?
– Тем, что ты станешь лишь безликой тенью самого себя, уже не способной хоть как-то повлиять на свою судьбу.
– Неужели тебе это знакомо, Дантист? – прищурившись, спросил Герман.
– Оставлю тебе возможность самому поразмышлять над этим вопросом на досуге, – с явной прохладой в голосе ответил Док, выключая экран медицинского пистолета. – А я здесь совсем для другого.
– Как скажешь… Так что там по итогу с моим состоянием?
– Ты вообще что-нибудь ел за последние три дня? – с нажимом поинтересовался медик.
Герман откровенно замялся с ответом и окинул быстрым взглядом спальню, где на тот момент было всего около трех человек. Двое сидели в отдалении на подоконнике, ведя какую-то приглушенную беседу, а одна женщина лет сорока в белой майке и потертых джинсах с интересом прислушивалась к разговору боксера и Дантиста. Она лежала на соседней кровати, подложив руки под голову и, совершенно не скрывая своей заинтересованности, ловила каждое слово Дока, параллельно читая что-то на проекции экрана своего голосмартфона.
Нахмурившись, Герман понизил голос, не желая обсуждать свои проблемы перед таким любопытным и, очевидно, совершенно бестактным зрителем:
– Я не могу ничего есть.
– Ты ни разу за эти дни не пил кровь, Герман? – вмиг посуровев, уточнил Дантист.
– Меня тошнит от одной мысли о том, как я буду ее пить, – перейдя на шепот, сказал боксер.
– Твой организм обессилен, у него заканчиваются внутренние ресурсы для восстановления, а ты отказываешься дать ему пищу, которая обеспечит тело необходимым ему источником железа?
Это прозвучало обвинительно, и Герман сжал губы.
– Я не хочу ее пить.
– Это пустые отговорки. Ты даже ни разу не пробовал кровь, и сам не понимаешь, от чего отказываешься. Сейчас тебе кажется, что пить чужую кровь противоестественно, но всего один глоток даст тебе силу, энергию и восстановит организм быстрее, чем все медикаменты из моего кабинета!..
– Дантист! – неожиданно окликнула медика женщина с соседней койки. – Давай я провожу его в буфет? Мне кажется, новичок не до конца понимает, как устроено наше питание.
– Альберт ему не рассказывал? – Док приподнял бровь.
– Не знаю, – ответила женщина и пожала плечами.
– Альберт говорил тебе, как питаются вампы в нашей ассоциации? – обратился уже к боксеру Дантист.
– Не помню, чтобы об этом заходила речь, – протянул Герман. – Он быстро провел меня по этажам, показал общую спальню и больше за эти дни я его не видел.
– Пф! – раздраженно фыркнул медик. – Хлыщ занятой! Ничего другого от него я и не ожидал!..
У доктора явственно заходили желваки на щеках, и он, резко развернувшись, направился к выходу из комнаты.
– Ну так что? Я покажу ему? – выкрикнула вдогонку женщина, приподнявшись на своей койке.
Уже из коридора послышался приглушенный ответ Дантиста:
– Он твой, Вики!
По губам соседки Германа пробежала легкая улыбка. Она рывком привела тело в сидячее положение, выключив проекцию своего голосмартфона, и внимательно посмотрела на боксера, пребывавшего в задумчивости после всего услышанного.
– Я Виктория. Рада познакомиться, Герман!
Она протянула свою худую тонкую ладонь, и Герман аккуратно ее пожал, опасаясь сильно сжимать руку, кожа на которой до самого надплечья была покрыта буграми вживленных силиконовых имплантов.
